I. Гости Альбера

В доме на улице Эльдер, где виконт де Морсер, еще в Риме, назначилсвидание графу Монте-Кристо, утром 21 мая шли приготовления к тому, что-бы достойно принять гостей. Альбер жил в отдельном флигеле в углу большого двора, напротив зда-ния, где помещались службы. Только два окна флигеля выходили на улицу;три других были обращены во двор, а остальные два - в сад. Между двором и садом возвышалось просторное и пышное обиталище графаи графини де Морсер, выстроенное в дурном вкусе наполеоновских времен. Во всю ширину владения, вдоль улицы, тянулась ограда, увенчанная ва-зами с цветами и прорезанная посредине большими воротами из золоченыхкопий, служившими для парадных выездов; маленькая калитка, рядом с поме-щением привратника, предназначалась для служащих, а также для хозяев,когда они выходили из дому или возвращались домой пешком. В выборе флигеля, отведенного Альберу, угадывалась нежная предусмот-рительность матери, не желающей разлучаться с сыном, но понимающей, од-нако, что молодой человек его возраста нуждается в полной свободе. Сдругой стороны, здесь сказывался и трезвый эгоизм виконта, любившего тувольную праздную жизнь, которую ведут сыновья богатых родителей и кото-рую ему золотили, как птице клетку. Из окон, выходивших на улицу, Альбер мог наблюдать за внешним миром;ведь молодым людям необходимо, чтобы на их горизонте всегда мелькали хо-рошенькие женщины, хотя бы этот горизонт был всего только улицей. Затем,если предмет требовал более глубокого исследования, Альбер де Морсер могвыйти через дверь, которая соответствовала калитке рядом с помещениемпривратника и заслуживает особого упоминания. Казалось, эту дверь забыли с того дня, как был выстроен дом, заброси-ли навсегда: так она была незаметна и запылена; но ее замок и петли, за-ботливо смазанные, указывали на то, что ею часто и таинственно пользова-лись. Эта скрытая дверь соперничала с двумя остальными входами и посмеи-валась над привратником, ускользая от его бдительного ока и отворяясь,как пещера из "Тысячи и одной ночи", как волшебный "Сезам" Али-Бабы, спомощью двух-трех каббалистических слов, произнесенных нежнейшим голос-ком, или условного стука, производимого самыми тоненькими пальчиками насвете. В конце просторного и тихого коридора, куда вела эта дверь, и служив-шего как бы прихожей, находились: справа - столовая Альбера, окнами водвор, а слева - его маленькая гостиная, окнами в сад. Заросли кустов иползучих растений, расположенные веером перед окнами, скрывали от неск-ромных взоров внутренность этих двух комнат, единственных, куда можнобыло бы заглянуть со двора и из сада, потому что они находились в нижнемэтаже. Во втором этаже были точно такие же две комнаты и еще третья, распо-ложенная над коридором. Тут помещались гостиная, спальня и будуар. Гостиная в нижнем этаже представляла собою нечто вроде алжирской ди-ванной и предназначалась для курильщиков. Будуар второго этажа сообщался со спальней, и потайная дверь вела изнего прямо на лестницу. Словом, все меры предосторожности были приняты. Весь третий этаж занимала обширная студия - капище не то художника,не то денди. Там сваливались в кучу и нагромождались одна на другую раз-нообразнейшие причуды Альбера: охотничьи рога, контрабасы, флейты, целыйоркестр, ибо Альбер одно время чувствовал если не влечение, то некоторуюохоту к музыке; мольберты, палитры, сухие краски, ибо любитель музыкивскоре возомнил себя художником; наконец, рапиры, перчатки для бокса,эспадроны и всевозможные палицы, ибо, следуя традициям светской молодежитой эпохи, о которой мы повествуем, Альбер де Морсер с несравненнобольшим упорством, нежели музыкой и живописью, занимался тремя ис-кусствами, завершающими воспитание светского льва, а именно - фехтовани-ем, боксом и владением палицей, и по очереди принимал в этой студии,предназначенной для всякого рода физических упражнений, Гризье, Кукса иШарля Лебуше. Остальную часть обстановки этой комнаты составляли старинные шкафывремен Франциска I, уставленные китайским фарфором, японскими вазами,фаянсами Лукка делла Роббиа и тарелками Бернара де Палисси; кресла, вкоторых, быть может, сиживал Генрих IV или Сюлли, Людовик XIII или Ри-шелье, ибо два из этих кресел, украшенные резным гербом, где на лазоре-вом поле сияли три французских лилии, увенчанные королевской короной,несомненно вышли из кладовых Лувра или во всяком случае какого-нибудьдругого королевского дворца. На этих строгих и темных креслах были бес-порядочно разбросаны богатые ткани ярких цветов, напоенные солнцем Пер-сии или расцветшие под руками калькуттских или чандернагорских женщин.