Глава 2 Сказочное королевство

Я так надеялась, что папа поедет с нами смотреть настенную роспись, но, увы, он остался работать. Впрочем, субботу отец почти всегда проводил в конторе, а иногда и воскресенье тоже. А в эти выходные он казался особенно удрученным. Его всерьез беспокоили служебные неприятности. Дело дошло до того, что он вынужден был продать один из своих лайнеров и сократить штат компании. Авиатуризм, наступая все решительнее, переманивал к себе клиентов, перехватывал маршруты. Отец рассказывал, что самолеты теперь предлагают на борту любые блюда и напитки и что люди становятся все более нетерпеливыми, спешат, поэтому и предпочитают воздушные пути. Я уж не стала ему говорить о том, как одна из моих подружек мечтает работать стюардессой.

Мама советовала ему вкладывать деньги в другие проекты, помимо морского туризма, но отец упрямо отказывался, утверждая, что больше ни в чем не разбирается.

– Капитан последним покидает корабль, а если приходится тонуть, то он идет на дно вместе со своим детищем, – торжественно заявил он. – Верно, принцесса?

Я жутко переживала за папу. А вот мама – напротив. Она была уверена, что новые карибские круизы решат все проблемы, говорила, что давно надо было приняться за них.

– Но как все мужчины, отец не стал слушать меня, – сообщила она потом в нашем приватном разговоре. – Мужчины не выносят, когда им советуют. Особенно если это делают женщины. Вообще-то мужчины всю жизнь остаются маленькими мальчиками: они любят, чтобы их ласкали и баловали, а сами при этом капризничают и упрямятся.

Я слушала маму и думала, что ее слова не могут относиться к папе. Неужели он упрямый? Разве что свой кабинет не разрешает трогать… Мама, кстати, капризничает и упрямится чаще. И я простодушно заявила ей об этом. Она восприняла мои возражения спокойно и сказала, что «сложный характер» – одно из немногих женских преимуществ. Мужчины начинают дороже ценить женщину, добавила она.

Выдался ясный, удивительно теплый день. Папа сказал, что бабье лето в этом году затянулось и если так пойдет дальше, мы не увидим снега до января. А я мечтала, чтобы было снежное Рождество. Совсем иначе звенят колокольчики и звучат псалмы, когда падают белые хлопья, а под ногами скрипит снег. Мама в ответ на мои слова с веселым смехом произнесла:

– Тони Таттертон собирается устроить в своей усадьбе рождественский праздник. А уж если Тони Таттертон захотел снега на Рождество, будь уверена, все завалят сугробы.

– Он, должно быть, очень богат! – воскликнула я, будто снег можно было считать богатством.

– Когда ты увидишь Фарти с его спортивным комплексом, с его «роллс-ройсами» и гоночными машинами, с его арабскими скакунами, ты поймешь, что богат – это мало сказано!

– Фарти? Что еще за Фарти?

– О! – Мама тихо и коротко засмеялась, как смеются люди наедине с собой, вспоминая близкого человека или счастливые минуты. – Такое прозвище дал Тони своему поместью. Полностью оно называется Фартинггейл.

– Надо же, как в романах! Только там люди дают имена своим домам.

– Дело в том, что семьи с большой историей живут в домах с большой историей, и эти дома – как живые персонажи. У них есть имена, характер, душа. Ты сама скоро поймешь, о каких людях и о каких домах я говорю. Ты скоро будешь жить среди них.

– А тебе всегда хотелось жить широко, как жили прежде в Техасе? – спросила я. К своему стыду, мне почему-то и в голову не приходило мечтать о светском обществе, об аристократических развлечениях, о поместьях вроде Тары из знаменитого романа «Унесенные ветром». Может, для таких фантазий я еще мала?

– Нет, конечно, – молвила мама, и я опять услышала ее негромкий смех, обращенный только к себе. – Я мечтала жить в мансарде на тихой парижской улочке. Мечтала быть верной подругой талантливого, но бедного поэта, продавать на улице свои картины, а по вечерам слушать, как мой возлюбленный читает в литературных кафе собственные стихи. Когда я рассказала об этом матери, она хохотала до упаду и заявила, что единственное предназначение женщины – быть женой и матерью.

– Но неужели она не замечала твоего таланта? Неужели не восхищалась твоими рисунками и картинами? – воскликнула я, подумав при этом, что сама с трудом представляю себе маму в убогой комнатенке под крышей, без нарядов, без драгоценностей, без гроша в кармане.

– Какое там! Она и смотреть на них не хотела, лишь бранила меня, будто я бездарно провожу время. А сестрицы опускались даже до того, что портили мои работы. Ах, Ли, ты не представляешь, как я была несчастна в твои годы.

Действительно, ужасно, когда родная мать не дает тебе ни тепла, ни поддержки, мысленно согласилась я. Бедная моя мамочка, ей приходилось жить со злыднями-сестрицами и с матерью, равнодушной к ее интересам и пристрастиям! Бедная моя мамочка была одинока, пока папа не вызволил ее из дома, не спас ее! И тогда она стала настоящей художницей, живет сейчас тихо и счастливо, в окружении любимых вещей и дорогих людей.

