Какое еще дело? — насторожился Стас

Завтрак прошел по-семейному —буднично.

С вопросами мамы: «Как Лене спалось на новом месте?», «Не предсказывала ли Горбуша перемены погоды?»

Будто вчера ничего и не случилось.

И только когда все допили чай, она спросила:

— Стасик, ты не забыл, что у тебя послезавтра олимпиада, а ты, Сережа, что Леночку нужно срочно показать глазным врачам?

Все было правильно.

И в голосе мамы слышалась самая искренняя забота.

О сыне.

О Лене, которая принялась заверять, что Стасик непременно выиграет эту олимпиаду!

И Сергей Сергеевич пообещал сегодня же договориться с самыми лучшими специалистами.

И все равно, как сказала бы Лена, это оставило какой-то досадок в душе Стаса.

Трудно было даже понять, почему.

К тому же, когда Сергей Сергеевич предложил подвезти детей на машине, и Стас отказался, ссылаясь на то, что не хочет, чтобы Лена начинала знакомство со столицей с самого неприятного, что только в ней есть — автомобильных пробок, мама заметила, что не подари они свой «Лексус» Ване, то едь они в такой машине, перед ними все только бы расступались!

Сергей Сергеевич, перехватив вопросительный взгляд сына, виновато развел руками.

Ну, проговорился, с кем не бывает!

К тому же, он надеялся, как всегда, на лучшее, что мама только оценит такое благородство сына.

Но…

Все было ясно!

Стас взял деньги на билеты у отца, который считал, что олимпиады — это углубленное продолжение учебы, за которую тот обязался платить до тех пор, пока сын будет учиться.

Лена, как Стас ее ни отговаривал, тоже положила в куртку свой кошелек.

Со вздохом надела совершенно не идущие ей очки.

Новые, красивые было решено заказать сразу же после того, как окулист после тщательного обследования выпишет точный рецепт.

И они, под ручку, как муж и жена, вышли из дома.

Дорога к ближайшей станции метро шла через Старый Арбат.

Эта одна из самых популярных улиц у москвичей и гостей столицы с первого же шага категорически не понравилась Лене.

Она оглушила ее громкой музыкой, идущей со всех сторон, от которой Лена совершенно отвыкла в Покровском и которой, казалось, не замечал, привыкший к такому, Стас.

Тут — безвкусной.

Там — визжащей.

Здесь — вообще слышался какой-то непонятый пустой набор быстро-быстро проговариваемых под надсадно повторяемую мелодию слов…

Неприятно поразила огромным скоплением народа, праздно идущего в нескольких направлениях и образующего самый настоящий людской водоворот, куда сразу втянуло и их со Стасом…

Напугала страшной толчеей, которая едва не разнесла их в разные стороны…

Вначале Лена, по выработанной с детства деревенской привычке, здоровалась с каждым встречным.

Но вскоре сама, без подсказок деликатно выжидавшего Стаса, поняла, что здесь это не принято.

Больше того — неуместно.

Да и невозможно!

Оглушенная, подавленная и растерянная Лена шла, плотно прижавшись к идущему, словно ни в чем не бывало, Стасу.

И только время от времени просила его приостановиться около талантливо играющих на самых различных инструментах уличных музыкантов…

Фокусника с обезьянкой…

Около известного актера, выступавшего на фоне театра перед телевизионной камерой, собралась такая толпа, что им пришлось, уже крепко взявшись за руки, протискиваться сквозь нее.

Особое внимание Лены привлекла одиноко стоявшая в сторонке маленькая девочка-скрипачка, в раскрытом футляре от скрипки которой лежала мелочь и две-три скомканные денежные бумажки.

Судя по цвету — копеечные рублики.

Лена подложила к ним аккуратно развернутую — свою.

Из самых крупных, которые у нее были.

Чтобы это не выглядело просто, как милостыня, она немного послушала, как, даже не оживившись, продолжает водить смычком по струнам девочка.

Дальше людей было поменьше.

Хотя начиналась настоящая ярмарка с большими и маленькими матрешками, ярко расписанными деревянными ложками и балалайками, палехскими шкатулками с изображением храмов и хороводов, всякого рода хохломой — и прочими русскими сувенирами для иностранных туристов.

Включая потертые офицерские и солдатские шапки, кожаные планшеты, пионерские галстуки, гимнастерки, если не военных, то первых послевоенных лет и даже копии старых буденовок.

Все это совсем не заинтересовало Лену.

Зато около лотка с канцелярскими принадлежностями она придержала Стаса за локоть.

— Тебе что-то здесь нужно? — спросил он и попросил: — Ты только говори, не стесняйся! Я сразу куплю!

— То, что нужно, пока сразу не надо, — как-то неопределенно ответила Лена. — А вот батарейки для дикто… то есть, плеера нужны! — быстро поправившись, сказала она. — И чем больше, тем лучше!

