XIX. Огород, засеянный люцерной

Теперь мы вернемся в огород, смежный с домом г-на де Вильфор, и у ре-шетки, потонувшей в каштановых деревьях, мы снова встретим наших знако-мых. На этот раз первым явился Максимилиан. Это он прижался лицом к доскамограды и сторожит, не мелькнет ли в глубине сада знакомая тень, не зах-рустит ли под атласной туфелькой песок аллеи. Наконец, послышались шаги, но вместо одной тени появились две. Вален-тина опоздала из-за визита г-жи Данглар и Эжени, затянувшегося дольшетого часа, когда она должна была явиться на свидание. Тогда, чтобы непропустить его, Валентина предложила мадемуазель Данглар пройтись по са-ду, желая показать Максимилиану, что она не виновата в этой задержке. Моррель так и понял, с быстротой интуиции, присущей влюбленным, и унего стало легче на душе. К тому же, хоть и не приближаясь на расстояниеголоса, Валентина направляла свои шаги так, чтобы Моррель мог все времявидеть ее, и всякий раз, когда она проходила мимо, взгляд, незаметно дляспутницы брошенный ею в сторону ворот, говорил ему: "Потерпите, друг, вывидите, что я не виновата". И Максимилиан запасался терпением, восхищаясь тем контрастом, которыйявляли обе девушки: блондинка с томным взглядом, гибкая, как молодаяива, и брюнетка, с гордыми глазами, стройная, как тополь; разумеется,все преимущества, по крайней мере в глазах Морреля, оказывались на сто-роне Валентины. Погуляв полчаса, девушки удалились: Максимилиан понял, что визит г-жиДанглар пришел к концу. В самом деле, через минуту Валентина вернулась уже одна. Боясь, какбы нескромный взгляд не следил за ее возвращением, она шла медленно; ивместо того чтобы прямо подойти к воротам, она села на скамейку, предва-рительно, как бы невзначай, окинув взглядом все кусты и заглянув во всеаллеи. Приняв все эти меры предосторожности, она подбежала к воротам. - Валентина, - произнес голос из-за ограды. - Здравствуйте, Максимилиан. Я заставила вас ждать, но вы видели, по-чему так вышло. - Да, я узнал мадемуазель Данглар, - я не думал, что вы так дружны снею. - А кто вам сказал, что мы дружим? - Никто, но мне это показалось по тому, как вы гуляли под руку, каквы беседовали, словно школьные подруги, которые делятся своими тайнами. - Мы действительно откровенничали, - сказала Валентина, - она призна-лась мне, что ей не хочется выходить замуж за господина де Морсер, а яей говорила, каким несчастьем будет для меня брак с господином д'Эпипе. - Милая Валентина! - Вот почему вам показалось, что мы с Эжени большие друзья, - продол-жала девушка. - Ведь говоря о человеке, которого я не люблю, я думала отом, кого я люблю. - Какая вы хорошая, Валентина, и как много в вас того, чего никогдане будет у мадемуазель Данглар, - того неизъяснимого очарования, котороедля женщины то же самое, что аромат для цветка и сладость для плода:ведь и цветку и плоду мало одной красоты. - Это вам кажется потому, что вы меня любите. - Нет, Валентина, клянусь вам. Вот сейчас я смотрел на вас обеих, и,честное слово, отдавая должное красоте мадемуазель Данглар, я не пони-мал, как можно в нее влюбиться. - Это потому, что, как вы сами говорите, я была тут, и мое при-сутствие делало вас пристрастным. - Нет... но скажите мне... я спрашиваю просто из любопытства, котороеобъясняется моим мнением о мадемуазель Данглар... - И, наверное, несправедливым мнением, хоть я и но знаю, о чем идетречь. Когда вы судите нас, бедных женщин, нам не приходится рассчитыватьна снисхождение. - Можно подумать, что, когда вы говорите между собою, вы очень спра-ведливы друг к другу! - Это оттого, что наши суждения почти всегда бывают пристрастны. Ночто вы хотели спросить? - Разве мадемуазель Данглар кого-нибудь любит, что не хочет выходитьзамуж за господина де Морсер? - Максимилиан, я уже вам сказала, что Эжени мне вовсе не подруга. - Да ведь и не будучи подругами, девушки поверяют друг другу своитайны, - сказал Моррель. - Сознайтесь, что вы расспрашивали ее об этом.