Глава четвертая. Бессмертие возможно!» — всеми своими мифами говорит мифология всех народов мира достаточно точным и выразительным языком

Бессмертие возможно

Бессмертие возможно!» — всеми своими мифами говорит мифология всех народов мира достаточно точным и выразительным языком. Жизнь и смерть всего лишь противоположные грани бесконечного процесса, называемого бессмертием. У этого символа, как и у медали есть оборотные стороны. Но для кого-то этот символ сущест­вует на один миг, для другого на некоторое время, для треть­его — в пределах всей бесконечности. А поскольку мы не все одинаковы, то секреты долголетия и бессмертия от нас пря­чутся, если кто и нападает случайно на какой-нибудь рецепт, более или менее стоящий, то потом со временем он все рав­но предается забвению. Как говорят: порастает мхом.

Наверное, все согласятся, что долголетие и бессмертие должно достаться праведным, людям безупречным по каче­ству. Но ведь зло тоже на себя любит навешивать ярлык ка­чества; и более, чем добро, гоняться за ключами к бессмер­тию. И зло в этом направлении более инициативно, более настойчиво и предприимчиво. На этот счет есть удобная по­говорка: «помоги таланту — бездарный сам прорвется». То­же самое можно сказать о добре и зле. И, конечно же, самая высокая власть на небе всегда тщательно за этим наблюда­ла. И рецепты по омоложению, долголетию и бессмертию при их обнаружении тут же предавались забвению и порас­тали мхом. Высокое небо всегда чтило законы вселенского общежития.

Если злому дать бессмертие, то никакое добро не захочет на таком свете жить. И такой мир обречен. Если добро на планете не в состоянии в критических моментах эволюцион­ного развития победить зло, тогда по законам Космоса жизнь на этом объекте должна подвергнуться уничтожению. Точно также и с любым процессом общественного развития. Всему свое время и свой черед.

Поэтому уходит из жизни кентавр-врачеватель Хирон, очень близко подошедший к великой тайне богов. Он уже

Ключи к тайнам жизни

мог читать письмена не только трав и дождей, но и послания звезд, и лучей солнца. При таких знаниях ему полагается подняться в пантеон богов, но он не хочет этого. Он по-преж­нему верен пантеону титанов Аида, и не хочет менять своих убеждений. Но строги законы высокого неба: либо подни­мись и признай более высокий горизонт, его более качест­венный взгляд и план, либо забудь все то, чего ты достиг и спускайся в Аид... Хирон предпочел последнее. А свое бес­смертие делит между Прометеем и Асклепием. В данном случае под передачей бессмертия подразумевается переда­ча в наследство всех тех знаний, которые наработал Хирон. Это путевка в жизнь, в будущее.

Любой мифический бог потому и бессмертен, что бес­смертно дело или процесс, который он олицетворяет. Как только оному нет хода дальше, бог, какой бы он ни был, пре­кращает существовать. Так и любой полубог, любой герой, считающиеся бессмертными, на самом деле бессмертны до тех пор, пока живо их дело, которое они озвучивают, отобра­жают и одушевляют. И это хорошо показано в мифах про Хи­рона и Асклепия. Эту древнюю мудрость успел уловить и Хи­рон, но, к сожалению, уже тогда, когда ничего нельзя было изменить.

По сходной причине погибает и врачеватель Асклепий. Миф отмечает, что находясь у Хирона, мальчик-бог рос не по дням, а по часам. Он очень быстро стал взрослым, намного и во многом превзошел своего учителя. Но даже и он, облада­тель змейки, не смог доказать на деле свое бессмертие. Сын Аполлона, воспитанный Хироном, отказывался признать го­ризонт высокого неба, он стал склоняться к правде титанов древнего мира, к той самой, что проповедовал Хирон. Это хорошо уяснил для себя бог Зевс и определил его ранг бо­гов, как бога людей, то бишь бога земного. «Но опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. Крониды их ненавидят, и Зевс низверг их молниями. Молчи о титанах, Асклепий, как молчит сын Крона Хирон. Боги все слышат. И не думай об этом. Боги мысли читают...» — так учила малень­кого Асклепия речная нимфа Окирроэ.

Но если Хирон лишь в глубине своего сердца, очень осто­рожно чтил титанов Аида, то мальчик-бог Асклепий не желал уже этого скрывать. «Я хочу быть титаном, а не богом», — го­варивал он.

Но лишь титаны, познающие правду богов, становились богами... Мало родиться богом, этому надо еще и соответст­вовать... и не только силой и мужеством. Надо многое знать

Бессмертие возможно

и уметь все видеть с очень большой высоты. У многих тита­нов знаний хватало, вот только одного им недоставало: уме­ния видеть с высоты еще более высокого и далекого неба. И поэтому все титаны были титанами, потому что озирали ме­стность лишь с высоты своего роста. На «отметку горизон­та», т.е. на широту мышления проверяется и мальчик-бог Ас­клепий. И не сдает экзамен... на бога Олимпа. Ему назнача­ется ранг земного бога. Вот как это было.

«И явился Асклепию окутанный полупрозрачным облаком Зевс в образе лапида, с золотым лукошком в руке. Не мог Зевс явиться перед ребенком во вей своей мощи и славе, что­бы не сжечь его громово-огненным дыханием, если в мальчи­ке есть смертное зерно. Мгновенно узнают боги богов. Узнал Асклепий Кронида, и то грозное, что стояло в глазах Асклепия, вдруг разом окрепло и бог-ребенок стал мощен.

Спросил Асклепий Зевса: «Это ты держишь молнии в ру­ках, испепелитель титанов? Не таков твой образ, какой ты принял сейчас. Почему же не предстал ты предо мной в гро­мах и молниях? Ты хитрый бог.» — «Ты еще слаб и мал, — от­ветил Кронид, — не выдержишь ты моего образа.» И услы­шал ответ. «Явись таким, каков ты есть.» И явился Зевс Аск­лепию таким, каким являлся титанам в битве, огромный, со страшилищем-эгидой на груди и перуном в руке, средь гро­мов и молний. Притихло все живое в лесах и горах Пелиона, укрываясь от блеска и грохота громовых ударов.

А мальчик-бог сказал: «Мне не страшно. Не сжег ты меня блеском своей славы. Ты только бог и не больше. А мир ог­ромно-большой, и мысль Хирона больше тебя, владыки Олимпа. Удивился Молниевержец, свергающий в тартар ти­танов, отваге мальчика-бога. Сказал: «Вижу, не смертный ты. Но вполне ли ты бог? Мало родиться богом — надо еще на­учиться быть богом. Не титан ли ты мальчик?»

