Поучение второе в неделю восьмую по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20)) 5 страница

Если мы хотим зажечься взаимной любовью к Не­му, то поищем благовонных деревьев, — не хвороста со смрадным дымом, но благоуханных веществ, — сложим их на холме сердечном и прострем крылья веры и люб­ви к Господу, простершему руки на кресте, чтобы и нам загореться от того пламенного огня любви. Где же рас­тут благовонные деревья? Кто это знает? Скажите, что­бы мы пошли туда? Вот я слышу в Божественном Пи­сании: хвалится Премудрость Божия неким Своим пре­красным, состоящим из благовонных славных деревьев, садом или лесом на различных местах — то на Ливане, то на Аермоне, то на приморье; на Ливане — кедры, на Аермоне — кипарисы, а на приморье — финики. Она говорит о Себе: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане, яко кипарис на горах Аермонских, и яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24: 14, 17). Я же, слыша о такой славе и почете тех деревьев, что даже самой Премудрости Божией нравилось уподобляться им, гово­рю себе: очень хороши те деревья для нашей нужды, благоугодны для нашей потребности. Возьму по одному поленцу из тех трех во имя Святой Троицы и положу на сердечном жертвеннике по примеру ветхозаветных иереев, которые, оберегая огонь небесный, чтобы он не угас, днем и ночью подкладывали к нему на жертвен­ник поленья. Итак, пойду я умом своим в те страны и прежде всего в пустыню Ливанскую к благовонному ке­дру. Быть может, кто-либо помнит рассказ в Библии о том, как и Соломон приобрел с Ливана кедровые дере­вья для созидания храма, Святого Святых, посылая к Хираму, царю тирскому, ибо Ливан находился во влас­ти царя тирского.

Приблизившись туда, я вижу порубежный Тиру го­род Сарепту, а в нем дом вдовицы, где обитал пророк Илия. Вижу и ту женщину, собирающую дрова. Что ты делаешь, вдовица сарептская? Собираю, говорит, два поленца. Для чего? «Сотворю себе и детям моим мал опреснок, и ямы, и умрем» (1 Пар. 17: 11). Поисти­не, ты умрешь, если не соберешь и третьего поленца во имя Святой Троицы, которую ты почтишь, если стран­нолюбиво угостишь пророка Божиего, имеющего уст­роить воду на жертвеннике. (Ты собираешь два полен­ца, я же хочу собрать три, чтобы разжечь в сердце огонь любви Божией.)

Иду я дальше в путь мой мимо Сарепты и Тира к Ливану и рассуждаю умом своим: Сарепта толкуется «теснота», Тир — «скорбь», а Ливан — «белизна», или «кадило», или «приготовление сердца»; дух же говорит мне, что к убелению совести, от которой бы исходила кадилоподобная молитва, и к готовности сердца к люб­ви нельзя придти иначе, как только теснотою жизни и скорбью о грехах. Бывши в Сарепте и Тире, дойти до Ливана, — это значит, пройдя тесноту жизни в скорби о грехах, достигнуть чистой совести и готовности серд­ца к любви Божией.

Войдя в самый тот Ливанский лес, наш ум созерца­ет высокие кедры; но прежде нас давно уже зашел ту­да святый Давид с своей псалтирью, зашел петь свою Псалтирь среди безмолвия. Святый Давид! Что ты здесь в Ливане делаешь? Давид отвечает: рассматриваю кед­ры, каким уподобить праведников и каким — грешни­ков. «Праведник яко финике процветет и яко кедр, иже в Ливане, умножится» (Пс. 91: 13); «И видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливан­ский» (Пс. 36: 35). Не говори нам, святый Давид, о ке­драх, уподобляющихся грешникам; веди нас к кедрам, уподобляющимся праведникам. Но вот Премудрость Божия тотчас отозвалась в том лесу: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане» (Сир. 24: 14). Теперь мы знаем, Да­вид, зачем ты зашел в Ливанский лес: ты между кедра­ми ищешь Премудрости Божией, Премудрости, кото­рая говорит: «Аз яко кедр».