Для чего здесь лежали эти ткани, никто бы не мог сказать: услаждая взо-ры, они дожидались назначения, неведомого даже их обладателю, а тем вре-менем озаряли комнату своим золотом и шелковистым блеском. На самом видном месте стоял рояль розового дерева, работы Роллера иБланше, подходящий по размерам к нашим лилипутовым гостиным, но все жевмещающий в своих тесных и звучных недрах целый оркестр и стонущий подбременем шедевров Бетховена, Вебера, Моцарта, Гайдна, Гретри и Порпоры. И везде по стенам, над дверьми, на потолке - шпаги, кинжалы, ножи,палицы, топоры, доспехи, золоченые, вороненые, с насечкой; гербарии,глыбы минералов, чучела птиц, распластавшие в недвижном полете свои ог-нецветные крылья и раз навсегда разинувшие клювы. Нечего и говорить, что это была любимая комната Альбера. Однако в день, назначенный для свидания, Альбер в утреннем нарядерасположился в маленькой гостиной нижнего этажа. На столе перед широкиммягким диваном были выставлены в голландских фаянсовых горшочках все из-вестные сорта табака, от желтого петербургского до черного синайского;здесь был и мэриленд, и порторико, и латакие. Рядом с ними, в ящиках изблаговонного дерева, были разложены, по длине и достоинству, пуросы, ре-галии, гаваны и манилы. Наконец, в открытом шкафу коллекция немецкихтрубок, чубуков с янтарными мундштуками и коралловой отделкой и кальяновс золотой насечкой, с длинными сафьяновыми шейками, свернувшимися, какзмеи, ожидала прихоти или склонности курильщиков. Альбер лично распоря-жался устройством этого симметричного беспорядка, который современныегости, после хорошего завтрака и чашки кофе, любят созерцать сквозь дым,причудливыми спиралями поднимающийся к потолку. Без четверти десять вошел камердинер. Это был, если не считать пят-надцатилетнего грума Джона, говорившего только по-английски, единствен-ный слуга Морсера. Само собой разумеется, что в обыкновенные дни в рас-поряжении Альбера был повар его родителей, а в торжественных случаяхтакже и лакей отца. Камердинера звали Жермен. Он пользовался полным доверием своего моло-дого господина. Войдя, он положил на стол кипу газет и подал Альберупачку писем. Альбер бросил на них рассеянный взгляд, выбрал два надушенных конвер-та, надписанных изящным почерком, распечатал их и довольно внимательнопрочитал. - Как получены эти письма? - спросил он. - Одно по почте, а другое принес камердинер госпожи Данглар. - Велите передать госпоже Данглар, что я принимаю приглашение в ееложу... Постойте... Потом вы пойдете к Розе; скажете ей, что после оперыя заеду к ней и отнесете ей шесть бутылок лучшего вина, кипрского, хере-са и малаги, и бочонок остендских устриц... Устрицы возьмите у Бореля ине забудьте сказать, что это для меня. - В котором часу прикажете подавать завтрак? - А который теперь час? - Без четверти десять. - Подайте ровно в половине одиннадцатого. Дебрэ, может быть, будетспешить в министерство... И, кроме того (Альбер заглянул в записнуюкнижку), я так и назначил графу: двадцать первого мая, в половине один-надцатого, и хоть я не слишком полагаюсь на его обещание, я хочу бытьпунктуальным. Кстати, вы не знаете, графиня встала? - Если господину виконту угодно, я пойду узнаю. - Хорошо... попросите у нее погребец с ликерами, мой не полон. Скажи-те, что я буду у нее в три часа и прошу разрешения представить ей одногогосподина. Когда камердинер вышел, Альбер бросился на диван, развернул газеты,заглянул в репертуар театров, поморщился, увидав, что дают оперу, а небалет, тщетно поискал среди объявлений новое средство для зубов, о кото-ром ему говорили, отбросил одну за другой все три самые распространенныепарижские газеты и, протяжно зевнув, пробормотал: - Право, газеты становятся день ото дня скучнее. В это время у ворот остановился легкий экипаж, и через минуту камер-динер доложил о Люсьене Дебрэ. В комнату молча, без улыбки, с полуофици-альным видом вошел высокий молодой человек, белокурый, бледный, с самоу-веренным взглядом серых глаз, с надменно сжатыми тонкими губами, в синемфраке с чеканными золотыми пуговицами, в белом галстуке, с висящим натончайшем шелковом шнурке черепаховым моноклем, который ему, при со-действии бровного и зигоматического мускула, время от времени удавалосьвставлять в правый глаз. - Здравствуйте, Люсьен! - сказал Альбер. - Вы просто ужасаете менясвоей сверхпунктуальностью! Я ожидал вас последним, а вы являетесь безпяти минут десять, тогда как завтрак назначен только в половине одиннад-цатого! Чудеса! Уж не пал ли кабинет? - Нет, дорогой, - отвечал молодой человек, опускаясь на диван, - мо-жете быть спокойны, мы вечно шатаемся, но никогда не падаем, и я начинаюдумать, что мы попросту становимся несменяемы, не говоря уже о том, чтодела на полуострове окончательно упрочат наше положение. - Ах, да, ведь вы изгоняете дон Карлоса из Испании. - Ничего подобного, не путайте. Мы переправляем его по эту сторонуграницы и предлагаем ему королевское гостеприимство в Бурже. - В Бурже? - Да. Ему не на что жаловаться, черт возьми! Бурж - столица КарлаСедьмого. Как! Вы этого не знали? Со вчерашнего дня это известно всемуПарижу, а третьего дня этот