Из этого повествования видно, что Зевс явно желает выяс­нить, кто Асклепий. Титан или бог Асклепий сдает экзамен на мужество. Он не испугался. Асклепий сдает экзамен и на предмет зависти. Он не позавидовал славе Зевса, это выра­жается в словах: «Не сжег ты меня блеском своей славы». Мальчик-бог сдал, конечно же, экзамены и на сообразитель­ность: в образе лапида с золотым лукошком в руках он сразу же признал Зевса, более того — он вынудил Владыку играть в открытую. В свою очередь Зевс пытался выяснить для себя: к богам или титанам тяготеет этот задиристый вундеркинд.

«Так испытывал Зевс Асклепия. И, проникая в него своей мыслью-взором, хотел Зевс прочесть его мысль. Спросил

Ключи к тайнам жизни

мальчик-бог: «Зачем тебе молнии, Кронид?» и ответил Вла­дыка богов: «Чтобы силой выполнить веления Дики-Правды. И, услыша ответ, исполнился теперь удивления Асклепий. «Но ведь сила в знании, — сказал он. — Я вкусил уже от его корней.»

Исследуя этот текст, можно сказать: прав и Зевс, прав и Асклепий. Но каждый по-своему. В голосе Асклепия слышит­ся упрек в сторону Зевса, что тот пользуется столь грозным оружием, как громы и молнии. Но прав и Зевс, он выполняет веления справедливости. Дика-Правда — в греческой мифо­логии божество справедливости. Она дочь Зевса и Фемиды. В ее руках ключи от ворот, через которые проходят пути дня и ночи. Она вершительница справедливости в отношении че­ловеческих душ. Прав, конечно же, и Асклепий, сказав, что сила в знании. Но правда Зевса выше. Одно и тоже знание в руках разных людей приносит разные плоды. Они могут быть и смертельно-ядовитыми. И тогда их сила оборачивается во зло. Поэтому всякое познание контролируется, а любая сте­пень свободы — не допускается.

Одним и тем же корнем знания разные люди манипулиру­ют по разному, и это может иногда приносить непоправимый вред. Этого мальчик-бог не знал. А такое, как правило, по­знается только на горьком опыте, и зачастую лишь спустя не­которое время. И бог Зевс дает Асклепию первый урок.

«Улыбнулся владыка Олимпа и, вынув из золотого лукош­ка багряный клубень, сказал: «Если ты бог, то отведай». Но чуть коснулся Асклепий этого багряного клубня губами, как словно огнем чудно ожгло ему язык, и небо, и рот, и вошла в него огненная сила от клубня. Стал Асклепий мощью равен богам Олимпа. Сказал Зевс: «Это огненный корень жизни. Ты отведал от него и не сгорел. Теперь ты научился быть бо­гом». — «Я дам его отведать Окирроэ,» — радостно сказал мальчик-бог. «Дай», — ответил Зевс и снова улыбнулся ре­бенку. Но коварна улыбка богов Кронидов. Так расстались два бога — Властитель молний и мальчик-бог Асклепий.

И сказал Зевс на Олимпе богам, испытав Асклепия: «Он бог людей, а не бог богов. Пусть жилищем ему будет земля, а не небо». Мгновенно достиг Асклепий потока, где жила Гип-па-Окирроэ. Вызвал ее из воды и, ликуя, воскликнул: «Выйди на берег! Я принес тебе из мира правды чудес корень жизни. Отведай его — и вернется к тебе твой былой образ нимфы навеки». Но забыл он сказать Окирроэ, от кого получил этот корень. Вышла она из воды, и вложил ей Асклепий огненный корень в ее конский рот Гиппы-кобылицы. Но чуть коснулся

Бессмертие возможно

чудного корня ее язык, как она мгновенно сгорела. И оста­лась от Гиппы-Окирроэ на берегу потока только кучка сереб­ряного пепла».

Дочь кентавра Хирона Окирроэ родилась речной нимфой, но за раскрытие Асклепию тайны его рождения, была пре­вращена отцом Аполлоном в речную кобылицу, коей быть ни­как не хотела. Аполлон не только превратил ее в лошадь, но и отнял речь. Она только и могла произнести: Гип-па... Вот ей-то и бросился помогать шустрый мальчуган-бог. Однако один и тот же корень знания сделал могучим и сильным мальчика-бога, но тут же сжег до серебряного пепла дочь кентавра Хирона. Снова правда Зевса оказалась выше. А бы­ла ли права Окирроэ, рассказав сыну Аполлона то, что ему был вправе рассказать только родной отец? Наверное, нет. За это она была наказана немотой и обращена в лошадь. Не будь этого, возможно у врачевателя Асклепия по-иному бы сложилась судьба, а так у мальчика с самого детства была подорвана вера в авторитет отца. Он ведь замахнулся на бо­гов еще и потому, что его отец был выдающимся богом. Вы­ходит, и у Аполлона была правда выше, чем у его сына Аскле­пия, склонявшегося к правде древних титанов...

Став взрослым, Асклепий стал заниматься врачеванием самостоятельно. Он во многом превзошел своего учителя. Слава о его чудных делах ходила по миру. Он возвращал зре­ние, утраченные члены, исцелял не только больных, но и даже неизлечимых. Множество раз он воскрешал умерших. Когда к умирающему приходил Асклепий, то демон смерти ни с чем возвращался обратно. Врачеватель задерживал душу в теле и возвращал умирающему здоровье. Справлялся он и с мас­совыми инфекциями, притом даже очень легко. И делал это престранным образом: в опасный регион с посыльными от­правлялась — змея... Как только она прибывала в зараженное место, так инфекция сама по себе прекращалась.

Асклепий пошел дальше. Он стал делать тела героев неу­язвимыми. Богиня разума Афина-Паллада открыла ему вол­шебный бальзам из амброзии и крови Горгоны Медузы. И молчали боги Олимпа. Но... слишком увлекся земной бог Ас­клепий. Он стал путать добро со злом. Жизнь на земле стала возвращаться и злым чудовищным людям. И их тела он стал делать неуязвимыми. И увеличилось горе на земле... Так он, например, сделал неуязвимым тело свирепого Тидида. «Но лютовал неуязвимый Тидид среди смертных героев, и не к добру послужил ему дар Врачевателя».