А, я вижу, вы улыбаетесь! - Видимо, вам не очень мешает эта деревянная перегородка? - Так что же она вам сказала? - Сказала, что никого не любит, - отвечала Валентина, - что с ужасомдумает о замужестве; что ей больше всего хотелось бы вести жизнь свобод-ную и независимую и что она почти желает, чтобы ее отец разорился, тогдаона сможет стать артисткой, как ее приятельница Луиза д'Армильи. - Вот видите! - Что же это доказывает? - спросила Валентина. - Ничего, - улыбаясь, ответил Максимилиан. - Так почему же вы улыбаетесь? - Вот видите, - сказал Максимилиан, - вы тоже смотрите сюда. - Хотите, я отойду? - Нет, нет! Но поговорим о вас. - Да, вы правы: нам осталось только десять минут. - Это ужасно! - горестно воскликнул Максимилиан. - Да, вы правы, я плохой друг, - с грустью сказала Валентина. - Какуюжизнь вы из-за меня ведете, бедный Максимилиан, а ведь вы созданы длясчастья! Поверьте, я горько упрекаю себя за это. - Не все ли равно, Валентина: ведь в этом мое счастье! Ведь это веч-ное ожидание искупают пять минут, проведенных с вами, два слова, слетев-шие с ваших уст. Я глубоко убежден, что бог не мог создать два стольсозвучных сердца и не мог соединить их столь чудесным образом только длятого, чтобы их разлучить. - Благодарю, Максимилиан. Продолжайте надеяться за нас обоих, что де-лает меня почти счастливой. - Что у вас опять случилось, Валентина, почему вы должны так скороуйти? - Не знаю; госпожа де Вильфор просила меня зайти к ней; она хочет со-общить мне что-то, от чего, как она говорит, зависит часть моего состоя-ния. Боже мой, я слишком богата, пусть возьмут себе мое состояние, пустьоставят мне только покой и свободу, - вы меня будете любить и бедной,правда, Моррель? - Я всегда буду любить вас! Что мне бедность или богатство, - лишь бымоя Валентина была со мной и я был уверен, что никто не может ее у меняотнять! Но, скажите, это сообщение не может относиться к вашему заму-жеству? - Не думаю. - Послушайте, Валентина, и не пугайтесь, потому что, пока я жив, я небуду принадлежать другой. - Вы думаете, это меня успокаивает, Максимилиан? - Простите! Вы правы, я сказал нехорошо. Да, так я хотел сказать вам,что я на днях встретил Морсера. - Да? - Вы знаете, что Франц его друг? - Да, так что же? - Он получил от Франца письмо; Франц пишет, что скоро вернется. Валентина побледнела и прислонилась к воротам. - Господи, - сказала она, - неужели? Но нет, об этом мне сообщила быне госпожа де Вильфор. - Почему? - Почему... сама не знаю... но мне кажется, что госпожа де Вильфор,хоть она открыто и не против этого брака, в душе не сочувствует ему. - Знаете, Валентина, я, кажется, начну обожать госпожу де Вильфор! - Не спешите, Максимилиан, - сказала Валентина, грустно улыбаясь. - Но если этот брак ей неприятен, то, может быть, чтобы помешать ему,она отнесется благосклонно к какому-нибудь другому предложению? - Не надейтесь на это, Максимилиан; госпожа де Вильфор отвергает немужей, а замужество. - Как замужество? Если она против брака, зачем же она сама вышла за-муж? - Вы не понимаете, Максимилиан. Когда я год тому назад заговорила отом, что хочу уйти в монастырь, она, хоть и считала нужным возражать,приняла эту мысль с радостью; даже мой отец согласился - и это благодаряее увещаниям, я уверена; меня удержал только мой бедный дедушка. Вы неможете себе представить, Максимилиан, как выразительны глаза этого нес-частного старика, который любит на всем свете только меня одну и, - дапростит мне бог, если я клевещу! - которого люблю только я одна. Если бывы знали, как он смотрел на меня, когда узнал о моем решении, сколькобыло упрека в этом взгляде и сколько отчаяния в его слезах, которые тек-ли без жалоб, без вздохов по его неподвижному лицу. Мне стало стыдно, ябросилась к его ногам и воскликнула: "Простите! Простите, дедушка! Пустьсо мной будет, что угодно, я никогда с вами не расстанусь". Тогда онподнял глаза к небу... Максимилиан, мне, может быть, придется многострадать, но за все страдания меня заранее вознаградил этот взгляд моегостарого деда. - Дорогая Валентина, вы ангел, и я, право, не знаю, чем я заслужил,когда направо и налево рубил бедуинов, - разве что бог принял во внима-ние, что это неверные, - чем я заслужил счастье вас узнать. Но послушай-те, почему же госпожа де Вильфор может не хотеть, чтобы вы вышли замуж? - Разве вы не слышали, как я только что сказала, что я богата, слиш-ком богата? После матери я унаследовала пятьдесят тысяч ливров годовогодохода; мои