Поучение в неделю 27-ю о жене скорченной (поучение на Евангелие от Луки 13, 10-17 и о зависти)

Прелюбезный мой слушатель!

Я — гость в этом вашем богоспасаемом го­роде. А гость в том случае приятен, если он с гостинцем. Не без гостинца поэтому и мне подобает явиться пред вашим обществом. Но так как я облечен в духовный сан, то духов­ный приношу и гостинец, а гостинец этот — Божие слово, бренными моими устами проповедуемое.

Слово «гостинец» имеет двоякое значе­ние. Во-первых, оно означает дар, приноси­мый господину от гостя, а во-вторых, гости­нец означает утоптанную дорогу, широкий путь. Слово Божие является с обоими теми значениями: оно есть и подарок, и дорога.

Оно есть подарок, превосходящий золо­то и дорогие камни, по словам Давида: «Я возлюбил заповеди Твои более золота и топаза» (Пс.118,127). Топаз — это драгоценный ка­мень, также и золото не дешево, а святой Да­вид выше золота и дорогого топаза почитает Божие слово: «Более золота и топаза».

Слово Божие является и дорогою: «По пу­ти, — говорится, — заповедей Твоих я шел» (Пс.118, 32). Ибо как дорога в город, так и слово Божие в царство небесное ведут как бы за руку. Утоптанная эта дорога, протоптали ее как многие святые трудами своими, так про­шли ее и многие грешники и грешницы, в ис­тинное покаяние пришедшие и достигшие небесного царства.

Принося этот мой гостинец — слово Бо­жие из нынешней евангельской истории, как подарок с утоптанной дороги, — я помыслил предложить вашей милости мою проповедь в давнем стиле, не упраздненном и нынешним веком, в стиле древних Святых Отцов, в стиле гомилетическом (произнесения проповедей), — при «Господнем содейст­вии и подкреплении слова» (Мк.16, 20); а ми­лость ваша да примет ее любовно с внима­тельным, а не тоскливым слушанием.

«Во время оно Иисус учил в одной из синагог в субботу» (Лк. 13, 10).

«Во время оно» — в какое время? В то, когда Господь наш, услышав страшную весть о га­лилеянах, кровь которых Пилат смешал с жертвами, по причине той вести с угрозой на­поминал грешникам о покаянии: «Если не по­каетесь, все так же погибнете» (Лк. 13, 3), — и вспомнил столп силоамский, на восемнад­цать человек упавший, присоединив также и притчу о бесплодной смоковнице, уготован­ной на посечение. В то время Он и женщину, в течение восемнадцати лет скорченную и до земли приклоненную (см. Лк.13,11), изобра­жающую грешника, склонного к земным пристрастиям, исцеляет, дабы тех самых грешников, в злобах застарелых, привлечь к восстанию и покаянию.

«Во время оно», то есть в день праздничный, субботний, когда иудеи сходились на своих собраниях, а Христос Господь, придя туда же, распространял Свое святое учение, стала пред Его взором скорченная женщина. «Она не мог­ла выпрямиться». Застарелая болезнь восем­надцать лет не могла быть вылечена никаки­ми средствами. «Не могла выпрямиться» — это служит ясным показанием того, что кто с ка­ким грехом свыкнется и грех станет для него привычным, тот не скоро от своего злого обычая может отстать и прийти к праведному покаянию.

Святой пророк Иеремия, обличая склон­ность иудеев к бахвальству и нечистотам, приравнивает их к черному эфиопу и пестрой рыси. Как, говорит, черный эфиоп не может стать белым, а рысь не может шерсть свою сменить, так и от вас, застарелых в ваших зло­деяниях, добра ожидать не приходится: «Если может ефиоп переменить кожу свою или рысь шерсть свою, (тогда) и вы можете благотво­рить, ибо вы привыкли делать зло» (Иер. 13, 23). Вы уже издавна научились злу. Поэтому из вас не может быть правды, как из ефиопа — Анге­ла, а из рыси — агнца, ибо от часто повторяе­мого греха рождается привычка, от привычки рождается потребность, как бы самая естест­венная и сильная необходимость грешить, без чего и жить невозможно. От такой потребно­сти происходит невозможность покинуть грех, «невозможно выпрямиться». От невозможности рождается отчаяние, от отчаяния — вечная погибель.

Из таких и столь великих и страшных ла­биринтов застарелому в грехах грешнику вы­браться о как трудно! Но не скажу, что невоз­можно. Вот мы имеем так много примеров по­каяния: блудницу, разбойника и иных, почему я и говорю, что трудно, но не невозможно.

Греховная привычка — это тяжкая неволя, как говорит апостол: «Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим. 7, 16-17), — то есть обычный грех, избравший меня как бы домом для своего обитания. Привычка — это мрачная темница с цепями и оковами; и как нелегко кому-либо из тяжкой неволи, из темницы, из оков вы­браться и убежать на волю, так и грешнику трудно выпутаться из греховных привычек. Таково значение нынешних евангельских слов о женщине скорченной: «Она не могла вы­прямиться».

Если бы когда-либо такой грешник, со­крушив те тяжкие оковы своей привычки и сбросив со своей шеи ярмо той неволи, вдруг поднялся бы от своей давней склонности ко греху, вдруг покинул бы греховные прелести и весь от всей души и сердца искренно обра­тился ко святому истинному покаянию, уже более не возвращаясь к прежним своим гре­хам, как свинья в грязь, — то что вы бы дума­ли о таком человеке? Поистине, он был бы достоин и у Бога похвалы, притом не иной, а только той, какой удостоены и самые вели­кие святые. А то что это верно, — мы знаем.

«Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: «Женщина! Ты освобождаешься от недуга тво­его»» (Лк. 13, 12).

«Иисус, увидев ее», — значит, она была пред глазами Христа Спасителя, хотя и стояла вда­ли. Вдали настолько, что ее необходимо было призвать голосом, — «подозвал». Стояла она, однако, таким образом, чтобы ее легко бы могли видеть телесные очи Христа, так как Божест­венные очи всюду ее видели.

Тут для нас урок: если мы хотим, чтобы на нас милостиво взглянул Господь наш Своими милосердными очами и исцелил нашу душев­ную скорченность, то мы сами должны при­ходить пред Его очи и стоять, чтобы Он нас видел. В противном же случае, когда мы где-либо далеко будем от Его очей, то как нас увидит? А затем, как же Он над нами умило­сердится, не видя нашего несчастья? Или ты скажешь, что Бог — Существо всевидящее, как говорит Давид: «Стезю мою и путь мой Ты исследовал и все пути мои Ты предвидел» (Пс.138, 3); зачем же нам самим становиться пред очами Божиими, когда Бог нас всюду видит?

Отвечаю. Господь Бог обладает двояким взором: весьма проницательным и очень как бы недальновидным. Он весьма проницате­лен, например, по Своему всемогуществу и всеведению: если бы ты удалился на край све­та, если бы ты замкнулся среди наитолстей­ших стен в наитемнейших комнатах, если бы ты скрыл себя в самых глубоких пещерах, ямах, хотя бы под саму землю, — то всюду те­бя увидит всевидящее око Божие. Так говорит Сирах: «Очи Господа намного светлее солнца, проницающие все пути человеческие и смотря­щие в тайные места» (Сир. 23, 27—78). Поэто­му все, что человек сделает, или же еще толь­ко подумает сделать, то уже Бог знает, видит. Прежде, чем что-либо будет сделано, это уже все известно Ему: «Неоконченное мое видели очи Твои» (Пс.138, 16). Это — проницательный взгляд Божий.

Бывает иногда также, что Господь Бог смотрит как бы весьма непроницательным взглядом. Обычно, обознаешься, на кого по­хож, а затем присматриваешься, оборачива­ясь, а невидение и есть незнание. Обратились некоторые лица к Господу: «Господи! Господи! Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? И не Твоим ли именем бесов изгоняли?» А Господь им что в ответ? «Не знаю вас», не знаю вас; раз не знает, то верно не видал их. Если бы видел когда-либо их, то наверное знал бы их. Они, правда, утверждают: «Мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты». Но Он сказал: «Гово­рю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня» (Лк.13,26-27). Отметим здесь как бы недальновидный взгляд Господень: «Ели, — го­ворят, — и пили пред Тобою», — а Он их не ви­дел и не знает.

