Поучение второе в неделю восьмую по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20)) 6 страница

Однако нельзя святому Петру изменить своего сло­ва, давно уже написанного в Евангелии и разошедше­гося по всей земле и в концы вселенной. Так тому и быть: сказал раз, а всегда будет проповедоваться во всем мире.

Святый Петр! Если ты молчишь, то повели мне, грешному, что-либо сказать за тебя. Пусть я своими грешными словами защищу твои святыя слова и изъяс­ню своему слушателю силу их, только ты твоею благо­датью, которую имеешь от Бога, действуй в устах моих, действуй и в сердцах слушателей.

«Изыде от мене».

Не мы одни оговариваем святого Петра, но и его друзья, святые евангелисты, не молчат о нем, рассказы­вая, что он, как галилеянин, будучи прост и неискусен в словах, часто имел обыкновение проговариваться. Святый Лука, повествуя о преображении Господнем, говорит, что когда Петр увидел в полночь свет солнеч­ный, ибо лицо Христово просветилось, как солнце, и услышал свыше глас Отчий, свидетельствующий о Хри­сте: «Сей есть Сын Мой возлюбленный», то он сказал Иисусу: «Наставниче, добро есть нам зде быти; сотво­рим три сени». При этом святый Лука добавляет о Пе­тре: «Не ведый, еже глаголаше» (Лк. 9: 33, 35) — сам не знал, что говорил. Святый же Матфей повествует следующее. В одно время, когда Господь начал говорить Своим ученикам, что Ему подобает идти в Иерусалим и много пострадать, то Петр стал Ему возражать, гово­ря: «Милосерд буди Тебе, Господи, не имать Тебе быти сие» (Мф. 16: 22). Здесь Петр тоже «не ведый, еже глаголаше»: не знал он тайны, что страданием и смертию Христа будет спасен мир, и посему он услышал от Господа жестокий ответ: «Иди за мною, сатано, со­блазн Ми еси, яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческая» (Мф. 16: 23). Подобно сему и ны­не, видя умножившийся благодаря пришествию к нему Господа улов рыб и оба корабля наполненные, вместо того, чтобы сказать: «Живи со мною, Господи, не ухо­ди от меня, Господи», он говорит: «Изыди от мене, Господи», поистине, «не ведый, еже глаголаше».

Но не удивительно сие, ибо человек обычно, если нечаянно что-либо увидит или услышит удивительное, ужасается и, забывшись от ужаса, не знает, что говорит.

Ужаснулся Петр на Фаворе, увидев славу Божества, от страха упал ниц и от того же страха не знал, что го­ворил. Ужаснулся Петр, услышав о страдании и смер­ти бессмертного Сына Божия, и посему не ведал, что говорил. Ужаснулся и ныне чудесному улову рыб, как говорит Евангелие: «Ужас бо одержаше его и вся сущыя с ним о ловитве рыб, яже яша» (Лк. 5: 9). Зна­чит, и здесь от ужаса он, не ведая, говорил: «Изыди от мене, Господи».

Святый же Амвросий защищает святого Петра, го­воря: «Хотя ужаснулся чуду Петр, однако же не «не ведый», но с великим рассуждением и разумом сказал: «Изыди от мене, Господи». И дальше святый Амвросий говорит о нем так: «Муж премудрый и достойный, в ко­тором имело быть основание церкви и учительство уче­ния, ничего полезного не усмотрел в себе, кроме того, чтобы не превозноситься благополучием в деле, и посе­му-то и говорит: «Изыди от мене, Господи». Не молит он о том, чтобы быть оставленным Христом, но (беспо­коится) лишь о том, чтобы, не возгордиться дарами Христовыми. Вот мы видим разум премудрого мужа, святого Петра; видим, с какою мыслию он сказал: «Изыди от мене, Господи», а именно, чтобы не возгор­диться, исполнившись дарованиями Господними. Итак, те слова его были словами смиренномудрия.

Нам же возможно извлечь полезное поучение как из ужаса, так и из слов Петра.