– Но ты же счастлива сейчас, мама? У тебя есть все, что ты хочешь, правда? Ты можешь рисовать, ведь так? – требовала я ответа.

Мама ответила не сразу.

– У меня много дорогих вещей, Ли, у меня большой дом, но все же я думаю, что могла бы жить иначе.

Она улыбнулась. Я обожала эту ее улыбку, когда глаза начинали светиться теплом воспоминаний. Прав был папа, сказав, что память дороже самоцветов.

– Я всегда представляла себя в гуще событий, на гала-концертах, приемах, юбилеях, на вернисажах и премьерах в окружении восторженной толпы, среди газетчиков и репортеров.

– Но ведь твои работы имеют успех. Я видела даже заметки в газетах.

– Да, время от времени случаются приятные события, но отец твой не в восторге от этого. Он такой практический человек! Да еще пуританского нрава. Посмотри, что у него за кабинет. По его мнению, там все идеально, но это только потому, что в такой же обстановке работал его отец, который, по-моему, так и помер с пятаком, зажатым в кулаке. Честно говоря, когда в доме гости, я стараюсь не открывать дверь в его конуру. Но твоему папе все равно. Ему на все наплевать, кроме работы. Ты видела когда-нибудь человека, так одержимого своей работой, как твой отец?

– Но он же для нас старается. Хорошо идут дела – хорошо живет семья!

– А наша семья живет замечательно, – со странной интонацией промолвила мать. – Уже подъезжаем, Ли. Теперь смотри все время направо. Скоро среди деревьев мелькнет Фарти. А первый взгляд на усадьбу не забывается, – с восторженным благоговением произнесла она.

Солнце уже золотило верхушки деревьев. Мы свернули на ухоженную частную дорогу и скоро оказались перед массивными коваными воротами. Над ними витиеватыми буквами значилось: «УСАДЬБА ФАРТИНГГЕЙЛ». Солнечные лучи щедро освещали диковинный орнамент: чертики, тролли, причудливые растения – все это сплелось воедино, возвещая о том, что я вхожу в заколдованные чертоги, в королевство радости и чудес. Я еще не видела самого дома, но уже полностью разделяла мамины восторги. Конечно, наш дом был большой и удобный, но совсем иное чувство возникает, когда стоишь посреди огромного имения, где налево простираются луга, а направо леса… Мы жили в самом престижном районе Бостона, но разве это может сравниться с жизнью в собственном королевстве, таком, как Фартинггейл.

– Усадьба Фартинггейл, – прошептала я. Какое звучное имя! Какая таинственная сила в нем! Казалось, стоит его произнести, и мир вокруг преображается, даже трава растет гуще и зеленее. А ведь в городских парках все уже вянет и желтеет. Осень! По дороге сюда я видела много золотых, рыжих, багряных пятен. А за оградой усадьбы будто правили другие законы. Листва деревьев оставалась свежей, зеленой, и ее первозданную щедрость подчеркивали яркие снопы солнечного света. Фартинггейл покоился среди холмов, как бриллиант в роскошной оправе. Природа здесь была защищена от жестоких океанских шквалов. Казалось, ветры сюда вообще не долетают, настолько неподвижными были сплетения ветвей и хвойных лап.

Продвигаясь в глубь усадьбы, мы постепенно осматривались. То и дело попадались люди, занятые садовыми работами: подстригали, рыхлили, поливали. Около изящного фонтана с купидонами и нимфами я заметила небольшое скопление людей. Потом нам навстречу проехал грузовичок со строительными материалами. Эта земля была обитаема, она жила, трудилась на радость миру. И трудно было поверить, что может наступить зима, что бывает непогода, что есть на свете печаль и разочарования. Мы вошли в объятия Фартинггейла и словно ступили в вечную весну, в безмятежное царство покоя и счастья.

А потом я увидела дом. И поняла, что попала на страницы сказочной книги. Высокий особняк из серого камня, скорее, походил на дворец. В другом месте его остроконечные крыши, башенки, галереи показались бы недопустимо вычурными, но здесь все было так, как надо. Я тут же представила, какой вид открывается из верхних окон. Наверняка из них виден океан!

Мы подъезжали все ближе и ближе, и все значительнее становился дом. В городе он, наверное, занял бы целый квартал. А наш особнячок запросто поместился бы в одном из его залов.

Мама все время поглядывала на меня, молча наблюдая за моей реакцией. Наконец машина остановилась на каменном пандусе перед парадным входом. Двери были такими массивными, что, вероятно, потребовалась дюжина рабочих, чтобы установить их.

– Вот мы и приехали, – сказала мама и выключила двигатель.

Как из-под земли рядом возник человек в униформе и предупредительно открыл дверцу салона. Это был молодой смуглый мужчина, судя по всему, шофер.

– Добрый день, Майлс, – произнесла мама. – Это моя дочь Ли.

