Постой-постой…» — остановил себя Стас

Чтобы не было никаких поводов для отказов и возвратов обещаний — хотя этого никогда не случалось в его отношениях с отцом, но… мама есть мама, Стас поскорее отключил телефон.

Хотелось, конечно, тут же позвонить и порадовать Лену.

Сообщить о том, что благословение на их брак получено.

Но — предосторожность превыше всего.

Тем более, в таком важном деле.

Счастье так переполняло Стаса, что он хотел хоть с кем-то поделиться им.

Ворона больше не обращала на него никакого внимания.

И он, выйдя из комнаты, с радостью увидел, что паломник еще не спал.

Они понемногу разговорились.

И тут Стас с удивлением узнал, что это был тот самый мужчина, который несколько лет назад исцелился от смертельной гангрены ноги, приложив к ней брение — то есть смесь земли с оттаявшим снегом с могилки отца Тихона.[11]

Костыли, которые он за ненадобностью оставил здесь, бывший тогда старостой храма Григорий Иванович оставил, чтобы поставить потом в церковном музее, как реликвию. И память о совершенном чуде.

— Вот теперь приехал поблагодарить батюшку. А, кроме того, взять еще земельки для своей старенькой мамы — у нее катаракта глаз. И вообще для всех, кому она вдруг может понадобиться! — сказал он, показывая до самого верха наполненную трехлитровую банку.

— А я ведь благодаря вам тогда бывшему министру, его самый высокий коттедж на краю села, тоже смазал ноги брением — он вообще ходить не мог, а после этого — встал. И пошел!

«Постой-постой… — остановил он себя. — Этот мужчина и министр исцелились от брения с могилки отца Тихона… у мамы паломника тоже болезнь глаз, как и у Ленки… Они сами, как сапожники без сапог, живут рядом и даже не подумают, что это ей может помочь. И если я… Ну да, конечно! Прямо сейчас!»

У Стаса откуда вдруг силы взялись. Ведь только что едва не падал от усталости. А тут — словно крылья выросли!

Пробежав на кухню, он схватил стоявшую на столе пустую литровую банку, затем бросился к вешалке и принялся торопливо одеваться.

— Куда вы, время первый час ночи! — удивился паломник.

— Как куда? К отцу Тихону. Тоже хочу брение взять. Для своей — невесты, — с удовольствием выговорил непривычное слово Стас и добавил: — У нас послезавтра венчание. А у нее вот тоже проблемы с глазами.

— Поздравляю! Поздравляю! В смысле, с предстоящим законным христианским браком! А глазам вашей невесты непременно поможет, не сомневайтесь! — с искренней радостью пожелал мужчина и робко сказал: — А мне с вами можно? Так хочется лишний раз побывать у батюшки…

Стас только плечами пожал:

— Да разве же о таком спрашивают?..

Они вышли из дома.

Быстрым шагом дошли до кладбища.

Порой, едва ли не на ощупь, миновали множество темных крестов и засыпанных снегом бугорков.

Скажи Стасу кто в детстве, что он без опаски будет когда-то ходить по кладбищу, да еще ночью — он бы ни за что не поверил.

Но вот, с паломником прошел.

И даже один бы не испугался!

Найдя, наконец, оградку с могилкой, они помолились у креста с фотографией отца Тихона.

Стас — с горячей, как никогда, просьбой помочь Лене вылечить ее глаза — тоже набрал полную банку и еще утрамбовал в ней холодную, в прожилках снега, землю.

История повторялась в третий раз за день.

И каждый раз немного по-разному.

Теперь они говорили и по дороге туда.

И обратно.

О чудесах.

О вере.

— У меня ведь путь сюда начался в Сергиевом Посаде! — сказал вдруг паломник.

Стас вопросительно посмотрел на него, и он объяснил:

— Приехал я однажды туда, еще до того, как случилась беда с ногой и, откровенно говоря, мало укрепившимся в вере человеком. Походил по Лавре. Приложился к мощам преподобного Сергия Радонежского. А потом мне посоветовали съездить в Черниговско-Гефсиманский скит, где находятся мощи преподобного Варнавы Гефсиманского Чудотворца. Слово «чудотворец» так заинтересовало меня, что я сел на автобус, благо это было совсем рядом, и приехал в скит.

