От социальных действий к взаимодействию

Совместные действия, или социальный контакт

До сих пор человеческую активность и ее различные формы мы рассматривали со стороны действующего субъекта. Правда, отдельные личности, субъекты, представали в нашем рассмотрении в общественном окружении, посреди других людей, но эти другие в лучшем случае появлялись только или как выбранные адресаты, к которым была обращена социальная деятельность, или как «виртуальные», всего лишь воображаемые, потенциальные партнеры. Делая следующий шаг в нашем анализе, мы должны расширить этот образ. Заметим в этой связи, что те другие, чью реакцию на наши действия мы, принимая то или иное решение, хотим предвосхитить, сами тоже, реагируя на наши действия, предпринимают определенные действия по отношению к нам. И то, что они делают, - это тоже есть социальное действие, содержащее все те элементы, что и предыдущее действие. Следовательно, реагируя, мы прежде всего идентифицируем, «представляем себе» того, кто к нам обратился, кто направил свое действие по отношению к нам. Мы уже не выбираем его, ибо это он нас выбрал, но мы обращаем на него свое внимание. Далее мы стараемся расшифровать значение - мотивационное и культурное - его действия: что ему нужно, каковы его намерения, а также что мы можем в дальнейшем ожидать от такого человека, принимая во внимание те господствующие культурные правила, которыми он связан. Таким образом, мы приписываем ему определенные интенции, намерения и способы реализации этих намерений. На следующей ступени мы сами себе задаем вопрос, как хотим мы отреагировать на его действие и как мы должны на него реагировать в соответствии с принятыми нами принципами поведения, то есть определяем мотивационное и культурное значение нашей потенциальной реакции. И только разобравшись во всех этих обстоятельствах, мы действуем тем или иным образом. Конечно, это

не значит, что каждой реакции предшествует такая сложная, трудоемкая процедура. В действительности всё это может совершаться мгновенно, на уровне закодированных навыков, привычных сценариев поведения в данных ситуациях, может включать в себя укрепившиеся в подсознании итоги прежнего опыта, которые мы называем интуицией, может быть сведено к инстинктивным движениям, может охватывать также стремительно протекающий мыслительный процесс.

Возьмем такой пример: сижу в гостиничном кафе за столиком. Подходит ярко раскрашенная и достаточно броско, вызывающе одетая женщина и спрашивает: «Можно здесь присесть?» Я задаюсь вопросом: «Кто она?» Судя по внешнему виду, вероятно, дама легкого поведения. Что ей нужно? Вероятно, ищет клиента, руководствуясь культурными правилами полусвета. Ведь ясно, что порядочная женщина не будет присаживаться к столику постороннего мужчины. Таким образом, я в своем воображении определил все значения -мотивационные и культурные, которые нашли выражение в ее действии. Теперь что касается значений моей возможной реакции. Есть ли у меня желание завести такое знакомство и могу ли я себе такое позволить с учетом моих принципов? Большого желания не чувствую, кроме того, мне было бы неловко, если бы меня с ней увидел кто-либо из моих знакомых. Соответственно, я ей отвечаю: «Очень сожалею, но я жду человека». И на этом эпизод заканчивается. А теперь другой пример, где я выступаю в противоположной роли. Еду в поезде и очень хочу познакомиться с соседкой по купе. Рассчитываю, что ей этого тоже хочется. Задаю, следовательно, какой-нибудь банальный вопрос: который час и не опаздывает ли поезд. Она смотрит на часы, сухо, официально отвечает, что сейчас пять часов шестнадцать минут, и демонстративно погружается в чтение своего журнала «Твой стиль». Понимаю, что просчитался, молчу как побитый, отказываюсь от своих намерений и сам вытаскиваю «Политику», в чтение которой погружаюсь. И этот эпизод также можно считать законченным.

Итак, действие, включающее в себя инициативу, и действие, включающее в себя реакцию (ответное, реагирующее действие), имеют одну и ту же структуру. Они связываются в пару социальных действий, взаимно ориентированных друг на друга. Такую пару действий мы называем социальным контактом. Та дама, кем бы она ни была, установила со мной мимолетный социальный контакт. Я тоже перемолвился с соседкой по купе всего несколькими словами, установив с ней социальный контакт. В обоих случаях дело закончилось на первом раунде взаимно ориентированных действий. Для социальных контактов характерна именно эта кратковременность или одноразовость. Я спрашиваю встречного пешехода: «Который час?» Он отвечает: «Четверть четвертого», и мы расходимся каждый своей дорогой. «Предъявите, пожалуйста, ваш билет», - говорит кондуктор в поезде. «Пожалуйста», - отвечает пассажир, и на этом их контакт кончается (конечно, если с билетом все в порядке). Сталкиваюсь с кем-нибудь в проходе, говорю: «Извините», слышу в ответ: «Пустяки», и все. Говорю старушке в трамвае: «Садитесь, пожалуйста». Она села. На этом контакт кончается. Такой обмен может даже не иметь вербального выражения, он может обойтись

вообще без диалога. К примеру, я улыбнусь красивой девушке на дискотеке, она улыбнется мне в ответ и пойдет танцевать со своим молодым человеком. Еще более тонким может быть этот контакт, например, в иной версии описанного выше эпизода в поезде: я только взгляну, как бы случайно, на соседку по купе, на секунду наши взгляды встретятся, мы установим с ней таким образом «зрительный контакт», но тут же отвернемся друг от друга и погрузимся каждый в свое чтение. В данном случае в нашем действии нашло выражение культурное правило, которое в социологии определяется как требование «вежливого невнимания» (civic inattention) и заключается в том, чтобы не пялиться нагло в упор на незнакомого человека, не рассматривать его.

Приведенные выше примеры касаются непосредственных контактов, которые происходят, когда инициирующий и реагирующий субъекты находятся вместе в одном и том же пространстве и времени. Но разумеется, так же, как в случае с отдельными действиями, здесь могут иметь место контакты опосредованные, осуществляемые через средства коммуникации. Во-первых, это контакты между людьми, находящимися в разных местах (например, звонит телефон, я говорю: «Вы ошиблись номером» - и кладу трубку). Во-вторых, это контакты между людьми, предпринимающими действия в разное время (например, бизнесмен получает письмо с перечнем торговых предложений и отвечает, что он в них не заинтересован).

Анатомия социального взаимодействия

Социальный контакт в силу его мимолетности, мгновенности, как правило, имеет ничтожные последствия. Но может случиться и так, что он образует только первый раунд, открывая какую-либо более длительную перспективу взаимно ориентированных действий. Снова обратимся к конкретному примеру. Я нахожусь за границей, в чужом городе, хочу спросить дорогу к университету. Присматриваюсь к людям в поисках кого-нибудь местного. Выбираю элегантно одетого мужчину с портфелем в руке. Подхожу к нему и задаю свой вопрос с надеждой, что он знает дорогу, что он отнесется ко мне приветливо и покажет, куда идти. Оказывается, я, действительно, сделал удачный выбор: этот человек оказался профессором данного университета, и он даже предложил проводить меня. Идем с ним вместе, разговариваем, хотя первоначально я не имел намерения завязать знакомство. Доходим до места, прощаемся, и тут я приглашаю его на свою лекцию, которая состоится на следующий день. Так развивается действие, а точнее последовательность действий, инициированных моим выбором, моими ожиданиями, а также ожиданиями и реакциями партнера. Местный профессор реагировал на мою инициативу соответственно своим представлениям обо мне как о заблудившемся в чужом городе иностранце и руководствовался предположением, что я, как человек культурный, с радостью и благодарностью приму его предложение проводить меня до места (конечно, это было только предположение, ибо я ведь мог и ответить невежливо, грубо: зачем, мол, вы меня будете провожать, я не ребенок, оставь-

те меня в покое!). Я же со своей стороны, руководствуясь предположением, что этот незнакомый мне человек, действительно, знает дорогу, раз уж он хочет меня проводить, отреагировал положительно и решил совершить с ним совместную прогулку, хотя в мои первоначальные намерения это не входило. Так между нами завязался разговор, а возможно, и последующее

знакомство.