Пусть мы из ужаса Петрова научимся со страхом принимать Божий дары. Дары Божий суть двоякие, по двум частям человека, как и в двух кораблях Петрова рыба, то есть, в теле и душе, а именно: внешние и вну­тренние, естественные и благодатные. В теле — дарова­ния внешние, телесные, естественные, как, например, красота лица и возраста, крепость организма и прочее. Сюда же, к плотскому, приятному существованию, от­носятся и все временные, видимые земные блага: богат­ство, могущество и власть, которые все суть Божий да­ры. В душе же — дарования душевные, внутренние, благодатные, духовные, которые знает тот, кто их име­ет: «Кто бо весть от человек, яже суть в человеце, — го­ворит апостол, — точию дух человеча, живущий в нем?» (1 Кор. 2: 11). Такой знает духовные дары, ко­торые он с благодарностью принимает от Бога и осто­рожно хранит их в себе. Итак, по примеру Петра, ужаснувшагося множеству пойманных рыб, и мы будем со страхом и ужасом принимать все дары, приличеству­ющие как душе, так и телу.

Будем со страхом принимать в особенности дары духовные, ибо они скоро отнимаются. Дары Божий — как роса утренняя. Настанет ли зной полуденный, — высохнет роса; возобладает ли в людях зной грехов­ный, — отнимутся от них Божий духовные дарования. Дары Божий — как радуга, светящаяся в облаках в день дождя. Истончает ли плотность облаков и высох­нет ли влага воздушная, — исчезнет и радуга; высох­нет ли в человеке умиление сердечное и слезы, истон­чится ли стремление к Божией службе, — не увидишь в нем и Божиих дарований. Дары Божий — как Сампсоновы волоса: пока не остригла их скверная Далида, до тех пор был силен Сампсон; когда же остригла семь прядей волос головы его, тогда сила его отступила от него, и он попал в руки врагов своих, был ослеплен ими и порабощен. Подобным образом пока у кого-ли­бо в уме не вообразится некая Далида и не усладится в сердце грех, до тех пор тот страшен для невидимых врагов, как сильный победитель; когда же в чьем-либо сердце начнет господствовать какая-либо Далида, и ес­ли не одна, то есть, не одно какое-либо грехолюбие, но многие, тогда отнимается от такого сила даров Божиих, и он делается слепым по уму и порабощенным страстям своим.

Со страхом будем принимать и телесные дары есте­ства, чтобы не употреблять их на прогневление Творца своего. Красота лица пусть послужит не прельщению, но славе Божией; здоровье пусть будет не на праздность, но на труды к славе Божией; крепость — не на грех, но на добрые дела во славу Божию. Если же будет иначе, то те же дары погрузят тот корабль на адово дно. Со страхом будем принимать и те дары, которые приличе­ствуют человеческой жизни, — богатство, могущество и тому подобное; их в особенности следует принимать со страхом и наслаждаться ими с опасением, чтобы кому-либо не было сказано в будущем веке: «Восприял еси благая в животе твоем» (Лк. 16: 25). Если душа твоя благословилась в жизни твоей, то чего ты еще ждешь после кончины твоей? Вот какому страху Божию учит нас ужас Петров.

Смиренные его слова: «Изыди от мене, Господи», — учат нас тому, чтобы мы со смирением и кротостью, а не с гордостью потребляли все дары Божий; они про­исходят от милости Божией, как бывает сие и среди земных владетельств. К кому милостив царь земной, того и жалует, и одаряет. Так и у Небесного Царя по Его милости подаются людям дары Его. Но как у зем­ных властителей милость бывает изменчива, и необхо­димо опасаться, чтобы вместо милости не найти гнев, так и у Небесного Владыки милость хотя бы и хотела быть неизменной и вечной, согласно написанному: «Яко благ, яко в век милость Его» (Пс. 135: 1), одна­ко же мы сами не позволяем ей быть вечной и неиз­менной, часто раздражая ее своими грехами. Поэтому необходимо много беречься и ходить пред Богом с кротостию и смирением.