Стас едва поспевал за паломником, который шел уверенной, пружинистой походкой здорового человека.

—Там — вот не зря же говорят, что случайностей не бывает! — продолжал тот. — Как раз в пещерный храм спускалась экскурсия. Я пристроился к ней. Постоял в гулком храме, где когда-то была знаменитая на всю Россию чудотворная Черниговско-Гефсиманская икона Пресвятой Богородицы. Походил вместе со всеми по длинным, извилистым коридорам. Подивился узким и крошечным кельям, в которых молились подвижники.

Стас слушал паломника, не спуская с него глаз и бережно прижимая к себе холодную банку с брением для Лены.

— Затем нас завели в немного пошире, но тоже небольшую Иверскую часовню, где тогда была еще открыта крипта-могила старца Варнавы. Она почти до краев была заполнена водой. И послушник, который проводил экскурсию, принялся раздавать эту воду, от которой, как мне сказали, происходят чудеса исцеления, и за которой некоторые приезжали уже далеко не в первый раз. Кто подставлял пластиковые бутыли, кто банки. Некоторым везло — вместе с водой попадались щепочки от гроба преподобного. А у одной старушки с явно больными ногами, как и у меня, ничего не было. Так она возьми, да скажи:

«А ты, сынок, налей мне водичку прямо в валенок! Сил моих больше нет от болей в ногах мучиться…»

На улице мороз больше тридцати…

Бабушке явно за восемьдесят…

Послушник с опаской подошел к ней и вылил из своего полуторалитрового ковша несколько капель.

«Лей, лей всё, до конца!» — потребовала старушка.

И когда послушник выполнил ее просьбу, подставила и вторую ногу.

«И сюда тоже!»

Так, хлюпая, и пошла по крутым ступенькам на мороз…

Паломник перехватил внимательный взгляд Стаса, как-то по-особенному светло улыбнулся ему и сказал:

— А я впервые понял, что такое настоящая крепкая вера. Что помогло мне потом, когда я сам начал терять ногу, и врачи сказали, что вряд ли поможет даже операция, помчаться прямо сюда… — закончил свой рассказ паломник.

Проходя мимо дома друзей, Стас с радостным удивлением увидел, что в комнате Лены горит свет, и попросил спутника возвращаться самому.

А он тут зайдет… на минутку!

Побежал к окну.

Постучал.

Почти тут же выглянула Лена.

Увидев его, торопливо замахала руками: мол, заходи, скорее!

Стас охотно вошел.

И увидел, что, за исключением Вани с Викторией, тут еще не спят.

— Что-то случилось? — встревоженно взглянула на Стаса Лена. — Откуда ты весь такой заснеженный?!

— Вот, — протянул ей банку Стас. — Это тебе подарок, от отца Тихона.

— Ты был на кладбище?!

— Да я хоть на край света пошел бы, чтобы только помочь тебе! А тут — совсем рядом!

Стас вкратце пересказал беседу с паломником и свои мысли.

И попросил:

— Ты только дай земельке сначала оттаять, чтобы не застудить глаза, и намажь их! Да, и еще! Я ведь своим позвонил!

— И что? — заторопила его Лена.

— Папа от имени моих родителей благословил нас…

— Слава Богу!

— И сказал, что они… ну уж он-то, во всяком случае, непременно приедет!

Лена с облегчением выдохнула и принялась торопливо шептать:

— А я Владимира Всеволодовича успела пригласить! Он так радовался за нас, так радовался! И Ник уже летит! А Григорий Иванович — тот вообще сказал, что завтра утром нас повезет в город служебная машина. Он уже дал распоряжение мэру нашего райцентра сделать все в самом лучшем виде. И, на всякий случай, даже лично позвонил заведующей ЗАГСом…

— А я, представляешь, — перебил Стас. — Вхожу в комнату, а мне полной в темноте кто-то вдруг: «Добр-рое утр-р-ро!»