—Хочешь слушать музыку, чтобы не скучать, пока я буду в отъезде? — понимающе улыбнулся Стас.

Лена неопределенно пожала плечами и честно ответила:

— Скучать я и так буду!..

— Хорошо, купим, но только не здесь, а там, где продают настоящие!

— И не сейчас, — торопливо добавила Лена. — Все будем делать только после благословения. Тем более, на такое дело!

— Какое еще дело? — насторожился Стас, заметив, что она закусила губу, и начиная чувствовать, что Лена что-то явно не договаривает.

— Не торопи! Придет время, увидишь, — умоляюще поглядев на него, попросила она. — Я ведь и сама еще не знаю, что у меня получится…

— Хорошо, — слегка недоумевая, согласился Стас.

И почти сразу забыл об этом.

Потому что и так был весь в мыслях о том, в какое агентство им лучше зайти за билетами на самолет, о предстоящей олимпиаде, наконец, — что из столичных достопримечательностей показать Лене в первую очередь после Иверской часовни…

Попросив Лену минуточку подождать, он забежал в стеклянный магазин у станции метро.

И вскоре вышел с тремя огромными красными розами.

— Стасик! — увидев их, обрадовалась Лена, но тут же вздохнула: — Спасибо тебе, конечно. Но ведь я же просила — все только после благословения!

— А это вовсе и не тебе! — продолжая держать цветы у себя, деловито ответил Стас. — Тебе я позже куплю!

— А кому же?! — во все глаза уставилась на него Лена.

И услышав:

— Пресвятой Богородице! Поставим в вазу перед ее чудотворной иконой!

Радостно подхватила мужа под руку.

И продолжила путь по чужой, незнакомой Москве…

Стас с пониманием смотрел на жену…

На первую ступеньку эскалатора, ведущую глубоко вниз, Лена ступила с присущей для многих, до этого ни разу не ездивших в метро людей осторожностью.

И даже страхом.

Но, еще теснее прижавшись к Стасу, вскоре ничего, привыкла.

И даже принялась разглядывать проплывающие справа-слева наверх, так и бросающиеся сами в глаза, яркие щиты с рекламой.

Их вид и содержание ей явно не нравились.

Лена слегка нахмурилась.

В вагоне метро, куда они втиснулись и где их уже, наоборот, люди прижали друг к другу, увидев журналы и книги, которые читают сидящие пассажиры, она только покачала головой.

Нахмурилась еще больше.

Прикрыла глаза.

И только легкое шевеление губ выдавало то, что она в это время творила молитву.

Стас с пониманием смотрел на жену.

Что она видела в Покровском, кроме дома и храма?

Особенно после того, как закончила школу.

И теперь, в многолюдной, шумной Москве, где каждый идет словно сам по себе, не замечая другого, с ее постоянным потоком машин, пестротой лиц и одежд, неожиданно пугающим щелканьем то и дело меняющих изображения баннеров, напоминала рыбку, которую выбросили из воды на берег.

«Золотую рыбку!» — улыбнулся Стас, глядя на желтую куртку жены с лисьим воротником.

И уже начиная посматривать на привычную для него Москву ее глазами…

Только в Иверской часовне, хотя та и была совсем небольшой по сравнению с огромным метро, Лена, наверное, снова почувствовала себя рыбкой, брошенной в спасительную воду.

Тем более что им удивительно повезло.

Как раз читался акафист Иверской иконе Пресвятой Богородицы.

Сама икона, большая, удивительно красивая, на которой Божия Матерь была изображена в окружении апостолов, была густо увешана благодарственными приношениями.

Сделанными из серебра и золота — маленькими серебряными ногами — от людей, которые после молитвы перед ней вновь обрели возможность ходить.

Такими же символическими руками — в благодарность за чудесное избавление от болей и неподвижности.

Кольцами, очевидно, за возвращенное семейное счастье.

И, наконец, наручными часами — за продленную, как говорили раньше, на покаяние, жизнь…

Акафист, судя по всему, был хорошо знаком Лене.

— «Радуйся, Благая Вратарница, двери райские верным отверзающая!» — по привычке стала тихонько подпевать она.

Священник, заметив это, кивком пригласил ее подойти ближе и петь громче, вместе с двумя помогавшими ему певчими.

Стас тем временем купил свечи.

Половину отдал Лене.

Половину поставил сам на подсвечниках.

Купил два одинаковых — очень талантливой, тонкой работы — серебряных образка с изображением чудотворной иконы.

Две цепочки.

Себе длинную.

Лене — покороче.

Тоже, с надеждой поглядывая на священника, стал все громче подпевать:

— «Аллилуйя!»

Но его батюшка уже не подзывал.