слух уже проник на биржу. Данглар (не пони-маю, каким образом этот человек узнает все новости одновременно с нами)сыграл на повышение и заработал миллион. - А вы, по-видимому, новую ленточку? На вашей пряжке голубая полоска,которой прежде не было. - Да, мне прислали звезду Карла Третьего, - небрежно сказал Дебрэ. - Не притворяйтесь равнодушным, сознайтесь, что вам приятно ее полу-чить. - Не скрою, очень приятно. Как дополнение к туалету" звезда отличноидет к застегнутому фраку; это изящно. - И становишься похож на принца Уэльского или на герцогаРейхштадтского, - сказал, улыбаясь, Морсер. - Вот почему я и явился к вам в такой ранний час, дорогой мой. - То есть потому, что вы получили звезду Карла Третьего и вам хоте-лось сообщить мне эту приятную новость? - Нет, не потому. Я провел всю ночь за отправкой писем: двадцать пятьдипломатических депеш. Вернулся домой на рассвете и хотел уснуть, но уменя разболелась голова; тогда я встал и решил проехаться верхом. В Бу-лонском лесу я почувствовал скуку и голод. Эти два ощущения враждебныдруг другу и редко появляются вместе, но на сей раз они объединилисьпротив меня, образовав нечто вроде карлистско-республиканского союза.Тогда я вспомнил, что мы сегодня утром пируем у вас, и вот я здесь. Яголоден, накормите меня; мне скучно, развлеките меня. - Это мой долг хозяина, дорогой друг, - сказал Альбер, звонком вызы-вая камердинера, между тем как Люсьен кончиком своей тросточки с золотымнабалдашником, выложенным бирюзой, подкидывал развернутые газеты, - Жер-мен, рюмку хереса и бисквитов. А пока, дорогой Люсьен, вот сигары, конт-рабандные, разумеется; советую вам попробовать их и предложить вашемуминистру продавать нам такие же вместо ореховых листьев, которые добрымгражданам приходится курить по его милости. - Да, как бы не так! Как только они перестанут быть контрабандой, выот них откажетесь и будете находить их отвратительными. Впрочем, это некасается министерства внутренних дел, это по части министерства финан-сов; обратитесь к господину Юман, департамент косвенных налогов, коридорА, номер двадцать шесть. - Вы меня поражаете своей осведомленностью, - сказал Альбер. - Новозьмите же сигару! Люсьен закурил манилу о розовую свечу в позолоченном подсвечнике иоткинулся на диван. - Какой вы счастливец, что вам нечего делать, - сказал он, - право,вы сами не сознаете своего счастья! - А что бы вы делали, мой дорогой умиротворитель королевства, если бывам нечего было делать? - с легкой иронией возразил Морсер. - Вы - лич-ный секретарь министра, замешанный одновременно во все хитросплетениябольшой европейской политики и в мельчайшие парижские интриги. Вы защи-щаете королей и, что еще приятнее, королев, учреждаете партии, руководи-те выборами, у себя в кабинете, при помощи пера и телеграфа, достигаетебольшего, чем Наполеон на полях сражений своей шпагой и своими победами.Вы - обладатель двадцати пяти тысяч ливров годового дохода, не считаяжалованья, владелец лошади, за которую Шато-Рено предлагал вам четыресталуидоров и которую вы ему не уступили. К вашим услугам портной, не ис-портивший вам ни одной пары панталон. Опера, Жокей-клуб и театр Варьете- и при всем том вам нечем развлечься? Ну что ж, так я сумею развлечьвас. - Чем же это? - Новым знакомством. - С мужчиной или с женщиной? - С мужчиной. - Я и без того их знаю много. - Но такого вы не знаете. - Откуда же он? С конца света? - Быть может, еще того дальше. - Черт возьми! Надеюсь, не он должен привезти ваш завтрак? - Нет, будьте спокойны; завтрак готовят здесь, в доме. Да вы, я вижу,голодны? - Да, сознаюсь, как это ни унизительно. Но я вчера обедал у господинаде Вильфор; а заметили вы, что у этих судейских всегда плохо кормят?Можно подумать, что их мучат угрызения совести. - Браните, браните чужие обеды, а как едят у ваших министров? - Да, но мы, по крайней мере, приглашаем порядочных людей, и если бынам не нужно было угощать благомыслящих и голосующих за нас плебеев, томы пуще смерти боялись бы обедать дома, смею вас уверить. - В таком случае выпейте еще рюмку хереса и возьмите бисквит. - С удовольствием, ваше испанское вино превосходно; вы видите, как мыбыли правы, водворяя мир в этой стране. - Да, но как же дои Карлос? - Ну что ж! Дон Карлос будет пить бордо, а через десять лет мы повен-чаем его сына с маленькой королевой. - За что вы получите Золотое Руно, если к тому времени еще будетеслужить. - Я вижу, Альбер, вы сегодня решили кормить меня суетными разговора-ми. - Что ж, согласитесь, это лучше всего забавляет желудок. Но я слышуголос Бошана; вы с ним поспорите, и это вас отвлечет. - О чем же спорить? - О том, что пишут в газетах. - Да разве я читаю газеты? - презрительно произнес Люсьен. - Тем больше оснований спорить. - Господин Бошан! - доложил камердинер. - Входите, входите, грозное перо! - сказал Альбер, вставая и идянавстречу новому гостю. - Вот