Таким образом, дело здесь дошло до чего-то большего, нежели единичное социальное действие и мимолетный контакт. Появились социальные действия - моё и моего партнера, ориентированные взаимно друг на друга, связанные в пару действий, за которой следует дальнейший обмен действиями -словами, жестами, например между нами начинается беседа, идет разговор. Все это разворачивается в определенном отрезке времени и представляет поочередные действия между нами, При этом один человек действует, ориентируясь на другого, потом этот другой действует, ориентируясь на первого, а затем снова первый, ориентируясь на второго, и т.д. Так же поочередно они изменяют, модифицируют свои действия, приспособляя их к тому, что совершает партнер. Тут ключевым моментом оказывается уже не только предвосхищение ответа и формирование собственного действия в зависимости от ожидаемой реакции партнера, но и постоянная корректировка, развитие и модификация действий в зависимости от того, что на самом деле делает или говорит партнер. Такая динамичная постоянная последовательность взаимно обращенных друг к другу действий в социологии носит название взаимодействие. Примеров тому бесконечно много: разговор, ссора, свидание, финансовые переговоры, торг, визит к врачу, арест преступника, выражение соболезнования на похоронах, сплетни, драка, перебрасывание теннисного мяча (обмен подачами) и т.п.

Возьмем последний пример (теннисный матч), который можно считать почти лабораторно чистым, поскольку в нем наиболее явно проявляется суть взаимодействия, включая определенные элементы взаимно ориентированного ожидания реакции партнера и постоянной модификации действий на основе уже не только ожидаемой, но и действительной реакции. Итак, летит теннисный мяч. Сампрас бежит в левый угол корта, ибо полагает, что Агасси совершит удар справа, но Агасси замечает это движение и посылает мяч в противоположную сторону. Соответственно Сампрас тотчас возвращается назад и бьет мяч так, что он должен упасть перед сеткой, рассчитывая, что Агасси трудно будет до него добежать. Но на то он и Агасси, что, конечно, успевает, добегает своей характерной трусцой, берет мяч и посылает его сильным ударом вдоль линии, выигрывая эту подачу.

Для того чтобы можно было вести речь о таком взаимодействии (одном-единственном эпизоде взаимодействия), должны быть соблюдены, говоря языком театра, такие условия, как единство действующих лиц (те же самые партнеры), единство действия (все время речь идет об одном и том же деле), места (партнеры находятся в едином пространстве) и времени (акция продолжается непрерывно). Такова модель взаимодействия. Первое и второе условия здесь очевидны. Скажем, разговор, который ведут между собой Томаш и Ян, - это совсем другое дело, чем разговор между Яном и Анной. Второе условие, един-

ство действия, означает в данном случае то, что партнеры приходят к взаимному согласию о том, что они делают (будут делать), и принимают общие правила поведения. В теннисном матче они оба знают, что играют в теннис и руководствуются общими установленными правилами игры. Если они занимаются борьбой или дерутся, то признают элементарные ограничения, касающиеся недопустимых приемов, захватов и т.п., а также критерии, согласно которым определяется, кто победил и как закончилась борьба («до первой крови», «положить противника на лопатки», «не на жизнь, а на смерть»). В разговоре партнеры имеют общую тему и, что еще более важно, пользуются общим, понятным им обоим языком. Участники дискуссии знают, что они должны обосновать свои позиции, и принимают общие принципы аргументации. Без такой монолитной платформы хотя бы минимальных, но признанных и принятых партнерами условий (правила игры в спорте, общий язык в разговоре, принципы аргументации в диспуте, в дебатах, допустимый уровень эскалации в супружеской ссоре, границы приличия во флирте, допустимые приемы в торговых переговорах) никакое взаимодействие не может произойти.

«Единство места и времени действия», то есть одновременное нахождение партнеров в одном и том же пространстве очевидно в большинстве случаев взаимодействия, которые мы можем наблюдать повседневно. Такое взаимодействие называется непосредственным. В зависимости от содержания самой акции взаимодействия между его партнерами формируется характерная дистанция, которая может быть большей или меньшей. Эдвард Холл произвел даже точные подсчеты, определив, что существует четыре типа дистанций взаимодействия. Во-первых, это интимная дистанция, которая существует, например, при взаимодействии между родителями и детьми, между обрученными, между любовниками, - по его подсчетам, колеблется от 30 до 45 см. Во-вторых, личная дистанция, например между друзьями, добрыми знакомыми, -от 45 см до 1,2 м. В-третьих, это социальная дистанция, например между директором и сотрудником (вызванным «на ковер»), - от 1,2 до 3,6 м. Наконец, это публичная дистанция, характерная, например, для положения оратора на трибуне, священника на церковном амвоне, актера на театральной сцене, -более 3,6 м. Партнеры могут использовать эти пространственные отношения, чтобы подсказать или навязать друг другу характер взаимодействия. Например, если я приближаюсь и шепчу что-то на ухо своему начальнику, я это делаю (использую эту дистанцию) для того, чтобы показать сослуживцам, какие тесные, приятельские, доверительные отношения связывают меня с шефом. Пусть завидуют, пусть имеют это в виду! Подозреваемый, которого допрашивают в полиции, сидит на стуле посередине комнаты, в значительном отдалении от следователя, который ведет допрос, и это делается для того, чтобы было ясно: здесь не товарищеская беседа. Однако опытный следователь может манипулировать мнимой интимностью: он встает из-за стола, подходит к допрашиваемому, склоняется к нему, приближается, смотрит ему в глаза, говорит: «Ну, Ян, признайтесь же, я Вам, правда, только добра желаю». Говорят, Сталин принимал делегации в огромном кабинете, сидя за гигантским столом, чуть ли не с теннисный корт. Здесь формальной дистанции было

уже недостаточно, при каждом удобном случае навязывалась публичная дистанция. Таким же образом и другие диктаторы имели склонность и привычку увеличивать публичную дистанцию: они обращались к толпам людей с высоких бетонных трибун, с балконов дворцов, с мавзолеев.

Пространственная дистанция между партнерами зависит не только от содержания и характера взаимодействия, но и от определенных культурных обычаев и традиций. В разных обществах мы встречаем разные неписаные правила по поводу «цивилизованного отдаления», которое следует, к примеру, сохранять при разговоре. В этом плане бросается в глаза разница между арабской и еврейской культурами, где принято разговаривать находясь на очень близком расстоянии друг от друга, и англосаксонской культурой, которая требует от ведущих разговор значительно большего отдаления друг от друга.

