Когда же стали готовить тубу чонголь?

Хотя рецепт приготовления чонголь, по–видимому, был известен уже в давние времена, в самой старой корейской поваренной книге «Ымсик чимибан», датируемой приблизительно 1670 годом и написанной с использованием корейского алфавита хангыль, это название не встречается.

Упоминание об этом блюде имеется в кулинарной книге дворцовых блюд «Синсоныйгве», изданной в 1868 году. Однако еще более ранним является описание способа приготовления тубу чонголь из книги рецептов корейских блюд 1800 года «Сиыйчжонсо», в двух томах которой представлены рецепты блюд корейской аристократии янбан. Таким образом, с уверенностью можно говорить, что тубу чонголь является традиционным корейским блюдом, которому по меньшей мере 200 лет. Обычно виды чонголь называются по основному входящему в это блюдо компоненту, и, соответственно, есть чонголь из морского карася, чонголь из каракатицы, чонголь из сосновых грибов. Что касается самого названия чонголь, то оно, как полагают некоторые специалисты, происходит от названия посуды, в которой раньше готовилось это блюдо. Однако на сей счет есть и другие мнения. В книге «Всеобщая история происхождения материальной культуры», например, излагается следующая версия: в древности воины носили железные шлемы, и когда в военных условиях ощущался недостаток в посуде, эти шлемы использовались в качестве кастрюль для приготовления мяса, рыбы и овощей. Со временем это вошло в привычку, и поэтому кастрюли, которыми пользовались в домашних условиях, также стали делать в форме железных шлемов и варить в них мясо и овощи.

Среди блюд корейской кухни довольно много таких, которые готовятся на бульоне. Корейцам очень нравится жидкая пища, поэтому нередко их называют нацией «любителей супов», или даже «супоедами». Суп корейцам нужен для того, чтобы есть с ним вареный рис. Но имеются и другие причины, по которым корейцы во время любого приема пищи едят суп. Можно предположить, что посуда периода неолита и более позднего времени была предназначена главным образом для приготовления пищи путем варки, в ней также варили жидкую кашу из зерновых, добавляя в нее моллюски и смешивая с собра-нными в лесу съедобными растениями.

По обнаруженным при раскопках обуглившимся остаткам разных видов проса, гаоляна и других сельскохозяй-ственных культур, можно сделать вывод о том, что уже примерно за тысячу лет до нашей эры на Корейском полуострове существовала земледе-льческая культура, а его обитателям были известны способы приготовления зерновых не цельной твердой массой, а отдельными зернами и в жидком виде. Для того чтобы есть такую пищу, были необходимы специальные столовые приборы. Можно предположить, что такая пища обусловила появление ложек и палочек для еды на тысячу лет раньше, чем на Западе. Основанием для этого служат обнаруженные при раскопках ложки из кости, датируемые VI — VII веками до нашей эры, и медные ложки, относящиеся к бронзовому веку. Вместе с приверженностью к использо-ванию ложек корейская пища превратилась в самую жидкую пищу в мире. Так сформировалась «культура жидкого питания». Вследствие этого необходимой принадлежностью сервировки стола в Корее стала не плоская тарелка, а глубокая чашка, то есть такая посуда, в которую можно наливать жидкую пищу.

Соприкосновение. Станислав Ли, поэт (Казахстан)

Я открыл глаза и увидел белый свет. Белый свет был голубым и бездонным. Запрокинув голову, я стою на обочине пыльной дороги и вглядываюсь в зыбкое марево июльского дня. Мир плыл... Быть может, тогда, именно тогда, когда душа еще не была отягощена горестями и печалями этого мира, а память свободна от знаний, именно в тот далекий день, а я его запомнил, родилось предчувствие Тайны. Тайны пребывания на этом свете...

По вечерам в нашем доме собирались гости: друзья моего деда, они вспоминали о прошлом, горячо спорили, обсуждали дела. А я, совсем еще маленький, сидел, прислонившись к дверному косяку и жадно вслушивался в каждое слово, делая вид, что не замечаю их неодобрительные взгляды. О, это были удивительные рассказы: об охоте на тигра, о поиске женьшеня и его замечательных свойствах, о хунхузах — китайских бандитах, и о многом другом. А еще были слова — слова, впервые услышанные в жизни: Вондо, Хэсами, Чосон. И уже позже, допоздна засиживаясь с бабушкой за цветными картишками хато, я выпытывал у нее значение каждого нового слова.

Взгляд ее туманился и она уходила памятью в то время, когда по ее словам еще не было никакой границы, и рассказывала, как подолгу гостила у близких родственников в Корее, и что мы «тобяги» — коренные, давно осевшие на российской земле. Что мы крещенные, и что у нас была своя земля и достаток... А потом приходили сны, удивительные сны. Сны корейского мальчика с подножья невысоких гор на юго – востоке Казахстана. Помню часто снился один и тот же сон. На небольшой лодке мы плывем по речке, я и дед, навстречу Солнцу. Речная вода красноватого цвета от солнечных бликов, от наклоненных веток деревьев на берегу. Куда мы плывем? Зачем? Может быть, для этого мига...