Кто скажет, в чем заключается подобие кедра Пре­мудрости Божией и почему Премудрость Божия упо­добляется кедру? Нам скажут это толковники Божест­венного Писания, которые говорят, что Премудрость Божия бессмертна и есть Создательница бессмертия, ибо создала бессмертных ангелов и бессмертные души человеческие. Кедр же есть главнейшее дерево среди негниющих деревьев, из которых были созданы и Ноев ковчег, и ковчег завета, и храм Соломонов, и потом крест Христов. И у некоторых мудрецов, как, напри­мер, у естествоиспытателя Плиния, кедр является обра­зом вечности в бессмертия, ввиду того, что он с трудом поддается гниению, так что из-за этой способности не­гниения делались из кедра не только святые вещи, но и кумиры у греков. Упомянутый Плиний рассказывает, что в Риме некоторые кедровые кумиры по тысяче и более лет оставались неистлевшими и стояли даже до своего разорения христианами; посему-то, как сказано, кедр и является образом вечности и бессмертия.

Премудрость же Божия, желая ясно показать разу­му человеческому Свое бессмертие, уподобилась в Писа­нии кедру, чтобы на создании познавалась Создательни­ца всех тварей — Премудрость, как бы говоря: знайте, люди, что как видите вы кедр, которому приписываете вечность и бессмертие, так знайте, что и Я вечна и бес­смертна, и не только Я, но и души ваши, созданные Мной, также вечны и бессмертны.

Теперь я от бессмертной кедрообразной Премуд­рости Божией иду к бессмертным кедрообразным душам, к душам же праведников, умноженным «яко кедр в Ливане». От них я хочу взять некое поленце на нашу потребу. Но как я возьму? Чем отсеку без подо­бающего на то орудия? Утешает меня в этом святый Давид, говоря: не печалься; не нужно здесь ни топора, ни секиры, ибо слово Божие, глас Божий, острейший железа, тотчас приготовит много дров на разгорение огня любви. «Се слыши и внемли: глас Господа, сокрушающаго кедры, и сотрет Господь кедры Ливанския» (Пс. 28: 5). Который же глас Господень так силен, что без железного орудия сокрушает на дрова и поленья превеликие кедры? Внемлем и послушаем. Вот глас, ис­ходящий из уст Божиих не как гром, но как сладкая песнь: «Возлюби Господа Бога твоего от всея души твоея». О, глас крепкий, глас многомощный, глас не страшный, но сладкий, не грозный, но любезный, глас много действеннее обоюдуострого меча, действенней­ший, «проходящий до разделения души же и духа, чле­нов же и мозгов» (Евр. 4: 12), глас, острейший меча и сладчайший меда, ибо производимая нам тобою рана является целительным пластырем для наших душевных ран, для греховных ран: «Возлюбиши Господа Бога тво­его»! А вслед за тем гласом идет святый Златоуст, воз­глашая: «Для того и геенне запретил и обещал царство, чтобы быть нами любимым» (на послание к Римлянам, глава 2). Кто ведь не сокрушится от того гласа, не умилится сердцем своим? Когда тот глас впервые был ус­лышан на Синае, тотчас сокрушились весьма многие пречистые ветхозаветные духовные кедры — праотцы и пророки, то есть, умилились сердцами своими, и каждый из них взывал, говоря: «Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя: Господь утверждение мое» (Пс. 17: 2, 3). Когда во второй раз был услышан тот глас из уст во­площенной Божией Премудрости Христа, возгласивше­го в нынешнем Евангелии: «Возлюбиши Господа Бога твоего», — тогда сокрушились очень многие пречестные новоблагодатные кедры — апостолы и мученики, то есть, умилились сердцами своими, и каждый ото­звался со святым Петром, говоря: «Господи, Ты веси, Ты вся веси, яко люблю Тя» (Ин. 21: 17), и тотчас од­ни, оставивши все, пошли вслед за этим гласом, другие же дерзнули на раны и муки, как и то лицо, которое «зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и Те­бе ищущи стражду и распинаюся».