При непосредственном взаимодействии значение имеют не только дистанция, но и пространственные рамки, характер, форма окружения, в котором совершается взаимодействие. Иногда такие рамки упрощают, иногда, напротив, усложняют контакт, увеличивают или уменьшают шансы совершения взаимодействия, придают этому взаимодействию особенный колорит. Сравним, к примеру, ситуацию, в которой находятся соседи, живущие в большом многоквартирном доме, для которой характерна изоляция и анонимность (хорошо, если знаем семью, проживающую в квартире, выходящей на ту же лестничную площадку нашего этажа), с той ситуацией, какая существует в деревне или даже в поселке, в предместье, застроенном одно-, двухэтажными домиками: там гораздо большая взаимная «видимость», открытость, возможность к установлению контактов между соседями. Или сравним ряды длинных лавок и больших столов в студенческой столовой с отдельными столиками в ресторане, отделенными еще к тому же иногда друг от друга ширмами или перегородками. Пространственные условия также становятся ареной целенаправленных манипуляций, направленных на стимулирование взаимодействия или на то, чтобы помешать этому взаимодействию, затруднить его. В американских университетах существует обычай никогда не запирать двери рабочих кабинетов, чтобы в любой момент туда можно было войти и поговорить с сотрудниками. В английском «пабе» посетители сидят на высоких стульях-табуретках за общей стойкой, которая тянется вдоль бара, и это способствует тому, что между незнакомыми людьми завязываются разговоры. И наоборот, во время экзаменов студентов рассаживают за отдельными столами, чтобы те не списывали у своих товарищей, а узников тюрьмы вообще помещают в разные камеры, в том числе и для того, чтобы они сообща не строили планов побега.

Говоря об одновременности действий партнеров при непосредственном взаимодействии, мы должны учитывать широкую шкалу возможных временных совпадений (той или иной продолжительности «одного времени»). Скорость, быстрота действия, срок ожидаемой реакции, интервалы между очередными «раундами» или обменами действиями, или, иначе говоря, темп и ритм взаимодействия, зависят от содержания и характера самих действий, а также от особенностей ситуации, в которой эти действия совершаются. Сравним, к

примеру, продажу с аукциона произведений искусства с мессой в костеле, дискуссию в прямом эфире по телевидению с беседой за столиком в кафе, боксерский матч и турнир по гольфу. Культурные различия сказываются даже на протяженности во времени одинаковых по своему типу взаимодействий: в данном случае мы имеем в виду замедленный темп жизни в традиционных, патриархальных обществах и нарастающий темп, непрерывное ускорение в обществах и странах, переживших процессы модернизации.

Применение современных, находящих все более широкое и массовое распространение средств коммуникации позволяет все более свободно, широко и относительно трактовать обязательные условия «единства места и времени» при взаимодействии. Оказывается, что эти условия не так уж жестко обязательны, ибо все чаще мы имеем дело с опосредствованным взаимодействием. Партнеры могут вступать во взаимодействие издалека (например, при телефонном разговоре, при контакте, осуществляемом по электронной почте, в интернете и т.п.), а также могут в свою очередь реагировать с опозданием (например, при обмене письмами). Поговорить по телефону с кем-нибудь, кто находится в Сингапуре, сегодня так же просто (хотя обойдется это дороже), как с коллегой из Радома. В мире, подверженном процессам глобализации, расстояния уже не играют значительной роли. Аналогично и время, можно сказать, «сократилось». Когда я в 1970-х годах находился на стажировке в Беркли, то письмо авиапочтой шло до Польши три недели, следовательно, даже единичный акт моего взаимодействия с семьей, учитывая необходимость ждать, пока придет ответ, продолжался как минимум шесть недель. Сегодня мы обмениваемся с коллегой из Калифорнии посланиями по электронной почте в течение нескольких секунд.

Несколько отступая от темы, я хотел бы здесь обратить внимание на поистине революционное значение мобильных телефонов, существенно изменивших характер взаимодействия. Дело в том, что при традиционных разговорах со стационарных телефонов партнеры, хотя и находились на значительном расстоянии друг от друга, имели, однако, свою пространственную локализацию, «привязку» к одному определенному месту: это место партнер по телефонному разговору представлял себе и учитывал в ходе разговора. Так, я мог звонить своему коллеге «домой», или «на работу», или «в гостиницу», или в «дом отдыха», «пансионат», или «в больницу» и т.п. К каждому такому адресу были, можно сказать, привязаны определенные культурные правила, регулирующие, что и как подобает или не подобает говорить. Например, по служебным делам я должен был звонить на работу, а для обсуждениях личных вопросов - домой. Я должен был избегать разговоров на служебные темы, если коллега находился в отпуске, отдыхал. Другое дело, если он находился в служебной командировке, в составе какой-нибудь делегации: тогда я мог без обиняков позвонить ему в гостиницу, чтобы рассказать, что делается на работе. С каждым таким телефонным адресом было связано, по крайней мере, некое общее представление о данном месте и предположение, что коллега может там в данную минуту делать. Я не звонил ему на работу в те часы, когда, как мне было известно, там обычно проходили совещания у начальника. И домой я ему звонил, выждав, когда кончится трансляция его любимого телевизионно-

го сериала. Мобильный телефон впервые полностью и окончательно сделал наше взаимодействие не зависящим от расстояния и пространственных условий. Он также поставил под сомнение, лишив прежней силы, все культурные правила и традиции, касавшиеся того, когда и куда следует звонить. Даже самое простейшее правило, что не следует звонить человеку ночью, перестало быть обязательным, если партнер оказывался в ином часовом поясе. «Ах, ты меня разбудил, поднял с кровати», - говорит мне коллега, которому я звоню в полдень, но он-то как раз в это время находится по делам в Сингапуре. Кроме того, мы теперь лишены каких-либо вспомогательных указателей, где именно находится наш партнер в данную минуту и что он соответственно может в эту минуту делать. Звоню своему коллеге на мобильный телефон и не знаю, едет ли он в этот момент на автомобиле, ждет ли посадки в самолет в аэропорту, смотрит телевизор, обедает, принимает душ или катается на лыжах в Альпах. У нас даже нет ни одного шанса следовать элементарным правилам вежливости, предусматривавшим то, что в определенных ситуациях человеку не следует мешать. В этом плане можно сказать, что телефонная связь стала более жесткой, подверглась сильно продвинувшейся вперед брутализации. Если посмотреть на дело со стороны того, кому мы звоним, то окажется, что он теряет всякую возможность укрыться, уберечь от постороннего вторжения свою личную жизнь, ибо даже если он выключит «мобильник», то возбудит тем самым подозрение, что ему надо что-то скрыть. Правда, в качестве компенсации за все это он имеет полную анонимность и непроницаемость ситуации, в которой он находится.

Какая из этого может быть выгода, я проиллюстрирую, рассказав эпизод, свидетелем которого я стал в отеле «Шератон» в Бари, на далеком юге Италии. Завтрак. За соседним столиком сидит типичный бизнесмен. Рядом с ним -очень красивая девушка, значительно моложе его. Среди непрерывных звонков и сигналов «мобильников», которыми итальянцы пользуются с еще большим увлечением, чем поляки, звонит и его телефон. И что я слышу? «Ах, добрый день, дорогая! Как дети? Уже ушли в школу? Какая у вас погода в Милане? Представь себе, а у меня так много работы, я страшно занят, к тому же сегодня здесь, во Флоренции, холодно и с утра идет дождь». Напомню, дело происходит в Бари, а это несколько сот километров на юг от Флоренции, и в то утро там была неимоверная жара.