Святый Иоанн Богослов в одно время захотел по­смотреть на двор Царя Небесного и узнать его благочи­ние. Смотрит он и видит престол Божий в славе вели­кой и неизреченной; на престоле — Царь под прекрас­ною радугой, как бы под сенью; вокруг престола — радуга и двадцать четыре сенатора, по виду достойные старцы; там же при престоле •— тысячи тысяч и тьмы тем слуг и воинств, предстоящих Царю Небесному. По­среди же всего того видения блестит море, а пред пре­столом, говорит, море стеклянное, подобное кристаллу. Аравийский же перевод читает, что море было стеклян­ное, подобное льду. Что бы могло означать сие море, виденное во дворе Царя Небесного пред Его престо­лом? У святых отцев и мудрых толковников есть мно­го толкований на это, о которых нам ныне говорить не время. Мы можем сказать только то, что как по скольз­кому льду невозможно с гордостью, смело, быстро и долго ходить: скоро можно споткнуться и упасть, если не ходить со смирением, с кротостию и с боязнию, — так и дворянам Царя Небесного в страх и опасение предложено скользкое, стеклянное, хрустальное и ледя­ное море, чтобы они со страхом и смирением предсто­яли Господу своему и кротко ходили пред Ним. На том-то море хотел дерзновенно ходить светоносный ан­гел, возгордившийся многими дарами Божиими, дан­ными ангельскому естеству, ибо он поставил безбояз­ненно на море свою гордую ногу, говоря: «Взыду на не­бо и буду подобен Вышнему» (Ис. 14: 13—14). Но тотчас он поскользнулся, как на льду, и в ужаснейшем падении ниспал от света в вечную тьму. Должно быть хорошо сие знал святый Петр, который, видя себя вчи­няемым в дворянство Царя Небесного на службу Божию, которая называется ловлей людей, испугался и ужаснулся, не осмеливаясь тотчас стать на том стеклян­ном, ледяном море, и посему употребил кроткие, сми­ренные слова, считая себя недостойным такого чина, такой службы, а чрез это дал нам образ и таинственное учение, чтобы мы со смирением, но не с гордостью употребляли Божий дары.

Но поищем и еще в словах Петровых тайн. Петр говорит: «Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Гос­поди». Петр исповедует себя грешником и произносит над собою осуждение быть недостойным лицезрения Христова; он как бы заточает и изгоняет самого себя от лица Христова, как бы говоря: стыжусь грехов моих, бо­юсь же лица Твоего. О, Правосудный, видящий сокро­венное! Я не смею смотреть на Тебя, недостоин быть пред лицом Твоим, но достоин далеко от Тебя стоять, как осужденный и изгнанный. Но «камо пойду от Ду­ха Твоего и от лица Твоего камо бежу» (Пс. 138: 7)? Ты Сам уйди на время от меня, как уходит солнце от сего видимого полушария и потом снова сияет. Уйди от меня, Свет мой, со страхом правосудия Твоего, ко­торого я ужасаюсь, пока я не спрошу совесть мою, не исследую подробно грехи мои и не произнесу суда над самим собою. Тогда снова воссияй мне, Солнце мое, озаряя меня лучами благодати Твоей.

Таково-то значение слов Петровых, таков смысл, та­кова тайна. О, добрый образ спасения грешников! О, доброе наставление всем! Хочешь ли, грешник, быть не­осужденным на страшном суде Божием? Осуди самого себя, предупреждая суд Божий твоим самоосуждением. Не напрасно говорит апостол: «Агде быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были» (1 Кор. 11: 31). Если каждый из нас научится знать и судить свои грехи, то избавится от вечного осуждения. Не будет бесполезным вспомнить здесь историю Давидова греха и покаяния.