Из тех кедров, сокрушенных и умиленных гласом любви Божией, от того образа добродетельной жизни святых угодников Божиих, возлюбивших Бога всею ду­шею, возьмем одно первое поленце во имя и любовь первого лица во Святой Троице, в любовь Бога Отца; ибо поленце любви к Богу всей души доходит от нас к Богу Отцу, который дал нам душу Божественным и жи­вотворящим вдохновением. Взявши же сие дерево в ру­ки рассуждения нашего, рассмотрим силу его так: бес­смертная мудрость Божия мудро создала нашу бес­смертную душу, ибо украсила ее по образу Своему па­мятью, волею и разумом. Следовательно, душа наша, украшенная богоподобной мудростью, должна мудро любить Бога, Творца своего. Здесь я говорю не о мудро­сти богословского мудрствования о Боге, но о мудрости искусного различения доброй веши от злой, с помощью которой душа, почтенная богомудрым разумом, могла бы рассматривать, рассуждать и понимать ту же любовь к Богу, хороша ли она, истинна ли и совершенна. Ведь в нас, грешных, часто бывает такая любовь, что мы только кажемся любящими Бога, на самом же деле мы опечаливаем Его, как ненавидимого. Вот как много со­бралось нас здесь в этом святом храме, и если бы кто каждого в отдельности спросил: «Любишь ли Бога», то всякий бы ответил: «Да, люблю». Но если бы каждый посмотрел на свою жизнь, на дела, то не оказалось бы и тени любви к Богу. Мы тщеславимся, что любим Бо­га, но нисколько не заботимся истинно любить Его: лю­бим словами, делами же ненавидим. Если бы кто при­нял в свой дом достойного гостя и сказал ему: «Люблю тебя, рад тебе», но, сказавши это, он тотчас изгнал бы его с позором из своего дома, то истинная ли будет лю­бовь того человека к гостю? Никак: это не любовь, но надругательство. Так же делаем и мы, грешные. Едва принявши когда Христа Господа, хотящего обитать в ду­шах наших, мы тотчас с позором изгоняем Его от себя своими греховными нравами и больше смеемся над Ним, нежели любим. Свойство же мудрой души заклю­чается в том, чтобы рассматривать любовь и рассуждать, есть ли это любовь, истинно любящая Бога, и, найдя что-либо противоположное, исправлять и не примеши­вать к любви Божией любви богопротивной.

В ветхозаветной скинии было два огня: один — со­шедший с неба на жертвы, который, как сказано рань­ше, иереи всегда оберегали, подкладывая дрова, чтобы он не погас на жертвеннике; назывался этот огонь ог­нем Божиим; другой же огонь, обыкновенный, народ­ный, находился пред дверьми скинии; сохраняли его не­угасимым простые люди, и назывался он «огнем чуж­дым». Итак, Божиим огнем сожигались только жертвы Богу, а огонь чуждый употреблялся только на некоторые другие общие нужды (Лев. 1: 1—7; 6: 9).

Была же заповедь Божия, твердо узаконенная под страхом смертной казни, чтобы никто из иереев не дер­зал внести чуждый огонь внутрь скинии Божией. Случи­лась же такая вещь: два сына Аароновы, Надав и Авиуд, не известно с каким намерением вложивши в ка­дильницы чуждый огонь, дерзнули внести его в скинию, где был огонь Божий, и тотчас за эту дерзость их по­стигло отмщенье и казнь, ибо и пламя, выйдя с жерт­венника от огня Божия, сожгло их в пепел. Это пере­толковано уже прежде, что жертвенник Боясий таинст­венно изображал собою сердце человеческое, огонь же Божий означал любовь Божию, горящую в сердце. Но что такое «чуждый огонь»? Любовь к миру, которая яв­ляется враждой к Богу, любовь к наслаждениям и стра­стям плотским, противным Богу, — вот что означает чуждый огонь. Кроме того, огонь ярости, огонь гнева, огонь злопамятства, — все это чуждые огни, крайне противные для любви Божией. Здесь, истинный и муд­рый любитель Бога, внимай и осторожно соблюдай, что­бы на жертвенник сердца твоего, в котором ты хра­нишь огонь любви Божией, ты не внес внутрь чуждого огня; ибо если дерзнешь, то тебе также придется пост­радать, как пострадали указанные выше сыновья Ааро­на. Любовь Божия крайне ревнива и не терпит, чтобы ты любил кого-либо другого больше ее. Недаром Бог на­зван огнем: «Есть Бог наш огнь поядаяй»; ибо как огонь и светит, и жжет, так и Бог: если Его истинно любишь, то Он светит тебе; если же любишь Его не истинно, но лицемерно, только устами, то Он сожжет тебя, — по­жрет тебя «огнь поядаяй».