Поняв, что навыков для церковного пения у него не так достаточно, чтобы вот так сразу подключиться к опытным певчим, Стас смирился.

И, подпевая теперь про себя, молча, так и остался стоять немного в стороне от Лены.

Хотя ему даже несколько минут не хотелось быть без, как оказалось, больше всего на земле согревающего тепла ее плеча...

И он пока даже не представлял, как будет без нее пару дней, причем не в двух-трех шагах, как сейчас, а в сотнях верст — за границей!

После акафиста Лена тоже поставила свои свечи.

Они подошли к чудотворной Иверской иконе.

Положили перед ней по три земных поклона.

Приложились, благословляясь, Лена — на пребывание в Москве и известную только пока ей одной в деталях помощь Стасу в работе над книгой.

А он на продолжение пребывания в столице — уже в качестве главы православной семьи.

— Ну вот и благословились! — с облегчением выдохнула Лена, когда они вышли из часовни.

Радостно взяла у Стаса образок.

Тут же надела его на себя.

И, подхватив мужа под руку, спросила:

— Куда пойдем?

Вместо ответа Стас провел ее на Красную площадь.

Здесь они зашли в Казанский храм.

Помолились в нем, глядя на старинные иконы.

Посмотрели издалека на стоявший в конце площади, казалось бы, маленький и, при этом, необычайно величественный собор Василия Блаженного.

— Тоже, как и у нас, — Покровский! – с гордостью сказала Лена и, не обращая внимания на идущих мимо людей, широко перекрестилась и низко поклонилась, словно резным из разноцветного камня, куполам с крестами.

— Надо же! — удивился Стас. — А я и не знал…

Из всей самой Красной площади Лену заинтересовал лишь один серый камень на всей брусчатке.

На мавзолей она даже смотреть не стала.

Так как он, по ее словам, является по архитектуре точной, только уменьшенной копией Пергамского алтаря, который уже древние христиане называли не иначе как престолом сатаны.

А еще она вычитала, что большевики вмонтировали в этот мавзолей глыбу из этого алтаря.

Как раз в том месте, где фамилия вождя.

Что же касается серого булыжника, то, ступив на него, она посмотрела на Стаса:

— Представляешь, сколько людей прошли по этому месту до нас? До того, как этот камень был намертво уложен здесь. То есть, с двенадцатого века и даже раньше — ведь Москва до того, как ее силой и ценой крови хозяина захватил Юрий Долгорукий, принадлежала боярину Кучкову? И после этого… Теперь вот мы с тобою идем! И самое главное что — куда?.. Лично меня никто и ничто уже не заставит свернуть с этого пути к Богу! А вот они… — с сожалением кивнула она на людской водоворот. — Смогут ли услышать Благую Весть и, даже услышав, сумеют ли дойти до самого главного? Успеют ли, погрязая в своей суете?.. Ведь в земной жизни нет ничего вечного. Колесо истории еще один раз повернется, и по этой площади уже зашагают другие…

— Да, история повторяется, — согласился Стас, в который раз поражаясь вере, глубине знаний и поэтической натуре Лены.

Затем они отправились в ближайший офис авиакомпании.

— Можно было бы, конечно, сделать все через интернет, но раз уж мы здесь… Да и так надежнее! — решил Стас.

Услышав, что он попросил билет только до Лондона, Лена затеребила его за локоть:

— Стасик! А обратно?!

Стас, отсчитывая деньги, невозмутимо ответил:

— Там возьму!

— А почему не здесь?

— Потому что я сам пока не знаю, на какое число брать!

— Как это?..

Расплатившись и спрятав в нагрудный карман куртки паспорт с билетом, Стас успокаивающе улыбнулся вконец растерявшейся Лене.

И, когда они вышли на улицу, объяснил:

— Понимаешь, все дело в том, что олимпиада проходит в несколько этапов. Первый день — обустройство и знакомство с городом. Это я пропускаю, потому что все уже видел и знаю, а главное, чтобы побыть с тобой лишний день. А вот завтра уже — отборочный тур. Победившие в нем восемь человек разыграют на следующий день четвертьфинал. Потом будет полуфинал. И, наконец, финал. То есть, ежедневно по туру. И если я, скажем, вылечу из состава участников завтра, уже послезавтра мы опять будем вместе...

— Ой, Стасик! Только не это… — испугалась Лена.

— Да сам знаю. Представляешь, что мама тогда скажет? — поежился Стас и вздохнул: — Да и, как говорится, за державу будет обидно… Так что придется терпеть и бороться до конца. Но мало ли что может произойти. Если не пройду в следующий тур — то сразу возьму билет и к тебе! Сама-то ты чего больше хочешь?

Лена подумала и, по-детски надув губы, сказала:

— Чтобы ты выиграл олимпиаду и как можно раньше вернулся домой!