Майлс бросил на меня быстрый взгляд. Он был немного застенчив, но очень симпатичен. Я сразу попыталась представить его в качестве кавалера. Интересно, понравилась я ему? Не выдержав, я смутилась и покраснела. Только бы мама не заметила!

– Рад познакомиться, мисс Ли, – сдержанно кивнул он. Это официальное приветствие позабавило меня, и я уже хотела было расплыться в улыбке, но вовремя заметила придирчивый мамин взгляд.

Благодарю, Майлс. Я тоже рада встрече, – пришлось мне сказать церемонно.

– Майлс – личный шофер мистера Таттертона, – пояснила мама. – Он работает у него всего две недели.

Мы поднялись на широкое крыльцо. Двери нам открыл дворецкий – высокий сухощавый человек с печально вытянутым лицом, который сразу напомнил мне Авраама Линкольна. Его прямые волосы были аккуратно зачесаны назад; двигался он бесшумно и медленно, как иногда двигаются служащие похоронных контор.

– Добрый день, Куртис, – звучным голосом поприветствовала мама. – Это моя дочь Ли.

– Добрый день, мадам, – почтительно ответил дворецкий, кланяясь нам, будто коронованным особам. – Мистер Таттертон ожидает вас в музыкальном салоне.

– Спасибо, Куртис. – Мы вошли в холл. – Ему нет и тридцати, а держится как древний старик, – прошептала мама и по-девчачьи хихикнула. Она вообще преобразилась – была взволнована и возбуждена, совсем как я. От этого мне стало не по себе. Я не понимала, что с ней происходит, и хотела только одного – чтобы она снова стала прежней, ласковой и строгой мамой.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я глазела по сторонам. На стенах висели бесконечные портреты предков, натюрморты, морские и горные пейзажи, произведения батальной живописи… Рядами стояли черные, белые, красные мраморные столики, слишком маленькие, чтобы ставить на них что-нибудь, и скамейки, слишком узкие, чтобы сидеть. В глубине красовалась широкая винтовая лестница, раза в два, нет, в три превосходящая по размерам нашу. Над головой я увидела громадную люстру с таким количеством лампочек, что свет от них, наверное, подобен солнцу. Пол в холле устилал бескрайний персидский ковер, настолько яркий и чистый, что грех было наступать на него.

– Пойдем дальше.

Мама увлекла меня вглубь. Мы вошли в огромную гостиную. В глаза сразу бросился рояль, и я поняла, что мы в музыкальном салоне. С порога я начала вглядываться в сводчатый потолок. Один угол был еще не закончен, и там стояла высокая лестница с помостом и поручнями.

Потолок мама расписала в голубых тонах: небо и летящие по нему голуби. В центре на ковре-самолете мчался сказочник, и был наполовину скрыт розовато-белыми облаками грандиозный воздушный замок. Как раз этот участок мама еще не закончила.

Я посмотрела на стены и сразу узнала мамин стиль. Мотивами росписи послужили сказки, к которым она сделала так много иллюстраций. Дальняя стена представляла собой сумрачный лес, куда едва пробивается солнце, справа была изображена тропинка, змейкой убегающая в холмистые дали, а среди них высятся замки и синеют озера.

– Что скажешь? – тихо спросила мама.

– Ой, мам, красота какая! Здорово!

Меня так заворожили красочные росписи, что я не сразу заметила человека, сидящего на маленьком диване с вычурной отделкой. Диван был обращен к дверям салона, и, пока я крутилась там, задрав голову и вытаращив глаза, мужчина внимательно смотрел на нас.

– Ой, – тихо пискнула я и от смущения потянулась к матери.

А красивый молодой мужчина с удивительными голубыми глазами рассмеялся. Он был одет в бордовую бархатную домашнюю куртку и темные брюки. Зачесанные назад густые каштановые волосы открывали выразительное загорелое лицо, на котором выделялись губы – полные, чрезмерно чувственные, такие, что даже я это заметила. У него было лицо волшебного принца. Или киногероя. Такой непринужденно-изящный вид имеют только аристократы и знаменитости.

Мужчина встал, и я увидела его статную фигуру. Ростом он был выше отца, пожалуй, на дюйм. Меня поразили его грациозные движения, а главное, та сила и уверенность, которые исходили от этого, в общем-то, еще очень молодого человека.

– Простите меня, – сказал он, – но мне хотелось незаметно понаблюдать за вами. Несомненно, передо мной твоя дочь, Джиллиан. Она унаследовала от тебя непосредственность, грацию и безудержный блеск радости в глазах.

Я украдкой посмотрела на маму, чтобы узнать, как та отреагирует на столь щедрый комплимент. Она не ответила. Она расцвела, как цветок после теплого летнего дождя.

– Добро пожаловать в Фарти.

– Это мистер Таттертон, Ли, – произнесла мама, не сводя глаз с хозяина.

Мистер Таттертон? Меня это поразило. По маминым рассказам я представляла его пожилым и седовласым. Я думала, что миллионеры выглядят как портреты в учебнике истории: вот Рокфеллер, вот Карнеги, вот нефтяной барон такой-то… Мне они казались надутыми стариками, которых заботят только акции, котировки, картели, сделки. Глядя на мать, я поняла, что ее забавляет мое удивление, а главное, что ей очень нравится мистер Таттертон. Уж больно ярко сияли ее глаза.