И пришло время сбываться пророчествам, данным ко дню

Ключи к тайнам жизни

его рождения. Если он в своем искусстве переидет грань и пойдет против воли неба, то его возненавидят боги Олимпа и его в конце концов поразят смертоносные стрелы Зевса. Так и произошло. Зевс созвал совет богов.

«Безумные дела творит Асклепий на земле, и сам он обе­зумел. Исцеляет он людей от страха перед богами. Переста­нут люди нас, богов, бояться. Восстанут они и поднимутся на Олимп и на небо». Улыбнулись тут боги. Разве могут смерт­ные не страшиться богов! Но не улыбнулся с ними Кронид. Гремел его голос на Олимпе: «Сам безумный, исцеляет он смертных от безумия, ниспосылаемого на них богами. Пере­станут люди опьяняться безумием и его страшиться, пере­станут гнать безумных и еще сами захотят стать безумны­ми.» Но тут поднял Вакх свой увитый плющом тирс, опьяняю­щий смертных безумием, и воскликнул: «Этот тирс сильнее: он еще обезумит и безумных!»

И снова стали улыбчивыми лица богов. Но неулыбчиво бы­ло лицо Зевса, и грозен был его голос: «Нарушитель он зако­нов Ананки-Неотвратимости: неуязвимыми делает уязвимых. Но когда он увидел, что и неуязвимые смертны, тогда замыс­лил он исцелять смертных от смерти. Мало ему пробуждать к жизни героев, павших в боях, — хочет он спуститься в Аид, хо­чет вернуть тени усопших героев на землю и одеть эти тени их испепеленным телом.» И закричали в тревоге боги: «Он безу­мен». Только Мом-презритель молчал, правдивой ложью. Знал Мом, сын Ночи, что только тех карают боги безумием, кто идет против богов или вступает в состязание с богом, а также всех им неугодных. И всех жесточе карал безумием Вакх-Дионис. Гремело в небе слово Зевса: «Мало будет ему и этого! Захочет он завтра запереть врата Аида для героев».

И закричали снова боги в тревоге: «Он безумен!» Только Мом-презритель молчал, правдивой ложью. «Но и этого бу­дет мало безумцу. Замыслит он спуститься в самый тартар, к титанам, чтобы в них возродить их былые силы и отвагу и вернуть им потерянную ими в подземном мраке красоту бо­гов. Даже испепеленных «захочет он возродить».

И хотя не знали боги страха и страшились только одного Зевса-Кронида, от великого почтения к Молниевержцу, но, услышав его слова, закричали в ужасе и гневе: «Он безумен! Испепели его самого молниями!» Только Мом-презритель молчал, правдивой ложью.

Сказал Зевс: «Забыли вы, что из огненного рода солнеч­ных титанов мать Асклепия, Кронида. Мы и солнечных тита­нов свергли, но родила она Асклепия среди солнечного огня

Бессмертие возможно

Аполлона, огнен он внутри. Не обожгут, не уязвят такого бога трезубые молнии, хотя он только земной бог, а не небесный. Могу я его низвергнуть молниями в тартар во всей его огнен­ной силе, со всеми его тайнами знания. Но зажжет он тогда огнем сердца титанов и поднимет их на богов. Не могу я его и приковать: расплавятся от его тела цепи». В ужасе и сму­щении встали боги со своих мест, обратив взор к Крониду.

Да неужели ошибся Кронид, когда испытав на Пелионе мальчика-бога, сказал богам: «Он бог людей, а не бог богов». Да неужели земной бог может быть сильнее богов неба? Вот оно, возмездие Хирона Кронидам: воспитал он мальчика-бога им на погибель. И тогда раздался голос Мома, сына Ночи: «Ог­луши его громами, Кронид!» — И усмехнулся презритель-бог.

Снова стали радостны лица богов. И сказал Кронид Мому: «Ты угадал мою мысль, Мом... Я и сам так решил. Пусть вос­кресит он теперь мертвого героя!» И снова усмехнулся Мом, правдивой ложью. Разве не был Зевс промыслителем? Раз­ве не все мысли богов — его мысли? Опустел Олимп».

Как видим, на небе нет узурпации власти. Есть советы, есть обсуждения. Даже соблюлось правило: совет проходил без Аполлона, отца Асклепия, дабы не было кровной родст­венной заинтересованности. Сам Зевс выступает как средне­статистический флюгер совета: «Разве не все мысли богов — его мысли?» Это очень красноречиво подчеркивается по все­му тексту. Присутствует и оппозиция в лице Мома-презрите-ля, который являет себя как представитель от мрачных вре­доносных космических сил. Он вечный противник богов Олимпа. Но в данном случае и он соглашается с советом. На­до сказать, что в своей длинной с перерывами речи, Зевс ни­чего лишнего не наговорил. Он лишь дал очень четкую про­гнозирующую обстановку на будущее. Увы, так бы оно и было. Асклепий, придерживающийся древней правды титанов Аи­да, натворил бы много бед, нарушил бы весь космический по­рядок на земле. Небо и Аид поменялись бы местами.

По многим мифам древней Греции мы видим, что достой­ные люди, герои и полубоги, если они по всем статьям отве­чали высокому небу, шли не в Аид, а поднимались на небо. Ту­да потом попадет и врачеватель Асклепий, но много позже... Тогда, когда в его деле не будет вредоносных намерений.

Во всех греческих мифах боги Олимпа описывались с преднамеренным ущербным юмором, они вызывают зачас­тую презрительные улыбки, их дела и поступки кажутся дале­кими от справедливости. Они преднамеренно по многим сю­жетам показываются нам в неприглядном виде. Но это метод

106 Ключи к тайнам жизни

для сокрытия святой истины, и потому смотреть надо глубже. Чем больше правды бывает скрыто, тем непригляднее маска, тем несимпатичными выглядят многие выразители идей или хранители сокровенных тайн. Если бы боги Олимпа расписы­вались исключительно положительными красками, четкими и выразительными мазками без ретуши шифра, поверьте на-слово, до нас бы не дошли эти мифы... Поэтому, предназна­ченная для будущего правда всегда пряталась, и высокое не­бо представлялось для нас иногда в явно неприглядном виде.

А теперь посмотрим, как расправилось высокое небо с земным богом Асклепием, как оно выполнило волю Ананки-Неотвратимости. В греческой мифологии Ананка — главная космическая распорядительница всех судеб человечества. Она главнее богов Олимпа; нити от всех их судеб — в руке этой великой повелительницы. Богини Мойры лишь выпол­няют ее приказания, но и они повелевают. А Олимп не может не подчиниться их воле. И вот что было дальше.