ДЖОРДЖ ГЕРБЕРТ МИД (1863-1931)

Американский философ, психолог и социолог, создатель оригинальной и получившей значительное распространение и влияние теории так называемого «символического интеракционизма». Он прославился своими знаменитыми лекциями в Чикагском университете, которые были записаны и изданы его учениками в двух томах «Разум, самость и общество» (Mind, Self and Society, 1934) и «Философия акта» (Philosophy of the Act, 1938). Главной проблемой социальной психологии и социологии он считал отношения личности и группы. Само разделение на индивидов и группы искусственно. Не существует такой

единицы, такого человеческого «Я», которое оказалось бы вне процессов взаимодействия и связей, разворачивающихся в обществе. В свою очередь, и общество формируется из сети взаимодействий и коммуникаций, то есть действий индивидов, ориентированных относительно друг друга. Взаимодействия и связи осуществляются посредством жестов и речи, а значит, предполагают совместное «распознавание», общее понимание и одинаковую интерпретацию символов. Символ - это больше, чем знак, ибо знак - это только естественный симптом, указатель на какое-либо положение или состояние, а символ -это ассоциация с каким-либо предметом или состоянием, установившаяся на основе конвенции, согласия, достигнутого между членами определенной группы, и основанная на общности их представлений. Участники взаимодействия (интеракции) постоянно приспособляют свои действия друг к другу, опираясь на те символические указания-сигналы, которые они получают от партнера и имеют возможность «прочитать», освоить. Условием взаимодействия является общность того символического языка, каким они оперируют.

В ходе взаимодействия индивид формирует свое «Я», или свое самосознание, понимание самого себя, способность сделать себя предметом собственного анализа и оценки. Указания и критерии, позволяющие проводить такой анализ, люди черпают от своих партнеров по группе. Рефлексирующее «Я» (по терминологии Мида, «mе») - это набор, комплекс, запись реакций, суждений, ожиданий других людей, прежде всего «значимых других». Спонтанное «Я» (по терминологии Мида, «I») - это выражение неповторимой индивидуальности, вырабатывающей своеобразные реакции на давление со стороны других.

Социальный генезис «Я» - это не только факт, что содержательные компоненты индивидуальной личности имеют общественное происхождение, но и то, что сама способность включать в себя общественное начало, сам психологический механизм формирования особой личности создаются в процессе взаимодействия с другими. Различаются три этапа такого формирования «Я», которые проявляются уже в детстве: (а) «игра» -спонтанные действия, совершаемые в присутствии других, рядом с другими, однако еще не скоординированные с действиями других; (б) «соревнование» - действия, совершаемые по определенным, принятым правилам и скоординированные с действиями партнеров; (в) происходящее в сознании, в воображении человека (ребенка) обобщение, выработка общих представлений о правилах его собственного поведения, уже независимого от конкретного участия в той или иной игре. Этой третий уровень развития человеческого «Я» создает возможности для того, чтобы человек в своем воображении ставил себя в положение партнеров, «виртуально» примерял на себя и проигрывал их роли, интерпретировал их замыслы и доводы, что в целом составляет обязательное условие успешного взаимодействия.

Литература

Mead G.H. Umysl, osobowosc i spoleczeiistwo [Разум, личность и общество]. Warszawa: PWN, 1975-

Krzeminski I. Symboliczny interakcjonism i socjologia [Символический интеракционизм и социология]. Warszawa: PWN, 1986.

Krzeminski J. Mead // Encyklopedia Socjologii. T. II. Warszawa: Oficyna Naukowa, 1999- S. 190-193.

Ziolkowski M. Znaczenie, interakcja, rozimienie [Значение, взаимодействие, понимание]. Warszawa: PWN, 1981.

Halas E. Spoleczny kontekst znaczeii w teorii symbolicznego interakcjonismu [Общественный контекст значений в теории символического интеракционизма]. Lublin: Wydawnictwo KUL. 1987.

Blumer H. Implikacje socjologiczne mysli George'a Herberta Meada [Импликации социологического учения Джорджа Герберта Мида] // Elementy teorii socjologicznych / W. Derczyriski, A. Jasiiiska-Kania, J. Szacki (Red.). Warszawa: PWN, 1975- S. 70-84.

Szacki J. Historia mysli socjologicznej. T. II. [История социологической мысли]. Warszawa: PWN, 1981. S. 538-632.

Четыре теории взаимодействия

Многие социологи рассматривают взаимодействие (интеракцию) как важнейший феномен социальной жизни. Порой социологию определяют как науку о социальных взаимодействиях. Я просмотрел 12 изданных в Америке учебников по социологии и в восьми из них нашел именно такое определение. Поэтому взаимодействие фигурирует и как важная категория в различных социологических теориях и направлениях, нередко кардинально различающихся по своим основным положениям. Эти теории, обращая внимание на разные аспекты взаимодействия, представляют разные образы, развивают разные концепции интеракции, которые можно рассматривать как дополняющие друг друга.

Первую, самую простую картину взаимодействия мы находим в бихевио-ристической теории. Она характеризует взаимодействие как связанное друг с другом поведение субъектов, как последовательность стимулов (инициатив) и реакций. «Интеракция - это взаимно модифицированное поведение, основанное на обмене стимулами», - пишет Роберт Фэрчайлд¹. «Социальное взаимодействие - это взаимоотношения между двумя или большим количеством субъектов, чье поведение зависит друг от друга», - так формулирует ту же самую мысль Э. Холландер². Эту идею развивает польский социальный психолог Станислав Мика: «Взаимодействие (интеракция) - это взаимное воздействие друг на друга партнеров, основанное на том, что на определенном этапе поведение одного человека становится рядом вызовов, обращенных к другому человеку, который на эти вызовы реагирует; в свою очередь, эта реакция становится рядом вызовов, обращенных к первому субъекту, который тоже на них реагирует; эта реакция, будучи рядом вызовов для партнера, вызывает со стороны этого партнера последующую реакцию, и так далее, до тех пор, пока не будет прерван этот процесс обмена вызовами и ответами на них»³. Точку над «и» ставит в этих рассуждениях упоминавшийся нами выше основоположник теории социального поведения Джордж Хоманс. Он следующим образом разъясняет суть этого вопроса: «Когда мы замечаем и можем констатировать тот факт, что отдельный акт деятельности какого-нибудь человека наступает после какого-нибудь акта деятельности другого человека или, если

_______________________________________________________________

¹ Fairchild R. Dictionary of Sociology. Totowa: Littlefield and Adams. 1966. P. 160.

² Hollander E.P. Principles and Methods of Social Psychology. New York: Oxford University
Press. 1971. P. 243.

³ Mika S. Wstep do psychologii spotecznej. Warszawa: PWN. 1972. S. 154-155.

использовать более полюбившееся нам слово, оказывается стимулированным актом деятельности другого человека, в таком случае, независимо от того, каково содержание этой деятельности, мы имеем дело с взаимодействием (интеракцией)»⁴. Взаимодействие рассматривается и трактуется здесь как явление, наблюдаемое со стороны, в независимости от содержания, психологических и культурных значений, связанных с деятельностью партнеров. То, что мы можем зрительно наблюдать, это следующие друг за другом моменты поведения, исполняющие по отношению друг к другу обе роли: и роль стимула, и роль реакции. Точно так же мы могли бы наблюдать взаимодействие среди крыс, кошек, собак: например, один зверь подходит к другому, другой рычит, первый отходит, удаляется. Что у них там происходит между совершением первого действия (вызовом) и проявлением реакции на этот вызов, нам остается неведомым, от нас закрыто. Поэтому мы говорим, что такой вид взаимодействия - это особая модель «черного ящика». Бихевиористический подход говорит нам кое-что о взаимодействии, но чрезвычайно мало. Поэтому другие теории взаимодействия пытаются открыть «черный ящик», выяснить, что происходит как бы между поведением первого и поведением второго партнера.