– Здравствуйте, мистер Таттертон.

– О, прошу тебя, пожалуйста, зови меня Тони. Ну, как тебе мамина работа? – спросил он, указывая на потолок и стены.

– Это чудесно. Я в восторге.

– Да. – Он вдруг посмотрел на меня пытливо и пристально, так что кровь бросилась в лицо и заколотилось сердце. Только бы не пойти пятнами! А то у меня с раннего детства бывала такая реакция на сильное волнение.

– Да, – повторил он. – И я восхищен. Я теперь вечный должник миссис Деврой. Это она привела сюда твою маму. Итак, – Таттертон бесшумно хлопнул в ладоши, – сначала самое главное: экскурсия по Фартинггейлу.

– Я тоже пойду! – услышала я тоненький голос, повернулась и увидела маленького мальчика с темными любопытными глазищами величиной с полдоллара. Он выглядывал из-за спинки кресла, где, очевидно, давно прятался. У него были точно такие же каштановые волосы, как у Тони Таттертона, только прическу он носил другую. Шелковистые темные волосы мальчика рассыпались по плечам, как у сказочного принца. Одет он был в синий матросский костюм.

– Выходи, Трой, – сказал ему Тони Таттертон. – Выходи, надо познакомиться. Давай.

Но малыш медлил, по-прежнему глядя на меня во все глаза.

– Привет! – обратилась к нему я. – Меня зовут Ли. Вылезай, поздороваемся.

Он кивнул и начал выбираться из своего укрытия.

– Я вижу, Трой для своих четырех лет обладает вполне развитым вкусом, – улыбнулся Тони. – Трой – мой младший брат. – Мы с мальчиком пожали друг другу руки. Он с волнением наблюдал за мной. – Полагаю, я для него скорее отец, нежели брат. Особенно с тех пор, как мы потеряли наших родителей.

Мне стало жаль малыша. Он был очень милый, но такой хрупкий и беззащитный, как птенец, выпавший из гнезда и лишившийся материнского тепла. А в его глазенках так и горело отчаянное желание быть любимым и нужным.

– Трой, познакомься с дочерью Джиллиан. Ее зовут Ли. Ли, это Трой Лэнгдон Таттертон. – Тони заулыбался еще шире, потому что мальчик никак не отпускал мою руку.

Я наклонилась к нему и спросила:

– Ты хочешь показать нам дом?

Он быстро кивнул и вдруг потянулся ко мне в объятия. Я прижала худенькое тельце и подняла его. И вдруг заметила внимательный взгляд Тони. Глаза наши встретились и задержались чуть дольше, чем следовало бы, и мне опять стало не по себе. Тони же непринужденно рассмеялся:

– Гроза женских сердец! Так я и думал. Однако ты, Ли, наверное, человек особенный. Трой обычно робеет среди новых знакомых.

Я смутилась и быстро отвернулась. Вот уж кто робеет, так это я. Но малыш Трой такой трогательный и нежный, что я не имею права играть его чувствами.

– Ну, со мной он не будет робеть. Правда, Трой?

Мальчик потряс головой.

– Прекрасно! – воскликнул Тони. – Сначала осмотрим дом, затем выйдем в парк, к бассейну, а в конце – лошади. После ленча отправимся на берег. Но Ли не сможет всюду носить тебя на руках. Ты уже большой и тяжелый, Трой.

– Ничего, – откликнулась я. – Уверена, что скоро Трой захочет бегать своими ножками, правда, Трой? – Он кивнул, но на его личике отразился страх, что я опущу его на пол, отвернусь и забуду. – Может, он будет мне сам все рассказывать и показывать. Сможешь, Трой? – Он снова кивнул. – Тогда мы готовы.

Тони опять засмеялся, и они с мамой пошли вперед.

Пожалуй, ни одна комната в доме не производила такого впечатления, как парадная столовая. Она, скорее, напоминала зал. И в жизни я не видела стола длиннее. На наши голоса из недр кухни вышел в столовую повар, и хозяин представил его нам. Тони очень гордился им, это было заметно. Ведь он случайно обнаружил его в Новом Орлеане и пригласил для работы в Фартинггейле в качестве личного повара! Звали его Райс Уильямс. Это был добродушный чернокожий человек средних лет, на лице которого вечно сияла улыбка. Говорил он нараспев с неповторимым южным очарованием.

Руки мои настолько устали, что я подумала, а не вытянулись ли они на несколько дюймов. На мраморной лестнице я опустила мальчика. Но он чувствовал себя уже увереннее и все тянул нас пойти посмотреть его комнату. На этом этаже у каждого были целые апартаменты: спальня, гостиная, ванная. «Гостиная» Троя, полная игрушек, выглядела как игрушечный магазин.

– Разве мама не рассказывала тебе о моем основном занятии? – спросил Тони, заметив мое изумление. Я покачала головой. – Не говорила, что тебе предстоит встреча с королем игрушек?

