Глава I свобода как экономическое начало

Б.Н. Чичерин Собственность и государство Часть II Промышленность

СОДЕРЖАНИЕ

Глава I. Свобода как экономическое начало

Глава II. Экономическое общество

Глава III. Экономические законы

Глава IV. Деятели производства

Природа

Труд

Капитал

Направляющая воля

Глава V. Капитализм и социализм

Глава VI. Поземельная собственность

Глава VII. Законы мены

Глава VIII. Конкуренция

Глава IX. Доход

Поземельная рента

Процент с капитала

Заработная плата

Прибыль предприятия

Глава X. Распределение богатства

Глава XI. Рабочий вопрос

Глава I СВОБОДА КАК ЭКОНОМИЧЕСКОЕ НАЧАЛО

В предыдущей книге мы рассматривали свободу как источник права и вывели проистекающие из нее юридические отношения. Но свобода есть вместе с тем и экономическое начало, она составляет источник промышленной деятельности. Отсюда рождается новый мир, мир экономических отношений, управляемых экономическими законами.

Промышленная, или хозяйственная, деятельность имеет целью удовлетворение материальных потребностей человека. Эти потребности могут быть двоякого рода: личные и общественные. Если лицо имеет свои физические нужды, то и общество как целое имеет свои материальные нужды. Защита, суд, администрация требуют материальных средств, которые могут быть удовлетворены только промышленного деятельностью.

Кто же судья всех этих потребностей? Очевидно, что судьей общественных потребностей может быть только общество или представляющая его власть, судьею же личных потребностей является само лицо как свободное существо. Потребности раба определяются господином, свободный человек сам определяет свои нужды и сам заботится об их удовлетворении. А так как далеко значительнейшая часть промышленной деятельности имеет задачею удовлетворение потребностей отдельных лиц, так как самые общественные потребности в значительной степени служат только средствами для удовлетворения личных потребностей, то ясно, что свободная воля лица является важнейшим определяющим началом всего экономического производства. Им установляется требование, удовлетворение которого составляет цель промышленной деятельности. Общественное начало служит здесь только восполнением.

Еще большее значение имеет личная воля в добывании средств для удовлетворения материальных потребностей. Эти средства извлекаются из окружающей природы. Но они не даются даром. Надобно покорить природу, приспособить ее богатства к человеческим нуждам, а для этого необходим труд. Обращенный на покорение природы труд составляет главный источник промышленного производства. Но труд есть чисто личное дело. Трудится не общество как целое, трудятся отдельные лица, и только из труда отдельных лиц общество может почерпать средства для удовлетворения своих собственных потребностей.

Хозяйственный труд может быть двоякий: свободный и крепостной. Мы уже видели историческое значение рабства. Оно обнаруживается в экономической области, так же как и в юридической. На низших ступенях экономического быта крепостной труд может быть выгоднее свободного. Это признается ныне всеми значительными экономистами. Человека, не прошедшего через школу высшей гражданственности, не привыкшего к постоянному труду и не понимающего своих настоящих выгод, надобно принудить к работе, для того чтобы извлечь из нее надлежащую пользу. Дикие, будучи предоставлены себе, мало работают и еще менее сберегают. Но крепостной труд производителен только до известной степени. Никогда принуждение не может заменить той внутренней энергии, которая проистекает из свободной самодеятельности. Свобода одна совместна с высшим существом человека, а потому одна в состоянии раскрыть все лежащие в нем силы. Раб работает лениво и без участия к своему делу. Между его человеческою природою и принудительною работою существует неустранимое противоречие, которое мешает успешности производства. Поэтому свобода составляет высшую норму и цель промышленного развития, так же как она составляет высшую норму и цель юридического порядка. Это едва ли подлежит спору.

Между тем в свободе кроется начало всякого индивидуализма. Как скоро мы признаем свободный труд нормальным источником промышленной деятельности, так вместе с тем мы признаем, что промышленность есть такая область, в которой по самому существу дела должен господствовать индивидуализм. Следовательно, те, которые восстают против индивидуалистического начала в экономическом мире, логически должны требовать уничтожения свободного труда. Это и делают последовательные социалисты. Те, которые, ополчаясь против индивидуализма, стоят вместе с тем за свободу труда, сами не понимают, что говорят, и обличают только внутреннее противоречие своих воззрений. Таковы новейшие социалисты кафедры.