Согрешил Давид, и тяжко согрешил, как вам уже известно, ибо кто не знает Урию, знатного в Иерусали­ме мужа, и Вирсавию, жену его? Когда Давид пребы­вал в том грехе, Бог послал к нему пророка Нафана, чтобы тот обличил Давида, устрашил его мстительным судом Божиим и научил его. И вот Нафан, придя к Да­виду, предложил ему притчу о двух человеках. «Два, — говорит пророк, — мужа беста в едином граде, един богат, а другий убог. У богатаго бяху стада и буйволы мнози зело, а у убогаго едина токмо агница вскормлен­ная, яже от хлеба его ядаше, от чаши его пияше и на лоне его почиваше, и бе ему яко дгци. Прийде же не­кто с пути к богатому, и не восхоте богатый от стад своих что заклати на обед гостя ради, но отъят у убо­гаго последнюю любезную агницу и зкла ю. Суди убо, о, царю, таковое дело» (2 Пар. 12: 1 и след.). Если бы там был я при той беседе, когда Нафан говорил Дави­ду притчу, то я сказал бы Нафану: пророк святый, ис­тинный слуга Божий! Бог послал тебя к Давиду обли­чить грех его, устрашить его и наказать грозным гне­вом Божиим, а ты рассказываешь ему какие-то басни, говоришь притчи и хочешь его сделать скорее судьей, нежели виноватым, осужденным грешником! Но мне за Нафана отвечает святый Петр, объясняющий, что пророк, прежде чем обличить Давида, сначала предло­жил ему притчу для того, чтобы Давид, произнеся суд над самим собою и осудивши самого себя, удобнее по­лучил от Бога милосердие и прощение.

Посмотрим на разум пророческий. Таким образом он поступил, зная, что удобнее получить Божье мило­сердие и прощение своих грехов грешник не моясет ни чем иным, как только тем, что, познав свои грехи, сам произнесет свою вину и самого себя признает достой­ным наказания. Посему-то он и предложил царю такую притчу, в которой сам царь был бы судьей и мстителем своего греха. Когда же царь произнес праведный суд над таким грехом, говоря, что «достоин есть муж той смер­ти», тогда пророк и обличает его: «Ты еси, о, царю, со­творивший сие», — у бедного человека Урии отнял аг­ницу — сожительницу его, ты — тот муж, которого считаешь достойным смерти.

Здесь святый Василий Селевкийский от лица Нафанова вещает Давиду, говоря: «Ты, царь, судил по-цар­ски. Познай же свое дело и посмотри, кто осужден тво­им судом; я хотел, чтобы ты.сначала был судьей для са­мого себя, а не осужденным, и не рассмотрение о тебе я делаю, но ищу у тебя самого суда на твой грех».

Великая польза будет грешнику на суде Божием от того, что он своим судом о грехах своих предупреждает суд Божий. Поистине и Петр святый, зная сие, произ­нес над собою осуждение, говоря: «Муж грешен есмь», и сам осудил себя, считая себя недостойным лицезрения Христова, почему и сказал: «Изыди от мене, Господи». Мы же здесь от святого Петра научимся каждый позна­вать свои грехи и сами судить себя, принося свою вину Богу на исповеди и прося себе за то духовного наказа­ния — эпитимии и прочее.

Подобает еще рассмотреть и сие последнее слово Петровой речи: «Господи», и познать тайну, почему свя­тый Петр, видя во Христе Богочеловеке Божию силу (ибо Божественным повелением было поймано великое множество рыб), не назвал Его Богом, не сказал: «Уйди от меня, Боже», не назвал Его здесь и Сыном Божиим, как уже исповедал раньше, говоря: «Ты еси Христос, Ты еси Сын Бога живаго», не назвал Его учителем, а меж­ду тем поистине приличествовало тогда назвать Его учи­телем, когда Господь наш, войдя в корабль Петров, про­сил отступить немного от земли и, севши, учил с кораб­ля народ? Итак, подобало тогда Петру сказать: «Учитель». Но не назвал Петр Господа в то время ни Богом, ни Сыном Божиим, ни учителем, но только Гос­подом: «Изыди от мене, Господи». Пусть кто, как хо­чет, умствует здесь и изыскивает таинственные причи­ны сего; я же, прежде чем отвечу на то, посмотрю не­много на тайную вечерю Господа моего.