Так рассудивши о силе того духовного кедра, мы кладем таинственное дерево на жертвенник сердца на­шего, складывая в нашем сердце все те слова Божест­венного Писания, какие говорит Давид: «В сердце мо­ем скрых словеса Твоея» (Пс. 118: 11), и пречистая Дева, Матерь Божия: «Мария же соблюдаше вся глаго­лы сия, слагающи та в сердце своем» (Лк. 2: 19). По­ложивши же то духовное поленце на сердечном жерт­веннике, мы поддуем, чтобы оно разгорелось; поддуем, с одной стороны, частыми поучениями о любви Божи­ей: «В поучении моем, — говорит Давид, — разгорит­ся огнь» (Пс. 38: 4), а с другой стороны, глубокими воздыханиями от умиленного сердца и теплыми молит­вами, говоря тайными взываниями к Богу: о, Боже, прелюбезнейший всякой любви! Любовь, превосходя­щая всякий ум и всякое желание! За все блага, совер­шенные Тобою нам и всегда совершаемые тайно и яв­но, Ты не требуешь от нас ничего иного, как только то одно, чтобы мы любили Тебя любовью всей нашей ду­ши. Вот готово сердце мое к любви Твоей: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 6: 8). Ты же Сам разожги его углем любви Твоей; разожги вну­тренности мои и сердце мое, Бог жизни моей; разожги и смягчи душу мою, как воск, чтобы вся она истаяла и излилась пред Тобою, Господи, чтобы я ничего иного не любил, — ни души моей, ни жизни моей, — больше Тебя, Создателя моего, Любителя моего, чтобы не по­любил я какой-либо суеты и временной сладости века сего, но чтобы весь пребыл я в одной любви Твоей и никогда не отлучался бы от нее.

Так положивши и разжегши первое деревцо на сер­дечном жертвеннике, пойдем за другим.

Другое дерево благовонное, которому уподобляется Премудрость Божия, есть кипарис в Аермоне: «Аз, — говорится, — яко кипарис на горах Аермонских» (Сир. 24: 14). Итак, я прежде всего посмотрю, где на­ходятся те Аермонские горы. В псалтырных толковани­ях я нахожу известие, что находятся они в Палестине, совсем недалеко от Ливана. Толкуется же Аермон — «сияние». Я же, снова обращаясь к рассмотрению имен, внимаю: Ливан — белизна, Аермон — сияние, недале­ко от Ливана; и дух говорит мне: кто имеет совесть бе­лую, очищенную от скверны плоти и духа, для того близко сияние праведническое: «Праведницы, — гово­рится, — просветятся яко солнце» (Мф. 13: 43).

Взойдя на Аермон умом своим, я рассуждаю: поче­му Премудрость Божия уподобляется кипарису? Я знаю, что у древних кипарис был образом мертвости: как кедр — бессмертия, так кипарис был изображени­ем и написанием смерти.

Был обычай насаждать сие древо на кладбищах при гробах умерших. В житии преподобного Никиты Ис­поведника мы находим, что в его обители преставился некий богоугодный отец, именем Афанасий, который поистине любил Бога, и вот по его погребении вырос­ло на могиле кипарисовое дерево из самой его груди. Выросло оно по повелению Божию для прославления угодника Его, и листья этого дерева исцеляли всякие болезни.

У греков же был обычай извещать о смерти чело­веческой посредством кипарисной ветви, и где была видна кипарисная ветвь, воткнутая на каком-либо до­ме, то всякий знал, что в том доме есть мертвец. Кро­ме того, и гробы для мертвых делали из кипариса, по­елику тела мертвых не скоро истлевали в кипарисном дереве, ибо дерево это так же, как и кедр, было негниющим и имело силу хранить в себе нетленным тело человеческое.