Они переглянулись с мамой, явно радуясь тому, что розыгрыш удался. А я опять смутилась. Смутилась из-за недомолвок, из-за взглядов, которыми мама обменивалась с этим незаурядным, красивым молодым человеком.

– А почему вы называете себя королем игрушек? – удивилась я, наблюдая, как Трой выкапывает из горы своих «сокровищ» что-то особо ценное.

– На игрушках зиждется наше состояние, – произнес Тони, заметил мелькнувший в моих глазах интерес и улыбнулся – скуповато и удовлетворенно. – Да я вижу, этот ребенок был лишен радости, раз никогда не держал в руках игрушек Таттертона. Джиллиан, тебе должно быть стыдно, – поддел он маму.

– О, с меня достаточно хлопот, чтобы объяснять ее отцу, какие подарки следует делать девочке, – игриво пропела мама. Они опять многозначительно переглянулись, будто уже обсуждали эту тему.

Потом Тони обратился ко мне:

– Наши игрушки, Ли, – особые. Это не вездесущие пластмассовые поделки. Мы делаем игрушки коллекционные, для знатоков, для состоятельных людей, которые не хотят становиться взрослыми и продолжают играть. Возможно, некоторым из них снится обездоленное детство, когда далеко не всегда на Рождество и не каждый день рождения они получали в подарок игрушки.

– Видишь этот замок, окруженный рвом? – продолжал Тони, указывая в угол комнаты. – Это ручная работа одного из моих мастеров. Приглядись, и ты заметишь, насколько филигранно сделана каждая деталь. Любая наша игрушка уникальна в своем роде. И, разумеется, дорога. Тот, кто может позволить себе такие вещи, начинает строить свое королевство.

Я подошла поближе, чтобы рассмотреть замок.

– Да ведь здесь маленькие человечки: дамы, кавалеры, слуга, крестьяне! – воскликнула я. – У вас все игрушки такие замечательные?

– Да, иначе я не стал бы их продавать. – Тони приблизился ко мне, мягкий бархат куртки коснулся моей руки, и я ощутила терпкий запах дорогого мужского одеколона. – Мы создаем еще настольные игры, но не простые, а такие, которые заставляют людей часами ломать голову над каждым ходом.

И опять они с мамой лукаво переглянулись, будто разыгрывая меня.

– Среди богатых очень много скучающих. Некоторые скучают всю жизнь, а некоторые начинают коллекционировать – кто антиквариат, кто живопись, кто наши игрушки. У людей иногда бывает столько денег, что они не успевают их тратить. Я предлагаю им выход. Они могут воплотить свою мечту в жизнь, получив игрушку по своему заказу. За порогом наших магазинов начинается сказка. Ты можешь путешествовать во времени, углубляясь назад в века или устремляясь в будущее. Но отчего-то люди предпочитают играть с прошлым. Может быть, они просто боятся будущего, – философски изрек он.

Я смотрела на Тони широко раскрытыми глазами. Он говорил о своих клиентах с каким-то снисходительным сожалением. Мне показалось, что он совсем не уважал их, хотя именно покупатели обеспечивали его процветание, именно они позволяли содержать сказочное королевство Таттертона.

– Смотри, – позвал меня Трой и потянул за юбку. Он гремел пожарной машиной размером почти с него самого. Все в машине двигалось, опускалось, поднималось, крутилось. Лица маленьких пожарных были вылеплены и раскрашены до мельчайших деталей, у каждого свое выражение, свой характер. Трой нажал на кнопочку, и взвыла сирена.

– Какое чудо, Трой! Ты, наверное, не расстаешься с ними? – поинтересовалась я.

– Может, поиграем? – тихо предложил он.

– Ли не сможет сейчас заняться игрушками, Трой, – вступил в разговор Тони. – Не забывай, мы на экскурсии по Фартинггейлу. Мальчик сник.

– Мы поиграем позже. Честное слово! – подбодрила я его.

Он кивнул и сразу засиял.

После комнат Троя мы осмотрели другие помещения, причем каждое последующее было роскошнее и больше предыдущего.

Обстановку всех гостиных составляла антикварная мебель, казавшаяся новенькой. Повсюду висели подлинные шедевры живописи. Туалетные комнаты ослепляли блеском медных и позолоченных кранов, труб, вентилей, ванны походили, скорее, на бассейны. И везде были зеркала, зеркала, зеркала, от обилия которых расступалось пространство.

Мама с Тони Таттертоном ушли вперед. Они так тихо разговаривали, что я не слышала ни единого слова. Впрочем, я вообще ничего не слышала, кроме серебристого голоса Троя. Он держался за мою руку и в доме, и когда мы вышли в парк, и все лопотал, лопотал.

Наша компания миновала пруд, оборудованный под бассейн, и приблизилась к саду. Трой продолжал свое щебетание. Не сразу я поняла, что слышу речь не по годам развитого ребенка.