Господь наш, сидя со Своими любезными ученика­ми на тайной вечери (там же был и Иуда), начал гово­рить им о Своем предателе: «Аминь глаголю вам, един от вас предаст Мя» (Мф. 26: 21). Ужаснулись сему Гос­подни ученики, и каждый из них, тотчас посмотрев в совесть свою и не найдя в себе никакой вины по отно­шению к Господу, отозвался, говоря: «Еда аз есмь, Гос­поди?» Сказал это Петр, сказал Андрей, сказал Иаков, и каждый из них говорил одно и то же: «Еда аз есмь, Господи? Еда аз есмь, Господи?» Потом подошла оче­редь и к Иуде; и говорит Иуда: «Еда аз есмь, Равви?» (Мф. 26: 25).

О, окаянный Иуда! Ты следуешь за Христом, а с последователями Христовыми не согласуешься; все Гос­пода своего называют Господом, ты же один называ­ешь Его только учителем, а не Господом: «Еда аз есмь, Равви?» Ну, Иуда, скажи, как и прочие апостолы: «Еда аз есмь, Господи?» Но не может Иуда произнести од­ного этого словца «Господи»; не может Господа на­звать своим Господом, но только тем названием, кото­рым намеревался предать Его, сказавши: «Радуйся, Равви!» Прежде чем сказал это, льстиво целуя Его, он уже на тайной вечери проявил то, что держал в уме, говоря: «Еда аз есмь, Равви?» В обоих лукавых Иуди­ных фразах одно обращение: «Радуйся, Равви!» и «Еда аз есмь, Равви?»

Почему же Иуда не мог произнести слова «Гос­подь» и исповедать Господа своего именно Господом?

Причину сего впоследствии объяснил апостол Па­вел, говоря: «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым». То слово «Господи» не иначе кто-либо может произнести, как только действием Святого Духа. Поелику же Иуда не был сосудом Духа Святого, но сосудом диавола, то и слово то «Господи» произнес­ти не мог: он уже был не из числа рабов Господних, но из числа рабов сатанинских. Усматривая сие, Иероним говорит: «Начавший отпадать от лика апостольского не мог иметь своим Господом Иисуса, ибо уже не Христос Господь был ему Господь, но диавол — господь; и когда хотел Иуда открыть свои уста и вместе с прочими апо­столами Господа назвать Господом: «Еда аз есмь, Госпо­ди?», то диавол, сидевший в Иуде и владевший его сердцем, сказал ему: «Послушай, раб мой Иуда, отселе ты меня одного знай как господина твоего; не называй же первого твоего Господа Господом, но одного только меня». Посему-то Иуда и назвал Христа только «Равви», то есть, учителем, а не Господом.

Теперь я приступлю к ответу на прежний вопрос: почему святый Петр, видя Божественную силу Христо­ву и учение Его слыша, смиренно исповедуя себя греш­ником, не назвал Христа Иисуса ни Богом, ни Сыном Божиим, ни Равви — Учителем, но только Господом, а Христос Иисус всем этим был, есть и будет в беско­нечные века? Он и Сын Божий, и Бог, Он и Учитель, Он и Господь. Здесь необходимо понимать различие между этими наименованиями: иное есть Бог и Сын Божий, иное — Учитель, иное — Господь. Бог и Сын Божий весь мир содержит и устрояет, Учитель всю подсолнечную научает, Господь же промышляет и пе­чется о Своих истинных и верных рабах. Бог смотрит за всеми злыми и добрыми, подобно тому как солнце сияет для добрых и злых; Учитель всем желающим предлагает учение; Господь же знает только Своих ра­бов, всегда работающих Ему, а не иному кому, соглас­но слову апостольскому: «Позна Господь сущыя Его» (2 Тим. 2: 19). Бога и бесы называют Богом, как го­ворит святый Иаков: «И беси веруют и трепещут Сы­на Божия» (Иак. 2: 19), и бывшие в бесноватых не­чистые духи исповедали: «Что нам и Тебе, Иисусе Сы­не Божий? Пришел еси прежде времени мучити нас» (Мф. 8: 29). Учителем лицемерно называют Его и фа­рисеи: «Един от них вопроси, искушая и глаголя: Учи­телю! Кая заповедь большая в законе?» (Мф. 22: 36). Господом же называют Его только одни, как сказано было, истинные и верные Его рабы, работающие Ему со всем усердием, со всей любовию и всею ревностью. Ведь во всех четырех евангельских благовестиях мы не находим, чтобы какой-либо бес или фарисей, или кто-либо из начальников иудейских сборищ назвал Его Гос­подом, но только одни апостолы. Бесы исповедуют Сы­на Божия, евреи удивляются учению, которое Он рас­крывал со властию, и чудесам, ученики же называют Его своим Господом: «Вы глашаете Мя Господа и Учи­теля, — говорит Христос апостолам (во-первых, «Гос­пода», а потом — «Учителя»), — и добре глаголите, есмь бо Господь ваш» (Ин. 13: 13).