Что же это такое, что Всеведущий и Все­видящий тех людей не знает, не видит? Попы­таемся разъяснить: Не знает свет тьмы, и если бы свет проник во тьму, то тьма не была бы тьмою, но просветилась бы светом. Темноты греховной были преисполнены те люди и по­этому хотя телом они тут же были пред очами Христовыми, однако сердце их помраченное, ум их потемненный далеко отстоят от Христа. В силу этого Христос не видел, не глядел на них Своими милосердными, прелюбезными, человеколюбивыми очами; и поэтому-то Он их не знает, как бы не видал их: «Познал Господь Своих», — говорит апостол (2 Тим. 2, 19). Толь­ко тех знает Господь, которые Ему принадле­жат, а которые чужие, тех Он не знает: «Не знаю вас, откуда вы».

Кто же для Него свой и кто чужой? Несо­мненно, тот Его, кто близок к Нему, а кто да­лек от Него, тот чужой, тот не Его, погибший тот: «Удаляющиеся, — говорится, — от Тебя по­гибнут» (Пс.72, 27). Только тех Господь видит человеколюбивыми очами, кто приближается к Нему своим сердцем, а далеко отстоящих, с блудным сыном удаляющихся на страну дале­че (Лк. 15,13), хотя и видит всевидящим оком грехи их, однако Он человеколюбивыми и милосердными очами на них не взглянет и как бы не замечает. Истинность этого под­тверди нам ты, святой Давид!

Давид, описывая то, как Господь Бог ста­новится близким к Своим угодникам и пра­ведникам и как Он ставит Себя далеко, скажу, от грешников, — повествует, что Он на пра­ведных смотрит с любовью Своими очами, а к грешнику оборачивается как бы лицом без очей: «Очи Господа обращены к праведным, и уши Его - к молитве их, лицо же Господне против делающих зло, дабы истребить с земли память о них» (Пс.33, 16-17).

Смотри, на кого взирают человеколюби­вые очи Господни? На праведных. А к греш­никам, и грешникам не кающимся, Он обо­рачивает Свое лицо, и лицо строгое, истреб­ляющее грешников, так что Давид об очах не упоминает — как бы лицо без очей: как спра­ведливость, имеющая завязанными свои очи, беспристрастная, не милосердствующая, строгая.

Таково разъяснение наше о недальновид­ном взоре милосердных очей Христовых, ко­торыми Он только близких, говорю, только праведных видит, а далеких, то есть грешни­ков, не видит. Если же Он и обращает Свое лицо к ним на их же горесть, «чтобы истребить» их, то лицо без очей, т.е. без милосердия, без пристрастия, без человеколюбия.

Конечно, нам самим необходимо показы­ваться, то есть приближаться к Богу, чтобы Он нас видел человеколюбивыми Своими очами: «Приблизьтесь, — говорится, — к Богу, и Он при­близится к вам». И хотя мы — темнота из-за множества грехов наших, однако когда с Ним, Светом, сблизимся, то будем иметь светлый образ: «Приступите к Нему и просветитесь» (Пс.33,6). Как же с Ним сблизиться? Как стать пред Его человеколюбными очами? Не телесными ногами, но покаянным сердцем, умиленным духом и умом богомысленным, то есть мы должны иметь Его всегда пред ум­ными нашими очами, а себя представлять пред всевидящим и человеколюбивым Его оком.

Припомним святого пророка Илию. Он, говоря с израильским царем Ахавом, произ­носит такие слова: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою» (3 Цар. 17, 1). То же го­ворит он и в беседе со старшим царским слу­гой Авдием: «Жив Господь Сил, пред Которым я стою» (3Цар. 18, 15).

Может быть, кто-либо скажет: «Святой пророк Илия, что же ты говоришь? Осмот­рись, где ты находишься? Ведь ты-то стоишь не на небе, а на земле. Не пред величием Божиим, но пред величием царя израильского Ахава».

Что же пророк в ответ? Стою, говорит, пред Богом: «Жив Господь, пред Которым я стою», то есть, хотя телом я на земле и предстою пред лицом земного царя, но ум мой, мысль моя, сердце мое предстоит Самому Богу, сущему на небесах и на херувимских престолах почива­ющему.

О богомысленный ум, о боголюбивое сердце, о высокая мысль, которая и в люд­ском обиходе, и в общественных делах и на пядь от Бога не отступает и тут же Ему пред­стоит, так говоря в уме: «Я стою пред Богом, пред Его всевидящими очами, и непристойно, мне делать или говорить что-либо иное, что не угодно при Божьем присутствии».

Ничто не может удержать человека от злых дел полезнее, чем непрестанная память о присутствии Божием, умное Богу предстояние. Точно так же и наоборот, ничто так не распускает человека на все злодеяния, как не­памятование о Божием присутствии.

Умное предстояние Богу, Божеское при­сутствие — это та мощная Божия рука, кото­рая держит человека, чтобы он не упал: «Всегда я видел, — говорит Давид, — Господа моего пред собою, чтобы не поколебаться» (Пс.15, 8). А когда кто добровольно, сам из рук Божиих вырывается (говорю о забвении присутствия Божия), тот так глубоко падает, что едва ли когда сможет встать: «Пали все делающие безза­коние, отринуты были и не смогут встать» (Пс.35, 13). Пример этого — жезл Моисеев.

Стоит раз святой пророк Моисей пред Бо­гом. Спрашивает его Бог: «Моисей, что это в руке твоей?» «Жезл, Господи, — отвечает Мо­исей, — посох». «И сказал ему Господь: «Брось его на землю», — и бросил Моисей жезл свой на землю, и превратился жезл в змия, и отбежал Моисей от него» (Исх.4,2—4). Стой, Моисей, не отступай ни на шаг! Это — посох твой, жезл твой! «О нет, — говорит, — пока был в моих руках, то был посох, жезл, а как выпал из рук, и вот он не посох, не подпора, но гади­на ядовитая, «превратился жезл в змия», и чтобы он не ужалил, необходимо от него убегать».

Точно так же и человек грешный, пока он умом предстоит Богу, пока как руки при­держивается присутствия Божия, до тех пор он жезл, и жезл, могущий прорастать и при­носить плоды. А как только из рук Божиих (от памятования присутствия Божия) выпа­дет, то тотчас становится как бы змием, и обычай в нем змеиный. И убегать от его со­общества необходимо, чтобы не заразил он своим ядом, ибо «со строптивым развратишь­ся» (Притч. 13, 21).

Присутствие же Божие и из змия доброго человека может сделать. «Ну, Моисей, не бой­ся этого змия, — говорит Господь, — протяни руку и возьми его за хвост!» «И простер Моисей руку, и взял его, и стал (змий) снова жезлом в руке его». И змий, как только он прикоснулся к рукам Моисеевым, тотчас стал тем же посо­хом. И змеенравный человек, как только по­падет в руки присутствия Божия, теряет свой змеиный нрав и яд и проникается праведническим добронравием.

Жить в присутствии Божием — значит жить в Самом Боге. А живущий в Боге делает­ся как бы из человека богом, и таковым при­личествует сказанное Давидом: «Я сказал: вы — боги» (Пс.81,6). Бог назван в Святом Писании огнем: «Бог наш Огонь» (Евр.12, 29). А чему по­добен ожесточенный грешник? Он — как ка­мень или железо, тяжкосердый, каменносердечный. Огонь по природе горяч, а камень и железо по природе холодны, ледяные. Брось камень или железо в огнь, и тотчас увидишь, что и камень и железо, оставив свою природ­ную холодность, набираются огненной силы, горячности, и сами превращаются как бы в огнь, краснеют огнем, как разженный уголь. Вынь из огня камень, вынь железо, откинь их от огня далеко, и уже через короткое время они теряют огненную силу и возвращаются к своей природной холодности, и хотя были по­добны раскаленным угольям, теперь снова стали как лед холодны.

Направь ум свой, человек, в присутствую­щего пред тобой Бога, превратись как бы в Бога, распались пламенем божественной любви, и ты позабудешь и отвыкнешь от гре­ховной холодности, и станешь ты одним из пламенноносных Серафимов. А как только ты отстранишь себя от Бога, удалишься умом твоим от Его присутствия, то ты тотчас же снова остынешь и из пламенного Серафима превратишься в лед.

Присутствия Божия неотступно придер­живаться я указываю каждому, как и самому себе. Присутствия Божия придерживаться, то есть всегда умом своим богомысленным пред Богом ставить себя и всю жизнь свою, все де­ла свои и слова, и мысли, говоря самому себе: пред Богом стою, лицо Божие присутствует предо мной, очи Божий на меня сморят; нель­зя мне, непристойно для меня пред всегда взирающими на меня очами Божиими сде­лать что-либо злое, или сказать что-либо гре­ховное, или помыслить что-либо недоброе: «Жив Господь, Которому предстою». А кто так себя в уме ставит пред Богом, тот, несомнен­но, приближается к Нему, и непременно при­зрит на него Господь милосердными и чело­веколюбивыми очами, призрит милостиво, как воззрел Он и на нынешнюю, упоминае­мую в Евангелии, жену. Призрит и призовет к Себе, «призовет в оправдание и святыню», исце­лив душевную немощь.