Наиболее близкой к бихевиористскому подходу, но все же значительно глубже вникающей в содержание поведения является теория обмена или ее новейшая разновидность - теория рационального выбора. Она трактует взаимодействие как взаимный обмен определенными ценностями между партнерами. Воображаемой моделью такого обмена является экономическая акция: покупка-продажа. В этом случае исходной предпосылкой и предположением является то, что оба партнера действуют рационально, а следовательно, оба стараются получить как можно больше, потерять или потратить как можно меньше, во всяком случае сделать так, чтобы приобретение было больше потери. При этом «выгода», так же как и потери, может быть самой различной. Для одной стороны может быть выгодным получение некоторой ценности, подлежащей обмену, в частности денег, для другой - выгодным может оказаться приобретение какой-либо потребительской ценности, например нужной вещи; в ином случае это может быть удовлетворение какого-нибудь эмоционального импульса, например какого-нибудь желания или каприза. В свою очередь, и потери, с одной стороны, могут выражаться в денежных тратах, определяемых ценой, которую придется уплатить, а с другой - в ценностях, от которых придется отказаться, если я решусь покупать именно это, а не что-либо другое; кроме того, это еще и все проблемы, связанные с самим актом покупки, в частности время, которое я на это трачу, усилия, связанные с поисками товара, потраченные на сам торг и аргументацию и т.д. До самой сделки дело доходит, когда оба партнера посчитают, что каждый из них имеет позитивный баланс между выгодой и потерями. Это оказывается возможным потому, что рациональность каждого из них имеет субъективный характер; это значит, что свои расчеты они ведут согласно собственным приоритетам, представлениям и убеждениям. Продавец хочет сбыть товар и получить деньги.

_________________________________________________

⁴ Homans G.C. The Human Group. New York: Harcourt Brace. 1950. P. 36.

Покупатель готов заплатить деньги за нужный ему, желанный товар. В итоге совершаемой сделки оба довольны: продавец стал богаче, но у него теперь уже нет этого товара; покупатель стал беднее, но он счастлив, потому что осуществились его желания и мечты.

Главная идея теории обмена заключается в перенесении этой экономической модели на все области социальной жизни, в том числе не имеющие ничего общего с экономикой. При каждом взаимодействии мы что-то меняем. Необязательно, чтобы это были товары, вещи, экономические и какие-либо еще ценности. Когда я советую что-либо своему другу, я меняю свои знания (в той области, которой касается мой совет) на его признательность, на свой престиж в его глазах. Когда я окружаю ребенка заботой и любовью, я, как правило, получаю взамен любовь с его стороны. Когда я делаю кому-нибудь подарок, я могу рассчитывать на благодарность. Когда я помогаю коллеге в работе, я могу рассчитывать и на его помощь. В соответствии с таким подходом, даже в действиях, казалось бы, абсолютно альтруистических, филантропических, «незаинтересованных», кроется желание, не всегда осознанное, что-либо получить взамен: изумление, престиж, славу, святость.

В теории обмена большое значение приобретает главная для понятия взаимодействия идея взаимности. В бихевиористичном подходе она означает только то, что определенные действия и поведение партнеров следуют поочередно друг за другом, при этом в одном случае они играют роль вызова, инициативы, а в другом - роль ответной реакции. В теории обмена взаимность касается уже содержания предпринимаемых действий, сути поведения партнеров, означает определенную равнозначность, равновесие подлежащих обмену ценностей. Особенно подчеркивают понимаемую таким образом взаимность те социальные антропологи, чьи исследования и наблюдения касаются примитивного общества. Бронислав Малиновский считал, что принцип «ты мне, я тебе» (do ut des) является основной закономерностью жизни племени. Марсель Мосс анализировал различные формы даров, выявляя скрытые ожидания «реванша». Клод Леви-Строс выявлял сложные процедуры взаимообмена между собирающимися вступать в брак в различных родовых структурах. Эти авторы расширили наши представления о взаимности, показав на различных примерах, что взаимность необязательно связана с действиями тех же самых людей, которые что-то от нас получили, что она необязательно должна быть мгновенной, а также необязательно должна измеряться «в той же самой валюте». Это последнее обстоятельство особенно очевидно: если я приглашаю знакомого на ужин, это не значит, что он тотчас после этого пригласит меня на такой же ужин в соседний ресторан. «Реванш» может быть «отложенным во времени» и даже надолго. Когда я кому-нибудь помогаю, это не значит, что данный человек должен немедленно оказать мне помощь, отнюдь нет, но я могу на это рассчитывать когда-нибудь в будущем, когда буду нуждаться в такой помощи. И «реванш» необязательно должен выражаться в том же самом «материале»: может быть так, что я кому-то одолжил деньги, а он мне помог получить направление в больницу.

Менее очевидно то, что «компенсацию» я смогу получить совсем не от тех людей, которым я что-то дал или сделал. Это, однако, возможно, но только в

том случае, если существуют сложные цепочки взаимодействия. Очень колоритный пример такого рода Бронислав Малиновский нашел на островах Полинезии и назвал его на языке туземцев понятием кольца - «Кула». В составе архипелага, который он исследовал, находилось несколько островов, расположенных как бы по кругу. И происходили там такие довольно странные вещи (я сознательно упрощаю сложное, подробное этнографическое описание). Ранней весной жители одного из островов, назовем его А, начинали готовить лодки, женщины были заняты приготовлением нарядных узорчатых ожерелий и браслетов. В определенный день «экспедиция» отправлялась на соседний остров Б. Когда она туда приплывала, начиналась очень тщательно обставленная церемония вручения подарков жителям острова Б, сопровождаемая танцами вокруг костров на берегу. Спустя какое-то время туземцы острова Б предпринимали аналогичные действия и, набрав подарков и украшений, отплывали на остров В, где повторялась церемония вручения даров. А позднее с острова В его жители ехали на остров Г, чтобы там вручить подарки; в свою очередь жители острова Г отправлялись с такой же целью на остров Д, и где-то к концу года жители последнего острова высаживались с дарами на остров А. Такой ритуал повторялся ежегодно. И вот, хотя здесь никто не совершал непосредственного обмена и мы имели здесь дело на первый взгляд с односторонними действиями (принесением даров, вручением подарков, за которым не следовало ответного жеста), в действительности благодаря тому, что все эти действия были связаны в один круг, как бы составляли единую замкнутую цепь, островитяне каждого острова были одновременно и приносящими, и получающими подарки. Правда, приносили они свои дары одним, а получали от других, но в итоге они обретали аналогичные ценности, и во всей системе сохранялась, таким образом, взаимность. Малиновский спрашивал также, зачем все это делается, если никто ничего от этого не выигрывает и не теряет. И отвечал на этот вопрос, что все это имело существенное значение, или, как он это называл, существенную функцию для общественной интеграции, для спокойного, уверенного ощущения островитянами своего единства, своей цельности; поскольку принесение и получение даров было символом доброжелательства, добрых намерений по отношению к соседям, да к тому же в связи с тем, что служившие дарами предметы, хоть и не те же самые, но подобные, аналогичные им по своей ценности, в конце концов возвращались к дарившим, успокаивало их и отвечало элементарным требованиям и чувствам справедливости⁵.

Если мы перенесемся теперь с Тробриандских островов в наши места, то увидим, как большая семья, собравшись в сочельник у елки, совершает обмен праздничными подарками по принципу «каждый - каждому». Каждый человек приходит на этот праздник с пакетом или мешком разных подарков и уходит отсюда с таким же мешком, только в нем теперь находятся другие подарки. Взаимность в данном случае торжествует, никто не «нажился», не приобрел чего-то лишнего, не разбогател на этом, и никто ничего не потерял, не потратился напрасно. Но, кроме всего прочего, эта церемония имеет значение и смысл, по-

______________________________________________________

⁵ Malinowski В. Argonaici Zachodnego Pacyfiku // Dziela.T.3. Warszawa: PWN. 1981.