Наконец, если свобода составляет исходную точку и движущую пружину всей экономической деятельности, то от нее же зависит и употребление плодов этой деятельности. Присвоение приобретенного тому, кто приобретал, есть столько же экономическое, сколько и юридическое начало. Право признает и охраняет его с формальной стороны, во имя справедливости, экономическая наука поддерживает его в видах достижения наилучших результатов деятельности: она провозглашает, что только при этом начале свободный труд может быть производителен. Вне этого остается одно рабство. Следовательно, с экономической, так же как и с юридической, точки зрения свобода и собственность неразрывно связаны друг с другом. Собственность же состоит в возможности свободно распоряжаться своим имуществом. Какое употребление человек сделает из того, что им приобретено, в этом он один судья и никто другой. Общество может только требовать от него известной доли доходов на общественные потребности, в остальном он полный хозяин. Как свободное существо, он один судья употребления своих средств, так же как он один судья употребления своих сил. Он может обратить их на свою или на чужую пользу; он может их потребить или сберечь для нового производства: во всем этом \ решение принадлежит ему одному. И этим только достигается самая цель производства - удовлетворение потребностей. Если свободный человек сам судья своих потребностей, то он точно так же сам судья своего удовлетворения. Никто другой за него этого решить не может. Отсюда общепризнанное правило, что каждый сам лучший судья своих интересов.

Таким образом, свобода составляет начало, середину и конец всей промышленной деятельности человека. Индивидуализм господствует здесь во всех сферах и на всех ступенях производства и потребления. И это вытекает не из временной только потребности, не из господствующей в известную эпоху односторонней точки зрения, а из самой природы вещей, из свободной человеческой деятельности, обращенной на покорение внешней природы целям человека. Люди могут сколько угодно соединять свои силы; пока они остаются свободными существами, следовательно, хозяевами своих сил и средств, это соединение может быть только делом свободного соглашения. Принуждение в области экономической деятельности совместно лишь с рабством.

Свобода составляет однако же только формальное начало человеческой деятельности; надобно определить ее содержание. Право довольствуется формальным охранением свободы, ибо оно само имеет формальный характер. Промышленность же дает содержание деятельности; а потому здесь необходимо знать: какие цели ставит себе человек и какими побуждениями он руководится?

В экономической области побуждениями к деятельности могут быть: 1) принуждение - начало несвободного труда; 2) личный интерес, или промышленная выгода; 3) нравственное начало - любовь; 4) общественное начало - стремление к общей пользе.

Если мы взглянем на то, что происходит в действительности, то мы увидим, что побуждением к промышленной деятельности всегда были и есть только два первые начала: принуждение составляет источник несвободного труда, личный интерес - источник труда свободного. Остальные два начала являются случайно и не играют существенной роли в экономической жизни человечества. Это относится не к современному только состоянию обществ, в которых, как уверяют, господствует односторонний индивидуализм, но и ко всему прошедшему. Даже при крепостном труде господствующим началом является личный интерес рабовладельцев, которому насильственно служат рабы. Отличие современного порядка от всех предшествующих исторических ступеней заключается единственно в том, что принудительный труд совершенно отменен, и остается один труд свободный. Вследствие этого личный интерес сделался исключительно владычествующим началом промышленного быта.

Таковы факты, раскрываемые опытом. Если мы, руководствуясь опытною методою, будем видеть в явлениях выражение естественных законов человеческой жизни, то мы должны будем сказать, что по свойствам человеческой природы личный интерес составляет основное начало всей промышленной деятельности. Напрасно против этого восставать или об этом жалеть; это - мировой факт, который можно устранять только изменивши самую природу человека, и заменивши иными побуждениями те, которыми он руководствовался от самого начала своего существования и до наших дней.

Между тем именно к этому стремятся социалисты. Отвергая мировой опыт, они противополагают тому, что есть, то, что должно быть; они хотят переделать человека на новый лад и указывают ему в будущем совершенно иные побуждения, нежели те, которыми он руководствуется в действительности. Не личный интерес, а нравственное и общественное начала должны, по их уверению, служить источником промышленной деятельности.

Возможно ли подобное превращение? И имеет ли такое требование какое-нибудь основание? Если, не довольствуясь исследованием фактов, мы станем изыскивать причины явлений, не увлекаясь односторонними взглядами, а стараясь сохранить беспристрастную точку зрения, мы легко убедимся, что то, в чем удостоверяет нас мировой опыт, не есть нечто случайное и преходящее, а вытекает из самой природы вещей. Каждая отрасль человеческой деятельности имеет свое начало, которое составляет в ней движущую силу, или жизненный элемент: в религии стремление к единению с Божеством, в науке любовь к истине, в искусстве чувство красоты, в политической жизни желание общего блага, наконец в промышленной области стремление к хозяйственной выгоде. Вся цель человека, прилагающего свой труд к покорению природы, состоит в том, чтобы произвести в материальной области более, нежели он тратит, и употребить этот избыток на удовлетворение человеческих потребностей. Это и есть материальная выгода, составляющая цель всякой промышленной деятельности, следовательно, интерес действующего лица. А так как произведенное человеком принадлежит ему и никому другому, и эта деятельность необходима для поддержания собственной его жизни и для улучшения его быта, то по самому существу дела этот интерес есть, прежде всего, интерес личный. Затем человек волен приобретенным распоряжаться как ему угодно, жертвовать своим достоянием на пользу ближних, раздавать свое имение нищим: все это не только не исключается промышленного деятельностью, но все это возможно единственно под условием промышленной деятельности, поставляющей себе целью материальную выгоду. Для того чтобы раздавать свое имущество, надобно его предварительно приобрести; приобретает же не тот, кто ставит себе задачею не получать никакой выгоды, а именно тот, кто имеет в виду получить выгоду. В противном случае, он не приобретет, а разорится, и ему нечего будет раздавать. Промышленная деятельность дает средства для благотворительности, но она сама не есть благотворительность. Если в последней человек побуждается бескорыстною любовью к ближнему, то в первой он побуждается стремлением к материальной выгоде, без которой невозможно никакое промышленное производство. Наивыгоднейшее приложение своего труда и своих средств - таково коренное начало, управляющее всею областью экономических отношений. Против этого говорят, что такое воззрение не что иное как освящение грубейшего эгоизма и отрицание в человеке всяких нравственных побуждений. Эти возгласы до сих пор повторяются и социалистами-утопистами и социалистами кафедры. Но едва ли в них можно найти что-либо, кроме риторики. Когда политическую экономию обвиняют в эгоизме, то хотят ненавистным словом прикрыть скудость понятий.