«Лицемер!» Почему ты, старейшина иудей­ского собрания, восстаешь против всемогуще­ства Божия? Рассмотрим это. Святой Злато­уст и святой Кирилл замечают в том старей­шине собрания иудейского зависть, так как он, под видом желания сохранить закон, из зависти отзывается гневно, порицая чудо, совершенное в субботу, и понося пред всеми добрую Христову славу. Так, святой Златоуст говорит: «Хорошо сказал ему Христос: «Лице­мер!» (Лк. 13, 15), — ибо тот старейшина имел лицо законохранителя, но ум его был полон коварства и зависти. Не тем он возмущается, что не соблюдается суббота, но тем, что про­славляется Христос, ибо не суббота ему важ­на, а важна ему чужая добрая слава, ибо про­славляется Христос».

Святой же Кирилл так говорит: «Старей­шина неблагодарного собрания как только увидел жену, от одного прикосновения Хрис­това выпрямившуюся и прославляющую Бо­жие величие, тотчас распалился завистью к славе Христовой и поносит чудо Господне, как бы заботясь только о соблюдении Субботы».

О, глупец безумный и несмысленный! Что за зло будет причинено субботе, если в суббо­ту совершаются Божий чудеса и прославляет­ся Бог? Ты должен быть благодарен, и низко поклониться Господу-Чудотворцу за то, что таким чудом Он прославил субботу и почтил твое собрание. Но зависть не умеет предпочи­тать полезное.

Вспомним здесь и другое Христово чудо, совершенное в субботу и описанное в Еван­гелии св. Матфея. Человек, имеющий сухую руку, в субботний день приступил к Господу в иудейском собрании. И сказал Господь тому человеку: «Протяни руку твою. И он протянул, и стала она здорова, как другая» (Мф.12, 10—13). Что же затем? «Фарисеи же, выйдя, име­ли совещание против Него, как бы погубить Его».

Над этими словами евангельского текста я духовным оком вижу святого Златоуста, си­дящего, задумавшегося и удивляющегося, и допытываюсь: служитель Божий, учитель церковный и высокий толкователь Священ­ного Писания! Скажи нам, чему ты так долго удивляешься: чуду ли Христову, или злости фарисейской? Правда, и в том, и в другом есть чему удивляться. Есть чему удивляться и в чудесной силе Христовой, одним словом врачующей от болезни: «Дивны дела Твои, Гос­поди!» Есть чему дивиться и в злостности фа­рисейской, как они для доброго и невинного Человека, ничего им злого не причинившего, но всем много благодетельствовавшего, гото­вят смерть: «Имели совещание против Него, как бы погубить Его» (Мф.12, 14).

Но Златоуст святой поясняет: «Ни тому и ни другому я не удивляюсь, ибо знаю о всемо­гуществе Христа, знаю издавна и о злобности иудеев, избивших пророков. Чему же я удив­люсь? А вот чему: вошел однажды Христос в иерусалимский храм и видит, — не то там торг, не то ярмарка. Нашел Он в храме продающих овец, волов и голубей, и сидящих торговцев, которые меняли деньги. Берет Он бич (см. Ин. 2, 15) и бьет им одного по плечам, другого по другой части тела; все бросились в разные стороны, толкая друг друга. Там досталось не одному фарисею, и саддукей там набрался го­ря, и убытку стало не мало, так как Христос рассыпал пенязи (монеты) (см. Мф.21, 12).

Что же за это Христу? Верно, фарисеи с саддукеями восстали против Него, а торговцы хотят свои убытки с лихвой восполнить? Все молчат, как ошеломленные, нет никого, кто хотя бы и полслова сказал; все, все это терпе­ливо перенесли и только стали допытываться: «Каким знамением докажешь Ты нам, что име­ешь власть так поступать?» (Ин.2,18). А когда Господь сотворил доброе дело, чудо, исцелил сухую руку, то те самые бунтуют, совещаются, как бы Его погубить. Били их — они не гнева­лись, молчали, а добро им сделали, болезнь излечили, — им то доброе дело даже горше ра­ны, и словно раненые они думают о мести, как бы погубить Его».

Фарисеи, что же у вас такое болит, когда Христос вам благодетельствует, слепца ваше­го просвещает, прокаженных очищает, сухих и скорченных исцеляет? Молчат фарисеи, а святой Златоуст обнажает их внутреннюю больную рану — зависть, которой они тяжко болеют, болеют сильнее, чем от нанесенных не только бичом, но хотя бы и мечом ран, и говорит так: «Иудеи, имея от Христа оказан­ные им благодеяния, клевещут на Христа и гонят Его, совещаясь убить Его. Но они тер­пят Его, когда Он их бичует и когда более все­го подобало бы гневаться. В это время они не обнаруживают никакого гнева и только спра­шивают: «Каким знамением докажешь Ты нам?» И далее присоединяет тот учитель с удивлени­ем: «Видишь зависть несказанную, как добрые дела Христовы, и иным являемые, побуждают иудеев на гнев и ярость».

О, правда, святой Златоуст, ты имеешь над чем задуматься в вышеуказанных евангель­ских словах, что биение не вызвало в иудеях гнева, а доброделание побудило их даже со­вещаться об убийстве. Чужая добрая форту­на, добрая слава является для завистливых наитягчайшей раной, и не так для них болез­ненна своя беда, свое несчастье, как чужое доброе и счастливое благополучие. Действи­тельно, для них пекло, когда они видят чужое счастье.

Среди богословов есть мнение, что посре­ди воздуха, между небом и землей, немало страдает нечистых духов, дьяволов, терпящих свою муку. Я допытываюсь: почему справед­ливая Божия кара, удалив их с неба, не вверг­ла их вниз, туда же с их князем Люцифером в подземные адские пропасти, чтобы там им низложенным терпеть муки? И что за муки бесов в воздухе? И более ли они отрадны, не­жели муки в самой геенне? Разъясняет мне это один из многих, знаменитый, но древний и благочестивый западный учитель: «Для то­го, —- говорит, —- некая часть бесов силою Божией в воздухе между небом и землей удер­жана, чтобы они видели и завидовали, и от зависти своей испытывали муки».

Что означают слова: «чтобы они видели и завидовали»? Смотрят воздушные духи на не­бо, откуда ниспали, и видят там на своем ме­сте в почете ангельском пророков, апостолов, мучеников, преподобных и праведных. О, как в зависти они снедаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же воздушные духи взглянут на зем­лю, расстилающуюся под ними, они видят на ней много благочестивых людей, богоугодно живущих, многих постников, девственников, чистых супружников, всех заслуживающих неба. О, как в зависти они терзаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же они видят бывших прежде вели­кими грешниками, которые через истинное покаяние уже воссели на небе, как, например, мытарь, блудница, разбойник, прп. Мария Египетская и другие, а равным образом когда они видят на земле великих грешников, кото­рые, однако, становятся уже на истинный путь, ведущий к Богу, избегают уготованных им вечных мук, огонь геенский гасят слезами и заслуживают небесное царство, — то что же тогда? Разумеется, что при виде всего этого воздушные духи охватываются завистью, ви­дят и завидуют, и от зависти своей мучаются. И не значительна ли в этом их мука? Поисти­не, она столь велика, что ни чуть не меньше огненной геенны. Писание говорит: «Жесто­ка, как ад, зависть, крылья ее как пламя огня, угль огненный пламя ее» (Песн. 8, 6). Зависть есть то же самое, что и самое пекло, что и са­мый огонь адский: Как ад зависть — видит и завидует, и в завидывании мучается.

Такой мукой от внутренней зависти му­чился и упомянутый ныне в Евангелии старей­шина иудейского собрания. Не сдержавшись, он вышел перед всеми и стал говорить народу, понося известное Христово чудо, которое нужно было бы хвалить и прославлять.

Не знаю, похвалит ли что доброе зависть? Будь пред Богом и пред людьми как золото, — зависть, худо о тебе отзываясь, смешает тебя с болотом. По своим добрым делам будь хоть солнцем — «так да просветится свет твой», — но зависть охарактеризует тебя как темноту. Будь хоть самим небесным Ангелом, — за­висть тебя и в ряду людей не поставит. Удались на край света, — зависть тебя и там догонит. Исправь свои крылья, полети и «вселись на край моря» (Пс.138, 9), — зависть тебя и летя­щего подстрелит, как стрелой, своим хульным словом, отнимающим от тебя твою славу. Ог­ради себя невинностью твоей, как щитом, — зависть, однако, ранит тебя, как мечом, своим уязвляющим языком.