— Ой, да это ж Горбуша!

— Кто?

— Да моя ворона, так сказать, подруга дней моих печальных, — с улыбкой объяснила Лена. — Я совсем забыла тебя предупредить о ней! Ой, — снова спохватилась она. — И даже впервые накормить-напоить забыла.

— Ну, положим, попить она уже попила, причем так, словно через пустыню Гоби перелетела, — успокоил ее Стас. — А вот есть отказалась!

— Так она никогда и не ест без меня, — словно о само собой разумеющемся сказала Лена. — Ну ничего, до завтра потерпит!

— А откуда она у тебя? — спросил Стас, обрадованный тем, что появилась новая тема для разговора, и значит, он еще хоть немного может побыть с Леной.

— Представляешь, — охотно принялась рассказывать она. — Убиралась я однажды в твоей комнате. Открыла окно. И вдруг в него с жалобным криком — влетела ворона. Можно сказать, почти еще вороненок. А мимо — зловещая такая тень коршуна промелькнула. Как он ее из лап упустил — до сих пор понять не могу. Прямо чудо какое-то. Подбежала я к бедняжке. А она — вся такая испуганная, жалкая, перья и голова в крови — в когтях ведь все-таки побывала. В угол подальше забилась. Глазенки сверкают. Улетела бы, да как? Крылышко-то оказалось сломанным. Мы его потом с мамой вправляли и шину, совсем как человеку, накладывали. А она, как человек, терпела. Словно все понимала. Да она и так понимает все. Иногда даже не по себе становится. Папа на нее тогда посмотрел, сказал, что ничего у нас не получится. Но мы ее выходили. Только горб остался. За что мы ее и прозвали Горбушей. И больше она уже не растет. Зато — какой способной оказалась! В туалет, прости, ходит только в одно место. На газетку. Ну и, иногда на улице, когда я ее с собой на колокольню брала — я ведь звонарем до того, как видеть плохо стала, работала. Выучилась говорить «доброе утро» и «добрый вечер». Да только вот беда — путает их постоянно!

— Так научила бы ее говорить «здравствуйте» — вот бы не было никаких ошибок! — с легким превосходством — надо же, до таких очевидных вещей не додумались! — усмехнулся Стас.

— Стасик, ты, конечно, просто гениален! — похвалила Лена и тут же с хитринкой посмотрела на него. — А как же тогда «до свиданья»? Она ведь все равно бы начала путать!

«Да, — покачал головой Стас. — Ленке теперь палец в рот не клади!»

А та продолжала:

— Между прочим, она о нас с тобой все-все знает! Мы коротали с ней, наверное, самые лучшие вечера. Я рассказывала ей о тебе. Какой ты у меня самый лучший. Самый умный. Как мы познакомились[12]. Правда, не скрыла, каким поначалу ты был злым и противным, хотя в душе совсем-совсем не таким[13]. Как мы с тобой спасали Покровку и Ваньку[14]. Как нас чуть было не разлучили[15]. А потом, когда я позвонила тебе и сказала, что у нас все навсегда кончилось, то узнала, что вороны тоже умеют плакать!..

Стас с Леной тяжело помолчали, вспоминая те безнадежно тяжелые для них дни.

И ночи.

Пока Стас не сказал:

— Ничего, теперь она у нас смеяться научиться!

— Ой, Стасик, — вдруг жалобно сказала Лена. — А как же я без нее поеду? И, что еще страшнее — как она останется здесь одна. У меня там хоть ты будешь. А она тут умрет ведь от голода и тоски…

— А мы ее с собою возьмем!

— Правда!? — обрадовалась Лена. — А… как?

— Пока еще сам не знаю. Но обещаю тебе что-нибудь придумать!