В действительности эгоизм и личный интерес вовсе не тождественны. Эгоизм есть извращение личного интереса; это - личный интерес, отрицающий всякие нравственные побуждения в человеке и не признающий ничего, кроме самого себя. Между тем личный интерес сам по себе, и особенно в той форме, в которой он является в правильной промышленной деятельности, вовсе не исключает нравственных побуждений; напротив, он допускает их вполне.

Стремление к промышленной выгоде, составляющее основное начало промышленной деятельности, имеет свой корень в неизгладимых потребностях человеческой природы. Для того чтобы жить, человек нуждается в материальных благах, а эти блага надобно приобрести. Как существо, живущее не одним настоящим днем, он приобретает и для будущего. Наконец, как развивающееся существо, он имеет вечно присущее ему стремление к улучшению своего материального состояния. Такое стремление не только не противоречит нравственным требованиям, а составляет одну из существенных и необходимых задач человеческой жизни. Если бы человек был создан чисто духовным существом, то вся эта сторона его природы несомненно бы отпадала. Но в нем соединяется двоякий элемент: телесный и духовный. Человек поставлен в материальной среде, и земное его призвание состоит в том, чтобы подчинить себе физическую природу. Улучшение материального быта составляет необходимое условие самого духовного развития. Человек, гнетомый нуждою, принужденный посвятить всю свою жизнь материальному труду и удовлетворению физических потребностей, не имеет ни возможности, ни досуга развиваться умственно. Только в обществах, где есть материальное обеспечение, является высшая духовная жизнь. История доказывает это неопровержимым образом.

Самая деятельность, посредством которой в свободном обществе приобретается материальное благосостояние, носит на себе нравственный характер. Труд есть не только экономическое, но и нравственное начало. Признание высокого его нравственного значения знаменует тот громадный шаг, который сделала промышленность нового времени в сравнении с древностью. Источники капитала, предусмотрительность и сбережение, суть тоже нравственные качества. Ими держится порядок материальной жизни, который составляет одно из условий порядка нравственного. Преследуя свои личные интересы, человек, без сомнения, может перейти положенную законом границу: он может нарушить как чужое право, так и нравственные требования. Мы не раз уже имели случай заметить, что таково свойство всякой свободы: свобода добра есть вместе и свобода зла. Но это извращение законного стремления к хозяйственной выгоде в преступный эгоизм, неизбежное при свободной деятельности, вовсе не составляет коренного начала промышленного развития. Напротив, ничто так не содействует успехам промышленности, как уважение к праву и соблюдение нравственных требований; и чем выше промышленное развитие, тем эти условия становятся необходимее. О праве никто и не спорит. Но то же самое относится и к нравственным требованиям: только при честности в сделках и при соблюдении обоюдной выгоды возможны прочные торговые связи, возможен и кредит.

Наконец, поставляя себе целью хозяйственную выгоду, человек действует не для одного себя. Личная жизнь тесно связана с жизнью семьи. Улучшая свой материальный быт, человек заботится и о благосостоянии семейства, он хочет обеспечить своих детей, и это составляет одно из высших нравственных побуждений человеческой деятельности. Не лишенный нравственного чувства человек уделяет и другим часть своего избытка. Приобретая, он благотворит. Таким образом, преследование личного интереса служит вместе с тем источником нравственной деятельности, но деятельности свободной, а не принудительной, ибо всякая нравственная деятельность основана на свободе и имеет необходимым условием свободу: иначе она перестает быть нравственною.