«И тогда в громах и молниях спустился к Дельфам Кронид, где Асклепий воскресил героя. Ударили громы-е озарении пляшущих молний — так ударили, как еще никогда не ударя­ли ни в древних титанов, ни в Атланта. Будто взял Кронид медную гору и грохнул ею по пустому медному котлу-морю, и не одной горой грохнул, а тысячью гор. И там, где ударили громы, все живое оглушили насмерть. Разлетелись уши словно одуванчики, лопнули тела и головы, деревья полегли наземь, и зеркала всех вод разбились на алмазные пылинки. Даже воздух стал бездыханным. Упал бог-Врачеватель на землю, вырвался у него из ушей и ноздрей огонь, и закрыл он глаза, познавшие мыслью тайны живой жизни.

Перенесли его Силы, слуги Зевса, в глубокое, как море, ущелье, именуемое ущельем Мхов. Росли там вековые мхи мириадорукие, мириадогубые. И когда кто-нибудь попадал в то ущелье — зверь ли, птица ли, змея ли, — схватывали его мгновенно мхи, вовлекали в глубину ущелья, и тотчас обрас­тал он вековыми мхами. Даже раз чуть не втащили они туда Ветер. Оставил он им половину своих крыльев и еле вылетел из ущелья. Потому-то и не знал никто на земле, где сокрыто тело Асклепия. Мгновенно заросло ущелье пышным много­цветным мхом.»

О чем еще повествование? Что хотел сказать автор этих строк? Свершился рок, и дело Врачевателя Асклепия было прекращено, забылось и людьми, и им самим, — то бишь по­росло мхом. Но для этого, по всей вероятности, к нему были применены более действенные силы, нежели это предлагал

Бессмертие возможно

бог виноделия... На чашу с вином Асклепий бы не клюнул. Скорее всего, Асклепий был переправлен жить в общество людей с очень и очень низким уровнем развития. Далекое от всех цивилизаций, затерянное где-нибудь среди дремучих гор и ущелий, не ведающих что такое письменность, не зна­ющих ничего, кроме каменных орудий и полудикого образа жизни. Оглушив его молниями и громом, боги отняли у него память, а с ней и пристрастие к своему любимому делу. Все подверглось забвению и «поросло мхом». В борьбе за свое существование великий врачеватель стал таким же, как и все члены его полудикого племени. Любое наказание Дики-Правды должно быть ярким свидетельством былой провин­ности, т.е. должно нести в себе суть антиподного характера. От гениального ума — в никакой...

Так бы и сгнить Асклепию в своем мшистом ущелье, если бы о нем вовремя не вспомнил кентавр Хирон. Незадолго до своей смерти о нем спохватился бывший его учитель. За вре­мя болезни его успели навестить все его ученики и друзья, но не было среди них только одного, того, кого Хирон любил больше всего на свете — Асклепия. Хирон попросил сыскать и разослал на поиски. Но ему лишь сообщили о случившемся, однако, никто не знал, где покоится тело Асклепия.

И больной измученный Хирон отправляется сам на поиски тела Асклепия. «Не в тартаре Асклепий, — сказал Хирон, — где-то затаен он незримо на почве земли. Не обожгли его мол­нии. Только громы могли низвергнуть его оглушением и заглу­шить в нем голос бессмертия. Сам пойду я и найду его тело». Не захотел Хирон никого взять в попутчики, отказался наот­рез. Ушел один. Лишь незримой тенью за ним скользил Ге­ракл, сопровождал ковыляющего кентавра на всякий случай, если тому понадобится его помощь. Но этого Хирон не знал. А Геракл шел осторожно, как только может ходить тень...

Ко многим обращался Хирон с просьбой указать дорогу к телу Асклепия, но никто ничего не знал. Побывал Хирон и в кузнице бога Гефеста, но хромой кузнец-бог тоже не знал. Вот что он ответил: «Я слыхал, что Асклепий — безумец и что безумие его оглушил Зевс громами. Ведь безумный бог весь мир обезумит. И все станут тогда в мире безумными. Всегда в бурях будет от безумия море. Будут горы плясать в безумной пляске. Вверх ногами-корнями станут деревья на голову. Бу­дут львы в безумии кормить ланей. И огонь захочет выпить воду. И все угли захотят быть алмазами. Все начнут метать в небо зажженные факелы и кричать, что они молниевержцы. Все начнут возить медные бочки на медной колеснице по

Ключи к тайнам жизни

медному мосту и кричать, что они повелевают громами. Или забыл ты о безумном Салмонее? Будут ноги себе рубить се­кирами, думая, что вырубают винные лозы, и кричать в безу­мии: «Долой Вакха!» Или забыл ты о безумном вакхоборце — царе Ликурге? Захотят, чтобы все, к чему прикоснутся, тотчас обращалось в золото: станет золотом вода и хлеб, но живой мир останется голодным. Или забыл ты о царе Мидасе? Будут слепых называть зрячими, а зрячих называть слепцами. Или забыл ты о слепоте зрячего Эдипа, отцеубийцы? Захотят все взлететь на Олимп и быть богами. Или забыл ты о безумном Беллерофонте? Все белое назовут черным, а все черное на­зовут белым; из-за тени осла начнут спорить, как о выеден­ном яйце. Состязаться все будут друг с другом в безумии, чтобы один стал безумнее другого. Нет, не может бог быть бе­зумным. Но не оковывал я Асклепия и не знаю, где его тело».

Так говорил умнейший из богов — Гефест. И он был прав. Мы все свидетели подобного. Когда-то и у нас в стране, бо­рясь с пьянством, вырубили виноградные плантации... В ты­сячи раз у нас подорожали хлеб и вода, неуемная жажда на­живы у многих все больше и больше требует золота. И чер­ное сейчас называется белым, белое — черным. Зрячих на­зывают слепыми, слепых — зрячими. А сколько везде спорят о выеденных яйцах, будто состязаются в безумии... всеми силами стараются в этом виде спорта превзойти осталь­ных... Как будто Олимп достанется самому безумному...

Очень хорошо, что бог Гефест сказал это Хирону. Во многих местах побывал Хирон и, наконец-то, узнал, что Асклепий на­ходится в мшистом ущелье. Об этом ему поведал сверженный Кронидом-Зевсом — Крон. Из глубокого тартара он сказал: «Нет Асклепия в тартаре. Он в ущелье...» Но не успел Крон за­кончить свою речь, как раздался гром и гул. Стражи тартара подняли тревогу. Продолжения Хирон уже не услышал...