Итак, когда святый Петр сказал Господу: «Изыди от мене, Господи», то в последнем слове «Господи» он про­явил ту внутреннюю тайну своего сердца, что он есть раб Господень истинный, а не лицемерный, никогда не хотящий оставить Его, но готовый идти с Ним даже и на смерть. Проявилось же и то, что он уже начинал соделываться сосудом Духа Святого и Духом Святым на­звал Иисуса Господом.

Мы же здесь из сего примера позаимствуем таинст­венное учение о том, чтобы поистине работать одному Господу нашему Иисусу Христу, а не мамоне, чрез что могли бы неосужденно и дерзновенно сказать Господу: «Господи». Когда же мы будем работать иному, то есть, миру, плоти и диаволу, а Господа нашего мы только на­прасно будем называть Господом, то окажемся бесстыд­ными, дерзкими и лицемерными фарисеями.

Слушатель мой! Вот я по силе моей защитил мои­ми грешными словами святые слова святого Петра, и при этом не сам от себя, но на основании Божествен­ного Писания; те слова Петра: «Изыди от мене, Госпо­ди» были не словами неведения, но словами страха и ве­ликого разума, таинства и силы. Ты же, святый Петр, и говорившему о твоих словах, и слушавшим исходатайст­вуй вечное, непрестанное пребывание со Христом как здесь, на земле, так и во веки в небесном царстве, клю­чи которого ты имеешь. Аминь.

42. Поучение первое в неделю девятнадцатую по Святом Духе («Любите враги вашя, добро творите ненавидящым вас» (Лк. 6: 27))

Некоторые имеют обыкновение порицать послед­ние времена и укорять нынешний немощный человече­ский род, говоря: нет уже ныне на земле среди людей чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса. Но не верьте им, возлюбленные мои слушатели! Если желаете, я покажу вам, что и ныне среди людей находятся чудотворцы, только внимайте тому, что я ска­жу: всякий, кто любит врага своего, есть чудотворец. Слышите ли, что я говорю? Всякий любящий врага сво­его есть чудотворец. А что это истина, сие изъясню на основании Божественного Писания и святых отцев в моей настоящей беседе, «Господу поспешествующу и слово утверждающу».

«Любите враги вашя».

Не думай, слушатель мой, чтобы я сказал о тех вра­гах, которые воюют с нашим христианским отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подоба­ет ненавидеть, согласно слову Давида: «Не ненавидящыя ли Тя, Господи, возненавидех и о вразех Твоих истаях? Совершенною ненавистию возненавидех их, и во враги быша ми» (Пс. 138: 21—22). Тех не только не любить, но даже необходимо выступать войной против них, по­лагая душу свою за христианское царство и за целость церкви. В одно время вопрос об этом нечестивые пред­ложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом. Сарацины сказали: «Если Хри­стос есть Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бью­щему; вы же поступаете не так, но делаете совершенно противоположное. Вы острите оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете». Блаженный Константин отвечал: «Если в каком-либо за­коне будут написаны две заповеди и даны будут для ис­полнения людям, то какой человек будет истинным законохранителем: тот ли, который совершит одну запо­ведь, или тот, который обе?» Ему сказали: «Тот лучший, который исполнит обе заповеди». Тогда философ отве­тил: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих и благотворить им, сказал нам и следующее: «Волыни сея любве никтоже» может проявить в насто­ящей жизни, если кто «положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). В каждом отдельном случае мы тер­пим причиняемые нам обиды; вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пле­нивши братьев наших, не пленили бы с телами и души их, склонивши их к своим богопротивным делам».