– Садовник Борис собирается вырастить здесь маленькие деревца, – сообщил мальчик, указывая на лужайку, где трудились два работника. – Сейчас цветов уже мало, но весной их будет видимо-невидимо, так сказал Борис. Он хочет посадить их еще больше, чем было. И в лабиринте он тоже хозяйничает, – с явным уважением добавил малыш.

– В лабиринте?

Трой указал рукой направо, и я тут же увидела высокие стены кустарника высотой, по меньшей мере, футов двенадцать.

– И далеко он тянется?

– По всему склону. До самой хижины.

– До хижины?

– Ага, – кивнул Трой, вдруг выпустил мою руку, помчался к Тони и начал дергать его. – Ли хочет в лабиринт! Ли хочет в лабиринт!

Мама и Тони с удивлением посмотрели на меня.

– Я этого не говорила. – Развела я руками. – Трой настоящий чертенок. Хотя было бы забавно отправиться туда, – добавила я, оборачиваясь на зеленые стены.

– В лабиринте надо быть предельно осторожным, – предупредил Тони. – Люди частенько теряются там.

– А что, он большой?

– О да. По правде говоря, точных размеров не знаю, но Борис, наш старший садовник, утверждает, что он занимает пол-акра, если не больше.

– Давай пойдем в лабиринт, Тони! – завопил Трой. – Давай пойдем в лабиринт!

– Может быть, позже, дружок? Мы еще должны показать Ли купальню, сводить ее на берег, не так ли? Для одного дня вполне достаточно. – Тони покачал головой и добавил: – Боюсь, вам придется приехать сюда еще не раз, иначе Трой будет огорчен.

Я посмотрела на маму. Она не просто улыбалась. Она вся превратилась в улыбку, став похожей на знаменитого чеширского кота.

– Как насчет следующего уик-энда? – тем временем предложил Тони.

– Ой, приезжайте, пожалуйста, ну, пожалуйста, – начал умолять Трой.

– Я… мы… нас не будет в эти выходные, но мы вернемся, и тогда…

– А где же вы будете? – отрывисто спросил Тони у мамы. – Что-то не припомню, чтобы ты говорила об отъезде.

– Да я сама только вчера узнала, – ответила она, и меня резануло неудовольствие в ее голосе. Что с ней? Она же так хотела в путешествие. – Отложим этот разговор, – мягко попросила мама и двинулась дальше. Тони по-прежнему шел рядом, но теперь они беседовали очень эмоционально, хотя все так же тихо. С чего это Тони разволновался, удивлялась я, неужели незаконченная роспись его беспокоит?

Трой продолжал ныть насчет лабиринта.

– Хорошо, – сдалась я. – Посмотрим купальню и пойдем в лабиринт. Но только на минуточку. Договорились?

– Договорились.

Обрадованный, он снова взял меня за руку.

– А ты не колдунишка, а, Трой Лэнгдон Таттертон?

Он солидно пожал плечами, будто понял мою мысль. И я расхохоталась.

Какой необычный, удивительный уголок земли! Громадное пространство, ухоженная красота, уют, щедрые сады – хватит всего и на всех. Но живут здесь лишь одинокий молодой человек да его маленький брат. И даже с такой армией слуг и работников тут пусто и безлюдно. Бедняга Трой, подумала я, к четырем годам остаться без родителей! Я поежилась от одной мысли, что могу потерять своих любимых маму и папу. Бывало, мама говорила, что на деньги можно купить счастье, но уверена, будь у Троя выбор, он отдал бы все, лишь бы вернуть родителей. И я бы сделала так на его месте.

Тони разрешил братишке забраться в большой прямоугольный бассейн, откуда на днях спустили воду. Мальчик сразу побежал «на глубину».

– Малыш-то наш плавает. Лет с полутора, – шепотом сообщил мне Тони.

– Правда?

– Ли, иди сюда! Давай, Ли. Водичка отличная! – веселился своим шуткам Трой и манил меня рукой.

– Слишком холодно для купания! – прокричала я в ответ.

Неожиданно мальчик в недоумении уставился на меня.

– Я же пошутил! Здесь вообще нет воды, – сказал он, выразительно жестикулируя руками, как в разговоре с безнадежно бестолковым человеком.

Нам ничего не оставалось, как рассмеяться.

– Ладно, уговорил. Ныряю.

По ступенькам я спустилась на дно бассейна. Трой бережно повел меня «на глубину».

– Я могу проплыть отсюда и досюда.

Он сбегал к дальней стенке и для убедительности похлопал по ней. Пора было выбираться. Снизу мамы и Тони видно не было. Я обнаружила их в стороне, на купальне. Они стояли почти вплотную друг к другу и по-прежнему что-то бурно обсуждали. Тони показался мне огорченным. Мама заметила нас с Троем и жестом остановила собеседника.

– Ли! – позвала она. – Смотри, здесь даже площадка для оркестра! Плавать можно под музыку.

– Да уж, – подтвердил Тони. – Мы здесь такие праздники устраиваем! С дегустацией деликатесов, с танцами ночи напролет, с купанием под луной. Приходилось тебе плавать при свете звезд? – спросил он меня, указывая на небо, как будто сейчас стояла глубокая ночь.