Хирон и следуемый за ним, как тень Геракл, стали обхо­дить все ущелья. «Так шли всю ночь Хирон и Геракл, загляды­вая по дороге во все ущелья, и уже подходило время к рас­свету, к тому времени, когда прячутся под листья и в щели все комары и мошки, как вдруг услышал Хирон возле уха тон­кий зуд в воздухе и еще более тонкий и звенящий голос. Го­ворила мошка, самая крохотная из всех мошек на свете: «Хи­рон, ты ищешь Асклепия? Он скрыт в ущелье Мхов. Я рас­слышала слово Крона. Давно бы я тебе об этом сказала, но лишилась я от страха голоса — так страшно ударили Стору­кие в медные трубы тартара. Я все время сижу у тебя на рес­нице и греюсь. Ночь холодна. Следуй за мной: я поведу тебя

Бессмертие возможно

в ущелье Мхов». И пошел сын Крона, мудрый Хирон, за мош­кой, а позади него вдалеке шагал Геракл...»

Наверное, ясновидящий и хорошо слышащий Хирон мог бы отыскать Асклепия и без помощи своего свергнутого от­ца, томящегося в глубине тартара. Но он был сломлен и шо­кирован своей болезнью, что вовремя не догадался. И толь­ко под самый конец своего пути, после подсказки отца, ког­да он узнал, что Асклепий в каком-то ущелье, Хирон вдруг спохватился, как найти это самое мшистое место. Не будем приписывать этой «мошке» разум, «муха» — метафора, и го­ворить она не умеет. Хирон вспомнил по какому признаку можно отыскать Асклепия. Конечно же, по тонкому, еле уло­вимому жужжанию этой крошечной, еле заметной «мошки», сидящей на золотых ресницах внутри человеческого уха. И она была у Асклепия. Это полагалось по рангу со дня его рождения, надлежало как любому бессмертному богу... иметь в этом месте вентилирующее устройство. И оно рабо­тало. И не могло не работать, несмотря на то, что Асклепий оглушенный громом Зевса, потерял память.

После такого прозрения уже не представляло труда отыс­кать своего ученика. Хирону всего-то навсего нужна была ти­шина и некоторое время. Такому мудрецу ничего не стоило настроиться на нужную волну и прощупать пространство в поисках похожей «мошки»... Так оно и было.

«Долго-долго пролежал так Хирон на земле. Почернела вокруг него почва, и все живое вблизи умерло. Снова стоял Геракл пышным кустом поодаль и ждал, когда будет нужен титану Геракл. И вот уперся Хирон рукой об землю и припод­нял слегка свое человеческое тело. Опущена была его голо­ва бога, и вся она побелела. Исчезло ее золото и сбежало се­ребро с бороды. И, как у смертных, рассекли лицо Хирона впадинами морщины. Только глаза его еще сияли бессмер­тием и мыслью. Встал Хирон на ноги только к ночи... Снова двинулся в путь Хирон...»

Но на этот раз Хирон уже шел ведомый сигналом таинст­венной мошки. Он шел прямо на источник звука. И не ошиб­ся. «Когда солнце снова было на полдне, дошел Хирон до ущелья Мхов под водительством мошки и сразу увидел свер­ху, сквозь высокий мшистый покров, лежащее в глубине уще­лья тело Врачевателя-бога.

Но еще надо было ему спуститься по крутой стене ущелья вниз и поднять моховую покрышку. Обрадовалось сердце ти­тана-страдальца, и почувствовал он в себе снова бодрость. Снова собрало свои силы его великое мужество, и стал спу-

Ключи к тайнам жизни

скаться Хирон в глубину ущелья, к Асклепию. Тянулись угро­жающе к нему пальцы мхов, но тотчас отпадали, сгорая, так как гибелен был для них жар тела кентавра.

Высоки и богаты ковры мхов над Асклепием-богом. Но со­рвал Хирон этот покров мхов, и открылось ему тело Аскле­пия. Лицом к небу лежал бог-Врачеватель, и таким светлым лежал он там, что казалось, будто Сон бережет здесь его юность...»

Вот тут-то и пригодился Геракл. Он спускается в ущелье и предлагает Хирону свою помощь, от которой тот не может отказаться. Во-первых, кентавр был опасно болен, он излу­чал яд; во-вторых, будучи больным и едва стоящим на ногах, он не мог взвалить на себя Асклепия и донести его до свое­го дома. Вместо него это с удовольствием сделал Геракл. «Поднял герой на руки огромное тело бога, и казалось, что не тело, а все ущелье взвалил Геракл себе на плечо и заша­гал с тем ущельем в горы. Герой нес бога...»

Очень все похоже на эстафету... Геракл оставит тело Аск­лепия в пещере кентавра Хирона и оно будет так «покоиться» пока его бывший учитель живым не сойдет в Аид. После это­го, по завещанию Хирона, половина его бессмертия отойдет Прометею, половина — Асклепию. Что скрывается под шиф­ром «бессмертия» на языке мифов древней Греции? Только дело... и только такое, которое имеет реальную почву под но­гами, не чуждо жизни и сообразуется со временем. Да, кен­тавр Хирон передает Асклепию по завещанию свое дело: и ученику разрешается продолжить дело учителя, в том же са­мом направлении, в той же самой области. Если боги Олимпа отняли у Асклепия разрешение на занятие сим ремеслом, то у кентавра Хирона его никто не отнимал, и он мог им распо­рядиться по своему усмотрению. Что и было сделано.

Обращаясь к телу Асклепия, спокойно распростертому на полу пещеры, Хирон сказал: «Мальчик мой, последний дар отдаю я тебе. Еще осталась у кентавра Хирона половина его бессмертия. Сохранил я эту половину для тебя, Асклепий. Я ее передам Аиду, владыке мертвой жизни, чтобы принес он мою живую жизнь сюда, в пещеру, и влил ее в тебя, Врачева­теля-бога. Встанет Асклепий. А пока пусть он спит без снови­дений здесь, в пещере, и пусть проснется, когда уже не бу­дет Хирона на земле. Иначе не отпустил бы он меня в Аид. И бессмертные становятся мертвыми.»