Не напрасно св. Давид взывает к Богу: «Укрой меня от скопища лукавых, от собрания делающих неправду, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс. 63, 3-4). Иеронимов же перевод читает: «Которые изострили, как меч, язык свой».

Святой Давид! Не лучше ли было сказать так: «Враги мои изострили на меня мечи свои, приготовили копья, стрелы, оружие на меня верное припасли и хотят меня ранить, убить?» Но Давид говорит: «Изострили, как оружие, язык свой». Более, говорит, чем неприятельское оружие, страшны острые и злые людские язы­ки завистливых.

Умел тот царственный рыцарь мужествен­но стоять против неприятельского оружия, не страшны были ему в бою меч, стрела, копье, но злого языка он боялся, и потому-то он и ищет у Самого Бога защиты: «Укрой меня, Гос­поди, от скопища лукавых, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс.63, 3—4). Не стра­шен, говорит, мне Голиаф, иноплеменники-филистимляне для меня ничто, но злой язык людской, язык завистливых, язык лукавствую­щих дал мне знать о себе: укрой меня, Господи, от него, защити меня от сонма тех, которые изострили языки!

не падай духом, знатный муж, не осла­бевай в своих подвигах, не малодушествуй в своем изменившемся счастье! Те воображае­мые мечи, говорю о языках завистливых, вонзятся в их сердца, чтобы они видели и за­видовали, и в самой зависти мучились, и да постыдятся они, как и нынешние завистники Христовы, о которых говорит Евангелие: «се противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его»(Лк. 13, 17).

Радуемся и мы о Тебе, Господе нашем, и молим Твою благость, Христе Спасителю наш: покрой нас и от сонма, и от оружия ви­димых и невидимых врагов наших во все дни жизни нашей, уврачуй наши душевные и теле­сные недуги, и вечного наследия угодивших Тебе не лиши нас. Аминь.

51. Поучение в неделю 27-ю по Пятидесятнице («Там была женщина, восемнад­цать лет имевшая духа немощи» (Лк. 13, 11))

В настоящее время зимы, щадя вас, слу­шатели мои, и себя от мороза, я возьму не многие слова из прочитанного ныне на Ли­тургии Евангелия, но только одно слово: «Женщина, имевшая духа немощи», — и тотчас спрашиваю, что это значит: «имевшая»? Какое значение этого слова? Почему евангелист не сказал и не написал: «Женщина, страждущая духом немощи», но «имевшая духа немощи»?

По нашему мнению, было бы приличнее сказать «страждущая», чем «имевшая», ибо обыкновенно всякому свойственно страдать какой-либо болезнью, а не только иметь. Здесь же из этого евангельского слова видно, что женщина не страдала духом недуга, но только имела, была «имевшая», а не стражду­щая. Нет ли здесь какой-либо тайны? Поис­тине есть. Какая же это тайна, мы поищем для нашей пользы в нынешней беседе.

Святой Григорий, папа Римский, ту еван­гельскую женщину считает образом грешной души, сильно склонной к земным пристрасти­ям. С ним согласен и блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, говорящий так: «Эти слова следует принимать и в отношении внутреннего человека, потому что сгорблена и душа, когда она смотрит только на земные печали и не помышляет ни о чем небесном или Божественном».

Поскольку же та женщина является обра­зом такой души, то и сказанное о ней «имев­шая», а не страждущая, изображает нечто осо­бенное в грешнике. Что же именно такое? Изображает и указывает некий, бывающий со всеми, но не всем знакомый, душевный недо­статок, называемый нечувствительностью или безболезненностью, который святой Ио­анн Лествичник описывает так: «Нечувстви­тельность, бывающая как при телах, так и при душах, — это чувство, делающееся омертве­лым от долговременного недуга (греховного) и от нерадения; безболезненность же — это утвердившееся привычкой нерадение, это уязвляющая мысль, сеть усердия неведение умиления, пугало мужества, дверь отчаяния, мать забывчивости, потеря страха».

Мы же, проще разъясняя это, скажем так: нечувствительность или безболезненность душевная — это сердечное окаменение, про­исходящее от долговременного греховного обычая. Как не болит камень, когда его секут или бьют, так окаменелый грешник, болея душой, не чувствует, имея злую совесть, не болеет сердцем, в своих греховных язвах не чувствует боли, сам не знает своей беды, не думает о своей погибели и не боится осужде­ния во ад. Он имеет тяжкие грехи, но не стра­дает совестью, не следит за собой, как будто это не он, как будто у него не будет потребо­ван отчет в его беззакониях, как будто минует его Страшный Суд, грозное испытание, огонь неугасимый, червь неусыпающий и вечная погибель: он «имеет», но не «страдает».

Крайнее окаменение, омертвение, нечув­ствительность и безболезненность заключа­ются в том, что кто-либо имеет великую смертельную язву, но не ощущает болезни. Последнее же безумие заключается в том, чтобы падать в яму, в пропасть, и не знать это­го своего падения, не смотреть на него и не бояться. Это похоже на пьяницу, безмерно упивающегося, который не понимает, что с ним делается, бьют ли его, или он сам, упав, убился и ушибся, и не помнит он, как смеют­ся над ним. Ничего этого он не вспоминает наутро, как указал в пьяном человеке еще Приточиик, говоря так: «Били меня, и мне не было больно, ругали меня, я же не чувствовал» (Притч. 23, 35).

Поистине, то же происходит и с окамене­лым, бесчувственным грешником. Часто упиваясь плотскими житейскими сластями и страстями, как неким сладким, но полным «смертоносного яда питьем, он врагом своим, обычаем своим злым, врагом домашних — телом своим, часто и тяжко ранится, ранится как бы мечом, копьем или стрелой дел грехов­ных, но болезни в душе своей, в совести сво­ей, он не ощущает. «Били меня, — говорит, — и мне не было больно». Надругаются невидимо над ним бесы и смеются, видя его скверные дела, а он не только не знает об этом, но даже и по­думать об этом не хочет: «Ругали меня, — гово­рит, — я же не чувствовал».

Долготерпеливый Бог, не погубляющий грешника с беззакониями его, иногда милос­тиво наказывает его, отечески бия наказани­ями, огнем, голодом, войнами, телесными болезнями и другими какими-либо попускае­мыми бедствиями, чтобы грешник познал свой грех и пришел в чувство, но он пребыва­ет исключительно в бесчувствии и нерадении. «Били меня, — говорит, — и мне не было больно». Ругают его люди, соседи, видя его беззакон­ную жизнь, полную соблазнов, осуждают, смеются и плюют вслед, он же не беспокоит­ся и об этом: «Ругали меня, — говорит, — я же не чувствовал».

Ходит по следам его смерть, желая неча­янно посечь его; ходит вслед за ним дьявол, как лев рыкая, ища случая внезапно погло­тить его; открывает и ад огненный уста свои, чтобы уже пожрать; а ожесточившийся грешник, придя в глубину зол, пренебрегает всем этим, душа его не чует всего этого и не боится. Это и есть жена, «имевшая» недуг, но не «страждущая», это и есть душа, имеющая тяжкие грехи, но не чувствующая своей по­гибели.

Сердце человека, имеющего такой душев­ный недуг, в Святом Писании уподобляется камню и железной наковальне. Например, в книге Иова пишется так: «Сердце его не подвиг­нется, как камень, стоит же, как наковальня, непобедимо» (Иов. 41, 16).

Сердце — это камень и наковальня. Ка­мень тверд, но все же кое-как его можно со­крушить молотом или топором, а наковальню бей со всей силы молотом, бей сто раз, бей тысячу раз, но не сокрушишь. Хотя Святое Писание назвало сердце ожесточенного чело­века камнем, но после, как бы исправляя по­грешность, называет его наковальней: сердце человеческое — это камень, впрочем, нет, не камень, но тверже камня, тверже настолько же, как и наковальня.