Дебрэ говорит, что не терпит вас, хотя, поего словам, и не читает ваших статей. - Он совершенно прав, - отвечал Бошан, - я тоже браню его, хоть и незнаю, что он делает. Здравствуйте, командор. - А, вы уже знаете? - сказал личный секретарь министра, улыбаясь ипожимая журналисту руку. - Еще бы! - А что говорят об этом в свете? - В каком свете? В лето от рождества Христова тысяча восемьсот трид-цать восьмое их много. - В свете критике-политическом, где вы - один из львов. - Говорят, что это вполне заслуженно и что вы сеете достаточно крас-ного, чтобы выросло немножко голубого. - Недурно сказано, - заметил Люсьен. - Почему вы не наш, дорогой Бо-шан? С вашим умом вы в три-четыре года сделали бы карьеру. - Я только одного и жду, чтобы последовать вашему совету: минис-терства, которое могло бы продержаться полгода. Теперь одно слово,Альбер, тем более что надо же дать передохнуть бедняге Люсьену. Мы будемзавтракать или обедать? Ведь мне надо в Палату. Как видите, в нашем ре-месле не одни только розы. - Мы только завтракаем и ждем еще двоих; как только они приедут, мысядем за стол. - А кого именно вы ждете? - спросил Бошан. - Одного аристократа и одного дипломата, - отвечал Альбер. - Ну, так нам придется ждать аристократа часа два, а дипломата ещетого дольше. Я вернусь к десерту. Оставьте мне клубники, кофе и сигар. Яперекушу в Палате. - Бросьте, Бошан; даже если бы аристократа звали Монморанси, а дипло-мата - Меттерних, мы все равно сядем завтракать ровно в половине один-надцатого; а пока последуйте примеру Дебрэ, возьмите хереса и бисквит. - Хорошо, я остаюсь. Сегодня мне совершенно необходимо развлечься. - Ну, вот, и вы, как Дебрэ! А по-моему, когда министерство уныло, оп-позиция должна быть весела. - Да, но вы не знаете, что мне грозит! Сегодня днем, в Палате депута-тов, я буду слушать речь Данглара, а вечером, у его жены, трагедию пэраФранции. Черт бы побрал конституционный строй! Ведь говорят, что мы мог-ли выбирать; так как же мы выбрали Данглара? - Я понимаю: вам надо запастись веселостью. - Не пренебрегайте речами Данглара, - сказал Дебрэ. - Ведь он голосу-ет за вас, он тоже в оппозиции. - Вот в том-то и беда! И я жду не дождусь, чтобы вы отправили егоразглагольствовать в Люксембургский дворец, тогда уж я посмеюсь вволю. - Сразу видно, что в Испании дела налажены, - сказал Альбер Бошану. -Вы сегодня ужасно язвительны. Вспомните, что в парижском обществе пого-варивают о моей свадьбе с мадемуазель Эжени Данглар. Не могу же я по со-вести, позволить вам издеваться над красноречием человека, который ког-да-нибудь скажет мне: "Виконт, вам известно, что я даю за моей дочерьюдва миллиона". - Этой свадьбе не бывать, - прервал его Бошан. - Король мог сделатьего бароном, может возвести его в пэры, но аристократа он из него несделает. А граф де Морсер слишком большой аристократ, чтобы за два жал-ких миллиона согласиться на мезальянс. Виконт де Морсер может женитьсятолько на маркизе. - Два миллиона! Это все-таки недурно, - возразил Морсер. - Это акционерный капитал какого-нибудь театра на Бульварах или же-лезнодорожной ветки от Ботанического сада до Рапэ. - Не слушайте его, Морсер, - лениво заговорил Дебрэ, - женитесь. Ведьвы сочетаетесь браком с денежным мешком. Так не все ли вам равно! Пустьна нем будет одним гербом меньше и одним нулем больше; в вашем гербесемь мерлеток; три из них вы уделите жене, и вам еще останется четыре.Это все ж одной больше, чем у герцога Гиза, и он чуть не сделался фран-цузским королем, и его двоюродный брат был германским императором. - Да, пожалуй, вы правы, - рассеянно отвечал Альбер. - Еще бы! К тому же всякий миллионер родовит, как незаконнорожденный. - Шш! Замолчите, Дебрэ, - сказал, смеясь, Бошан, - вот идет Шато-Ре-но, он пронзит вас шпагой своего предка Рено де Монтобана, чтобы изле-чить вас от пристрастия к парадоксам. - Он этим унизит свое достоинство, - отвечал Люсьен, - ибо я проис-хождения весьма низкого. - Ну вот! - воскликнул Бошан. - Министерство запело на мотив Беранже;господи, куда мы идем! - Господин де Шато-Рено! Господин Максимилиан Моррель! - доложил ка-мердинер. - Значит, все налицо! - сказал Бошан. - И мы сядем завтракать; ведь,если я не ошибаюсь, вы ждали еще только двоих, Альбер? - Моррель! - прошептал удивленно Альбер. - Кто это - Моррель? Но не успел он договорить, как г-н де Шато-Рено, красивый молодой че-ловек лет тридцати, аристократ с головы до ног, то есть с наружностьюГиша и умом Мортемара, взял его за руку. - Разрешите мне, Альбер, - сказал он, - представить вам капитана спа-ги Максимилиана Морреля, моего друга и спасителя. Впрочем, такого чело-века нет надобности рекомендовать. Приветствуйте моего героя, виконт. Он посторонился и дал место высокому и представительному молодому че-ловеку, с широким лбом, проницательным взглядом и черными усами, которо-го наши читатели видели в Марселе при