«Смолк и снова стал Хирон долго смотреть на тело Аскле­пия, которому он отдавал свою живую жизнь. Был тих и тор­жественен его голос, когда он снова заговорил: «Ты хотел ис-

Бессмертие возможно

целить смертных от смерти, быть сильнее Неотвратимости-Ананки. Теперь я исцелю тебя, бессмертного, от смерти и возвращу жизни живой. Будешь ты большим земным богом, но на небо никогда не взойдешь. И не сможешь ты воскре­шать героев — утратишь тайну возрождения. В мир забвения унесет ее с собой Хирон, но будет о ней вечно петь живая жизнь...» «Друзья, я поделил свое бессмертие между до­стойнейшими — меж Асклепием и Прометеем. Теперь и я смертный. На тонкой нити висит оставшаяся половина моей живой жизни. Скоро порвется нить. Прощайте... пора. Сам я сойду во мглу Аида. Но покройте меня... шатром зеленой ли­ствы, чтобы вид мой не оскорбил живой жизни...»

Может возникнуть спорная ситуация: в каком виде в пе­щеру к Хирону был доставлен Асклепий? Был ли это потеряв­ший память человек, и по этой причине ничего не помнящий и не знающий? Или же — скитальцы, Хирон и Геракл, принес­ли, действительно, только одно тело: хорошо сохранивший­ся труп. Но тогда, почему в Аиде не было души Асклепия? Он туда не проходил. А может быть Асклепий был усыплен на до­вольно длительный срок? Так тоже бывает. Ведь «муха-то» жужжала... Значит, он не был мертвым... К тому же его тело было в великолепном состоянии, об этом не забыли сказать в мифе. Это отметили и Хирон и Геракл.

В любом случае Асклепий подлежал восстановлению. Но каким образом? Только через смерть Хирона. Уйдя в Аид, учитель мог продолжить начатое дело. Разгадка в следую­щей фразе: «Я передам Аиду, владыке мертвой жизни, чтобы принес он мою живую жизнь сюда, в пещеру, и влил ее в те­бя, Врачевателя-бога. Встанет Асклепий...» А это значит, что сам учитель войдет в тело ученика и воскресит его, и вернет к полноценной созидательной жизни. Душа кентавра Хирона объединится в одно с душой Асклепия-бога и станут они продолжаться в одном теле и одном лице. И уже не будут они воскрешать мертвых и утратят тайну возрождения... Еще бу­дучи на этом свете Хирон сам наложил вето на свою деятель­ность в этом направлении. Он сам... вполне осознанно.

Еще до поиска Асклепия, сидя меж своих друзей, страда­ющий от яда Лернейской Гидры Хирон нет-нет да и изрекал: «Зверь не может быть богом: он — зверь», или «Отдаю я мое бессмертие. Не могу я, титан, быть только зверем...»

Но врачеватель Хирон половину своего большого бес­смертия отдает еще и Прометею, сразу делая того самым могущественным из всего пантеона греческих мифологиче­ских персонажей. Мудрый кентавр убил сразу двух зайцев,

Ключи к тайнам жизни

как иногда в простонародье говорят про очень ушлого чело­века. Он поддержал и политику, и науку, и сам перешел в ка­тегорию богов; не разозлив при этом племя грозных древних титанов... Да, Хирон стал богом. Хоть это и завуалировано, но тем не менее это сейчас понятно. И это нельзя отрицать. Великие врачеватели, тот и другой, в своем единственном несогласии согласились с богами, что против их воли нельзя воскрешать мертвых. А значит, между ними и богами Олимпа более не было разногласий.

И совсем неслучайно по мифу прерывается жизнь Аскле­пия, а затем продолжается, объединившись с обновленной душой Хирона. Их дело продолжается, но на другой, более ос­мысленной платформе. И вовсе не зря у кентавра Хирона с по­мощью яда Лернейской Гидры разжижается и сгорает его те­ло конеобразного вида; нетронутой остается только его чело­веческая голова. Он вовремя успевает принять мудрое реше­ние. Хотя можно было и раньше... и тогда не было бы трагедии с Асклепием... Ведь и бунтарь Прометей тоже признал власть высшего неба... Многие патриоты своих цивилизаций со вре­менем осознают, что они еще живут и на планете космическо­го происхождения... И бессмертие — это по Его части...

В ранг богов потом перейдет и Геракл. И как полагается при этом: снимет со своей души все свои недостатки. Да, вместе с достойными — были и такие. Так Геракл стал, на­пример, злоупотреблять своей силой и славой. И мифы об этом говорят очень даже красноречиво. Однажды после всех своих 12 подвигов, а потом были еще и еще,... Геракл решил снова жениться на дочери царя Эврита. Эврит обещал руку дочери тому, кто победит его в состязании из лука. И, конеч­но же, Геракл выигрывает это сражение. Но, когда царь уви­дел, что претендентом на руку его дочери является задирчи-вый, не знающий поражений Геракл, он наотрез отказался. Оскорбленный до глубины души герой учиняет скандал и сбрасывает со стены брата невесты.

Но, по мнению древних, такое поведение и убийство при подобных обстоятельствах считалось преступлением. Геракл решил проявить благородство и спросить у оракула Аполло­на, чем можно загладить свою вину. Он прибыл в Дельфы и спросил об этом Пифию, пророчествующую от имени этого бога. Но та, увидев Геракла, отказалась отвечать вообще. Снести такое Геракл уже не мог. Прославленного всем миром героя явно унижали. Его скромность недолго боролась с са­молюбием. Вне себя Геракл схватил волшебный треножник и стал крушить им все подряд. Подоспевший на выручку бог

Бессмертие возможно

Аполлон еле справился с разгневанным героем. А Пифия, придя в себя от страха, наконец-то произнесла, что Геракл за свои деяния должен быть продан в рабство на три года.

Что тотчас и было сделано. Его продали очень властной и капризной царице Омфале. История рабства донесла нам не­маловажные сведения. Во-первых, на всех фресках будучи рабом, Геракл изображается в женских одеждах. Во-вторых, он везде исполняет только чисто женские работы. А иначе и не могло быть. Чтобы укротить и обуздать Геракла, его надо было превратить в женщину и отослать к самой строптивой повелительнице. Вот в таком виде, за три таланта, он был продан в рабство царице Лидии исполнительным Меркури­ем. Мифы как всегда хитрят и всего не договаривают.