Из всего этого ясно, что коренное начало промышленной деятельности, стремление к материальной выгоде, или личный интерес, в существе своем не противоречит нравственным требованиям, а напротив, совершенно с ними совместно. Но отсюда не следует, чтобы нравственная и экономическая точка зрения совпадали. Так как они принадлежат к различным сферам, то они могут и расходиться. Известная деятельность может быть в высшей степени нравственной и вовсе не выгодной в промышленном отношении, и наоборот, выгодная деятельность может не соответствовать требованиям нравственности. Имеет ли в виду купец исключительно свое личное обогащение или обеспечение своей семьи, сберегает ли человек из благоразумной предусмотрительности или из алчности к деньгам, нравственный характер его деятельности будет совершенно разный, но экономический результат будет один и тот же. И это последнее составляет единственное, что подлежит рассмотрению экономической науки; до внутренних побуждений человека ей нет дела. Нравственность входит в область ее исследования лишь настолько, насколько она действует на экономический быт. Так например, если бы какой-либо законодатель вздумал отменить наследство, то этим, без сомнения, уничтожилось бы одно из важнейших нравственных побуждений человеческой деятельности; но для экономической науки это побуждение имеет значение не как нравственное, а как экономическое: она должна сказать, что через это исчезла бы одна из важнейших пружин промышленного производства. Точно так же она скажет, что безрассудная благотворительность, хотя и проистекающая из чистых побуждений, вредно действует на экономический быт, ибо она развивает нищенство и устраняет необходимость труда и предусмотрительности. Нравственные требования, без сомнения, представляют собою высшее начало, ибо нравственный закон составляет верховное руководящее правило человеческой совести; но этот закон не заменяет собою всех других начал человеческой жизни: он полагает им только границы. Экономический быт, так же как наука и искусство, составляет самостоятельную область человеческой деятельности. Он имеет свои собственные, присущие ему законы и требования, из которых возникает целый мир своеобразных отношений, коренящихся в самых основах человеческой природы и имеющих вполне законное право на существование.

Поэтому не может быть речи о замене экономических побуждений нравственными в области материального производства. Бескорыстная любовь к ближнему столь же мало может заступить место стремления к хозяйственной выгоде, как она может заменить в искусстве творческую силу и чувство красоты. Художественное произведение, вытекшее не из свободной творческой фантазии, а из самых почтенных нравственных целей, будет невыносимо скучно и лишено всякого художественного значения. Точно так же и промышленное предприятие, основанное не на расчете, а на любви, будет разорительно. Высшая задача человеческой жизни состоит не в замене одних начал другими, а в их соглашении, в той гармонии всех жизненных элементов, которая составляет верховный идеал человеческого развития. Это соглашение достигается тем, что в общем порядке человеческой жизни каждый элемент получает принадлежащее ему место, как самобытный источник жизненных отношений, и действует, не преступая своих границ, не нарушая высших требований, но и не лишаясь своей самостоятельности. Судьей же той меры, которая полагается каждому, при свободной деятельности, может быть только само свободное лицо. В особенности, где дело идет о нравственных побуждениях, решение принадлежит исключительно личной совести, ибо нравственность существует только под условием свободы. Поэтому людей, действующих в промышленном мире и поставляющих себе целью хозяйственную выгоду, можно только убеждать, чтобы они в своей деятельности сообразовались с нравственными требованиями. Такое убеждение составляет дело практических моралистов и в особенности религиозных проповедников, ибо только с помощью религии нравственное убеждение может действовать на массы. Экономическая же наука не может принять на себя такой задачи, не потерявши своего научного характера. Экономическая наука, которая захотела бы действовать на совесть, превратилась бы в невыносимую нравственную проповедь.

Если же, не довольствуясь убеждением, мы вздумали бы самый экономический быт перестроить на началах любви, то мы не только извратили бы господствующие в ней промышленные начала, но произвели бы насилие над человеческою совестью. Это именно и делает коммунизм. Он хочет весь экономический строй общества основать на начале братства. Тут любовь перестает быть свободным влечением сердца; она становится принудительным началом. Все обязаны быть братьями, ибо все, по закону общежития, признается общим всем. Большей тирании невозможно себе представить, а вместе с тем невозможно представить более коренного извращения как нравственных, так и экономических законов. Принудительная нравственность есть безнравственность; она подавляет то самое начало, которое она хочет поддержать. Приложенная же к экономической деятельности, она ведет не к обогащению, а к разорению. Поэтому коммунизм, как начало экономического быта, никогда не мог и не может осуществиться. Он остается мечтою утопистов.

Тот же характер носит на себе всякое требование принудительного введения нравственных начал в экономические отношения. Это не что иное как менее последовательный коммунизм. Государство, путем права, ограждает свободу лиц; но заставить их в преследовании своих промышленных выгод руководствоваться теми или другими целями оно не может иначе, как посягая на свободу и насилуя совесть. Тут позволительно действовать единственно убеждением. Свобода и в этом отношении остается верховным руководящим началом экономической деятельности.

Между тем именно это стремление подчинить нравственным началам экономическую область составляет характеристическую черту новейшей экономической школы в Германии. Эта школа, которая подает руку социализму, именует себя реалистическою, но здесь, как и во многих других случаях, реализм, как lucus а поп lucendo, означает только противоречие всему существующему.

Не решаясь, подобно коммунистам, совершенно отвергать мировой опыт, который указывает на личный интерес, как на главную движущую пружину экономической деятельности, приверженцы этой школы пытаются однако изменить существующий порядок введением в него нравственных требований. Но так как эти требования не подкрепляются исследованиям существа нравственных начал и отношения их к другим жизненным элементам, а основаны лишь на смутных представлениях, то отсюда вытекает эклектическая система, в которой мы тщетно стали бы искать каких-либо точных определений.

