Послание шестнадцатое

8.04.2005

И вот он настал, мой десятый класс - последний год моей школьной жизни. Здесь уже были серьезные думы об учебе в институте, и для меня - обязательно в Москве. Я еще не могла выбрать в какой институт пойти учится, но что пробовать поступать буду в Москве, в этом я не сомневалась. И моя поездка после шестого класса зародила эту мечту, и опыт девчонок постарше меня тоже манил. В Москве уже учились: Галя Шашкова (сестра моей лучшей подруги детства - Зоечки), Рита Афонина, Нина Красова и Сима Ларина. Всех их я знала, все они были часто у Шашковых, все были примером и в дружбе и в учебе. У них был союз ДВМ (Дружба, веселье, мечта), в союзе было 8 девушек. Тогда была мода на союзы. Об этом союзе знали даже в ОБЛОНО. Помню, как эти 8 девчонок ночевали на крыше сарая у Шашковых (почему-то этот сарай называли "калда"). Так для нас шестиклашек было заманчиво и романтично видеть восемь подушек на крыше сарая. Не страшно было в селе. Ведь это зрелище и с улицы видно. А вот выбрать институт было трудно. Наглядно ведь мы были знакомы только с профессией врача и учителя. Но впереди еще последний год учебы. Я в этот год училась очень серьезно. Это заметил даже Николай Гордеевич Пурлушкин - наш математик. Он маме сказал: "Целищева прямо прет". И все же я не могла определиться даже с предметами. Я очень любила физику и математику, а еще и литературу. Про технический ВУЗ я почти ничего не знала, работу инженера тоже не представляла. Получалось, что нужно идти в педагогический. А на какой факультет? Зоя сразу определилась на филфак, а мне куда? Как-то с папой вечерком мы пололи картошку в Моховом и разговаривали. Это видно было в лето перед десятым классом. Он мне вообще не посоветовал идти в педагогический. Он сказал: "Ты сможешь обладать знанием материала, но очень скоро износишься при твоей впечатлительности и такой подвижной нервной системе. Педагогический не для тебя, там нужно не только знания давать, но и класс держать. Дисциплину устанавливать". Я это очень хорошо запомнила. А тогда я грызла "гранит науки" и думала, да справочники для поступающих изучала.

И вот он закончился наш десятый класс. Восемнадцатилетия своего тоже не помню. А вот экзамены на аттестат зрелости помню. Я ведь шла на серебряную медаль, хотя учителя очень тянули Аду Осипову, и сорвалась на последнем предмете. Серебряную тогда давали: либо одна четверка, если по русскому языку, либо две четверки, но по русскому языку - 5. Я по сочинению получила 4. Экзаменов было 11, я уже получила 9 пятерок. Остался последний, десятый - химия. Я выдохлась. Я уже повторила 30 билетов, и уже нужно было бежать в школу (в день экзамена я еще повторяла), а вот 31 билет не просмотрела. Захожу, беру билет: 31-й. Допустила какую-то нечеткость и «4». Вечером (я уж в постели была) папа пришел с работы поздно и прямо с порога ко мне: "Ну как?" - четыре - "Э". Это "Э" - у меня на всю жизнь осталось. Не дотянула. Медаль у нас тогда никто не получил.

И еще немножко о грустном. Так вышло, что перед экзаменами и за время моих выпускных экзаменов у меня случилось три приступа аппендицита. Мама приводила врача Веретенкова Владимира Ивановича. Он наблюдал, приступ кончался, и он разрешал дальше сдавать экзамены. Я сдавала, а он говорил, что уж если случится приступ, то в Москве и прооперируют. Так и вышло. Прооперировали меня летом 1952 года перед вступительными экзаменами примерно за месяц. Но я об этом напишу позже, когда перейду к своим студенческим годам.

Грустное всегда перемежается со смешным. Хочу рассказать, как феноменально мы шпаргалили на выпускных экзаменах. Мальчишки перед экзаменами сходили в лес и приготовили три удилища с расщепленными концами. Таким удилищем можно было подать шпаргалку или решение задачки чуть не с последней парты к первой. Класс был приготовлен следующим образом. В центре класса - две черные доски, одна висячая, другая на ножках. Длинный стол с экзаменационной комиссией стоял у окна боком к классу. Первые шесть парт выдвигались вперед. Затем после метрового прогала стояли три ряда парт как обычно, и за ними сидели все ученики. На первых партах готовились экзаменующиеся, а за последними сидел весь класс и слушал. И вот если нужна помощь, экзаменующийся маленькую свернутую бумажку вставлял в расщелину удилища, и вопрос шел в конец класса к нам. Вопрос решался, ответ вставлялся в ту же расщелину и подавался терпящему крушение. Так отлично и отлажено прошли девять экзаменов. После экзаменов мальчишки уносили эти удилища домой. А утром следующего экзамена снова приготавливался класс (столы, цветы, раздвижка парт, и удилища клались на место). Удилища лежали на полу, прижатые к партам, по одному на ряд. И вдруг, приходим на последний экзамен, заходим в класс и о, ужас! Все три удилища стоят в правом углу перед классом. Кто из учителей, зайдя в приготовленный класс, их заметил и все разгадал??? Но мы остались без оружия. Как прошел у всех экзамен, кроме себя, которая получила «4», я не помню. Но в конце экзамена был такой курьез. Потребовалась помощь кому-то в боковом ряду у окна. В продолжение ряда стоял стол с комиссией. Учителя к ряду сидели ухом. А помощь нужна. И вот Галя Лишова, красивая и стройная девушка, решилась ползти под партами. Она нырнула вниз и поползла. Была в симпатичном синеньком платье в цветочек. Так как была высокой, то растянулась сразу под тремя партами. В этот момент из-за стола встала учительница по биологии Елизавета Александровна Ильина - заслуженная учительница РСФСР и пошла в прогал между этим боковым и центральным рядами. Может, у нее ноги затекли, и она решила размяться, она ведь старенькая уж была. Вот прошла полряда и видит Галю, растянувшуюся под тремя партами. Она, не повернув головы, и почти шепотом говорит: "Боже мой, Лишова, что с Вами?". А сама, не останавливаясь, проходит в конец класса к окну, где стоят горшки с цветами. Торцевая сторона класса тоже с окнами. И вот она стоит, делает вид, что рыхлит земельку в горшочках, а сама хохочет бесшумно, и плечи трясутся. А Галя вылезла и сидит вся красная. Уж бросила она эту шпаргалку или нет, я теперь не помню, но случай запомнился.