достаточно драматических обстоя-тельствах, чтобы его, быть может, не забыть. Прекрасно сидевший живопис-ный мундир, полуфранцузский, полувосточный, обрисовывал его широкуюгрудь, украшенную крестом Почетного легиона, и его стройную талию. Моло-дой офицер поклонился с изящной учтивостью. Он был грациозен во всехсвоих движениях, потому что был силен. - Господин Моррель, - радушно сказал Альбер, - барон Шато-Рено зара-нее знал, что доставит мне особенное удовольствие, познакомив меня с ва-ми; вы его друг - надеюсь, вы станете и нашим другом. - Отлично, - сказал Шато-Рено, - и пожелайте, дорогой виконт, чтобы вслучае нужды он сделал для вас то же, что для меня. - А что он сделал? - спросил Альбер. - Барон преувеличивает, - сказал Моррель, - право, не стоит об этомговорить! - Как не стоит говорить? - воскликнул Шато-Рено. - Жизнь не стоит то-го, чтобы о ней говорить?.. Право, вы слишком уж большой философ, доро-гой Моррель... Вы можете так говорить, вы рискуете жизнью каждый день,но я, на чью долю это выпало совершенно случайно... - Во всем этом, барон, для меня ясно только одно: что капитан Моррельспас вам жизнь. - Да, только и всего, - сказал Шато-Рено. - А как это случилось? - спросил Бошан. - Бошан, друг мой, поймите, что я умираю с голоду! - воскликнул Деб-рэ. - Не надо длинных рассказов. - Да разве я вам мешаю сесть за стол?.. - сказал Бошан. - Шато-Реновсе расскажет нам за завтраком. - Господа, - сказал Морсер, - имейте в виду, что сейчас только чет-верть одиннадцатого и мы ждем последнего гостя. - Ах, да, дипломата, - сказал Дебрэ. - Дипломата или что-нибудь еще, это мне неизвестно. Знаю только, чтоя возложил на него поручение, которое он выполнил так удачно, что, будья королем, я сделал бы его кавалером всех моих орденов, если бы даже вмоем распоряжении были сразу и Золотое Руно и Подвязка. - В таком случае, раз мы еще не садимся за стол, - сказал Дебрэ, -налейте себе рюмку хереса, как сделали мы, и расскажите нам свою по-весть, барон. - Вы все знаете, что недавно мне вздумалось съездить в Африку. - Это путь, который вам указали ваши предки, дорогой Шато-Рено, - лю-безно вставил Морсер. - Да, но едва ли вы, подобно им, делали это ради освобождения гробагосподня. - Вы правы, Бошан, - сказал молодой аристократ, - я просто хотелпо-любительски пострелять из пистолета. Как вам известно, я не выношудуэли с тех пор, как два моих секунданта, выбранные мною для того, чтобыуладить дело, заставили меня раздробить руку одному из моих лучших дру-зей... бедному Францу д'Эпине, вы все его знаете. - Ах, да, верно, - сказал Дебрэ, - вы с ним когдато дрались... Аиз-за чего? - Хоть убейте, не помню, - отвечал Шато-Рено. - Но зато отлично пом-ню, что, желая как-нибудь проявить свои таланты в этой области, я решилиспытать на арабах новые пистолеты, которые мне только что подарили. По-этому я отправился в Оран, из Орана доехал до Константины и прибыл какраз в то время, когда снимали осаду. Я начал отступать вместе со всеми.Двое суток я кое-как сносил днем дождь, а ночью снег; но на третье утромоя лошадь околела от холода: бедное животное привыкло к попонам, к теп-лой конюшне... Это был арабский конь, но он не узнал родины, встретив-шись в Аравии с десятиградусным морозом. - Так вот почему вы хотите купить моего английского скакуна, - сказалДебрэ. - Вы надеетесь, что он будет лучше вашего араба переносить холод. - Вы ошибаетесь, я поклялся никогда больше не ездить в Африку. - Вы так струхнули? - спросил Бошан. - Да, признаюсь, - отвечал Шато-Рено, - и было от чего! Итак, лошадьмоя околела; я шел пешком; на меня во весь опор налетели шесть арабов,чтобы отрубить мне голову; двоих я застрелил из ружья, двоих - в упор изпистолетов, но оставалось еще двое, а я был безоружен. Один схватил меняза волосы, - вот почему я теперь стригу их так коротко: как знать, чтоможет случиться, - а другой приставил мне к шее свой ятаган, и я ужечувствовал жгучий холод стали, как вдруг вот этот господин в свою оче-редь налетел на них, убил выстрелом из пистолета того, который держалменя за волосы, и разрубил голову тому, который собирался перерезать мнегорло ятаганом. Он считал своим долгом в этот день спасти чью-нибудьжизнь; случаю угодно было, чтобы это оказалась моя; когда я буду богат,я закажу Клагману или Марокетти статую Случая. - Это было пятого сентября, - сказал, улыбаясь, Моррель, - в годовщи-ну того дня, когда чудом был спасен мой отец; и каждый год, по мере моихсил, я стараюсь ознаменовать этот день, сделав что-нибудь... - Героическое, не правда ли? - прервал Шато-Рено. - Короче говоря,мне повезло, но это еще не все. После того как он спас меня от ножа, онспас меня от холода, отдав мне не половину своего плаща, как делал свя-той Мартин, а весь плащ целиком; а затем и от голода, разделив сомной... угадайте что? - Паштет от Феликса? - спросил Бошан. - Нет, свою лошадь, от