О жесткость сердечная! О бесчувствен­ность душевная! Скорее камень сокрушишь, чем сердце, являющееся как бы наковальней! Не истина ли, что ожесточенное сердце твер­же камня? Послушаем. Десять израильских племен отторглись от скипетра Иудина, а Иеровоам, бывший прежде рабом Соломона, — и от Самого Бога. Он, сделавшись царем, уклонившись к идолопоклонству и привлекши к этому богомерзкому злу и людей с собой, поставил в Вефиль золотых идолов и, создав им храм и каменный жертвенник, при­нес жертвы и устроил всенародный праздник (3 Цар. 12, 23) они отстали от идолобесия и обратились к своему Богу изведшему их из Египта. Пришел человек Божий, пророк, в Вефиль в тот самый богомерзкий праздник, когда царь, стоя в идольском храме у жерт­венника, приносил жертвы. Пророк, войдя в тот храм и став пред каменным жертвенни­ком, возопил к жертвеннику словом Господ­ним, говоря: «Алтарь, алтарь, — так говорит Господь, — вот, сын рождается дому Давидову, Иосия имя ему, который принесет в жертву священников, совершающих ныне жертвопри­ношение на тебе» (3Цар 13, 2).

Святой пророк Божий! Почему ты ничего не говоришь ни царю, ни людям, к которым ты послан от Бога, но обращаешься к бездуш­ному жертвеннику, бесчувственному камню? Обрати твое лицо к царю, возопи к нему и к тем, кто с ним, обличи их заблуждение, за­прети им словом Божиим, устраши их местью Божией. А жертвенник каменный, будучи бездушным, как может тебя послушать или что может ответить? Однако же пророк гово­рит не царю и не народу, но бесчувственному камню, жертвеннику: «Алтарь, алтарь, — так говорит Господь». Почему так? А потому, что пророк Божий, как прозорливый, видел, что сердца человеческие тверже камня, и хорошо знал, что его скорее услышит каменный жертвенник, нежели люди своими ожесто­ченными сердцами.

Когда пророк Божий пришел на тот скверный праздник, то ясно увидел дела всех: одни пируют и упиваются, пьют и едят идоложертвенное, другие пляшут с тимпанами и органами, третьи сквернословят и заливаются смехом, четвертые открыто совершают сквер­ные и беззаконные дела по уставу идолопо­клоннического праздника, пятые, указывая перстом на идолов, восклицают: «Вот твои боги, Израиль, выведшие тебя из Египта». Видя все это, пророк сказал себе: напрасно я буду говорить этим людям, не послушают они слов Божиих и моих и не поверят мне, что я послан к ним от Бога. Что же мне делать? Скажу я камню, скажу бездушному жертвен­нику, — он скорее послушает меня. И возо­пил, говоря: «Алтаръ, алтарь, — так говорит Господь».

Что же, услышал ли пророка жертвенник? Услышал, развалился жертвенник, и пролил­ся с жертвенника тук жертв (см. 3 Цар. 13, 5). Каменный жертвенник в ответ на пророче­ское слово распался пополам, а царь что? Царь простер свою руку от жертвенника, говоря: «Возьмите его, и вот высохла рука его» (3Цар. 13, 4).

Слышите ли, что делается? Камень, послушав, сокрушился, а сердце Иеровоамово не сокрушилось.

О сердце, грешническое сердце! О ожесто­чение бесчувственной души! Твердость ка­менная — ничто в сравнении с твоим окаме­нением, сердце, твердейшее камня!

Великий пророк Моисей для того, чтобы написать на каменных скрижалях произноси­мый Божиими устами закон, сорок дней тру­дился на горе, постясь (см. Исх. 34, 28). Когда же он хотел написать тот же закон на сердцах человеческих, то сорок лет трудился (см. Числ. 32, 13; Нав. 5, 6), ходя с ними по пусты­не, уча, увещевая, наставляя и показывая им пример и словом, и делом, и все-таки мало что успел. Мало было принявших закон Бо­жий в сердце свое, много больше не приняло его, хотя слухом и слушали, но сердцем не внимали, почему и погибли, наказанные гне­вом Божиим, как говорит Псаломник: «И убил очень многих из них» (Пс.77, 1). Удобнее было на каменных досках писать закон Божий, не­жели на плотских сердцах.

Когда Господь наш славно входил в Иеру­салим, когда отроки взывали «осанна», учени­ки же, радуясь, громогласно восклицали: «Бла­гословен грядущий, — тогда некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: «Учитель! Запре­ти ученикам Твоим». Но Он сказал им в ответ: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19, 38—40).

Умолкли ученики, когда приблизились страдания Господни: «Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.26, 56), и что же, сбылось ли сказанное слово Божие: «Камни возопиют» (Мф.27, 51—53)? Поистине, издали свой глас камни в то время, когда мертвецы, вставшие из каменных гробов, из недр земных, «вошли во святый град и явились многим» (Мф.27, 53).

Мы же внемлем тому, что камни распада­лись и сокрушались, а сердца окаменелых распинателей не только не пришли в сокру­шение, но даже еще более ожесточались. Ожесточались, ибо вместо соболезнования и раскаяния радовались об исполнении своей злобы и насмехались, кивая своими головами. Ожесточались, ибо запечатали гроб и приста­вили стражу. Ожесточались, ибо дали воинам золото, чтобы те не славили Воскресения Христова. Смотря на сокрушение камней и открытие гроба не человеческими, но ангель­скими руками, и ясно видя истину, они не пришли в чувство, не сокрушились своими сердцами: «Тверже камня сердце, крепче камня душевное нечувствие» (Иов. 4, 15).

Итак, сердце твое не камень, а наковаль­ня, которая тверже камня, согласно тому на­писанному: «Сердце его стоит, как наковальня непобедима». Наковальня у кузнеца целыми днями ударяется молотом, а сокрушается ли она? Никогда. Подобно тому и наше ожесто­ченное сердце бывает ударяемо многими не# вещественными, но мысленными молотами, но, однако оно не чувствует, как и наковальня.

Вот человек слышит в церкви, дома или где-либо в другом месте слова Божий читающие­ся, поющиеся и проповедуемые, — это есть молот, ударяющий в сердце, согласно слову Самого Господа, говорящего в Иеремиином пророчестве: «Разве слова Мои не подобны огню горящему и молоту, сокрушающему камни?» (Иер.23, 29). Однако же сердце не чувствует и не внимает, как наковальня.

Вот человек видит мертвеца, выносимого на погребение, или, идя мимо церкви, видит могилы мертвых, — это есть молот, ударяю­щий в сердце и звуком своим говорящий: «Помни смерть твою, и ты, не замедлив, бу­дешь во гробе, истлеешь и изъеденный червя­ми превратишься в прах». Но не умиляется сердце и не чувствует, как наковальня.

Святая вера говорит, что будет и воскресе­ние мертвых, и Суд Страшный, и воздаяние по делам, и вечное мучение грешников с бесами в огне неугасимом, — это есть молот, ударяю­щий в сердце и звуком своим говорящий: «Бойся, чтобы и ты не был осужден на муче­ния». Однако же не сокрушается страхом серд­це, не боится и не чувствует, как наковальня.

Божиим попущением человека за грехи постигают многие бедствия, напасти, смуще­ния, потеря друзей и чад, оскудение имущест­ва, — это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Приди в чувство, примирись с Богом, умилостиви гнев Его, справедливо движущийся на тебя». Однако сердце все бо­лее ожесточается и забывает Бога в своих пе­чалях: оно не чувствует, как наковальня.

Впадает ли кто в болезнь или в тяжкий ка­кой-либо недуг, — это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Покайся, кто знает, встанешь ли ты с одра болезни?» Однако и здесь нисколько не сокрушается сердце или же совсем мало сокрушается, ибо еще надеет­ся встать с одра болезни и снова насладиться мирскими сладостями, и таким образом не чувствует, как наковальня.

О жесткость наша, не сокрушаемая ника­ким молотом! Таково было сердце фараоново, которое было ударяемо казнями Божиими, как молотом, и не чувствовало. Господь Бог, желая вывести людей Своих, израильтян, из рабства египетского, послал к фараону вер­ных Своих рабов Моисея и Аарона сказать ему, чтобы он отпустил Божиих людей из Египта. Фараон же ответил: «Кто такой Бог Израилев? Кого я должен слушаться? Бога ва­шего не знаю, Израиля не отпущу» (Исх. 5, 2).

Прогневанный Бог казнит Египет ранами. Один царь-фараон согрешил, а все царство египетское терпит бедствия, принимает раны. Вот как тяжки грехи начальников, ибо навле­кают мстительную руку Божию не только на себя, но и на своих подчиненных.

Ударил Бог Египет как бы молотом, пер­вой казнью, обратив в кровь реки египетские; ударил второй казнью, наведя жаб: «Закипела земля их жабами» (Пс.104,30); ударил третьей, превратив в насекомых весь песок земной, — а сердце фараоново, ударяемое как наковальня молотом, сокрушается ли? Нисколько. Он го­ворит: «Бога вашего не знаю, Израиля не отпущу».