добные тому, что представляет собой кольцо «Кула». Она укрепляет семью, подчеркивает взаимную доброжелательность ее членов, интегрирует ее целостность посредством сложной сети эквивалентных обменов.

Американский социолог Алвин Гоулднер рассматривал принцип взаимности как определенное универсальное культурное правило, как социальную норму, обязывающую людей компенсировать полученные ими ценности, отвечать на добро добром. Эта норма соответствует широко распространенному представлению: если ты что-либо получил, то становишься должником того, кто тебя одарил. По мнению ученого, эта норма является основой всего общественного порядка. Датский антрополог Бент Енсен считал принцип взаимности фундаментальным свойством человеческой природы. Он даже называл человека не homo economicus и не homo politicus, a homo reciprocus (образуя звучащий на латинский лад неологизм от английского слова reciprocity, что собственно и означает «взаимность»).

Перейдем теперь к третьей теоретической ориентации, которая еще больше открывает «черный ящик», глубже анализирует смысловое содержание -психологическое и культурное значения - взаимодействия. Направление символического интеракционизма, основоположниками которого были американские социологи Чарльз X. Кули и Джордж Г. Мид, акцентирует внимание на том, что в ходе интеракции обмен и взаимность касаются не только и не столько материальных объектов, но прежде всего идей, символов, значений. Таким образом, сущностью взаимодействия является коммуникация. Важнейшей частью взаимодействия в таком его понимании является весь сложный мыслительный процесс, который развивается с обеих сторон с момента встречи, первого контакта партнеров друг с другом. В этом процессе выделяется несколько этапов. Первый связан с осознанием, «узнаванием» партнера, «представлением себе» этого партнера, выбором именно его среди других субъектов, обычно присутствующих в каждой ситуации, как потенциального участника «интеракции». Взаимодействие начинается с того, что я сам для себя решаю, что я подойду на улице именно к этому мужчине, чтобы спросить дорогу, а на балу именно к этой девушке, чтобы пригласить ее на танец, что я нападу и ограблю именно этого прохожего. Следующим шагом является идентификация партнера как важного или неважного для меня («значимого другого» или «незначимого другого») с точки зрения того, чего хочу достичь, а также определение его идентичности (кем он является, кто он?). Я спрашиваю именно данного мужчину, как мне пройти, потому что он похож на местного, живущего здесь человека; я приглашаю именно эту девушку на танец, потому что мне она понравилась; я обкрадываю именно этого прохожего, потому что он производит впечатление растерянного богатого иностранца. Третьим этапом становится определение ситуации, в которой мы находимся вместе с партнером, исследование всех существенных обстоятельств окружения, фона, на котором начинается интеракция. Ясно, что мы будем вести себя иначе в дискотеке, иначе - в костеле, иначе - на футбольном матче, и еще иначе -в опере. Существуют ситуационные условия, которые способствуют началу и осуществлению интеракции, и такие условия, которые препятствуют ей. Беседа в кафе является нормальной и даже желательной, беседа во время уни-

верситетской лекции может вызвать неудовольствие профессора. Попытка установить контакт с незнакомой женщиной на «вечере знакомств» или сделать ей интимное предложение в одном из широко распространенных, например, в Нью-Йорке «баров для одиноких» (single's bars) будет выглядеть не только как допустимое, но и вполне адекватное поведение. Но то же самое действие вызвало бы, как минимум, изумление кассирши, которая сидит за окошком в сберегательном банке. Броситься на шею незнакомым болельщикам после того, как «наши» забьют гол, - дело обычное, но более чем странно в аудитории, где читается научный доклад или лекция. Ложное представление о ситуации, неправильное ее определение могут привести к тому, что интеракция не состоится. Скажем, я вижу красивую витрину с экзотическими фруктами на аллее в Гаване, вхожу и хочу купить ананас, но оказывается, что это ежегодная сельскохозяйственная выставка, с которой ничего не продается. Мафиози сидит в своем номере в отеле «Хилтон», раздается стук в дверь, он думает, что это нападение, «наезд» на него, и убегает через окно, а в дверь стучался официант, который принес ему ужин. Прохожий видит, что двое дерутся, пытается их разнять, а оказывается, что это была боксерская тренировка на пленэре. Множеством подобных примеров пользуется кинокомедия.

Четвертым этапом «символической интеракции» является распознавание жестов, слов, «языка тела», наружности партнера и расшифровка их символических значений. Что это означает, что хочет передать мне таким образом партнер? Почему он улыбается, размышляет девушка, зачем машет мне рукой, что ему нужно, когда он спрашивает меня словами популярной песни «Одна ли Вы живете?»

Наконец, пятый и ключевой этап - это «принятие роли другого» (taking the role of the other), оценка ситуации, а также самого себя с точки зрения партнера, попытка вообразить, представить себе, как он меня видит, как считает, кем я являюсь, как расценивает ситуацию, в которой мы находимся. Наконец, я приписываю ему цели, намерения, мотивы, которые он хочет реализовать, инициируя или продолжая взаимодействие со мной. Все это - как бы генеральная репетиция взаимодействия, которая проходит в моем воображении прежде, чем я приму решение об участии в этом взаимодействии, о начале или продолжении «интеракции». Огромную роль в выстраивании такой проекции играет «запись» в памяти моего прежнего опыта взаимодействий подобного рода, а также моя общая оценка ситуации и самооценка, формирующаяся под влиянием различных элементов и составляющих общественного опыта. Например, один человек рассуждает так: мне нравится эта девушка, я должен с ней договориться, она наверняка замечает, как я на нее смотрю, бьюсь об заклад, она только и ждет, что я заговорю с ней, потому что я ведь такой красивый, элегантный бизнесмен, в модных туфлях известной фирмы, с часами «ролекс» на руке и непрерывно звонящим «мобильником» в кармане, как в песенке «я - мачо, девушки не дают мне покоя», ну и к тому же, конечно, я помню, что всегда мне удавалось таким образом покорить девушку, почему бы и не на этот раз? И достаточно бесцеремонно я пытаюсь с ней заговорить. Высокая самооценка приводит к решительному поведению, к готовности инициировать взаимодействие. В то же время кто-то другой размышляет совсем

иначе: да, мне нравится эта девушка, чудесно было бы с ней познакомиться и договориться, но наверняка она в душе надо мной насмехается, замечая, как я на ней смотрю, и наверняка только ждет, чтобы преподать мне хороший урок, как только я с ней заговорю, ибо в самом деле, что можно во мне найти привлекательного с этой моей лысиной, с этой вельветовой курткой, к тому же всегда, когда я пробовал установить контакт с незнакомой девушкой, ничего из этого у меня не получалось, не буду и на этот раз нарываться на насмешки и обиду, ограничусь тем, что просто помечтаю. И углубляется в чтение «Плейбоя». Низкая самооценка приводит к самоустранению, изоляции, человек избегает контактов, воздерживается от инициирования «интеракции».