которой каждый из нас с большим аппетитом съелпо куску; это было нелегко! - Съесть кусок лошади? - спросил, смеясь, Морсер. - Нет, пойти на такую жертву, - отвечал Шато-Рено. - Спросите у Деб-рэ, пожертвует ли он своим английским скакуном для незнакомца? - Для незнакомца - нет, - сказал Дебрэ, - а для друга - может быть. - Я предчувствовал, что вы станете моим другом, барон, - сказал Мор-рель. - Кроме того, как я уже имел честь вам сказать, называйте это ге-роизмом или жертвой, но в тот день я должен был чем-нибудь отплатитьсудьбе за неожиданное счастье, когда-то посетившее нас. - Эта история, на которую намекает Моррель, - продолжал Шато-Рено, -совершенно изумительна, и, когда вы с ним поближе познакомитесь, он вамее как-нибудь расскажет; а пока что довольно воспоминаний, займемся на-шими желудками. В котором часу вы завтракаете, Альбер? - В половине одиннадцатого. - Точно? - спросил Дебрэ, вынимая часы. - Вы подарите мне еще пять минут льготных, - сказал Морсер, - ведь ятоже жду спасителя. - Чьего? - Моего собственного, черт возьми, - отвечал Морсер. - Или, по-ваше-му, меня нельзя от чего-нибудь спасти, как всякого другого, и только од-ни арабы рубят головы? Наш завтрак - завтрак филантропический, и за на-шим столом будут сидеть, я надеюсь, два благодетеля человечества. - Как же быть? - сказал Дебрэ. - У нас ведь только одна Монтионовскаяпремия? - Что ж, ее отдадут тому, кто ничего не сделал, чтобы ее заслужить, -сказал Бошан. - Обычно Академия так и выходит из затруднения. - А откуда явится ваш спаситель? - спросил Дебрэ. - Прошу прощения засвою настойчивость; я помню, вы уже раз мне ответили, но так туманно,что я позволил себе переспросить вас. - По правде сказать, я и сам не знаю, - отвечал Альбер, - три месяцатому назад, когда я его приглашал, он был в Риме; но кто может сказать,где он успел побывать за это время? - И вы думаете, он способен быть пунктуальным? - спросил Дебрэ. - Я думаю, что он способен на все. - Имейте в виду, что даже с пятью минутами льготы остается ждатьтолько десять минут. - Так я воспользуюсь ими и расскажу вам про моего гостя. - Простите, - сказал Бошан, - а можно из вашего рассказа сделатьфельетон? - Даже очень, - отвечал Морсер, - и прелюбопытный. - Так рассказывайте; надо же мне чем-нибудь вознаградить себя, раз яне попаду в Палату. - Я был в Риме во время последнего карнавала. - Это мы знаем, - прервал Бошан. - Да, но вы не знаете, что я был похищен разбойниками. - Разбойников нет, - заметил Дебрэ. - Нет, есть, существуют, и еще какие страшные, я хочу сказать - вос-хитительные. Они показались мне до ужаса прекрасными. - Послушайте, дорогой Альбер, - сказал Дебрэ, - сознайтесь, что вашповар запоздал, что устрицы еще не привезены из Марени или Остенде и чтовы, по примеру госпожи де Ментенон, хотите заменить еду сказкой. Созна-вайтесь же, мы настолько учтивы, что извиним вас и выслушаем вашу исто-рию, как бы фантастична она ни была. - А я вам говорю, что хоть она и фантастична, в ней все правда от на-чала до конца. Итак, разбойники взяли меня в плен и отвели в весьма неу-ютное место, называемое катакомбами Сан-Себастьяно. - Я их знаю, - сказал Шато-Рено, - я там чуть было не схватил лихо-радку. - А я на самом деле схватил, - продолжал Альбер. - Мне заявили, что япленник и что за меня требуется выкуп - пустяки, четыре тысячи римскихпиастров, двадцать шесть тысяч турских ливров. К несчастью, у меня оста-валось только полторы тысячи, путешествие мое подходило к концу и кредитистощился. Я написал Францу... Да, ведь Франц был при этом, и вы можетеспросить у него, присочинил ли я хоть слово. Я написал ему, что если вшесть часов утра он не привезет четырех тысяч пиастров, то в десять ми-нут седьмого я буду сопричислен к лику блаженных святых и славных муче-ников. Поверьте, что Луиджи Вампа - так звали атамана разбойников -честно сдержал бы свое обещание. - Но Франц привез четыре тысячи пиастров? - сказал Шато-Рено. - Ещебы! Достать четыре тысячи пиастров не хитрость, когда зовешься Францемд'Эпине или Альбером де Морсер. - Нет, он просто приехал в сопровождении того гостя, о котором я го-ворю и которого я надеюсь вам представить. - Так этот господин - Геркулес, убивающий Кака, или Персей, освобож-дающий Андромеду? - Нет, он с меня ростом. - Вооружен до зубов? - С ним не было и вязальной спицы. - Но он заплатил выкуп? - Он сказал два слова на ухо атаману, и меня освободили. - Перед ним даже извинились, что задержали тебя, - прибавил Бошан. - Вот именно, - подтвердил Альбер. - Уж не Ариосто ли он? - Нет, просто граф Монте-Кристо. - Такого имени нет, - сказал Дебрэ. - По-моему тоже, - прибавил Шато-Рено с уверенностью человека, знаю-щего наизусть все родословные книги Европы, - кто слышал когда-нибудь ографах Монте-Кристо? - Может быть, он родом из Святой земли, - сказал Бошан, - вероятно,кто-нибудь из его предков