Ударил Бог Египтян, как молотом, четвер­той казнью, песьими мухами; ударил пятой, наведя мор на весь скот; ударил шестой, пора­зив всех египтян тайными струпьями, но сердце фараоново, ударяемое как молотом наковальня, не чувствует и ожесточается: «Бо­га не знаю, Израиля не отпущу».

Разгневанный Бог еще сильнее стал нака­зывать Египет ужаснейшими казнями: ударил седьмой казнью — огненным градом, как ве­ликим молотом; ударил восьмой, истребив всякий плод земной, наведя саранчу и гусе­ниц; ударил девятой казнью, наведя трех­дневную тьму, не просвещаемую никакими светильниками и огнем, но сердце фараоново остается в своем ожесточении, как наковаль­ня: «Бога не знаю, Израиля не отпущу».

Сокрушился было немного фараон деся­той казнью — смертью перворожденных, ког­да увидел внезапно умершего своего любимо­го первенца, и отпустил людей израильских, но, снова раскаявшись и ожесточившись, погнался вслед за ними, желая истребить ме­чом всех до единого. Доколе же, Господи, Ты будешь терпеть эту наковальню — жестокое, бесчувственное сердце фараоново? Брось его в воду. И погрузился фараон в Чермном море как олово или железо. О, жесткость бесчувст­венного сердца!

Пророк Захария, как бы исправляя выше­сказанное слово, написанное в книге Иова, в котором сердце названо камнем, называет его не простым камнем, но достойным, драго­ценным. Каким же? Адамантом, то есть алма­зом. Вот как он говорит: «Сердце свое сделали твердым, как адамант» (Зах. 7, 12).

Благодарим тебя, святой пророк, что ты не охулил сердца нашего, но назвал его ада­мантом, назвал драгоценным камнем, алма­зом. Ведь что выше и дороже для человека, чем его сердце? Им человек живет, оно первое при зачатии человеческом зачинается в мате­ринской утробе: других членов — головы, рук и ног еще нет, еще не выяснились, а сердце уже есть. Оно первое и жить начинает, и явля­ется для души как бы ложем и престолом, по­сему-то и сама природа внимательно охраня­ет сердце, как бы некое сокровище, сокрытое в недрах земных. Она сокрыла сердце внутри груди, чтобы не только рука человеческая не коснулась этого сокровища, но чтобы даже и око чье-либо не видело его. Посему и Пса­лом ник говорит: «Приступит человек, и сердце глубоко» сокрыто (Пс. 63, 7). Сердце — это со­кровище, сердце — это драгоценный бисер, сердце — это адамант, прекрасный алмаз.

Но скажи нам, святой пророк, с какой мыслью, с каким намерением ты называешь сердце наше алмазом, адамантом? Какое зна­чение в тех словах твоих? Внемлем, что гово­рит пророк Захария: «Сердце свое сделали твер­дым, как адамант, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь Сил Духом Сво­им через пророков» (Зах.7,12). Плохо, что серд­це — такой адамант, алмаз, ибо оно служит не украшением для души, но прогневляет Бога ожесточением и таким бесчувствием, что не слышит закона и слов Божиих. О горе такому окаянному адаманту, небогоугодному алмазу, бесчувственному нашему сердцу!

Почему же тот пророк назвал наше серд­це не другим каким-либо камнем, но именно адамантом? Потому, что во всей поднебес­ной нет ничего тверже адаманта. Среди бес­чувственных вещей всякий камень тверд, но молотом его можно сокрушить. Тверда нако­вальня, но раскалив ее огнем, ты можешь смягчить ее, как и прочее железо. Алмаз же не берет ни железо, ни огонь. Бей его моло­том, сколько можешь, он будет цел. Брось его в горнило, жги, сколько хочешь, он будет тверд, и ничто из самых жестких и твердых вещей не может смягчить его жесткости и твердости, кроме некоей одной очень малой и плохой вещи, о которой теперь некогда го­ворить. Святой же Захария, желая изъяснить твердость ожесточенного человеческого серд­ца, мыслит в себе: «Чему уподоблю сердце? Твердости ли всякого камня? Мало. Чему же? Адаманту, который тверже всех вещей. Пусть же оно зовется адамантом: «Сделали твердым, как адамант, сердце свое».

Каков же нрав того адамантового сердца, это описал некий Неотерик таким образом: «Окаменелое сердце — то, которое не чувст­вует самого себя, не понимает, не сокрушает­ся умилением, не смягчается благоговением, не умиляется молитвой, не боится угрозы, а ударяемое ожесточается еще больше, небла­годарно за благодеяния, недоверчиво в сове­тах, сурово на судах, бесстыдно в позорных делах и словах, бесчеловечно в человеческом, глупо в Божественном. Несмотря же на все это, оно гордо, как будто оно премудро, но прошедшее забывающее, за исключением злопамятства, о настоящем не заботящееся, о будущем не думающее. Говоря же вкратце, окаменелое сердце есть то, которое «ни Бога не боится, ни людей не стыдится» (Лк. 18, 2), ни погибели своей не ужасается».

Святой Иоанн Лествичник приводит же­сткость и окаменение бесчувственного сердца в образе некоего беседующего лица и говорит так: «Томитель и злодей, то есть бесчувствен­ность сердца, говорит: «Мои подчиненные смеются, видя мертвых; на молитве стоят окаменелые, жестокие, темные; стоя пред священной Трапезой, ничего не чувствуют; причащаясь Святых Даров, принимают как бы вкушение простого хлеба. Я смеюсь, видя плачущих, я привык убивать все рождающее­ся от любви Божией; я мать смеха; я питатель сна; я друг сытости; я сплетаюсь с неблагого­вением; когда же обличают меня, я не болею» (Слово 18).

Вот каков нрав алмазного сердца, вот ка­ков обычай ожесточенного сердца, вот какова природа окаменелого бесчувствия. В этом по­истине и заключается тайна того слова в ны­нешнем Евангелии «имевшая»: «Женщина, имев­шая духа немощи», — а не страждущая; — это душа, имеющая грехи и ужасные беззакония, но об этом не болезнующая, о покаянии не помышляющая, страха Божия не имеющая, смерти, Суда и геенны не боящаяся и погибе­ли своей не ужасающаяся.

Разобрав и поняв, слушатели мои, таковую тайну того слова, будем остерегаться такого ожесточения, сердечного окаменения, душев­ного бесчувствия, ибо имеющий такое сердце не получит небесного царства.

Толкователи Божественного Писания удивляются, почему в том городе, который явился в откровении святому Иоанну Бого­слову и который был создан из многих драго­ценных камней, почему в нем среди других драгоценностей не находится и не положен адамант? Есть там «яспис, сапфир, смарагд, аметист, хризолит» и прочие драгоценные камни (см. Откр. 21, 19—20), всего числом двенадцать; адаманта же, хотя он и драгоце­нен, среди них нет. Почему? Потому, что те камни служат образом или знаком различных богоугодных добродетелей: яспис — это образ мужества и крепости в вере, сапфир — богомышления, смарагд — девства, аметист — это знак смирения, хризолит — покаяния, прочие же изображают другие добродетели. А ада­мант что изображает собой, что означает? Он, как сказано, означает сердечное ожесточе­ние, потому-то адамант и не полагается меж­ду теми достойными камнями, из которых со­здан небесный город. Каменносердечие не числится между добродетелями, ибо оно не получит царства небесного.

Зная это, возлюбленные, не будем ожес­точать сердца наши леностью, нерадивостью и бесстрашием, не будем окаменевать бесчув­ствием! Святой Давид увещевает нас: «Ныне, если голос Его услышите» (то есть голос слова Божия), не ожесточите сердец ваших (Пс.94,7-8); не ожесточите, но умягчите, сокрушите умилением, страхом Божиим, покаянием.

Господи Боже! Ты Сам знаешь немощь на­шу, бесчувствие и окаменение наше, душев­ную нашу болезнь. Ты Сам и исцели тот наш недуг. Ведь кто может врачевать душу и серд­це, кроме Тебя единого, «создавшего сердца на­ши» (Пс.32, 15)? Отними же Ты от нас сердце каменное и вложи в нас сердце телесное (ср. Иез. 11, 19; 36, 26), чтобы слова Твои мы име­ли написанными не на каменных, но на теле­сных скрижалях сердца. Аминь.