Таковым именно представляется учение Адольфа Вагнера. Излагая основания экономической науки, он признает, совершенно согласно с связанным выше, что человек, в своих отношениях к внешней природе, является существом нуждающимся, вследствие чего в нем рождается стремление к удовлетворению. Последнее представляется, в отношении к необходимым средствам жизни, как стремление к самосохранению, а в отношении к излишку как личный интерес. "Это стремление, - продолжает Вагнер, - прирождено человеку, и в обоих своих видах нравственно оправдывается; поэтому оно может быть названо корыстолюбием, или эгоизмом, не как таковое, а только в своем извращении, когда оно приписывает себе значение, не обращая внимания на пределы, положенные ему совестью или нравственным законом и правом". Во всякой деятельности, обращенной на удовлетворение потребностей человека, руководит и должно руководить начало экономическое или хозяйственное, то есть стремление предпринимать лишь такую работу, при которой, по его суждению, приятность удовлетворения перевешивает неприятность работы, а также и дальнейшее стремление получить наибольшую сумму удовлетворений за возможно меньшие усилия и жертвы. Хозяйством, говорит Вагнер, мы называем систематическую деятельность, руководимую этим началом, хозяйственною природою человека - ту, которая определяется существом потребностей и их удовлетворения, значением труда и оценкою всех этих моментов на основании экономического принципа, наконец наукою хозяйства, или экономикою, - ту науку, которая излагает учение о хозяйстве в вышеприведенном смысле*.

______________________

* Lehrbuch der politischen Oekonomie... Grundlegung. § 1, 3, 4.

______________________

Точно так же и другой корифей новейшей нравственно-экономической школы, Шмоллер, давая личному интересу название эгоизма, говорит: "что эгоизм должен быть принят в соображение; что он не может быть подавлен и не должен быть совершенно подавлен; что он в известных границах составляет правомерное и необходимое топливо, поддерживающее машину в движении, это разумеется само собою, об этом понимающему дело не нужно и говорить". Тут Шмоллер сравнивает эгоизм с паром в паровой машине, причем однако он тут же сравнивает его и с железом, из которого сделана та же самая машина*. Вообще, подобия служат весьма хорошим средством для избежания точности научных понятий.

______________________

* Schmoller G. Ueber einige Grundfragen des Rechts und der Volkswirthschaft. S. 37, 38.

______________________

Но признавая личную выгоду коренным началом или движущею силою промышленной деятельности, приверженцы нравственной школы утверждают, что в действительности это начало не всегда и не везде действует одинаково, а видоизменяется нравственными и юридическими требованиями. "В моих глазах, - говорит Шмоллер, - учение об эгоизме, или об интересе, как о психологически постоянной и равномерной исходной точке всех хозяйственных действий, не что иное как неосновательное и поверхностное воззрение... Конкретный, решающий вопрос состоит в том, как в известное время и в известных кругах это стремление видоизменяется культурною работою тысячелетий, как и в какой мере оно прониклось и пропиталось нравственными и юридическими представлениями"*. "Субъект частного хозяйства, - говорит с своей стороны Адольф Вагнер, - обыкновенно единичное лицо, даже в своих хозяйственных отношениях не легко определяется каким-нибудь одним влечением, например хозяйственным личным интересом; и тут другие силы совместно определяют его волю и его действия. Именно это, а не безусловное определение единым влечением, вытекает из существа человека. Эти другие, содействующие силы могут быть характеризованы как нравственно хорошие или дурные, смотря по тому, дают ли они человеческой воле выгодное или невыгодное отклонение от направления, указанного хозяйственным личным интересом субъекта". К нравственно хорошим силам Вагнер относит любовь и чувство долга, которые составляют движущую пружину благотворительности; хотя они заключают в себе опасность нехозяйственности, однако из этого вытекает только требование разумного их направления. К дурным же относится эгоистическое извращение хозяйственного интереса. Существование этих сил, продолжает Вагнер, есть несомненный факт; а потому "принятие во внимание нравственных сил, фактически видоизменяющих личный интерес, наукою народного хозяйства не ведет к смешению этики и экономики, а включает только хозяйственные действия в порядок нравственных действий, за которые существует личная ответственность" (Grundlegung, § 132, 133).

______________________

* Ibid. S. 37.