владел Голгофой, как Мортемары - Мертвым мо-рем. - Простите, господа, - сказал Максимилиан, - но мне кажется, что ямогу вывести вас из затруднения. Монте-Кристо - островок, о котором час-то говорили моряки, служившие у моего отца; песчинка на Средиземном мо-ре, атом в бесконечности. - Вы совершенно правы, - сказал Альбер, - и человек, о котором я вамрассказываю, - господин и повелитель этой песчинки, этого атома. Он,по-видимому, купил себе графский титул где-нибудь в Тоскане. - Так он богат, ваш граф? - Думаю, что богат. - Да ведь это должно быть видно? - Ошибаетесь, Дебрэ. - Я вас не понимаю. - Читали вы "Тысячу и одну ночь"? - Что за вопрос! - А разве можно сказать, кто там перед вами - богачи или бедняки? Чтоу них: пшеничные зерна или рубины и алмазы? Вам кажется - это жалкие ры-баки, и вдруг они вводят вас в какую-нибудь таинственную пещеру, - и пе-ред вашими глазами сокровища, на которые можно купить всю Индию. - Ну и что же? - А то, что мой граф Монте-Кристо один из таких рыбаков; у него дажеимя оттуда; его зовут Синдбад-Мореход, и у него есть пещера, полная зо-лота. - А вы видели эту пещеру, Морсер? - спросил Бошан. - Я - нет, а Франц видел. Но смотрите, ни слова об этом при нем!Франца ввели туда с завязанными глазами, ему прислуживали немые и женщи-ны, перед которыми сама Клеопатра - просто девка. Впрочем, насчет женщинон не вполне уверен, потому что они появились только после того, как онотведал гашишу; так что он, может быть, принял за женщин какие-нибудьстатуи. Молодые люди смотрели на Морсера, и в их глазах ясно читалось: "С уматы сошел или просто нас дурачишь?" - В самом деле, - задумчиво сказал Моррель, - я слышал от одного ста-рого моряка, по имени Пенелон, нечто похожее на то, о чем говорит госпо-дин де Морсер. - Я очень рад, что господин Моррель меня поддерживает, - сказалАльбер. - Вам, верно, не нравится, что он бросает эту путеводную пить вмой лабиринт? - Простите, дорогой друг, - сказал Дебрэ, - но вы рассказываете такиеневероятные вещи... - Невероятные для вас, потому что ваши посланники и консулы вам обэтом не пишут; им некогда, они заняты тем, что притесняют своих путе-шествующих соотечественников. - Вот вы и рассердились и нападаете на бедных наших представителей.Да как же они могут защищать ваши интересы? Палата все время урезываетим содержание; дошло до того, что на эти должности больше не находитсяжелающих. Хотите быть послом, Альбер? Я устрою вам назначение в Констан-тинополь. - Вот еще! Чтобы султан, чуть только я заступлюсь за Магомета-Али,прислал мне шнурок и чтобы мои же секретари меня удушили! - Ну вот видите, - сказал Дебрэ. - Да, но, несмотря на все это, мой граф Монте-Кристо существует... - Все на свете существуют! Нашли диковину! - Все существуют, конечно, но не у всех есть чернокожие невольники,княжеские картинные галереи, музейное оружие, лошади ценою в шесть тысячфранков, наложницы гречанки. - А вы ее видели, наложницу гречанку? - Да, и видел и слышал; видел в театре Балле, а слышал однажды, когдазавтракал у графа. - Так он ест, ваш необыкновенный человек? - По правде говоря, ест так мало, что об этом и говорить не стоит. - Увидите, он окажется вампиром. - Смейтесь, если хотите, но то же сказала графиня Г., которая, каквам известно, знавала лорда Рутвена. - Поздравляю, Альбер, это блестяще для человека, не занимающегосяжурналистикой, - воскликнул Бошан. - Стоит пресловутой морской змеи в"Конституционалисте". Вампир - просто великолепно! - Глаза красноватые с расширяющимися и суживающимися, по желанию,зрачками, - произнес Дебрэ, - орлиный нос, большой открытый лоб, в лицени кровинки, черная бородка, зубы блестящие и острые, и такие же манеры. - Так оно и есть, Люсьен, - сказал Морсер, - все приметы совпадают вточности. Да, манеры острые и колкие. В обществе этого человека у менячасто пробегал мороз по коже; а один раз, когда мы вместе смотреликазнь, я думал, что упаду в обморок, не столько от работы палача и откриков осужденного, как от вида графа, так его хладнокровных рассказов овсевозможных способах казни. - А не водил он вас в развалины Колизея, чтобы пососать вашу кровь,Морсер? - спросил Бошан. - А когда отпустил, не заставил вас расписаться на каком-нибудь пер-гаменте огненного цвета, что вы отдаете ему свою душу, как Исав перво-родство? - Смейтесь, смейтесь, сколько вам угодно, - сказал Морсер, слегкаобиженный. - Когда я смотрю на вас, прекрасные парижане, завсегдатаиГантского бульвара, посетители Булонского леса, и вспоминаю этого чело-века, это, право, мне кажется, что мы люди разной породы. - И я этим горжусь! - сказал Бошан. - Во всяком случае, - добавил Шато-Рено, - ваш граф Монте-Кристо вминуты досуга прекрасный человек, если, конечно, не считать его делишекс итальянскими разбойниками. - Никаких итальянских разбойников нет! - сказал Дебрэ. - И вампиров тоже нет! - поддержал Бошан. - И графа