52. Поучение 29-ю по Пятидесятнице («Встретили Его десять человек прокаженных, которые остано­вились вдали» (Лк. 17, 12))

Как в Египте, так и в Иудее существует много прокаженных; происходит же эта бо­лезнь от излишнего жара или солнечного зноя, который в тех странах бывает очень ве­лик, как говорит об этом Гален, начальник врачей и искуснейший исследователь челове­ческих немощей. Поэтому, когда Спаситель наш, Врач душ и телес, шел из Кесарии в Иу­дею, в Иерусалим, то Его встретил не один, но целых десять прокаженных, вместе просив­ших исцеления, как свидетельствует Еванге­лие: «Иисус Наставник! Помилуй нас» (Лк.17, 13). В этих прокаженных достойно рассуждения то, что говорит о них само Евангелие: «Оста­новились вдали» (Лк. 17, 12).

Почему они стали вдали? От кого они сто­яли далеко? Далеко стояли и от селения, в ко­торое входил Иисус, и от Самого Иисуса. Им нельзя было жить ни в городах, ни в селах, по причине проказной нечистоты. И ко Христу они не смели прикоснуться по причине той же великой нечистоты, как толкует блажен­ный Феофилакт эти евангельские слова, ибо закон повелевал прокаженных или терпящих какую-либо другую скверну отлучать от чис­тых, чтобы нечистые не оскверняли чистых. Господь так говорит Моисею: «Повели сынам Израилевым, да выгонят из стана всех прока­женных и прочих, да не осквернят станов сво­их, в которых Я пребываю» (Числ.5, 2—3).

Если так повелел Господь Бог отлучаться от прокаженных телом и не жить с ними, что­бы здоровые не получили от них поврежде­ния, то как возбраняет Господь общаться с те­ми, которые имеют проказу душевную, и как повелевает избегать их? И если чист и блажен тот, кто разлучен с прокаженными телом, но тем более блажен тот, кто душей разлучен с прокаженными, могущими повредить его. Об этом мы и побеседуем для прославления Вра­ча душевного и телесного и Его Преблагословенной Матери Марии, Девы Богородицы, нам же для пользы душевной.

Проказа душевная, то есть грех, весьма похожа на проказу телесную, и прокаженные душой подобны прокаженным телом, ибо как проказа лишает красоты телесной, бодрости и силы, как прокаженные оскверняют прикаса­ющихся к ним, гак и проказа душевная, то есть грех, лишает богоподобной красоты, то есть благодати Божией, и живущие с прока­женными бывают прокаженными душой. О них-то Дух Святой у Псаломника и говорит: «Со избранным избран будешь и со строптивым развратишься» (Пс.17, 27).

Пребывая с твердым в вере, ты утвердишь­ся в вере, общаясь же с неверующим, ты по­вредишь свою веру. Общаясь с воздержным, научишься воздержанию, а общаясь с тем, ко­му «бог — чрево» (Флп.3, 19), ты не возлюбишь воздержания, и омерзеет тебе святой пост. Имея согласие с чистым, ты возлюбишь ан­гельскую чистоту, прилепляясь же к нечисто­му, ты явишься сообщником его мерзости. «Прикасающийся к смоле испачкается, и имею­щий общение с гордым подобен ему будет» (Сир. 13, 1). Как муха или мотылек обжигаются, ле­тая около горящей свечи, как чистое зеркало получает налет, когда кто-либо дыхнет на не­го, так и снующие около злонравных загряз­няются и оскверняются.

Слабость или растление человеческой природы таково, что не злые от добрых вос­принимают добрые нравы, но добрые от злых заимствуют злые нравы. Если здоровые про­ходят между немощными, то не они передают здоровье немощным, но, наоборот, немощные передают свою немощь здоровым. Посмотри здоровыми очами на поврежденные очи, и ты не исцелишь их своим здоровым зрением, но для своих очей ты получишь вред. Пусти одну покрытую коростой овцу среди тысячи чис­тых, и эта одна не очистится от тысячи чис­тых, все же прочие воспримут заразу от одной. От гнилого яблока гниют прочие, гнилое же от целых не исцеляется. Один, имеющий мо­ровую язву, наносит вред городу и всей стра­не, а бесчисленные и безвредные, с которыми он смешается, не отнимут от него болезни.

То же происходит и с душевными немоща­ми. Злые передают свой яд злонравия добрым, от добрых же редко пользуются. Поэтому Святой Дух в Притчах Соломоновых говорит: «Сын, да не прельстят тебя люди нечестивые, не соглашайся, если будут склонять тебя, говоря: пойди с нами. Не ходи с ними в путь, держи же ногу твою от стези их: ибо ноги их ко злу бегут» (Притч. 1, 10-11, 15-16).

Почему возбраняешь, Дух Святой, сыну Твоему прилепляться к нечестивым? Чтобы он, прилепляясь к злым, не присоединился и к делам их. Посему-то и Моисей, когда по по­велению Божию хотел казнить непокорных и ропщущих людей — Дафана и Авирона, - он возгласил всему собранию людей, сколько их было: «Да не погибнете во всем грехе их» (Числ.16, 26). То же вопиет и Исайя: «Отступите, отсту­пите отсюда и к нечистому не прикасайтесь, выйдите из среды его» (Ис.52, 11). Почему же так повелевает Господь? «Чтобы прикасающи­еся к нечестивому не прикоснулись к нечисто­те его».

Есть чему удивляться, почему это милос­тивый Господь Бог, проводя людей израиль­ских в землю Ханаанскую, когда они уже при­шли к Иордану, сурово заповедал им погубить всех живущих в той земле, говоря: «Погубите всех живущих на земле; истребите стражу их, и всех идолов литых и изваянных их погубите, и все капища их разрушите; и столпы их да со­крушите, и дубравы их да посечете; если же не погубите живущих на земле вашей, то остав­шиеся из них будут терниями в очах ваших и язвами в ребрах ваших; и что Я вознамерился сотворить им, то сотворю вам» (Числ. 33, 52 и след.).

Почему же Милостивый Господь произ­нес такой жестокий указ о язычниках? Если Он так не любил язычников, то не лучше ли было бы предать их в рабство людям Своим израильским, чтобы израильтяне не научи­лись делам тех? «Если, — говорит, — не погуби­те, будут терниями в очах ваших», ибо смотря на них, вы соблазнитесь; «и язвами в ребрах ва­ших» будут не столько телесными, сколько ду­шевными. Потому и сказал: «Ту казнь, кото­рую Я для них уготовил, наведу на вас», что и сбылось, как говорит Псаломник: «И смеша­лись с язычниками, и научились делам их, и служили истуканам их: и было им это в соблазн» (Пс.105, 35-36).

Что же потом было? «И разгневался в ярос­ти Господь на народ Свой, и возгнушался насле­дием Своим, и предал их в руки врагов, и возоб­ладали ими ненавидящие их» (Пс.105, 34). Не захотели они истребить язычников, от кото­рых они соблазнились, и потому предал их Господь язычникам, согласно слову Своему: Если не погубите. По той же причине Господь воспретил сынам израильским сочетаться браком с иноплеменниками и неверующими, говоря во Второзаконии и в других местах так: «И не вступай в родство с ними, и дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего: ибо отвратит сына твоего от Меня; и разгневается Господь гневом на вы и по­требит вскоре» (Втор. 7, 3—4).

Потому и святой Павел говорит Титу: «Ере­тика, после первого и второго вразумления, от­вращайся» (Тит. 3, 10). Святой же Иоанн даже в дом принять еретика и приветствовать его за­прещает, говоря: «Кто приходит к вам и не при­носит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2 Ин. 1, 10-11).

Разве общение с еретиком в том только нехорошо, чтобы принимать его в дом и при­ветствовать? Это плохо не само по себе, но по своим злым последствиям, то есть по пре­вращению, которое может быть худым, ибо слово их, как гангрена. Когда гангрена, по-нашему «антонов огонь», проникает в тело, то против нее нет никакого врачевания, кроме отсечения, ибо она переходит с одного члена в другой и так заражает все тело. Таковы и еретические слова. Апостол потому и повеле­вает избегать их, чтобы они не проникли в ум, как гангрена, и не приготовили для гееннского сожжения не только тело, но и душу. Что может быть более необходимо для человека, как не члены его? Что ему больше всего доро­го, как не члены его? Однако же Господь гово­рит: «Если же рука твоя или нога твоя соблазня­ет тебя, отсеки их и брось от себя, и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от се­бя» (Мф.18, 8-9).

Этими словами Господь наш повелевает избегать всякой злой дружбы, всех злых слу­чаев и лиц, мест, чинов, от которых происхо­дит падение, если кто хочет наследовать жизнь вечную. Потому все богословы едино­гласно поучают, что не только тот согрешает, который самим делом впадает в грех, но и тот, который не избегает тех лиц, мест, дел и чи­нов, на которых и с которыми случается паде­ние, «ибо любящий беду впадет в нее», — говорит Иисус, сын Сирахов (Сир. 2, 25). Таким обра­зом, если бы кто и каялся, но не хотел бы уда­лить от себя случаев и поводов падения, то покаяние такое не истинно и не достойно разрешения.