Итак, я говорю не о внешних и инородных врагах, но о внутренних, домашних, согласно евангельскому из­речению: «Врази человеку домашний его» (Мф. 10: 36). Всякий имеет своего врага: тот — друга, этот — сосе­да, один — равного себе, другой — большего себя, тре­тий — меньшего себя, четвертый — дальнего, пятый — ближнего недоброжелателя, враждующего, поносящего, оклеветающего. Вот этих-то врагов Господь и повелева­ет любить: «Любите враги вашя». А то, что любящий врага своего есть чудотворец, я вот начинаю выяснять таким доводом.

Прежде всего я спрашиваю: что есть чудо? Отве­чаю: чудом называется то, что бывает выше естества. Ведь все, что происходит естественно, не чудесно, никто сему не удивляется и не называет чудом; только то счи­тается и действительно есть чудо, что превосходит вся­кое естество, всякую силу природы.

Не чудо, что фараон со всей своей силой потонул в море, ибо естественно бренному созданию погружаться в воде и утопать; но чудо в том, что море противоесте­ственно дало израилю путь посреди себя и тем же пу­тем ввело в свои недра фараона. Не чудо, что пламя, ис­шедшее из пещи вавилонской, пожгло халдейских слуг, которые находились вокруг нее, ибо естественно огню жечь, а людям сожигаться огнем, но чудо в том, что огонь противоестественно не коснулся трех отроков, бывших внутри пещи, и не мог повредить им.

Не удивительно, если кто любит любящих его, ибо это естественно, но удивительно то, если кто любит вра­га своего, ибо это противоестественно. Поелику любить врагов есть вещь, стоящая выше природы, есть доброде­тель вышеестественная, превосходящая человеческое ес­тество, следовательно, любящий врагов есть чудотворец. Что же касается того, что любить врагов есть вещь вы­шеестественная, это мы сейчас увидим.

Не любить врагов своих — это явление свойствен­но человеку и естественно, ибо человек есть Божие со­здание, в природе которого насаждены три свойства: разум, хотение и ярость или гнев. Разумом он понима­ет доброе и злое; хотением он желает иногда доброй ве­щи, а иногда злой; гневом же или яростью, насажден­ными в его природе, он естественно ищет отмщения своему обидчику, при этом ищет не только при жизни своей, но и по смерти. Не вопиет ли кровь Авелева от земли к Богу, прося отмщения убийце своему Каину? Также и души святых, избитых за слово Божие, кото­рых Богослов видел под жертвенником, не вопиют ли они великим гласом, говоря: «Доколе, Владыко святый и истинный, не судиши и не мстиши крове нашея?» (Апок. 6: 10). В историях же мы читаем, что в гречес­ком царстве брат Феодосии, убитый своим братом Кон­стантином, явился своему убийце-брату, держа чашу, полную крови, и сказал: «Пей, брат». И кровь Вячесла­ва, князя чешского, убитого Болеславом при входе цер­ковном, оставшаяся на церковной стене и не стиравша­яся никакими способами, взывала к Богу, подобно Авелевой крови. Также и в греческих действиях мы читаем, что два римских юноши, неповинно убитые в Испании, явились римскому консулу, называвшемуся Марием, и просили его, чтобы он поднялся на отомщение за них.

Если все сие происходило и после смерти, то тем более в жизни сей человеческое естество мстительно, как гневливое, яростное и не терпящее обиды. На это не нужно много доказательств и примеров: каждый может сам убедиться как на себе, так и на других. Ведь иному более желательно умереть, нежели терпеть от кого-либо обиду.

Итак, человеку, как уже сказано, прирождено и ес­тественно то, чтобы он не любил своих врагов и стре­мился к отмщению им. Поелику же человеку свойст­венно не любить врагов, то и любовь к ним будет уже явлением вышеестественным, а все вышеестественное есть чудесное. Вполне последовательным является то, что всякий любящий врага своего есть чудотворец, ибо он, побеждая и превосходя свое природное естество, до­стигает добродетели вышеестественной.