Когда я хочу постигнуть эту тайну, почему Божия Премудрость, будучи бессмертной, уподобилась кипари­су, бывшему образом смерти, то сам разум постигает, что потому именно, что воплощенной Премудрости Божией, Сыну Божию, была предназначена смерть на кре­сте, в котором вместе с кедром и певгом был и кипа­рис. Как кедр в кресте был образом бессмертия вопло­щенной Божией Премудрости, так и кипарис служил указанием на нетленную Ее смерть: ибо Бог Отец «не даде преподобному своему (Сыну) видети нетления».

Здесь под кипарисами нужно духовно разуметь тех, которые всегда умирают для.греха, живут же для Бога, «сораспинающеся Христу, — по апостолу, —всегда мертвость Господа Иисуса в теле своем носят» (1 Кор. 4: 10), то есть, всегда умерщвляют себя. От этих кипарисов, от образа их добродетельной жизни, возьмем себе од­но второе поленце на распаление в нас огня Божест­венной любви, и пусть сие другое поленце будет во имя и любовь другого лица Святой Троицы, Бога Сы­на, «возлюблынаго ны и предавшаго Себе за ны». Ка­кое же орудие отсечет нам полено от сего кипарисно­го леса? Поистине, тот же глас Господа, который и ке­дры сокрушает: «Глас Господа, сокрушающаго кедры» (Пс. 28: 5), глас Господа, сокрушающего и кипарисы. Однако же тот Господний глас здесь, в кипарисном ле­су, почти то же гласит, ибо там он сладко возгласил: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея», а здесь еще сладче: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего» (Мф. 22: 37). Поистине, достойно и праведно возлюбить Того всем сердцем, Кто для нас не пощадил сердца Своего, но отдал его для прободения копьем на кресте. Что же это значит: любить Бога от всего сердца? Любить Его всем сердцем — значит слад­ко любить Его. Как любить Бога всею душею означает любить Его мудро, так любить всем сердцем означает любить Его сладко. Сердце в человеке есть основание, начало и источник всякой любви, желания и любовной сладости. Возлюбим же Господа Бога нашего всем серд­цем, всецелой любовью, всецелым желанием, всецелым наслаждением. Прежде же чем научимся сладко любить Бога сердцем нашим, вспомним сначала нрав и обычай истинной сердечной любви, описанной апостолом: «Лю­бы не ищет своих си» (1 Кор. 13: 5).

Рассуди же всяк и уразумей, что.означает: «Любы не ищет своих си»?

Та есть истинная от всего сердца любовь, которая любит кого-либо не для себя, то есть, не для своей ка­кой-либо выгоды или прибыли, но ради самой любви; ради любимого она «не ищет своих си». Иногда любят кого-либо потому только, что получают от него благо­деяния, и если бы не получали, то и не любили бы. Иногда кто-либо делает вид, что любит господина сво­его и исполняет волю его, но сие только потому, что боится, чтобы тот, рассердившись, не наказал его чем-либо. Истинная же любовь ни «своих си не ищет», и не боится ничего: она одно только то имеет, что любит любимого.

Здесь внемлем, что только та любовь есть любящая Бога сладко, всем сердцем, которая любит Его не для то­го, чтобы получить от Него что-либо, не ради небесного воздаяния: «Что бо ми есть на небеси?» (Пс. 72: 25), не ради земных благ: «И от Тебе что восхотех на зем­ли?» — но исключительно ради любви к Иисусу слад­чайшему, всех влекущему к любви Своей, который до­стоин быть любимым всеми, который есть весь жела­ние, весь сладость.

Прекрасно рассудили искусные: работающий Богу ради царствия небесного состоит как бы в чине наем­щика, работает как бы за плату, чтобы в награду полу­чить царство небесное; работающий Богу из страха му­чений — состоит в чине раба, который творит доброе, страшась, что будет наказан; работающий же Богу ради самой любви Божией — состоит в чине сына, который ни воздаяния не ищет, ни мук не боится, ибо совер­шенная любовь изгоняет страх вон, любит же Отца ра­ди самой любви к Отцу и ни в чем не преступает Его воли. Вот что означает сладко любить Бога сердцем.