Монте-Кристо тоже нет, - продолжал Дебрэ. - Слышите,Альбер: бьет половина одиннадцатого. - Сознайтесь, что вам приснился страшный сон, и идемте завтракать, -сказал Бошан. Но еще не замер гул стенных часов, как дверь распахнулась и Жермендоложил: - Его сиятельство граф Монте-Кристо! Все присутствующие невольно вздрогнули и этим показали, насколькопроник им в души рассказ Морсера. Сам Альбер не мог подавить внезапноговолнения. Никто не слышал ни стука кареты, ни шагов в прихожей; даже дверь от-ворилась бесшумно. На пороге появился граф; он был одет очень просто, но даже взыска-тельный глаз не нашел бы ни малейшего изъяна в его костюме. Все отвечалосамому изысканному вкусу, все - платье, шляпа и белье - было сделано ру-ками самых искусных поставщиков. Ему было на вид не более тридцати пяти лет, и особенно поразило всехего сходство с портретом; который набросал Дебрэ. Граф, улыбаясь, подошел прямо к Альберу, который встал навстречу игорячо пожал ему руку. - Точность - вежливость королей, как утверждал, насколько мне извест-но, один из ваших монархов, - сказал Монте-Кристо, - но путешественники,при всем своем желании, не всегда могут соблюсти это правило. Все же янадеюсь, дорогой виконт, что, учитывая мое искреннее желание быть точ-ным, вы простите мне те две или три секунды, на которые я, кажется,все-таки опоздал. Пятьсот лье не всегда можно проехать без препятствий,тем более во Франции, где, говорят, запрещено бить кучеров. - Граф, - отвечал Альбер, - я как раз сообщал о вашем предстоящемприходе моим друзьям, которых я пригласил сюда по случаю вашего любезно-го обещания навестить меня. Позвольте вам их представить: граф ШатоРено,чье дворянство восходит к двенадцати пэрам и чьи предки сидели за Круг-лым столом; господин Люсьен Дэбре - личный секретарь министра внутреннихдел; господин Бошан - опасный журналист, гроза французского прави-тельства; он широко известен у себя на родине, но вы, в Италии, быть мо-жет, никогда не слышали о нем, потому что там его газета запрещена; на-конец, господин Максимилиан Моррель - капитан спаги. При этом имени граф, раскланивавшийся со всеми очень вежливо, но счисто английским бесстрастием и холодностью, невольно сделал шаг вперед,и легкий румянец мелькнул, как Молния, на его бледных щеках. - Вы носите мундир французов-победителей, - сказал он Моррелю. - Этопрекрасный мундир. Трудно было сказать, какое чувство придало такую глубокую звучностьголосу графа и вызвало, как бы помимо его воли, особый блеск в его гла-зах, таких прекрасных, спокойных и ясных, когда ничто их не затуманива-ло. - Вы никогда не видали наших африканцев? - спросил Альбер. - Никогда, - отвечал граф, снова вполне овладев собою. - Под этим мундиром бьется одно из самых благородных и бесстрашныхсердец нашей армии. - О виконт! - прервал Моррель. - Позвольте мне договорить, капитан... И мы сейчас узнали, - продол-жал Альбер, - о таком геройском поступке господина Морреля, что, хотя явижу его сегодня первый раз в жизни, я прошу у него разрешения предста-вить его вам, граф, как моего друга. И при этих словах странно неподвижный взор, мимолетный румянец и лег-кое дрожание век опять выдали волнение Монте-Кристо. - Вот как! - сказал он. - Значит, капитан - благородный человек. Темлучше! Это восклицание, отвечавшее скорее на собственную мысль графа, чем наслова Альбера, всем показалось странным, особенно Моррелю, который удив-ленно посмотрел на Монте-Кристо. Но в то же время это было сказано такмягко и даже нежно, что, несмотря на всю странность этого восклицания,не было возможности на него рассердиться. - Какие у него могли быть основания в этом сомневаться? - спросил Бо-шан у Шато-Рено. - В самом деле, - отвечал тот, своим наметанным и зорким глазом арис-тократа сразу определивший в Монте-Кристо все, что поддавалось определе-нию, - Альбер нас не обманул, и этот граф - необыкновенный человек; каквам кажется, Моррель? - По-моему, у него открытый взгляд и приятный голос, так что он мненравится, несмотря на странное замечание на мой счет. Господа, - сказал Альбер, - Жермен докладывает, что завтрак подан.Дорогой граф, разрешите указать вам дорогу. Все молча прошли в столовую и заняли свои места. - Господа, - заговорил, усаживаясь, граф, - разрешите мне сделать вампризнание, которое может послужить мне извинением за возможные мои оп-лошности: я здесь чужой, больше того, я первый раз в Париже. Поэтому сфранцузской жизнью я совершенно незнаком; до сих пор я всегда вел вос-точный образ жизни, совершенно противоположный французским нравам и обы-чаям. И я заранее прошу извинить меня, если вы найдете во мне слишкоммного турецкого, неаполитанского или арабского. А засим - приступим кзавтраку. - Как он говорит! - прошептал Бошан. - Положительно это вельможа! - Чужеземный вельможа, - добавил Дебрэ. - Вельможа всех стран света, господин Дебрэ, - заключил Шато-Рено.