— Так не бывает! — засмеялся Стас.

Увидев цветочный киоск, он купил Лене — букет роз.

И спросил:

— Хочешь, каждый день буду покупать тебе по самой красивой розе?

— Хочу, но… — Лена умоляюще взглянула на него. — Вместо этого, как приедешь, лучше рассказывай мне каждый день по главе своей книги! Ой, — спохватилась она. — Стасик, а батарейки?

Стас тут же завел ее в фирменный магазин и со знанием дела выбрал лучшие батарейки.

И те, которые работают в несколько раз дольше обычных.

И аккумуляторные, с зарядным устройством.

Которым вообще почти сносу нет.

Только успевай вовремя заряжать!

После этого он спросил, что они будут делать дальше.

И Лена, помявшись, робко сказала:

— Стасик, у меня к тебе еще одна просьба… Можно?

— Хоть сто! — с готовностью разрешил Стас и стал уточнять: — Хочешь еще в какой-нибудь храм? Или в кафе посидеть?

— Нет, — отказалась Лена. — Все храмы в Москве мы с тобой еще успеем обойти! Как положено: с чувством, толком, расстановкой… А пока давай съездим на вашу старую квартиру!

— Что? — опешил Стас, ожидавший услышать все, что угодно, только не это. — Зачем?!

— А за тем самым стеклом, — объяснила Лена. — Я уже понимаю, что ты прав, и на метро нам его не довезти, но ведь есть же такси, вот — деньги!

Лена достала свой кошелек.

— Убери, чтобы я их больше никогда не видел! — попросил Стас и озадаченно почесал висок: — Съездить, конечно, можно. Но ведь там же сейчас квартиранты…

— А ты позвони им! Вещь-то, если разобраться, ваша!

— Хорошо, — согласился Стас. — Даже если их нет дома, у меня есть ключи. Предупрежу и возьмем. Но учти: тогда нам с тобой придется трястись в троллейбусах и автобусах не меньше двух часов!

— Вот и прекрасно! — обрадовалась Лена. — Заодно и Москву посмотрю!

— Да там смотреть-то особо не на что будет, — предупредил Стас. — Но я тебе могу и про Ахилла с Юнием и Элией по дороге рассказать…

— Нет! — испуганно воскликнула Лена и, сникая под его вопросительным взглядом, улыбнулась: — Потом, ладно? Дома, в тихой уютной обстановке. А то — ведь будет шум, гам, люди вокруг — все впечатление может сразу испортиться. А роман-то мне очень нравится!

Впрочем, она могла и не говорить об этом.

У Стаса все равно ничего бы не получилось с рассказом.

До прежней квартиры они ехали в шумном метро, где и без того сложно было слышать друг друга.

Стас снял с папиного стола довольно-таки тяжелое, объемное стекло.

Завернул его в старую скатерть.

Обвязал бельевыми веревками.

Взял в обе руки, отказавшись от помощи Лены, которой осталось лишь подхватить мужа под локоть.

И дорога с пересадками стала для него такой, что ему было не до Ахилла с Иридой…

Из-за этого, как сказал им один водитель, крупногабаритного стекла — в автобусах и троллейбусах они стояли на задних площадках.

Лена, как ни уговаривал ее Стас посидеть, отдохнуть на свободном месте, стойко делила с ним все трудности пути.

Она, хмурясь, видела, что и здесь люди, за редким исключением, читают пустые книги-боевики и бульварные романы, беззастенчиво рассматривают яркие непристойные журналы; невольно слышала разговоры очередных соседей, исполненные осуждения всего и всех, хвастовства, хамства, открытой пошлости о своих и чужих изменах; смотрела в окно на магазины, огромные серые здания и то и дело с ужасом шептала Стасу:

— Господи, да что же делается в мире! Чем они живут? А это, ты только погляди — магазин «Мир страстей»… «Эгоист»… «Обжорка»… Все словно нарочно наперекор всему тому, что говорится в Евангелии, да что там наперекор — просто как вызов заповедям Христовым! А эти дома–монстры? На Руси никогда не строили зданий выше храма. Наши предки хорошо понимали, что иначе это будет — Вавилонская башня! А тут, прости, — весь город напоминает такую башню…

Когда же она увидела чудовищно огромный, едва ли не стометровый в высоту, памятник Петру Первому на корабле, показавшийся уродливым великаном, то ей просто стало не по себе.

— Стасик, так же нельзя! — уже с болью в голосе простонала она. — Такое ощущение, что это не я, а люди, живущие тут, плохо видят. Точнее, не видят уже ничего! Ты прости… но я не могу больше видеть всего этого. Очевидно, нужно какое-то время, чтобы привыкнуть к такому. Если это, конечно, возможно!

И с этими словами она сняла очки…