дедушка и бабушка, маркиз и маркиза де Сен-Мерап, оставятмне столько же; господин Нуартье, очевидно, намерен сделать меня своейединственной наследницей. Таким образом, по сравнению со мной, мой братЭдуард беден. Со стороны госпожи де Вильфор ему ждать нечего. А она обо-жает этого ребенка. Если я уйду в монастырь, все мое состояние достанет-ся моему отцу, который будет наследником маркиза, маркизы и моим, а по-том перейдет к его сыну. - Странно, откуда такая жадность в молодой, красивой женщине. - Заметьте, что она думает не о себе, а о своем сыне, и то, что выставите ей в вину, с точки зрения материнской любви, почти добродетель. - Послушайте, Валентина, - сказал Моррель, - а если бы вы отдаличасть своего имущества ее сыну? - Как предложить это женщине, которая вечно твердит о своем бескорыс-тии? - Валентина, моя любовь была для меня всегда священна, и, как всесвященное, я таил ее под покровом своего благоговения и хранил в глубинесердца; никто в мире, даже моя сестра, не подозревает об этой любви,тайну ее я не доверил ни одному человеку. Валентина, вы мне позволитерассказать о ней другу? Валентина вздрогнула. - Другу? - сказала она. - Максимилиан, мне страшно даже слышать обэтом. А кто этот друг? - Послушайте, Валентина, испытывали ли вы по отношению к кому-нибудьтакую неодолимую симпатию, что, видя этого человека в первый раз, вычувствуете, будто знаете его уже давно, и спрашиваете себя, где и когдаего видели, и, не в силах припомнить, начинаете верить, что это былораньше, в другом мире, и что эта симпатия - только проснувшееся воспоми-нание? - Да. - Ну, вот, это я испытал в первый же раз, когда увидел этого необык-новенного человека. - Необыкновенного человека? - Да. - И вы с ним давно знакомы? - Какую-нибудь педелю или дней десять. - И вы называете другом человека, которого знаете всего неделю? Я ду-мала, Максимилиан, что вы не так щедро раздаете прекрасное имя - друг. - Логически вы правы, Валентина; по говорите, что угодно, я не отка-жусь от этого инстинктивного чувства. Я убежден, что этот человек сыгра-ет роль во всем, что со мной в будущем случится хорошего, и мне иногдакажется, что он своим глубоким взглядом проникает в это будущее и нап-равляет его своей властной рукой. - Так это предсказатель? - улыбаясь, спросила Валентина. - Право, - сказал Максимилиан, - я порой готов поверить, что он пре-дугадывает... особенно хорошее. - Познакомьте меня с ним, пусть он мне скажет, найду ли я в любвинаграду за все мои страдания! - Мой бедный друг! Но вы его знаете. - Я? - Да. Он спас жизнь вашей мачехе и ее сыну. - Граф Монте-Кристо? - Да, он. - Нет, - воскликнула Валентина, - он никогда не будет моим другом, онслишком дружен с моей мачехой. - Граф - друг вашей мачехи, Валентина? Нет, мое чувство не может дотакой степени меня обманывать; я уверен, что вы ошибаетесь. - Если бы вы только знали, Максимилиан! У нас в доме царит уже неЭдуард, а граф. Мачеха преклоняется перед ним и считает его кладеземвсех человеческих познаний. Отец восхищается, - слышите, восхищается ими говорит, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так красноречиво выс-казывал такие возвышенные мысли. Эдуард его обожает и, хоть и боится егобольших черных глаз, бежит к нему навстречу, как только его увидит, ивсегда получает из его рук какую-нибудь восхитительную игрушку; в нашемдоме граф Монте-Кристо уже не гость моего отца или госпожи де Вильфор, -граф Монте-Кристо у себя дома. - Ну что же, если все это так, как вы рассказываете, то вы должны бы-ли уже почувствовать или скоро почувствуете его магическое влияние. Онвстречает в Италии Альбера де Морсер - и выручает его из рук разбойни-ков; он знакомится с госпожой Данглар - и делает ей царский подарок; ва-ша мачеха и брат проносятся мимо его дома - и его нубиец спасает имжизнь. Этот человек явно обладает даром влиять на окружающее. Я ни в комне встречал соединения более простых вкусов с большим великолепием. Ког-да он мне улыбается, в его улыбке столько нежности, что я не могу по-нять, как другие находят ее горькой. Скажите, Валентина, улыбнулся ли онвам так? Если да, вы будете счастливы. - Я! - воскликнула молодая девушка. - Максимилиан, он даже не смотритна меня или, вернее, если я прохожу мимо, он отворачивается от меня.