Евангелие вспоминает следующее. В одно время ученики Христовы изменили Христу: «Мнози от уче­ник Его идоша вспять, и ктому не хождаху с Ним. Ре­че же Иисус к двунадесятим: еда и вы хощете отити? Отвеща Ему Симон Петр: Господи! К кому идем? Гла­голы живота вечнаго имаши» (Ин. 6: 66—68). Я ос­тавшимся сказал бы следующее: я знаю, почему вы держитесь Христа и не отходите от Него, — вы узна­ли, что Он есть Царь Небесный, и работаете Ему для того, чтобы Он воздал вам небесным. Но святый Зла­тоуст защищает их, говоря: «Ни небо, ни царство не­бесное они не предпочитали любимому, ибо Тот был для них всем. И что ты дивишься? Ведь и пророк, по­слушай, говорит: «Что ми есть на небеси? И от Тебе что восхотех на земли?», то есть, ни горняго, ни дольняго, ни иного чего не желаю, кроме Тебя единого». Написав сие, Златоуст восклицает: «Вот желание! Вот любовь!» И еще говорит: «Вот царство, вот сладость, вот насыщение, слава и честь, вот свет и неисчислимое блаженство!» Что такое, Златоуст, — любить Христа не из-за награды, но ради Его? Итак, возлюбим Его, как подобает любить.

Посмотрел я снова на святого Петра, горько плачу­щего, и сказал было: ты плачешь Петр, ибо боишься, что отвергся от Христа, боишься, чтобы Христос за твое отвержение не ввергнул тебя в мучения. Но и здесь тот же Златоуст святый защищает Петра, говоря: «Петр го­рит сердцем ко Христу, больше жизни, души и всего другого предпочитая Его; когда же отвергся от Него, то плакал не из-за мук, но потому, что отвергся от люби­мого, что было для него горше всяких мук. Вот мы ви­дим сладкую любовь, сладко любящего от всего сердца.

Итак, положим то другое поленце на сердечный жертвенник к огню Божественной любви и поддуем словами святого Амвросия, говорящего: «Ты знаешь, Боже, ведущий сокровенные, что не только больше зем­ли и всего, что на ней, но даже больше неба и всего, что на нем, Ты для меня дражайший, Ты желательнейший, Ты любезнейший! Люблю Тебя больше неба и земли, и всего, что есть на них». Так полоясивши другое поленце и поддувши, пойдем за третьим.

­ Третье дерево, которому уподобляется Премуд­рость, есть финик: «Аз, — говорит, — яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24: 15). Где это приморье? В иных переводах я слышу, что вместо при­морья пишется Кадис: «Яко финик в Кадисе»; и неко­торые говорят, что пустыня Синайская называлась приморьем и Кадисом: приморьем потому, что начи­налась от берега Чермного моря; Кадис же толкуется «святыня». Я думаю, потому она была так названа, что там было начало святыни, там явился Бог в огненной купине, там Он говорил людям в огненном и облачном столпе, там дал закон, там — скиния свидения, там по повелению Божию сделаны были скиния с херувима­ми. Посему-то пустыня та и была названа «Кадис», то есть, святыня.

Рассуждая о толковании имени и рассматривая место Кадийской пустыни на приморье, я говорю се­бе: необходима Божественная любовь Кадиса, великой святыни, и богоугодная, святая жизнь, что на примо­рье, то есть, необходимо, чтобы была святая жизнь при море слез.

Кадис наименованием свят, а бывшими там неког­да событиями — страшен: страшен потому, что там были блистания и громы, и страх великий; страшен: ибо там гнев Божий убил множество людей израиль­ских за их ропот: «Гнев Божий прийде на ня, и уби множайшая их» (Пс. 77: 31). Посему Давид так гово­рит о той пустыне: «Сотрясе Господь пустыню Кадис» (Пс. 28: 8). Мы же внемлем: не возможно человеку до­стигнуть святости и любви Божией, если он прежде не истребит в себе злые греховные нравы.

Но пойдем уже туда за намеченным, деревом.