______________________

Несмотря на это уверение, мы не можем не сказать, что тут господствует значительная путаница понятий. Что личный интерес не всегда действует как однородная и равномерная сила, в этом никто никогда не сомневался. Всякий экономист, к какой бы школе он ни принадлежал, знает, что есть люди, понимающие свой интерес и не понимающие, расчетливые и не расчетливые, увлекающиеся и благоразумные, обогащающиеся и разоряющиеся. Никто не сомневается и в существовании нравственных влияний. Сам Адольф Вагнер говорит, что "защитники системы свободного соперничества не могут не признать и только в виде исключения не признают значения и правомерности этих сил" (§ 133). Поэтому совершенно напрасно приписывать им мнение, будто личный интерес действует как естественная сила, не подчиняющаяся нравственным влияниям и избавляющая человека от всякой ответственности. Экономисты, в противоположность социалистам, стоят именно за свободу, а где есть свобода, там есть и ответственность. Рошер прямо даже это высказывает*. Свобода имеет свои законные границы, юридические и нравственные, которые человек может преступать, но которые, тем не менее, вечно остаются высшею нормою его деятельности. Вопрос состоит вовсе не в том: должен ли человек в своей хозяйственной деятельности соображаться с нравственными законами или нет? На это не может быть двух ответов. Если человек нарушает юридический закон, он подлежит наказанию; если, держась в пределах юридического закона, он преступает нравственный закон, он не подлежит наказанию, но он подлежит осуждению. Экономисты и социалисты на этот счет согласны. Вопрос заключается не в границах, а в содержании деятельности, в тех побуждениях, которыми руководится человек, и в том, кто является судьею этих побуждений?

______________________

* Lehrbucli der politischen Oekonomie... Grundlegung. § 13.

______________________

Каким побуждением определяется свободная деятельность человека в промышленной области, личным интересом или чувством долга, стремлением к хозяйственной выгоде или бескорыстною любовью к людям? Когда он пашет землю, заводит фабрики, торгует, посылает корабли свои в отдаленные страны, когда он дает и получает кредит, имеет ли он целью получить прибыль, или облагодетельствовать своих ближних? Всякая торговая сделка служит на это ответом. Во всякой сделке взвешиваются обоюдные выгоды, и на этом основании производится мена. Нравственные же требования полагают только границы действия личного интереса: каждая из договаривающихся сторон имеет право искать своей выгоды, но не обманывая другой и не употребляя осужденных нравственностью средств, причем судьею, как своих выгод, так и своих нравственных побуждений, остается отдельное лицо. Сами социалисты кафедры, как мы видели, когда они излагают общие основания хозяйственной деятельности, признают личный интерес движущею ее пружиною; но в приложении все у них смешивается, и мы, к удивлению, находим у Вагнера систему благотворительности, поставленную наряду с частною промышленностью, как будто это две отрасли, которые можно сопоставить, как истекающие из одного общего начала, или как два вида одного и того же рода. Между тем, если мы возьмем приведенное выше определение хозяйства, которое дается самим Вагнером, то мы увидим, что благотворительность вовсе под него не подходит. Благотворительность не руководится экономическим принципом; она не рассчитывает, насколько приобретенное лицом богатство превосходит приложенный к нему труд. В отличие от промышленной деятельности благотворительность ничего не производит и не приобретает, а приобретенное иным путем употребляет на чужую пользу, руководствуясь не хозяйственным расчетом, а бескорыстною любовью к ближнему. Благотворительность и хозяйственная деятельность в своих основаниях противоположны друг другу; а потому поставление их рядом как двух видов одного рода, составляет чудовищное посягательство на логику.

Такое же смешение понятий мы встречаем и у Шмоллера. У него личный интерес представляется в виде естественной силы, которая получает окраску, форму и направление от нравственных деятелей. Под именем нравственных деятелей он разумеет все, что дает известную правильность человеческим действиям. "Без твердых нравов, - говорит он, - нет рынка, нет мены, нет денежного оборота, нет разделения труда, нет каст, нет рабов, нет государственного быта"*. Как будто рынок, мена, денежный оборот и разделение труда не суть произведения того же самого личного интереса, побуждающего человека к промышленной деятельности! Не говорим о кастах, рабах и государственном быте, которые приведены тут единственно для затемнения дела. Личный интерес можно, пожалуй, сравнивать с паром, движущим машину, но не надобно забывать, что этот пар есть внутреннее свойство свободного лица, которое само дает своей деятельности окраску и форму, и направление. Преследуя свой личный интерес, человек, без сомнения, должен соображаться с требованиями окружающего его мира как физического, так и нравственного. Действуя на природу, он должен подчиняться ее законам; приходя в соприкосновение с свободою других лиц, он встречает преграды, полагаемые юридическим порядком, который он не может преступить, не подвергаясь наказанию; наконец, в своей совести он находит нравственный закон, который он не может нарушать, не посягая на свое человеческое достоинство. Но именно в последнем случае единственным судьею является его личная совесть, от которой зависит, соблюдать закон или нет. Поэтому всякое приложение нравственных начал к экономической области должно обращаться исключительно к личной совести. Кроме нравственной проповеди, из этого ровно ничего нельзя вывести.

______________________

* Schmoller С. Указ. соч. S. 33, 34.