Отель «Ханган». Ранее утро. Кофе — шоп на втором этаже, официанты и официантки вежливы и предупре-дительны, усердно готовятся к очередному трудовому дню.

За окном неторопливо несет свои воды река Ханган, а из – за невысоких гор медленно всплывает багровый круг... А накануне был долгий и томительный перелет Алматы — Сеул на серебристом «боинге». Аэропорт Кимпхо. Самолет идет на снижение, и сердце мое учащенно бьется. Вот она, историческая родина! Священная земля моих предков... Hикогда не забуду звук соприкосновения шасси с посадочной полосой. Словно душа моя вскрикнула от радости и счастья. Радости от встречи после разлуки. Разлуки длинною больше века.

Программа той первой поездки была плотной и разнообразной. Возвращаясь поздно ночью в гостиницу, я буквально валился с ног от усталости. Но все же приятно по прошествии времени вспоминать и посещение палаццо «Кенбоккун» — ставки королей династии Ли, и Национальной деревни со всеми своими достоприме-чательностями, и Олимпийского парка, где, поплевав на ладони, я выходил помериться силами в национальной борьбе «сирым» с соплеменниками из других стран.

Та поездка действительно была подарком судьбы.

Когда вспоминаю старейшин нашей диаспоры, которые ходили «куда надо» и доказывали и убеждали, что поэт, как никто другой, должен побывать на земле предков, теплая волна благодарности поднимается в моей душе. Уезжая домой, слегка утомленный свежими впечатлениями и знакомствами, я с грустью подумал, что, возможно, это — первая и последняя поездка, поводов для новых посещений в будущем не предвиделось. Но я ошибся... Осенью 2002 года раздался неожиданный звонок из Сеула. Человек, представившись профессором Ким Хен Тэг, сообщил, что мне как можно скорее надлежит выслать свои данные для участия в Международном симпозиуме по литературе и художественному переводу. А рекомендовал меня на этот высокий форум не кто иной, как сам писатель Анатолий Ким. Так я побывал в Корее во второй раз. Время прохождения симпозиума совпало с президентскими выборами. О выборах говорили везде и повсюду. На улицах жизнерадостные и возбужденные агитаторы кандидатов в президенты. Воздух наэлектризован и накален, чувствовалось сильнейшее напряжение. Народ выбирал свое будущее на ближайшие годы. Посчастливилось непосредственно своими глазами увидеть главное политическое событие в стране. Любопытства ради заглянул и на площадь Кванхвамун, где проходил антиамериканский митинг (то время — это пик инцидента с американскими военными), и куда настойчиво рекомендовал не ходить заботливый профессор Ким — наш куратор. Атмосфера же самого симпозиума была и деловой и праздничной. Заседания, семинары, выступления с докладами, знакомства с писателями и поэтами, ночные посиделки с крепкими напитками. Поговорить было о чем, так случилось, что корейская литература — древняя и современная слабо представлена миру, на то объективные и субъективные причины. Это, конечно же, своеобразие корейского языка, и потому естественные трудности при художественном переводе, и аннексия со стороны Японии, межкорейская война, трагическое разделение нации на Север и Юг, экономическая бедность в недавнем прошлом. И в шутку и всерьез разговор зашел о том, что среди корейских поэтов и писателей нет лауреатов Нобелевской премии, и что это сильно ущемляет национальное сознание.

Обсуждались возможные претенденты. На одной из встреч (а их было много) в университете Чуньан со стороны отдельных профессоров вдруг посыпались упреки: «Kак вы можете называться корейскими писателями и поэтами, если не знаете корейского языка». Что выступавшие смущенно парировали: «Да, мы действительно не знаем родного языка и это не наша вина, а скорее беда, и что все равно в наших произведениях присутствует родное, корейское, национальное, и что от нее никуда не деться. Непонимание наших судеб, уязвило мое самолюбие». На ужине, организованном профессорами в небольшом и уютном кафе, я неожиданно для себя заявил что стопка для водки мала, и попросил девушку - официантку принести бокал побольше. Вылив всю бутылку «соджу» в бокал и присоединив свой голос к общему «За здоровье», я медленно и в растяжку выпил. «Закусывай, закусывай,» раздались обеспокоенные голоса. На что я честно ответил: «Мы, русские, после первой не закусываем». А после, горячо протестуя, стал читать стихи древних поэтов на корейском языке, давно, очень давно услышанные от моего учителя Пак Ир.

Я с ветром осенним

Унылую песню тяну.

В мире подлунном

Никто не разделит со мною тоску.

За окном нескончаем поток

Одинокий ночного дождя.

И только дорога в родные края

Всплывает над местом,

Где тускло мерцает свеча...

Мы вышли из кафе, я посмотрел на небо. Небо было чистым и звездным. А мир? Мир летел...