Такие сложные мыслительные процессы, происходящие с обеих сторон, ведут к взаимной интерференции, накладываются друг на друга. До взаимодействия дело доходит, когда они оказываются согласованными, совпадают друг с другом, отвечают друг другу, то есть когда партнеры понимают друг друга и могут договориться. Мы часто говорим в таком случае в переносном смысле, что люди попадают в одну и ту же частоту колебаний или находятся «на одной и той же волне». Взаимодействие не удается, срывается, если процессы взаимной ориентации расходятся, идут в разные стороны, разными путями. Я не буду приводить здесь примеры, поскольку уже раньше пользовался всеми этими категориями, вытекающими из «символического интеракционизма», когда анализировал процесс перехода от поведения к действиям, от действий к контактам и от контактов к взаимодействию. Этими категориями пользуется сегодня не только одно направление данной теоретической ориентации, они вошли в общую, широко распространенную терминологию, в канонические социологические понятия, которые используются при описании взаимных действий людей (воздействий на других и на себя).

Четвертое направление, в котором категория взаимодействия занимает важное место, было названо когда-то драматургической теорией. Название этого направления связано с тем, что в основе очень тщательного и убедительного анализа взаимодействия, проведенного американским социологом Ирвингом Гофманом, лежит аналогия повседневной общественной жизни с театром. Согласно этой концепции, люди руководствуются в своих действиях прежде всего стремлением произвести на партнеров или на аудиторию хорошее впечатление. Для этого они используют целый репертуар «управления впечатлениями» (impression management), стараясь вызвать по отношению к себе позитивные сигналы. Фактически они что-то постоянно играют, стараясь представить себя в добром свете. Особенно беспокоятся они о своем внешнем виде, осанке, одежде, жестах, ибо это самая первая информация, которую относительно них получают партнеры по взаимодействию⁶.

Зачем люди так поступают? Иногда, чтобы получить какую-нибудь заранее рассчитанную выгоду. Приведу такой пример: я довольно часто читал лекции в университете Лос-Анджелеса и наблюдал такую картину. Студенты там каждый день ходят очень просто и даже небрежно одетыми, в шортах, майках, «ади-Дасах». Но вдруг наступает день, когда они появляются на территории универ-

_________________________________

⁶ Goffman E. The Presentation of Self in Everyday Life. New York: Doubleday. 1959.

ситетского городка в тесных костюмах, белых рубашках и галстуках. К этому дню они оказываются также хорошо подстриженными и выбритыми. В чем же здесь дело? Оказывается, это такой день в году, когда в университет приезжают представители крупных корпораций и проводят собеседования со студентами, чтобы отобрать кандидатов для будущей работы и специальных стипендий. Значит, дело в том, что студент хочет произвести на своего потенциального хозяина или начальника, который предоставит ему работу, впечатление элегантного, аккуратного, дисциплинированного человека, вызывать к себе доверие и получить таким образом нужную работу или стипендию.

Однако не всегда имеется в виду такой заранее рассчитанный и предполагаемый результат. Общий механизм, обеспечивающий то положение, что люди постоянно играют что-то перед другими, стараясь соответствовать вкусам партнеров, оправдать их ожидания, задолго до Гофмана открыл классик американской социологии Чарльз X. Кули. Именно он описал эффект так называемого «зеркального Я». Кули считал, что люди формируют свое «Я», или иначе говоря, образ самих себя, и производят самооценку, опираясь на те реакции, какие они встречают со стороны партнеров по взаимодействию. Да и как иначе они могли бы критично посмотреть на себя со стороны? Только другие люди обеспечивают их такими зеркалами, в которых они могут увидеть свое собственное отражение. Когда другие люди хорошо к нам относятся, проявляют к нам уважение, симпатию, признание, награждают нас чем-нибудь, хвалят нас, мы имеем основание считать, что того стоим, что мы обладаем значительными ценностями и положительными чертами. И наоборот, когда над нами насмехаются, нас стараются избегать, нас критикуют, на нас нападают, наконец, нас наказывают или гонят прочь, наша самооценка снижается. Этот процесс формирования нашей самооценки далеко не прост, он также требует мысленной интерпретации поведения партнера. Мы должны понять, расшифровать поведение партнеров, которое само по себе не всегда очевидно, выяснить, является ли это поведение поддержкой, одобрением или, напротив, осуждением, «поставить себя на их место», представить себя в их роли и вообразить, что они о нас думают и могут думать.

Дополнительным осложнением становится тот факт, что общество, если можно так сказать, обеспечивает нас множеством различных зеркал, в которых мы находим свое отражение, и бывает так, что одно отражение очень мало похоже на другое. Реакции разных партнеров на одно и то же наше поведение могут быть совершенно различны. Ведь мы выступаем одновременно перед разными аудиториями, кружимся в разных контекстах общественной жизни. То, что понравится дворовым приятелям в нашем поведении, может быть осуждено в школе; то, благодаря чему мы получим признание на работе, может оказаться мало существенным, например, на спортивной площадке. Конечно, можно пытаться каждый раз приспосабливать свое действие к тому, что ожидают от нас партнеры в разных социальных контекстах. Но такая «ориентация радара», или непрерывный камуфляж, не всегда возможна, да и не всегда обладаем мы таким умением, такими способностями и представлениями о том, чего от нас ждут, чтобы обеспечить своему поведению такую эластичность. Так и в театре не каждый актер сумеет играть сегодня короля Лира, а завтра пана Йо-

вальского, сегодня Марию Стюарт, а завтра госпожу Дульскую. Чаще мы выстраиваем для себя иерархию «значимых других» - тех, кто для нас больше значит, с кем мы больше считаемся, отличая от них «менее значимых», с которыми мы считаемся меньше. Скажем, нам важно хорошо выглядеть в глазах членов своей семьи и менее важно, как относятся к нам приятели во дворе, или, наоборот, мы делаем все для того, чтобы получить признание в спортивном кружке или в спортивной команде, а то, чему учит нас дедушка, который говорит «Надо готовить уроки!», пропускаем мимо ушей. И только всматриваясь в такое собственное, построенное нами самими общественное «зеркало», формируем мы свое «Я»⁷.

Люди стараются выглядеть в этом общественном зеркале-отражении хорошо, как можно лучше, ибо высокая самооценка приносит им удовлетворение, а низкая - огорчает их. Поэтому они придают такое большое значение социальному восприятию своей собственной персоны, своих действий. Поэтому они стараются привести свои действия в соответствие с ожиданиями аудитории, в зависимости от того, как они себе эти ожидания представляют. Они стараются представить себе, что другие, прежде всего «значимые другие», о них думают, и в соответствии с этим формировать свое поведение. Одним это удается лучше, другим - хуже, так же, как актерам на сцене, когда одни имеют контакт с аудиторией, а другие играют словно в пустоте. И все же и те, и другие стараются удовлетворить аудиторию, получив за свою игру цветы и аплодисменты. Некоторые авторы утверждают, что такое стремление к высокой самооценке является основной мотивацией, которая руководит действиями людей. Мы обнаруживаем здесь еще одну модель человека: после уже известных нам homo economicus, homo socius, homo politicus, homo reciprocus -homo reflectans (человек отражающийся).

Однажды сформировавшееся «зеркальное Я» приводит в действие интересный механизм самосбывающихся пророчеств. Если я о себе очень хорошего мнения, я уверен в себе, я решителен, я легко вступаю во взаимодействие и, значит, имею шансы найти признание и встретить симпатию со стороны других, что еще больше повышает мою самооценку. Бизнесмен, которого я описал выше как пассажира, сидящего в купе поезда и намеревающегося соблазнить попутчицу, с каждой новой удачей на этом «фронте» становится все более уверенным в своих достоинствах. И тем легче оказываются его новые победы. Конечно, все это до определенной границы, переход за которую означает превращение чрезмерной, завышенной, нереалистической самооценки в самомнение, наглость, агрессивное хамство, грубость и рано или поздно вызовет корректирующую «реакцию бумеранга» со стороны общества. И напротив, робкий чиновник городского магистрата с его низкой самооценкой, нерешительный, замкнутый человек, отказываясь от попытки установить контакт, уже заранее предвидя очередную, ожидающую его неудачу, сам себя лишает Шанса завязать приятное знакомство, которое могло бы поправить его образ в его собственных глазах; но уже самим своим видом, «языком тела» он возбуждает у других людей только жалость и все больше ухудшает свое «зеркальное

___________________________________________

⁷ Cooky C.H. Human Nature and the Social Order. New York: Schocken Books. 1964 [1902].