Нет, он совсем не великодушен или не обладает проницательностью, которуювы ему приписываете, и не умеет читать в сердцах людей. Если бы он былвеликодушным человеком, то, увидав, как я печальна и одинока в этом до-ме, он защитил бы меня своим влиянием, и если он действительно, как выговорите, играет роль солнца, то он согрел бы мое сердце своими лучами.Вы говорите, что он вас любит, Максимилиан; а откуда вы это знаете? Людиприветливо улыбаются сильному офицеру пяти футов и шести дюймов ростом,с длинными усами и большой саблей, но они, не задумываясь, раздавят нес-частную плачущую девушку. - Валентина, клянусь, вы ошибаетесь! - Подумайте, Максимилиан, если бы это было иначе, если бы он обращал-ся со мной дипломатически, как человек, который стремится так или иначеутвердиться в доме, он хоть раз подарил бы меня той улыбкой, Которую вытак восхваляете. Но нет, он видит, что я несчастна, он понимает, что неможет иметь от меня никакой пользы, и даже не обращает на меня внимания.Кто знает, может быть, желая угодить моему отцу, госпоже де Вильфор илимоему брату, он тоже станет преследовать меня, если это будет в еговласти? Давайте будем откровенны: я ведь не такая женщина, которую можновот так, без причины, презирать; вы сами это говорили. Простите меня, -продолжала она, заметив, какое впечатление ее слова производят на Макси-милиана, - я дурная и высказываю вам сейчас мысли, которых сама в себене подозревала. Да, я не отрицаю, что в этом человеке есть сила, о кото-рой вы говорите, и она действует даже на меня, но, как видите, действуетвредно и губит добрые чувства. - Хорошо, - со вздохом произнес Моррель, - не будем говорить об этом.Я не скажу ему ни слова. - Я огорчаю вас, мой друг, - сказала Валентина. - Почему я не могупожать вам руку, чтобы попросить у вас прощения? Но я и сама была бы ра-да, если бы вы меня переубедили; скажите, что же собственно сделал длявас граф Монте-Кристо? - Признаться, вы ставите меня в трудное положение, когда спрашиваете,что именно сделал для меня граф, - ничего определенного, я это сам пони-маю. Мое чувство к нему совершенно бессознательно, в нем нет ничего ра-зумно обоснованного. Разве солнце что-нибудь сделало для меня? Нет. Оносогревает меня, и при его свете я вижу вас, вот и все. Разве тот илииной аромат сделал что-нибудь для меня? Нет. Он просто приятен. Мнебольше нечего сказать, если меня спрашивают, почему я люблю этот запах.Так и в моем дружеском чувстве к графу есть что-то необъяснимое, как и вего отношении ко мне. Внутренний голос говорит мне, что эта взаимная инеожиданная симпатия не случайна. Я чувствую какую-то связь между малей-шими его поступками, между самыми сокровенными его мыслями и моими пос-тупками и мыслями. Вы опять будете смеяться надо мной, Валентина, но стех пор как я познакомился с этим человеком, у меня возникла нелепаямысль, что все, что со мной происходит хорошего, исходит от него. А ведья прожил на свете тридцать лет, не чувствуя никакой потребности в такомпокровителе, правда? Все равно, вот вам пример: он пригласил меня насубботу к обеду; это вполне естественно при наших отношениях, так? И чтоже я потом узнал? К этому обеду приглашены ваш отец и ваша мачеха. Явстречусь с ними, и кто знает, к чему может привести эта встреча? Каза-лось бы, самый простой случай, по я чувствую в нем нечто необыкновенное:он вселяет в меня какую-то странную уверенность. Я говорю себе, что этотчеловек необычайный человек, который все знает и все понимает, хотелустроить мне встречу с господином и госпожой де Вильфор. Порой даже,клянусь вам, я стараюсь прочесть в его глазах, не угадал ли он мою лю-бовь. - Друг мой, - сказала Валентина, - я бы сочла вас за духовидца и нена шутку испугалась бы за ваш рассудок, если бы слышала от вас толькотакие рассуждения. Как, вам кажется, что эта встреча - не случайность?