А потом был выпускной бал. Цветы полевые для украшения зала мы ездили рвать к папе на подсобное хозяйство в Моховое. Держали их в ведрах и кадушке. Картины вышитые, чтоб украсить класс, брали у тети Шуры Купаевой. И вот он - вечер. Аттестат, как путевка в жизнь - в руках. Далее - танцы и встреча рассвета всем классом за рекой Самаркой. С нами ходил встречать этот последний школьный рассвет и Василий Алексеевич Зайцев. Он был тогда завучем школы. На улице шел 1952 год. И этот Василий Алексеевич через 49 лет после того дня летом 2001 года организовал в Борском Доме культуры встречу выпускников школы всего двадцатого века.

Удивительно. Жизнь и история идут рядом, вместе.

Я, оглядываясь назад, думаю, ищу, что сформировало меня, как человека? Кто были (кроме наук, книг…) кумирами моего детства? И вдруг я вспомнила дорогие мне строчки из "Охранной грамоты" Пастернака.

"Всем нам являлась традиция, всем обещала лицо, всем по-разному свое обещание сдержала. Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить... Отчего же большинство ушло в облике сносной и только терпимой общности? Оно лицу предпочло безличье, испугавшись жертв, которых традиция требует от детства. Любить самоотверженно и беззаветно, с силой, равной квадрату дистанции - дело наших сердец, пока мы дети".

Для меня такими кумирами детства, такой традицией были: в первую очередь отец, его глубокое внимание к людям, к жизни, мир его интересов, его каждодневный подвиг, его ум.

Второй необыкновенной личностью был Виктор Николаевич Зацепин - учитель физики. Не только его знания, умение интересно вести уроки (он ведь говорил нам, что как только человечество преодолеет земное тяготение и сумеет развить скорость больше 11 км. в секунду, то оно полетит в космос), но и его глубочайшая интеллигентность. Он для нас был интеллигентом дореволюционного времени.

И третьим ярчайшим человеком моего детства был, безусловно, Дмитрий Дмитриевич Зуев. Образованный, энергичный, зажигательный и очень по-моему добрый человек. Наблюдала его со стороны, а разговаривала всего один раз.

Любовь же к поэзии у меня от Любови Ильиничны Малаевой. При всех ее иногда чудачествах, литературу и особенно поэзию она любила по-настоящему, и этот огонек я в ней чтила всегда.

До свиданья школа! Ваша мама.

20.04.2005

PS. Получила в подарок от Галинки к дню моего рождения (а он у меня через неделю) книгу В. А. Зайцева "История Борской средней школы №1 в лицах". Замечательный человек - Василий Алексеевич. Он подарил нам наше время, причем каждому свое. У меня на столе лежат фотографии моих молодых односельчан – учеников и учителей нашей школы. Сколько хороших и ярких воспоминаний всколыхнула книга. Полкниги - знакомые лица, да, виденные молодыми глазами. Когда дошла до фотографии Миши Антимонова - расплакалась. Это был молодой человек, участник войны, брат Любы Антимоновой, одноклассницы Гали Шашковой. Судьба его сложилась горько. Он во время войны где-то под Ленинградом сутки простоял в болотах. Простудился, конечно, и впоследствии заболел туберкулезом. После войны еще был офицером Советской армии, а потом был комиссован и находился на инвалидности в Борском. В это время я его и узнала. Он очень трогательно и нежно ко мне относился. Был он на 9 лет старше меня, и его отношение ко мне было не ухаживанием, а поклоном старшего юности. Иногда приглашал потанцевать на танцах и раза два провожал с них. Он впервые рассказал мне о Есенине (Есенин ведь был запрещен тогда) и подарил мне томик его стихов. Я и сейчас его берегу. Был остроумным веселым человеком. А когда я уехала поступать в Москву, спросил у мамы мой адрес и прислал такое хорошее, теплое напутственное письмо. Приятно мне было получить такую дружескую поддержку от старшего. Женился он на Жене Рябовой – библиотекаре нашей детской библиотеки. Она тоже в книге есть. Родилась у них дочка. А через несколько лет, возвращаясь с курорта, простудился в вагоне, начался рецидив и в 1954 году умер в возрасте 31 года. Такие воспоминания навеяла книга. Хорошая память у меня об этом человеке. Эта страничка тоже моя память о школьных годах.

Целую, ваша мама.