Я». Разорвать такую цепь может даже единичный сигнал признания, уважения, симпатии, способный инициировать процесс реконструкции, возрождения его «Я».

ЧАРЛЬЗ ХОРТОН КУЛИ (1864-1929)

Один из основоположников американской социологии, представитель наиболее характерного для нее круга интересов, а именно микросоциологического направления, формирующегося в пограничной области между социологией и социальной психологией. Его научное наследство - три важнейшие работы: «Человеческая природа и социальный порядок» (1902), «Социальная организация» (1909) и «Социальный процесс» (1918).

Центральной социологической проблемой он считал отношения между человеком и обществом. Обе эти ипостаси бытия, по его мнению, неразделимы, они составляют две стороны единой реальности. «Индивид и Общество - это одновременно появившиеся на свет близнецы», - писал Кули. Не существует общества без людей, в воображении которых оно формируется, и не существует людей, которые не были бы сформированы обществом. Это единство складывается в процессе взаимодействия и коммуникации между людьми. Эволюция коммуникаций, от жестов и «языка тела» через устную, письменную речь до печати, - это важнейший аспект общественного развития.

Субъект в полной мере становится человеком только тогда, когда формирует свое «Я» как умозрительное понятие, убеждение в том, кем он является, основанное на отражениях. Это «Я» формируется через интерпретацию мнений, ориентаций, представлений, адресованных данному человеку сигналов других людей. Субъект рассматривает себя как бы в зеркалах-отражениях, полученных от других людей, он составляет мнение о самом себе на основе реакций других людей на его поступки и действия. Если эти реакции позитивные (а точнее, если он воспринимает их как позитивные), его самооценка становится лучше, а если эти реакции негативные (или вернее, он воспринимает их как негативные), его самооценка становится ниже. Сформировавшееся «зеркальное Я» является источником конформистского поведения, при котором исполнение ожиданий приводит к позитивным реакциям и тем самым способствует высокой самооценке. Я являюсь тем, кем ты меня представляешь, как я себе представляю твои представления. А хочу я, чтобы твое представление было хорошим, чтобы ты судил обо мне в позитивном плане, поэтому я стараюсь поступать так, как желал бы ты, чтобы я поступал. В этом и заключается секрет успешной социализации и социального контроля.

Обретение «зеркального Я», а также процессы социализации и контроля лучше всего осуществляются на уровне так называемых «первичных групп» - семьи, группы ровесников, группы соседей. Эти малые группы образуют первые ячейки общества, с которыми сталкивается ребенок и которые прививают ему понимание общества. Он имеет с ними дело в тот период, когда его психика максимальна чувствительна и пластична. Поэтому они являются самыми важными для субъекта группами, с которыми он больше всего считается и на чьи ожидания он больше всего ориентируется. Небольшой размер этих групп предопределяет особенно интенсивное и интимное взаимодействие «лицом к лицу».

Субъект участвует в таких взаимодействиях всем своим существом, а не только в рамках какой-нибудь одной специфической роли. Хорошо функционирующие первичные группы -это наилучшая школа таких ценностей и норм, как любовь, солидарность, дружба, доверие, верность, лояльность, готовность прийти на помощь, доброжелательность.

Литература

Mucha J. Cooley [Кули]. Warszawa: Wiedza Powszechna, 1992.

Mucha J. Cooley [Кули] // Encyklopedia Sociologii. T. I. Warszawa: Oficyna Naukowa, 1998. S. 99-101. Szacki J. Historia mysli socjologicznej. T. II. [История социологической мысли]. Warszawa: PWN, 1981. S. 578-632.

От простых взаимодействий до сети взаимодействий

До сих пор мы вели речь о взаимодействиях между двумя субъектами. Эту основную форму интеракции немецкий социолог XIX в. Георг Зиммель определял как «диаду». Но взаимодействия могут усложняться, включать больше партнеров. Зиммель задавался вопросом: что происходит, когда кто-нибудь еще присоединяется к диаде, когда вместо диады формируется триада? Это сразу же, по его мнению, существенно меняет характер процессов, протекающих в таком составе участников. Прежде всего, возникают качественно новые «социальные формы», невозможные там, где взаимодействие происходит в рамках только одной пары субъектов. В новых условиях становится возможной коалиция, которая объединяет двух партнеров против третьего: это может найти свое выражение в споре, дискуссии, конкуренции, борьбе. Возможной также становится стратегия «Разделяй и властвуй», то есть попытка поссорить партнеров и благодаря этому получить преимущества против каждого из них в отдельности. Возможно теперь и посредничество, при котором один из партнеров пытается разрешить конфликт, выступить в роли объективного судьи и помирить двух других партнеров. Возможно, наконец, и принятие коллективного решения с помощью голосования, выявления большинства.

Увеличивая число участников в общей ситуации взаимодействия, мы сталкиваемся с явлением, которое Джордж Мид определял как «совместное действие» (joint action), Ирвинг Гофман - как «сборище» (gathering), а сегодня мы часто используем для этого выражение «сеть взаимодействий» (interaction network). В семейном контексте примером такого явления может служить свадебное застолье, в профессиональном контексте - собрание сотрудников. В таких случаях мы имеем дело с определенным количеством присутствующих в одном и том же общем пространстве и в одно и то же время, которые оказываются во взаимодействии со многими партнерами, окружающими их с разных сторон и определяющими взаимодействия в разных направлениях, например происходит общение, разговор с соседями через стол, с соседями, сидящими слева, сидящими справа, обмен улыбками, жестами, адресованными все большему количеству участников. Сеть взаимодействий здесь необычайно подвижна, хаотична, импульсивна, спонтанна, подвержена непрерывным изменениям. Но, наблюдая за ней внимательно, мы можем выявить некото-

рые закономерности. Например, на свадьбе взаимодействия чаще всего адресованы молодоженам: к ним обращаются с тостами, им кричат «горько!» Мы заметим также, что чаще всего завязываются разговоры с ближайшими соседями, оказавшимися слева, справа или визави, и гораздо реже с теми, кто сидит в отдалении. Сами взаимодействия проходят довольно хаотично, люди говорят одновременно, перекрикивают и заглушают друг друга. Наблюдая за ходом собрания сотрудников, мы заметим, что обычно выделяется кто-то один, кто чаще всего инициирует взаимодействия и к кому чаще всего обращаются другие. Наверняка, это директор. Но участники собрания, в отличие от гостей на свадьбе, берут слово по очереди, а не говорят все сразу. Следовательно, сеть взаимодействий здесь менее хаотична, не столь изменчива. Однако в обоих случаях обнаруживается нечто общее - наличие в каждой из этих сетей определенных центров, вокруг которых сосредоточены взаимодействия. В первом примере таким центром являются молодожены, во втором - директор за столом президиума. Этому способствует специфическая локализация пространства, в котором находятся участники: молодожены сидят за свадебным столом, директор - за столом президиума, но общим здесь является то, что в обоих случаях они занимают заметные, видные со всех сторон, иногда центральные места, на которых сосредоточено внимание других участников, куда как бы стекаются различные взаимодействия.