Но подумайте хорошенько. Мой отец, который никогда нигде не бывает, раздесять пробовал заставить госпожу де Вильфор отказаться от этого пригла-шения, по она, напротив, горит желанием побывать в доме этого необыкно-венного набоба и, хоть с большим трудом, добилась все-таки, чтобы он еесопровождал. Нет, нет, поверьте, на этом свете, кроме вас, Максимилиан,мне но от кого ждать помощи, как только от дедушки, живого трупа, не укого искать поддержки, кроме моей матери, бесплотной тени! - Я чувствую, что вы правы, Валентина, и что логика на вашей стороне,- сказал Максимилиан, - но ваш нежный голос, всегда так властно на менядействующий, сегодня не убеждает меня. - А ваш меня, - отвечала Валентина, - и признаюсь, что если у вас нетдругого примера... - У меня есть еще один, - нерешительно проговорил Максимилиан, - но ядолжен сам признаться, что он еще более нелеп, чем первый. - Тем хуже, - сказала, улыбаясь, Валентина. - А все-таки, - продолжал Моррель, - для меня он убедителен, потомучто я человек чувства, интуиции и за десять лет службы не раз обязан былжизнью молниеносному наитию, которое вдруг подсказывает отклонитьсявправо или влево, чтобы пуля, несущая смерть, пролетела мимо. - Дорогой Максимилиан, почему вы не приписываете моим молитвам, чтопули отклоняются от своего пути? Когда вы там, я молю бога и свою матьуже не за себя, а за вас. - Да, с тех пор как мы узнали друг друга, - с улыбкой сказал Моррель,- но прежде, когда я еще не знал вас, Валентина? - Ну, хорошо, злой вы; если вы не хотите быть мне ничем обязанным,вернемся к примеру, который вы сами признаете нелепым. - Так вот посмотрите в щелку: видите там, под деревом, новую лошадь,на которой я приехал? - Какой чудный конь! Почему вы не подвели его сюда? Я бы поговорила сним. - Вы сами видите, это очень дорогая лошадь, - сказал Максимилиан. - Авы знаете, что мои средства ограничены, Валентина, и я, что называется,человек благоразумный. Ну, так вот, я увидел у одного торговца этого ве-ликолепного Медеа, как я его зову. Я справился о цене; мне ответили: че-тыре с половиной тысячи франков; я само собой должен был перестать имвосхищаться и ушел, признаюсь, очень огорченный, потому что лошадь смот-рела на меня приветливо, ласкалась ко мне и гарцевала подо мной самымкокетливым и очаровательным образом. В тот вечер у меня собрались прия-тели - Шато-Рено, Дебрэ и еще человек пять-шесть повес, которых вы имее-те счастье не знать даже по именам. Вздумали играть в бульот; я никогдане играю в карты, потому что я не так богат, чтобы проигрывать, и не такбеден, чтобы стремиться выиграть. Но это происходило у меня в доме, имне не оставалось ничего другого, как послать за картами. Когда мы садились играть, приехал граф Монте-Кристо. Он сел к столу,стали играть, и я выиграл - я едва решаюсь вам в этом признаться, Вален-тина, - я выиграл пять тысяч франков. Гости разошлись около полуночи. Яне выдержал, нанял кабриолет и поехал к этому торговцу. Дрожа от волне-ния, я позвонил, тот, кто открыл мне дверь, вероятно, принял меня за су-масшедшего. Я бросился в конюшню, заглянул в стойло. О, счастье! Медеамирно жевал сено. Я хватаю седло, сам седлаю лошадь, надеваю уздечку.Медеа подчиняется всему этому с полной охотой. Затем, сунув в руки оше-ломленному торговцу четыре с половиной тысячи франков, я возвращаюсь до-мой - вернее, всю ночь езжу взад и вперед по Елисейским Полям. И знаете?В окнах графа горел свет, мне показалось, что я вижу на шторах его тень.Так вот, Валентина, я готов поклясться, что граф знал, как мне хочетсяиметь эту лошадь, и нарочно проиграл, чтобы я мог ее купить. - Милый Максимилиан, - сказала Валентина, - вы, право, слишкомбольшой фантазер... Вы недолго будете меня любить... Человек, который,подобно вам, витает в поэтических грезах, не сможет прозябать в такоймонотонной любви, как наша... Но, боже мой, меня зовут... Слышите? - Валентина, - сказал Максимилиан, - через щелку... ваш самый ма-ленький пальчик... чтоб я мог поцеловать его. - Максимилиан, ведь мы условились, что будем друг для друга толькодва голоса, две тони! - Как хотите, Валентина. - Вы будете рады, если я исполню ваше желание? - О, да! Валентина взобралась на скамейку и протянула не мизинец в щелку, авсю руку поверх перегородки. Максимилиан вскрикнул, вскочил на тумбу, схватил эту обожаемую руку иприпал к ней жаркими губами, но в тот же миг маленькая ручка выскользну-ла из его рук, и Моррель слышал только, как убегала Валентина, быть мо-жет, испуганная пережитым ощущением.