Я отрицательно покачала головой, но сама мысль пришлась мне по вкусу.

Трой подергал меня за руку, и я увидела его умоляющий взгляд.

– Тони, можно мы с Троем перед конюшней осмотрим лабиринт? – спросила я.

– Хорошо, – ответил Тони. – Трой, отведи Ли в лабиринт. Заходите с этого угла. Но дальше первого поворота не углубляться!

– Вы так говорите, будто лабиринт может проглотить нас! – пошутила я.

– А ведь может, – отрезал он.

Я покорно кивнула. Его тревога озадачила меня.

– Ладно, Трой, пошли, но помни, что сказал брат. Все время держи меня за руку и не вздумай убегать вперед.

– Да! – с жаром воскликнул малыш.

– Мам! – позвала я, подумав, что ей тоже, может быть, интересно.

– Идите-идите, – откликнулась она. – Мы вас здесь подождем.

Мы взялись за руки и через лужайку помчались к живым стенам.

По тому, как торжественно и тихо вступил Трой в зеленый коридор, я поняла, что он относится к лабиринту с большим почтением, если не благоговением. Он был так серьезен, так крепко держал меня за руку, что на мгновение показалось, будто мы входим в храм. Здесь стояла необычная тишина. Даже птичьи голоса отдалились и стали глуше, еле слышными казались и крики чаек. Кусты были так высоки, что не пропускали тепло солнечных лучей. Густые длинные тени лежали под ногами. Я поняла, что лабиринт – это покой, строгая красота и тайна.

Мы дошли до первого поворота. Я оглянулась. Дорожки шли направо и налево, приглашая путника сделать выбор. Как угадать, по кругу ты будешь бродить или найдешь выход? Лабиринт бросал вызов человеческому любопытству и честолюбию. Кто кого? Наверное, это имел в виду Тони, предупреждая, что лабиринт может тебя проглотить. Он дразнил, затягивал, завораживал любого смельчака, решившего открыть его тайну. Я подумала, что непременно надо будет вернуться и походить здесь как следует.

– Ты ходил когда-нибудь дальше, Трой? – поинтересовалась я.

– Конечно. Тони иногда берет меня в хижину: Он идет прямо так. – И мальчик сделал зигзагообразное движение рукой. Потом повернулся и со сверкающим взглядом прошептал: – Может, попробуем?

– Ах, ты, чертенок! Ты же слышал, что сказал брат. Пошли обратно. Теперь я хочу посмотреть лошадей.

Трой шаловливо глянул в заманчивые глубины и вдруг подмигнул совсем не по-детски, будто ему было не четыре, а двадцать четыре года. В следующее мгновение он стряхнул наваждение и потянул меня к выходу.

– Идем, я покажу тебе своего пони. Его зовут Снифлз^[1]. Хочешь покататься?

– Снифлз? – засмеялась я, и мой смех утонул в мягком безмолвии зеленых коридоров.

Тони и мама бродили по лужайке, оживленно беседуя, и у меня вдруг засосало под ложечкой, когда я увидела, как мама звонко смеется, задорно закидывая назад голову. Я пыталась объяснить свое ощущение голодом, но без особого успеха. Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, я была очарована этим сказочным королевством, с другой – мне хотелось бежать отсюда со всех ног.

– ТОНИ! ТОНИ! – Трой вырвался вперед. – Ли хочет покататься на пони. Можно? А? Ну можно?

Я затрясла головой.

– Ли хочет покататься? Или ты хочешь, чтобы она покаталась? – спросил Тони.

Мальчик пожал плечами, не уловив разницы.

– Трой, но ты же понимаешь, что пони надо еще подготовить. На это нужно время. Мы должны были предупредить конюха. А потом Ли не одета для езды верхом, правда же?

Трой с сомнением посмотрел на меня. Юбка и свитер?

Мама щелкнула пальцами.

– Так я и знала, что забуду самое главное! Я же хотела на день рождения подарить Ли амазонку!

– День рождения? – поднял брови Тони. – Да, ведь вчера у Ли был день рождения. – Он подмигнул маме и шагнул ко мне. – Я знал, что не зря положил в карман вот это.

Тони достал из куртки маленькую коробочку в золотистой обертке с черной бархатной ленточкой.

– Что это?

– Разве непонятно, что это подарок тебе, Ли? – едко сказала мама. – Возьми и поблагодари.

– Но…

Я медленно взяла коробочку.

– Что это? Что там? – заволновался Трой.

Я развязала ленточку, сняла бумагу. В изящном футляре была золотая цепочка с кулоном в форме океанского лайнера. Кулон и замочек украшала бриллиантовая крошка.

– Ой, смотрите…

Мама с улыбкой покачала головой.

– Красота какая.

– Мне, мне покажите, – пищал Трой.

Я протянула ему футляр. Он был явно разочарован.

– Не плавает…

– Он и не должен плавать, Трой. Это носят на шее. Вот так.

– Посмотри, что с обратной стороны, – сказал Тони.