Рассматривая высочайшие Кадийские финики, не­доумеваю, почему уподобляется им Премудрость Божия? Спрашиваю, и мне говорят, что финик своею вы­сотою превосходит всякий род деревьев; посему и неве­ста духовная — церковь — уподобляет в Песни песней своего Жениха — Христа — финику, говоря: «Се вели­чество Твое уподобися финику» (Песн. 7: 7). Толковни­ки говорят, что потому Премудрость Божия уподобля­ется финику, что как финик превосходит деревья, так и Она превосходит все, начальствует и господствует над всей видимой и невидимой тварью, все содержа и всем управляя. Кроме того, финик еще был у древних обра­зом победы, одоления торжества по причине своего не­увядания, по причине того, что всегда остается зеленым, не знает увядания. Подобно сему препобеждает все и Премудрость. Святый же Киприан под фиником разу­меет то же, что и певг, бывший в кресте Господнем, ибо говорит: «Ты, Господи, взошел на финик, ибо это есть дерево Твоего креста, знаменуя этим торжество над диаволом, духовную победу над нечистотами; и были в ру­ках Твоих два рога (креста), в которых была сокрыта крепость Твоя, и власть Твоя — в плече Твоем». Так го­ворит святый Киприан, полагающий в кресте Христо­вом финик вместо певга. Я же, не рассуждая много о том, что представляют собой финик и певг: одно и то же или нечто различное, скажу о самом финике, что ему уподоблена в Писании и Премудрость Божия, и праведный человек: «Праведник яко финик процве­тет», — говорит Давид (Пс. 91: 13), ибо и праведник высоко растет богомыслием, торжествует над диаволом, побеждая страсти, и никогда не увядает в надеж­де своей. «Лист его, — говорится, — не отпадет, и вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1: 3). От таких фини­ков, то есть, от образа добродетельной жизни правед­ных, возьмем для воспаления в нас огня Божественной любви то поленце, которое один и тот же глас Госпо­день отсек немного различными словами, говоря: «Возлюбиши Господа Бога твоего всею мыслию твоею» (Мф. 22: 37). А Лука святый прибавляет, что «и всею крепостию твоею» (Лк. 10: 27). Толковники же гово­рят, что то и другое одинаково: любить Бога всею мыс­лию — то же самое, что любить Его всею крепостию.

Сие третье финиковое поленце духовного благово­ния да будет во имя и любовь третьего лица Святой Троицы — Бога Духа Святого. Мы уже знаем, что «лю­бить Бога всею мыслию и всею крепостию»— это значит тепло Его любить, всегда Его любить и с постоянст­вом любить, не разламывая и не разделяя своей любви надвое: с одной стороны, к Создателю, а с другой, к со­зданию, как толкует Василий Великий, говоря: «Что вы­ражается словами: «всею мыслию твоею»? Пусть не претерпит сечения на иное, то есть, эта заповедь любви указывает, что любящий Бога не должен рассекать люб­ви своей надвое, частью к Богу, а частью к греховному, любострастному и любосластному вожделению». Пре­красно увещевает и Августин, говоря: «Избегай созда­ния, если хочешь иметь Создателя». Всякое создание пусть будет для тебя худым, если хочешь, чтобы в серд­це твоем насладился Создатель. Ибо любовь к Богу не должна ни разделяться, ни раздираться, а те, которые разделяют ее или раздирают, оказываются горшими во­инов, распявших Тебя, Господи, которые не хотели ра­зодрать Твоего хитона.

Много бы нужно было говорить об этой любви, все­гда и постоянно теплой, неизменной, поучаясь ей и раз­жигая ее в себе, но чтобы не отяготить вас, слушателей моих, я закончу мое слово, сказавши только еще об од­ной вещи — о постоянстве теплой любви.

Пророк Исайя некогда видел ангелов из двух ликов: люцифера, то есть, светоносца, и другого — огнепламенного серафима, будто один из них падает, а другой стоит неподвижно; падает люцифер светоносный: «Спаде с небесе денница, восходящая заутра» (Ис. 14: 12), серафим же стоит непоколебимо: «Серафими же стояху». Почему светоносный ангел, имевший просвещен­ный ум и херувимскую мудрость и знавший Бога совер­шенно, не долго постоял на небе, но скоро ниспал. По­тому, что не любил Бога тепло, не горел пламенем серафимской любви к Богу. Серафим же, имея такой же пресветлый, светоносный ум, при своем просвеще­нии горел еще и теплой любовью к Богу и посему про­был без падения. Один из толковников, рассуждая об этом, говорит: «Светоносный упал с неба, как молния; серафимы же стояли на нем. Серафимы поистине сто­ят, ибо никогда не теряли любви». Мы же внемлем се­му. Не достаточно быть светлым, премудрым и разум­ным ангелом, но необходимо быть и огненным серафи­мом. Не достаточно иметь просвещенный ум, но необходимо быть и огненным. Не достаточно мудро знать Бога, но необходимо и тепло любить Его. Только та, а не иная какая-либо любовь может быть постоян­ной, устойчивой и никогда не отпадающей, которая лю­бит тепло, пламенноподобно, серафимски.