За три года рабства Геракла научили быть исполнитель­ным, скромным, стыдливым. Поневоле научишься, когда ты в рабстве. Омфала же всегда изображалась с палицей и в львиной шкуре... Грозная повелительница сильно унижала героя. Он жил вместе со служанками, выполнял самые уни­зительные работы и даже страдал от любви к своей грозной распорядительнице. Словом, это была преданная рабыня. Вот в такое тело поместили героя-мужчину на целых три го­да для отработки некоторых черт характера.

Для того, чтобы перейти в ранг богов, Гераклу пришлось и еще кое-что подправить в своем нутре. Для этого соткан еще вот такой сюжет. Геракл, в конце концов — женился. Его из­бранницей стала Деянира, дочь царя Финея. Чтобы ее запо­лучить в жены, требовалось выиграть турнир претендентов и победить Ахелоя. Ахелой был непрост, он мог превращаться в разных животных. И вот в таком качестве его требовалось победить. Ахелой превратился в быка и бросился на Геракла. И, конечно же, победил Геракл. В результате бык лишился своей жизни и... рога. А рог потом был наполнен цветами и плодами, превращен — в рог изобилия, и был преподнесен на Олимпе богу Зевсу.

В данном мифе гласит следующее: Геракл победил в себе мясоеда, предпочел нектар, фрукты и овощи — все то, что содержал рог изобилия. На Олимп была принесена очеред­ная победа. Но ему пришлось принести и еще одну, самую тяжелую, а может быть и самую главную. Тяжело достался Олимп Гераклу...

Женившись на Деянире, Геракл решил поменять место жительства. По дороге домой им пришлось переправляться через реку Эвен, где переправщиком работал кентавр Несс, единственно оставшийся в живых после своего, истреблен-

Ключи к тайнам жизни

ного Гераклом, племени. И, конечно же, Несс решил припом­нить удачливому герою его пьяные выходки. На переправе он схватил Деяниру и решился бежать. А кентавры и раньше тяготели к похищению женщин. Но не тут-то было. Услыхав крики жены, муж вскоре догнал похитителя и смертельно его ранил. Умирающий кентавр подарил Деянире свой пояс, уверив ее, что это талисман, который в случае чего, измены или охлаждения, вернет ей мужа.

Такого момента долго ждать не пришлось. Геракл вскоре разлюбил свою жену и захотел жениться на другой, на еще более привлекательной — Иоле. И Деянира вступила в борь­бу за свои права. Она отсылает пояс кентавра как свадебный подарок Гераклу, передав, что он украсит его тело в брачную ночь. Геракл, не подразумевая о подвохе, одел ядовитый на­ряд. Пояс был пропитан ядом, который очень быстро проник в его тело и кровь. Начались муки и страдания. Слугу Лихаса, который доставил ему столь страшный подарок, он сбрасы­вает со скалы, а сам решается покончить самоубийством.

Геракл собрал деревья для костра на горе Эте, накрыл их шкурой немейского льва, которую носил все эти боевые го­ды, лег посередине и приказал своему слуге поджечь кос­тер. Пламя вспыхнуло, охватило тело Геракла со всех сторон, и когда его земная телесная оболочка сгорела — бог Зевс взял его на Олимп. Гераклу был дан ранг бога, а в супруги по­жалована богиня вечной юности — Геба.

Что следует из этого повествования? Что это за такой опасный пояс, который принес ему его слуга Лихас? Пояс от бывшего кентавра, который источал яд... Под поясом часто кодируется половая система человека. У кентавров-насиль­ников, всегда охотившихся за женщинами, они были далеко не лучшими. Можно даже сказать — со всякими пороками. Их можно не перечислять, читатель может догадаться сам. Не в святом мире живет... Но как такое могло перейти к чес­толюбивому Гераклу? Видно, в героя вошел тот самый уби­тый им Несс... и стал жать внутри тела на желаемые кнопки... Ведь пояс-то был его... Вот с этим-то уже Гераклу было не справиться. Поэтому герой предпочел благородную смерть, нежели унизительные, оскверняющие душу пороки. Выбор был правильным, и Олимп пополнился еще одним богом.

Почему Геракл всегда носил шкуру немейского льва? Что это был за реквизит? Во-первых, немейский лев был им убит в самом первом подвиге. Во-вторых, Геракл и то общество, которое он представлял или отождествлял, а Геракл-герой — портрет сборный, видимо, приняло в честь этой первой по-

Бессмертие возможно

беды — геральдику с видами льва. Геракл и его друзья могли выходить к рождению с реквизитами этого животного. Аст­рологический гороскоп — наука древняя. И к тому же, все боги любили иметь на своем внешнем облике наглядные ат­рибуты профессиональной направленности, а также знаки своих побед...

Не нужно беспокоиться и за судьбу врачевателей Аскле­пия и Хирона. Объединившись в научное сотрудничество они тоже уместились на Олимпе вместе со всеми остальными... А Асклепий с этой поры больше стал называться — Эскула­пом. По этому поводу тоже написана правдивая история (Лу-киан, «Диалог»), как на пиру у Зевса, среди всех прочих бо­гов, Геркулес (Геракл) затевает спор с Эскулапом за лучшее место за столом.

«Юпитер, стараясь их примирить, говорит: «Перестаньте ссориться точно люди, — это недостойно и неприлично за столом богов.» Геркулес: «Неужели же ты хочешь, Юпитер, чтобы этот отравитель сидел выше меня?» Эскулап: «Да, ко­нечно, ведь я стою больше тебя!» Геркулес: «Как так? Не по­тому ли, что Юпитер убил тебя своей громовой стрелой за то, что ты сделал то, чего не должен был делать?» Эскулап: «Ты, вероятно, забыл, как ты горел на костре на вершине го­ры Этэ? Что же ты винишь меня, что я тоже испробовал ог­ня?» Геркулес: «Да разве мы с тобой вели одинаковую жизнь? Сын Юпитера, я исполнял самые тяжелые работы, очистил землю, боролся с чудовищами, наказывал злодеев, оскорблявших род людской. А ты кто? Собиратель трав, шарлатан, годный только на то, чтобы подавать лекарство больным и прикладывать пластыри. Ты никогда ни в чем не проявил мужества!» Эскулап: «Ты прав, но я же тебя вылечил от твоих ожогов, когда ты пришел сюда, весь покрытый ими. А затем, умалчивая обо всем прочем, я никогда не был ра­бом, как ты, я не сидел за прялкой, одетый в пурпурное пла­тье, меня не била Омфала своей золотой сандалией, и, на­конец, я никогда в припадке исступления не убивал своей жены и детей».