Я перевернула кулон и прочитала мельчайшие буковки: «Принцесса Ли».

– Какая прелесть! – уже без раздражения сказала мама. – Вот бы отец дарил ей такие вещи, вместо того чтобы заваливать девочку действующими моделями своих кораблей, – добавила она.

– Отцы всегда последними замечают, что их дочери вырастают.

Я подняла глаза и снова натолкнулась на пристальный взгляд Тони. И сразу почувствовала себя взрослой. От этого екнуло сердце, заалели щеки. Я быстро отвернулась.

– Смею надеяться, что тебе понравилось это, Ли, – почти шепотом промолвил Тони.

– О да, конечно! Спасибо! Спасибо огромное.

Посмотрев на маму, я поняла: она хочет, чтобы я поцеловала его. Мне казалось это диким. Хоть я и получила от Тони Таттертона дорогой подарок, мы были едва знакомы. Мама кивнула, поторапливая меня. Я знала, что должна вести себя правильно, если не ради себя, то ради нее.

А Тони уже ждал от меня проявления благодарности. Он наклонился и подставил щеку. Я закрыла глаза и быстро поцеловала его, снова вдохнув запах дорогого одеколона. После папы это был первый мужчина, которого я целовала. Сердце отчего-то дико колотилось. У меня даже голова закружилась. Только бы он не заметил.

– Спасибо, – еще раз пробормотала я.

– Ну а теперь давай наденем его, – сказал Тони, забирая у меня кулон. Как же дрожали мои пальцы. Он начал застегивать на шее цепочку, и я чувствовала жар его дыхания. – Эти замочки такие хрупкие. Ага, получилось.

Он отошел и со стороны посмотрел на свою работу. Кулон покоился меж холмиков груди.

Мама почему-то казалась рассеянной, чуть ли не печальной, будто вдруг ощутила укол зависти. Или ревности.

– Прекрасно! – Тони бесшумно хлопнул в ладоши. – А теперь идем посмотрим лошадей, чтобы, когда у тебя будет амазонка, ты знала, куда в ней идти.

В конюшне Тони сразу позвал Керли, коренастого крепкого шотландца. Волосы у него действительно были кудрявые^[2]. И рыжие. На вид – около пятидесяти лет. На его обветренном лице алел такой румянец, что возникали мысли о клоунском гриме.

– Небось, хотите взглянуть на Снифлз, – прогудел он, открыл одно стойло, и я увидела черно-белого пони. Он был такой милый, что я сразу в него влюбилась. Трой дал ему пучок сена, и Снифлз начал жевать, поглядывая на меня из-под пушистой челочки.

– Можете приласкать его, мисс, если хотите.

– Можно, да? Спасибо.

Я гладила маленькую лошадку и думала, какое же чудное место – Фартинггейл. Тут и сады, и цветники, и бассейн, и купальня, и конюшни… Теперь я понимала, почему мама так восхищалась усадьбой. Может, ей удастся уговорить папу продать городской дом и поселиться в каком-нибудь поместье…

– Ты приедешь завтра? Будем кататься на ней! Приедешь? – волновался Трой.

– Завтра вряд ли, Трой, но скоро приеду.

Малыш расстроился, загрустил. Ох, как же ему нужна была мама, нежная, любящая, веселая. Тони, наверное, прекрасный брат, но нельзя требовать от него материнской ласки. Мне вдруг захотелось увезти этого мальчишечку. Пусть бы жил у нас. Я всегда мечтала иметь младшего брата.

После осмотра конюшни мама и Тони вдруг исчезли. Я уже решила разыскивать их, но не понадобилось. Они «нашлись» сами, и Тони сразу заявил, что пора подумать о ленче. Мама сказала, что после еды намерена поработать пару часов в музыкальном салоне, поэтому на берег договорились идти без нее. Я, правда, расстроилась, хотела понаблюдать: как она работает. Тони заметил мое огорчение и стал утешать.

– Я покажу тебе свои самые любимые уголки побережья, – пообещал он. – Я люблю океан. – Его лицо вдруг потемнело. – Океан – это стихия, полная тайн и чар. Это вечное движение.

– Мой папа тоже любит океан, – сказала я.

– Еще бы. Однако я рад, что материально независим от океана, – заметил Тони. – Он может быть таким вздорным и упрямым… как женщина…

Меня удивило, что мама звонко рассмеялась в ответ на эти слова. Скажи их папа, она, скорее всего, поморщилась бы. Но, похоже, все, что говорил и делал Тони Таттертон, казалось ей замечательным.

–…которая и красива, и коварна, – продолжал он, улыбаясь только губами. – Но нет в мире ничего более прекрасного, чем океан. Кроме, разумеется, твоей мамы, – добавил Тони, глядя на нее.

Я жадно следила за ее реакцией. Она не только не смутилась, но и расцвела от гордости. Значит, замужним женщинам можно принимать от других мужчин такие щедрые, даже вызывающие комплименты, недоумевала я…

Да, быть несмышленым ребенком проще. Я даже захотела вернуться в раннее детство, но знала, что Время и Судьба никого не пускают обратно.