О, огнь небесный, Дух Святый, сошедший некогда в огне на любивших Христа! Дух Святый, Ты брось в на­ши сердца хотя одну искру огня Божественной любви и сотвори жар, попаляющий тернии и хворост наших грехов! О, ветер тихий и пресладкий, Дух Святый! Ты повей дыханием благодати Твоей, раздуй в нас тот огонь, огонь небесный, огонь Божий, огонь любви к Бо­гу, любви же серафимской, всегда постоянной, устойчи­вой и никогда не отпадающей! Время уже окончить беседу.

Вот, слушатель мой, я по силе моей собрал три по­ленца благовонных деревьев, оставшиеся во имя Святой Троицы как бы от креста Христова, когда его делали.

Первое — кедровое, в знак любви к Богу Отцу, что­бы любить Его мудро и всей душой.

Другое — кипарисовое, в знак любви в Богу Сыну, чтобы любить Его всем сердцем сладко.

Третье — финиковое (которое святый Киприан по­лагает вместо певгового), в знак любви к Духу Святому, чтобы любить Его всею мыслию или крепостию, то есть, всегда, постоянно и тепло.

Желающему можно и больше собрать тех духовных деревьев и разгореться любовью в Богу. Мы же, доволь­ствуясь ныне и этими, скажем: Аминь.

41. Поучение в неделю восемнадцатую по Святом Духе («Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи» (Лк. 5: 8))

Славный «рыболов Генисаретского озера, Симон Петр, увидев великое множество рыб, извлеченных се­тью, и два корабля, полных улова, и узнав Христа Гос­пода, своего Благодетеля, благословившего ту ловлю, столь Ему обрадовался, что молит Его, дабы ушел прочь от него: «Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи».

Благочестивые слушатели! Смотрите, как рад Петр гостю, гостю желанному, гостю прелюбезнейшему — Иисусу Христу, пришедшему к нему не с пустыми ру­ками, но со знатным гостинцем, со множеством рыб. Так он рад; но между тем просит не к себе, но от се­бя: уйди от меня! Я рад Тебе, уйди прочь от меня.

Святый Петр! Что ты делаешь? Что говоришь? Ос­мотрись: вместо того, чтобы просить Господа, дабы Он никогда не уходил от тебя, но был бы с тобою всегда, ты просишь: «Изыди от мене».

Святый Петр! Осудят тебя все люди. Осудят лю­ди политичные, придворные, и скажут: Петр не по­литик, нелюдим, не рад гостю, не принимает, не че­ствует. Осудят люди обыкновенные, простые, и ска­жут: Петр неблагодарен, не поблагодарил Господа за великое множество рыб; а ведь мог бы попросить Господа на ту же рыбу: Господи, не уходи от меня, подожди немного, приготовим трапезу из дарованных нам Тобою рыб и, откушавши, сотворим Тебе благо­дарение. Осудят духовные и скажут: Петр исповедует себя грешником: «Муж грешен есмь», а разрешителя и простителя грехов выживает от себя: «Изыди от мене». Если ты болен, призови врача; если грешен, призови и удержи у себя очистителя всех грехов — Иисуса.

Святый Петр! Если ты грешен, как говоришь: «Муж; грешен есмь», то послушай Господа, который говорит: «Не приидох призвати праведныя, но греш­ный на покаяние» (Мф. 9: 13). И знай, Петр, что «Аг­нец Божий, вземляй грехи мира», нарочно к тебе при­шел, потому что ты грешен; пришел для того, чтобы взять твои грехи от тебя. Не говори же Ему: «Изыди от мене», но усиленно моли Его, говоря: пребудь со мной, Господи, во все дни, до скончания века.