______________________

Иное дело, если бы нравственный закон сделался принудительным; в таком случае он мог бы стать определяющим началом экономических отношений. Это и есть, как мы видели, требование коммунистов, и к этому же клонится учение, которое, смешивая нравственность с хозяйством, хочет основать нравственную науку народного хозяйства. Адольф Вагнер прямо признает заблуждением резкое разделение права и нравственности в экономической области, где, по его мнению, смотря по обстоятельствам, уместна иногда юридическая и в случае нужды принудительная, иногда же свободная нравственная регламентация (Grundlegung, § 133. С. 196). В выноске к этому месту он замечает, что если неправильно полное смешение права и нравственности, которое господствовало в прошедшем столетии в школе Вольфа, то столь же неверно и полное их разделение, установленное Кантом. Именно границы права и нравственности, говорит Вагнер, подвержены историческим переменам. В настоящее время представляется желательным возвращение в некоторой мере к старому воззрению.

Мы встречаем здесь ту же самую систему компромиссов, которая везде господствует у Вагнера; но если мы станем искать доказательств высказанному им мнению, то мы столь же мало найдем их здесь, как и в других подобных случаях. Когда дело идет о столь существенном вопросе, как отношение права к нравственности, в особенности когда автор хочет опровергнуть прочно утвердившееся в философии и в жизни воззрение, то казалось бы, необходимо рассмотреть вопрос в самых его основаниях: надобно исследовать существо права, нравственности и свободы, и затем уже вывести отсюда свои заключения. Недаром же Кант, а за ним величайшие философы нового времени признали свободу необходимым условием нравственности; недаром это начало считается краеугольным камнем современного общественного быта, непоколебимым основанием, на котором зиждется и свобода совести, и независимость всего внутреннего мира человека. Но современным социалистам кафедры такие философские исследования представляются совершенно излишними. В выноске, мимоходом, разрешаются важнейшие вопросы человеческой жизни и общественного устройства. Мы должны верить на слово, что принципиальное отделение права от нравственности есть заблуждение. Г-ну Вагнеру неизвестно почему кажется желательным известное (или лучше неизвестное) приближение к воззрениям Вольфа, и это желание вносится, в виде научного положения, в учебник политической экономии, которая вследствие этого перестраивается на совершенно новый лад. Более легкого отношения к научным исследованиям невозможно себе представить.

Искреннее, хотя нисколько не основательнее Шмоллер. И он, подобно Вагнеру, изображает область нравов, как состоящую в вечном историческом течении. Это - гераклитовское: "все течет". Но так как подобная изменчивость начал, на которых зиждется весь общественный порядок, сопряжена с опасностями, то часть этоса, говорит Шмоллер, народы укрепляют посредством исходящего от государства принуждения. Вследствие того одна часть нравственного порядка жизни находится в более легком, другая в более тяжелом течении; в одной исполнительным органом служит общественное мнение, в другой - принудительная сила государства. В этом, по мнению Шмоллера, и состоит разделение права и нравственности, разделение, необходимое для успехов культуры, ибо через это, с одной стороны, лицо получает известный простор для своей деятельности и воспитывается к духовной свободе, а с другой стороны, дается большая прочность тому, что должно быть подчинено постоянным правилам. Тем не менее, продолжает он, право и нравственность суть два близнеца, рожденные от той же матери и вскормленные тою же грудью. Доныне свободная нравственность, которая в себе самой находит правило и закон, составляет достояние немногих. Для большинства же противоположность обоих начал состоит не в том, что в одной области человек подчинен правилу, а в другой ему предоставлена свобода, а в том, что в одном случае узда более строгая, а в другом более эластическая. Таким образом, во многих вопросах, о которых спорит политическая экономия, дело состоит не в том, что желательно или не желательно, а в том, должно ли желательное вынуждаться правом или нравами (Ueb. ein. Grandfragen etc., стр. 44-45).

Итак, в нравственной политической экономии свобода изгоняется совершенно, как достояние немногих; тут требуется не свобода, а узда. Но какая именно узда, этого она сама не знает, чем и отличается от последовательного социализма, который знает, чего хочет. "Я не осмелюсь определить, - говорит в примечании Шмоллер, - в каких областях, в течении культуры, право превращается в нравы, а нравы в свободную нравственность. На этот счет мои собственный исследования далеко еще не пришли к заключению" (стр. 46). Но если на этот счет мнение автора еще не установилось, то как же можно об этом писать и на этих основаниях перестраивать науку и жизнь? Чтобы решить, до какой степени возможно подчинить экономически быт общества нравственным требованиям, надобно предварительно знать, до какой степени можно нравственность сделать принудительною. Если же писатель на этот счет не пришел еще к окончательному убеждению, то лучше об этом до поры до времени молчать. Иначе вместо научной аргументации выйдет только невообразимый хаос понятий. Именно это и представляет приведенная глава в сочинении Шмоллера.