Стас вспомнил маму, представил ее реакцию при виде Горбуши в квартире, где, как говорил папа, чище, чем в его операционном кабинете, поежился и прямо на ходу стал решать эту проблему:

— Тут, понимаешь, Горбушу нужно будет обязательно привезти в клетке. Можно, конечно, купить ее в зоомагазине. Но, во-первых, самая большая будет маленькая даже для такой вороны, как Горбуша. А, во-вторых, беда в том, что в магазинах — нет красивых, тем более, изящных клеток… А вот изящество как раз и могло бы привлечь маму. Она так любит прекрасные и оригинальные вещи для квартиры!

— А если дядю Андрея попросить? — задумчиво предложила Лена.

— Что? — не поверил Стас, вспомнив, каким стал после болезни дядя Андрей. Он даже удивился, что тот еще жив.

И уже изумился от того, что узнал дальше.

Оказывается, по молитвам своего друга детства — отца Тихона дядя Андрей стал понемногу поправляться, начал ходить в храм, чуть ли не по два раза в неделю причащаться. И в итоге не просто выздоровел, но работает теперь в кузнице!

— Где?!

— В кузнице! Кузнецом! — подтвердила Лена. — И такие ажурные вещи делает: розы из чугуна и бронзы, с листьями, колючками и даже капельками росы, что первые места на Всероссийских и даже международных соревнованиях получает. Бизнесмены за них огромные деньги платят. И для храма он сколько сделал! Новый металлический забор, чугунные перила перед солеей, бронзовые подсвечники перед всеми иконами, под старину такие — лампады, просто ювелирные по качеству, цепочки к ним. Попросим его — все равно он подарок для нас готовить будет! Так пусть лучше любой розы — я все равно только живые цветы люблю — это будет клетка для Горбуши. Причем, такая, чтобы твоя мама просто бы ахнула!

— Ну, то, что она ахнет, в этом у меня и так нет никаких сомнений… — почесал голову Стас. — Но твоя идея с клеткой дает нам надежду, что это будет — от неожиданной радости!

— А еще Горбуша ни с того ни сего начинает кричать, — вспомнила Лена. — Знаешь, как когда вороны свои базары на деревьях устраивают…. Раньше я думала, что это они разговаривают. А потом из интернета узнала, что, оказывается, кричат от боли при перепаде атмосферного давления. Вдруг Горбуша закричит, и у твоей мамы давление, только человеческое, поднимется?!

— Не поднимется! — заверил Стас. — В нашем новом доме такая звукоизоляция, что совершенно не слышно, что делается в соседней комнате!

— Ну, ты меня совершенно успокоил! — с благодарностью посмотрела на него Лена и пожаловалась: — Ведь я очень боюсь твою маму.…

— А что ее бояться? — удивился Стас. — Она хорошая. Добрая. Только, если, конечно, дело не касается моей учебы, папиной работы и ее любимых вещей и… покоя. Понимаешь, такие цельные и сильные натуры обязательно должны реализовать себя в жизни. Становятся известными врачами, писательницами, скульпторами, политиками. У нее это не получилось. Но, если разобраться, разве не реализовалась она в моем отце? Ведь то, что он академик, медицинское светило, да еще и авторитет для всего мира — это наполовину, если не на две трети — ее заслуга. Да и то, что я был так воспитан, что сразу два образования могу осилить — не ее рук дело? К тому же, до того, как выйти замуж за папу, она работала в библиотеке, где, кстати, они и познакомились. С тех пор у нее просто святое отношение к писателям. И самая большая мечта ее жизни — чтобы я стал настоящим большим писателем. Для этого она делает все, что только в ее силах. Ходит на цыпочках, когда я работаю. Все время покупает мне удобные авторучки, дорогие блокноты…

— Ой, как же и я хочу помогать тебе, Стасик…

— Думаешь, я не хочу? И не только чтоб ты, но и я помогал тебе…

Они бы говорили еще…

Еще…

Но тут вышла мама Лены и с ласковой строгостью сказала:

— Эй, полуночники! Вы не боитесь завтра проспать? А ну-ка все по домам! Успеете еще в жизни наговориться!