Какие же чудеса совершает такой чудотворец? Внемлем. Любящий врага своего и творящий ему доб­ро просвещает слепого, слепого не телом, а умом. Сле­потой же ума является безумие, подобно тому как сле­потой тела является помрачение очей. Ничто так не помрачает умные наши очи безумием, как гнев и ярость. Недаром церковник увещевает, говоря: «Не тщися в дусе своем яритися, яко ярость в недрех бе­зумных почивает» (Еккл. 7: 10). Он этим сказал как бы следующее: где видишь гневную ярость, там, знай, находится дом безумия. Рассуждая об этом, святый Кассиан говорит: «Муж гневливый делает без разума, ибо свет разума помрачается, если ум смущен гневом». Также и святый Григорий вещает: «Где гнев наводит на ум тьму смущения, оттуда Бог отнимает луч Своего знания, и происходит то, что как имеющий помрачен­ные тьмою телесные очи не знает, куда идет, так и имеющий потемненные гневным смущением умные очи подобно безумному не знает, что делает. Достоин смеха безумный гнев царя Ксеркса. Когда несколько его кораблей потонули с воинством в Геллеспонте, то он, разгневавшись на море, повелел нанести морским водам триста ударов и топтать сии воды стопами. По­добно сему поступил и царь Кир, которого конь уто­нул в реке, называемой Гиндис. Он разгневался за ко­ня на ту реку и повелел раскопать ее на сто восемьде­сят рвов. В житиях же святых мы читаем, что некие мучители, отдавшие святых мучеников на съедение зверям, когда увидели, что звери не прикасаются и не вредят святым, они, разгневавшись, избили зверей. Смеется история и над тем властителем, который, бу­дучи высок ростом, входя в некий дом, ударился лбом о косяк двери и в гневе повелел разорить тот дом до основания.

Вот ясно теперь, что разъяренный гневом соверша­ет поступки без разума и подобен слепому: этот помра­чен тьмою, а он — безумием и не знает, куда идет и что делает. Какой врач и какое врачевство сильно исце­лить такую слепоту? Сильно незлобие, любовь и благо­деяние того, на которого гневливый напрасно разъяря­ется. Гневливый, видя, что тот, на которого он гневает­ся, не только не гневается взаимно, но даже проявляет особенную любовь и побеждает зло добром, — переста­ет гневаться и стыдится самого себя, познавая свой грех и неповинность другого. Так было между гневливым Са­улом и незлобивым Давидом. Желающий может про­честь об этом в первой книге Царств, я же приступлю к чуду добродетели.

Если кто имеет какого-либо недруга, гневающего­ся и напрасно ярящегося на него, он же, любя своего врага и благодетельствуя ему, превращает его из недру­га в друга и из гневного в любящего, тогда такой про­свещает слепого. Он отнимает от умных очей того бе­зумное помрачение и делает его видящим и познаю­щим свой грех, познающим то, что он гневается на неповинного.

Итак, любящий врага своего есть чудотворец, про­свещающий слепого.

Любящий врага своего претворяет в тишину волну­ющееся море, ибо муж гневливый назван Златоустом морем, возмущенным ветрами. Как волнующееся море выбрасывает на сушу все трупы, находящиеся в нем, так и гневливый в своей ярости выводит наружу, подобно трупам, все тайны друга своего, мечет их пред очами, обличает и обесчещивает. Кто утишит такое море? Только тот, кто уничтожит причину волнения. Море не волнуется, если не поднимутся ветры и буря. Утихнет бурный ветер, исчезнет и волнение моря. Если гневли­вый муж, по Златоусту, есть море, возмущаемое ветра­ми, то этими ветрами, возмущающими сие море, явля­ются пререкания, ссоры и противления. Прекрати пре­рекания и ссоры, отстань от противления, отними при­чину волнения, и ты увидишь море, волнение которого утихло. Поелику же любящий врага своего не прекосло­вит, не ссорится, не противится и чрез это уничтожает причину волнения таинственного моря своего недруга, то, следовательно, любящий врага своего есть чудотво­рец, превращающий море в тишину.