Противоположные нравам и делам чело­веческим слова я читаю у премудрейшего природоведа Иисуса Сирахова, а именно: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11, 28). Как же не ублажать или не хвалить тех, кото­рые достойны того, которые живут богоугод­но, украшаются добрыми делами, творят ми­лостыню, хранят правду и сияют прочими до­бродетелями?

Сирах говорит: «Прежде смерти не хвали никого». Ну, а после смерти блажить ли, и ко­го? На это отвечает премудрейший Соломон: «Я похвалил всех умерших более живых» (Еккл.4, 2). Кто не может вместить в уме эти слова, то есть что прежде смерти не следует хвалить никого, а после смерти можно всех? Если бы кто повелел хвалить тех мертвых, которые хо­рошо пожили, хорошо и скончались, то еще можно было бы поверить. Но кто поверит, когда говорится: «Похвалил всех мертвых»? Но нельзя не верить. Говорит премудрейший Со­ломон, который испытал все в мире, который беспечально проводил жизнь во всякой рос­коши, во всяких богатствах и почестях, и ко­торый говорит о себе: «Все, что просили очи мои, не отнял от них, и не возбранил сердцу мо­ему наслаждаться всяким веселием, так что сердце мое возвеселилось во всяком деле моем» (Еккл.2, 2-3), — он-то и говорит: «Похвалил всех умерших».

Какая же причина того, что прежде смер­ти не подобает хвалить никого, а после смер­ти можно всякого? Об этом рассуждал святой Иоанн Златоуст не в одном своем слове. Он и указывает нам следующую причину, могущую послужить предложенной нашей беседе: «По­тому, — говорит он, — Иисус, сын Сирахов не повелевает ублажать прежде смерти никого, хотя бы и наилучшего, что прежде смерти и наилучший не отлучен от злого содружества, от случаев к падению, от места соблазнов и преткновения. Ведь если и есть где-либо мно­го прокаженных, могущих кого-либо повре­дить своей проказой, если есть много сетей дьявольских, то больше всего их в мире. Гово­рит всякому живущему Иисус, сын Сирахов: «Познай, что посреди сетей находишься и по зуб­цам городских стен ходишь» (Сир. 9, 18).

«Не думай, — говорит, — всякий живущий в мире сем, что ты живешь посреди твоего до­ма, посреди рабов твоих, посреди друзей тво­их, посреди богатств, посреди почестей и т.д. Не посреди всего этого, но «посреди сетей на­ходишься», ибо и в доме твоем есть сети на уловление души твоей, и посреди друзей со­блазны, и посреди рабов преткновения, и на высокой чести место к падению: «Посреди се­тей находишься». Как пловца, хотя бы и хоро­шо плавающего, не хвалят прежде, чем он достигнет берега, и как волнуемые посреди моря подвергаются многим переменам, ибо по временам они высоко возносятся волнами, а по временам погружаются в глубину, как го­ворит Псаломник: «Восходят до небес и нисхо­дят до бездн» (Пс.106, 26), — так точно и пла­вающие в море мира сего: одни возносятся высоко счастливыми ветрами благополучия и впадают в гордость, как в сеть, другие же глу­боко погружаются противными ветрами бла­гополучия, но и там находят сеть нетерпения, хуления на Бога: «Познай, что посреди сетей находишься».

Придет кто на улицу, на площадь, и если увидит неприятеля, то разъярится от одного его вида; если увидит друга, нашедшего ка­кую-либо прибыль славы или счастья, — за­видует; увидит нищего, — уничижит его; уви­дит богатого, — позавидует; услышит слово досадное, — не стерпит».

Умершие, напротив, уже свободны от тех соблазнов, уже удалены от тех прокаженных, и потому можно с Соломоном похвалить всякого, особенно же хорошо пожившего и мирно скончавшегося с верой и надеждой на воскресение. Для таких будет великим благо­деянием Божиим, если Господь пошлет им смерть прежде старости, чтобы они освободи­лись от сетей, растянутых в жизни этой. Они бывают восхищаемы, чтобы злоба не измени­ла их разум, и грех не прельстил их душу.

Многие желают продления своей жизни, особенно же для того, чтобы, говорят, было время покаяться. Но что, если ты не покаешь­ся, а с умножением лет ты только умножишь грехи? Сочти прошедшие годы, как много их прошло, и рассуди, не прирастала ли твоя злоба вместе с растущими годами? Я ожидаю, что и впредь будет так же, ибо и ты тот же, и случаи ко греху те же, если только их больше не будет. Ведь мы в мире сем ходим посреди многих сетей, которые на умерших уже не распространяются. Настолько губительно в мире сем общение со злыми, настолько оно смертоносно, что с той жизни и воскрешен­ные не хотят приходить, боясь, чтобы им от этого общения не было повреждения.

Многие сомневаются, истинное ли было то воскрешение Самуилово, или нет, которое совершила волшебница по просьбе царя Сау­ла. Многие считают его истинным ввиду сле­дующих слов: «Познал Саул, что это Самуил, и поклонился ему до земли» (1Цар. 24,14). Но свя­той Григорий Нисский со многими считает то воскрешение не истинным, но призрачным, и причину того полагает в следующем: «Ведь Самуил не захотел бы смешаться с нечести­выми», то есть Самуил не захотел бы прийти к Саулу и к той беззаконной волшебнице. Что же возбраняло ему прийти к ним, хотя бы и беззаконным? Он боялся, чтобы от сближе­ния и беседы не получить какого-либо поро­ка, ибо умершие презирают свою жизнь за то, что в ней есть много соблазнов, сетей и преткновений от общения со злыми, которые возбуждают на зло своим примером.

Знал царственный пророк, что мир этот лежит во зле, и потому желал уйти от этой жизни, говоря: «Предпочел я повергаться у до­ма Бога моего, чем жить в домах грешников» (Пс.53,11). Ублажал он и тех, которые оста­вили это пагубное седалище, ибо говорит: «Блажен муж, который не ходил на собрание нечестивых и в обществе губителей не сидел» (Пс.1. 1), — что святой Амвросий относит к тем, которые оставили эту жизнь. Знал и свя­той Павел, который хотел освободиться от те­ла сего и быть со Христом (см. Флп.1, 23). Знал Иисус Сирах, который сказал: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11, 28). Знал Со­ломон, который сказал: «Я похвалил всех умер­ших более живых» (Еккл.14, 2). Если же, как говорит Соломон, можно похвалить всякого умершего больше всех живых, то тем более достойно похвалить тех, которые, хорошо по­жив, хорошо скончались, которые после это­го бурного плавания достигли пристанища, называемого добрым, которые издали видят бури мира сего и уже не боятся их.

Что скажем о скончавшейся рабе Божьей, о которой ныне мы совершаем поминовение? Знаю, что у многих, связанных с ней союзом любви, союзом родства, союзом знакомства, союзом брака и прочее, она источила слезы, но, оставив надежду спасения, она многим приносит и утешение в том, что, избежав се­тей мира сего, она пришла в безбедное место, ибо, христиански пожив, христиански и скончалась. Марина была именем, делом же — раба Мариина, к Которой имела великую лю­бовь. Она в устах имела приветствие Мариино, самую же Марию всегда носила в сердце своем. Поскольку же она была раба Мариина, то надеемся, что ушла туда же, где находится и Мария: «И где, — сказал Господь, — Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12, 26).

Не без таинственного значения она осво­бодилась от тела своего в самый день Введения во храм Преблагословенной Марии Богоро­дицы, да еще во время самого благовеста ко всенощной, извещая этим, что она ушла к Преблагословенной Марии Богородице в нерукотворенный храм Господень, не будучи в состоянии идти в церковь для прославления Пречистой Богородицы здесь с людьми, как отягощенная телесной болезнью. Потому-то она, оставив тело, ушла душой в вышнюю Церковь воссылать хвалу Богу и Его Пребла­гословенной Матери с бесплотными ликами.

Итак, нам остается только избегать в мире этом прокаженных и всех соблазнов, о скон­чавшейся же молиться, чтобы она после этой многобедственной жизни, несомненно и в со­вершенстве получила безбедную жизнь, кото­рую и мы надеемся получить непременно. Аминь.

53. Поучение в неделю 31-ю по Пятидесятнице («Один слепой сидел у дороги, прося милостыни» (Лк. 18, 35))