Те же доводы прилагаются и к замене стремления к хозяйственной выгоде общественным началом, о чем мечтают те, которые хотят всю промышленную деятельность отдать в руки государства, и всех промышленников превратить в чиновников. В этом воззрении целью промышленной деятельности ставится общественная польза, а в награду деятелю обещаются честь и слава. Нелепость подобного требования весьма ярко изображается Тьером в его книге "О собственности". Невозможно лучше опровергнуть эту мысль, как его словами. "Для каждого рода усилий, - говорит он, - нужны разные побуждения. Чтобы побудить человека к труду, надобно показать ему приманку благосостояния; чтобы возбудить в нем самоотвержение, надобно показать ему славу. Как! честь за две или три лишних доски, выстроганных в день, за кусок железа лучше опиленный! Вы кощунствуете! Честь для д'Ассаса, Шевера, Латур-д'Оверня: плата, то есть удовольствие хорошо жить, самому и детям, для того, кто усердно и искусно работал, и сверх того, уважение, если он благоразумен и честен, ибо нужны и нравственные удовлетворения этому честному работнику. Рассуждать иначе значит не знать человеческой природы и все смешать под предлогом всеобщего преобразования... Когда человек напрягает свои силы над природою, чтобы исторгнуть у нее те вещества, которыми он питается или одевается, он напрягает их именно в виду этих предметов; надобно дать ему эти предметы, надобно наградить работу сообразно с тою целью, которую она себе ставит; чтобы возбудить его как можно более, надобно дать ему ни более, ни менее того, что он произвел, но именно столько. Надобно, сверх того, приблизить цель к его глазам, и для этого представить ему не благосостояние всех или даже некоторых, а именно его собственное и его детей. Кроме того что справедливо поступать таким образом, тут будет и возможно высшее побуждение к деятельности. Кто сделает много, тот получит много; кто сделает мало, тот получит мало; кто ничего не сделает, тот ничего не получит. Вот справедливость, осмотрительность, разум. Это не значит уничтожать благородные побуждения; это значит сохранять их для тех благородных целей, которые им свойственны. Плата останется для труда, слава для высокого самопожертвования или для гения. Этот человек работает всю свою жизнь, чтобы пропитать себя и свое семейство; давайте ему плату, и плату хорошую. Он жертвует собою, презирая смерть, дайте ему славу солдата. Он делает открытие, предоставьте ему славу изобретателя. Но каждому по его делам"*.

______________________

* Thiers L. A. De la Propriete. Liv. II. Ch. 3.

______________________

Общественная жизнь, с управляющим ею началом общей пользы, составляет особую сферу, где в значительной степени господствует принуждение. Материальные средства получаются тут путем налогов, следовательно, принудительно. Защита государства обыкновенно зиждется на принудительной повинности. Однако и в этой области большая часть личной службы основана на свободе. Только путем добровольной деятельности на общую пользу государство может привлечь к себе лучшие общественные силы и вызвать в них то живое участие к делу, без которого успешная деятельность немыслима. Но для того чтобы общественная служба была свободна, необходимо, чтобы человек мог ее покинуть, а для этого, в свою очередь, необходимо, чтобы рядом с нею была другая, частная сфера деятельности, в которую бы человек мог уйти и где бы он мог заняться не общественными, а своими собственными делами. Если же всякая деятельность будет общественная, то для свободы не останется места. В таком случае человеку, вне общественной службы, некуда деваться; он нигде не может быть сам себе хозяином, он становится вечным слугою государства, принужденным всю свою жизнь нести общественное тягло.

Чтобы спасти свободу, необходимо, следовательно, рядом с общественным началом допустить и личное. И тут, так же как в области нравственных отношений, эти два начала не исключают друг друга; напротив, они тесно связаны. Действуя на пользу общества, человек приобретает и для себя материальное вознаграждение, почет, славу. А с другой стороны, действуя для себя, он приобретает и для общества, ибо общество требует с него на общественные нужды соразмерную часть его доходов: чем более он приобретает, тем более он платит. Который из двух путей он выберет, это зависит от его свободы; но для того чтобы свобода существовала, надобно, чтобы оба были открыты.

Таким образом свобода, составляющая коренное начало всякой истинно человеческой деятельности, проявляется и в выборе побуждений. Все эти побуждения присущи человеческой природе и имеют свое законное право существования. Невозможно уничтожить ни одно из них, не исказивши самой природы человека. Невозможно требовать от человека, чтобы он следовал именно этому побуждению, а не другому, не посягая на его свободу. И для каждого побуждения открывается своя, особая область деятельности: для любви к ближнему благотворительность, для стремления к общей пользе общественная служба, наконец для личного интереса экономическая сфера. Эти различные области деятельности не исключают, а восполняют друг друга. Каждая из них соответствует известной стороне человеческой природы, и только совокупное их развитие дает полный простор человеческим силам и надлежащую ширину человеческой жизни.

Против всего этого возражают, что в экономической сфере человек не может действовать для себя, не действуя вместе с тем и для других. Он приобретает путем обмена; следовательно, чтобы удовлетворить своим потребностям, он должен удовлетворять чужим. В экономическом порядке интересы всех солидарны; общество составляет одно органическое целое, которого отдельные лица являются членами. А потому утверждают, что в исследовании экономических отношений надобно отправляться не от отдельного лица и его интересов, а от общества как целого. Личное начало должно быть заменено общественным.

Насколько это возражение основательно, покажет следующая глава.