Что имел в виду Эскулап, сказав, что ему пришлось лечить Геракла от ожогов, которые тот получил, сгорая на костре из-за пояса кентавра? Вероятно, имелись в виду некоторые очистительные процедуры в медицинском комплексе Чисти­лища. Где, конечно же, работал Эскулап. Что это за длинный стол на пиршестве богов, где каждому строго установлено место по отношению к владыке Олимпа? Это место пропис­ки на многочисленных этажах высокой небесной^ обители.

Ключи к тайнам жизни

Мерилом при таком распределении служит интеллект и ра­зумность. У Эскулапа всего этого оказалось больше.

Что это за безумие, которым укоряет его Эскулап? Дело в том, что Геракл с самого начала, как сын бога Зевса, стал пре­следоваться — на него было наслано безумие; и однажды в припадке бешенства он убил свою жену Мегару и двух детей. Потом, исцелившись от своего безумия, он совершит массу подвигов во искупление всей вины. Но мифы порой противо­речат друг другу, и по другой версии говорится, что его вина — была минимальная, все произошло по чистой случайности. Но если уж безумие, действительно, насылается, то оно мо­жет тоже быть разным по происхождению. В одном случае может помрачиться рассудок от определенных препаратов, в другом — если в тело войдет садист-убийца с тонкого плана и начнет диктовать свою волю. Однако, во всех этих случаях, оное могло произойти только тогда, когда человек уже обла­дает зачатками таких порывов. Тогда вредоносные силы стре­мятся раскрутить, усилить эти качества, и иногда идут вот на такие крайние меры... Но Геракла, несмотря на то, что с ним поступили не по-человечески, жестоко и подло, такая струя не затянула. Он не пал духом, а бросился замаливать грехи свершением всевозможных подвигов.

И двенадцати подвигов как раз хватило, чтобы нейтрали­зовать совершенное в припадке безумия. На примере грече­ских героев показан рост человека во времени. И, конечно же, все эти подвиги свершались не за одну-две жизни на земле. Срок более длительный. Но и не только во внимание берутся жизни и подвиги на земном уровне. Все переплете­но с уровнем тонкого плана, со всевозможными его противо­борствующими центрами. Борьба и многогранная, и много­ярусная, и многоплановая. И во всем ощущается присутст­вие одного единственного стимула — добыть бессмертие, ибо оно решает сразу все проблемы человека.

Но оно в руках всемогущих и просто так никому не дается. Да, есть такие способы, с помощью которых, человек может жить многие тысячи лет в белковом теле не будучи старым, но это также не означает еще, что он не может невзначай уме­реть или погибнуть. Ведь может же в конце концов взорвать­ся летающее устройство... Хорошо, Смерть можно отогнать, «ударив ее в ухо», но она в свою очередь может подстеречь из-за угла... Нет, если выходить на бессмертие... то сразу це­лым народом, на какой-то определенной территории и чтобы люди соответствовали высокому предназначению.

А бессмертному среди обычных смертных — нельзя. За-

Бессмертие возможно

клюют. Из-за одной только зависти съедят. Жить не захочет. Какие там тысячи лет, за пятьдесят умается! И бессмертие проклянет. Бессмертному надо жить среди бессмертных, ко­ли так уж непросто его получить. А для этого, чтобы потом не вышло казуса и меж них не оказался Сизиф, всем надо прой­ти через сито, то бишь взвеситься на космических весах — на предмет лота. Тянешь на лот — в стан бессмертных! Не хватает, добери — в другом месте.

Почему здесь сейчас затронуто имя Сизифа? Согласно мифов древней Греции Сизиф является ярким представите­лем того общества людей, которые гоняются за рецептами бессмертия, думая что только в них одних дело. Сизиф, это тот самый персонаж, которого любила одна и семи дочерей титана Атланта — Меропа, одна из Плеяд, которые были взя­ты на небо. В мифе сказано, что все остальные шесть плеяд любили бессмертных, и лишь одна она — смертного Сизифа.

Меропа очень стыдилась своей любви к смертному Сизи­фу и, как повествует миф, она часто от этого страдала, уеди­нившись одна на краю глубокого ущелья. И тогда тускнел ее взгляд, а лицо излучало горе и муку. И не любить Сизифа она тоже не могла. Титан Сизиф был сметлив, умен, смел умом... Мог поспорить не только с Зевсом, но и с богинями судьбы — Мойрами, спорить с которыми никогда бы не осмелился даже владыка Олимпа. Но Сизиф к этому был всегда готов и не видел в этом ничего предосудительного... За это его лю­бил Атлант, но за это его не любили боги Олимпа... Сизиф всегда хотел распоряжаться своей судьбой только сам, не считаясь с мудрым знанием каких-то там Мойр. И ему это потом было предоставлено...

Знал Сизиф, что Меропа стыдится своей любви к нему, к смертному, и решил добыть себе бессмертие сам. Он од­нажды, повстречавшись со Смертью, умудрился ее обмануть и прожить вместо одной земной жизни — две. Но не мог он прожить больше, Смерть все равно подстерегла прыткого титана... Бывают ведь всякие непредвиденные случаи «из-за угла». А было за что. В борьбе за свое бессмертие Сизиф жутко изменился. Он стал коварным, лукавейшим из лука­вых, и никакой правды в нем не осталось, даже титановой. И потому Меропа все чаще и больше стыдилась своего воз­любленного.

И хитрые боги, еще более, чем Сизиф, даровали ему бес­смертие, да только не в жизни живой, а в Тартаре. Награда оказалась с сильным подвохом, который до сих пор не осо­знает «бессмертный» Сизиф. Там, в Тартаре, он все время

Ключи к тайнам жизни

пытается вкатить на вершину небольшой горы круглый ва­лун, и всякий раз — не получается. Перед самым что ни на есть концом пути... камень снова скатывается к подножию горы. Труд бесцельный, но он никак пока не осознается «тру­долюбивым» Сизифом. Он начинает все снова и снова... И так изо дня в день. Гора в Тартаре стала уподобляться небу, и здоровенный валун — самому солнцу. Есть чему устыдиться Меропе...

Миф о Сизифе намекает на некоторых искателей бессмер­тия, поставивших во главу угла одно лишь достижение — чис­то физический поиск рецептов бессмертия, не присовокуп­ляя к этому нравственное развитие. Вот и потешаются боги Олимпа над недалеким, недальновидным и жутко упрямым Сизифом, бесцельный труд которого стал посмешищем у всех народов.