Творческое наследие

В наше время большинство ученых сходятся во мнении, что социология знания К. Маннгейма является наиболее ценной и выдержавшей проверку временем частью его творческого насле­дия. Эта отрасль социологии изучает зависимость между мыш­лением и обществом, она связана с социальными или экзистен­циальными условиями формирования и развития знания.

Поскольку интерес Маннгейма к исследованию природы взаимозависимости между знанием и обществом никогда не ис­сякал, на всех этапах своей творческой деятельности он рас­сматривал идеи в зависимости от тех структур, в которых они различным образом запечатлевались. Концепция структуры и взаимосвязи находится в центре его внимания и служит для него путеводной нитью во всех работах. Отвергая атомизирующий и изоляционистский подход к рассмотрению природы идей, он подчеркивал, что мышление — это такой вид деятельности, ко­торый должен быть связан с остальной социальной деятельно­стью в рамках структурной системы. Согласно Маннгейму со­циологическое видение исходит «прежде всего из стремления объяснить индивидуальную деятельность во всех областях в контексте группового опыта»¹.

Мышление никоим образом не является каким-то особым, привилегированным видом деятельности, свободным от явле­ний групповой жизни, поэтому его следует понимать и объяс­нять в этом контексте. Ни один индивид в стремлении к истине «не воспринимает действительность и не строит свое видение мира, исходя из своего личного опыта... Гораздо правильнее по­лагать, что знание — это изначально совместный процесс груп­повой жизни, в которой каждый развивает свое знание в рамках

¹ Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. L., 1936. P. 27.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма

общей судьбы, общей деятельности, преодолевая общие трудно­сти»¹.

Тот, кто обратится к Маннгейму, чтобы научиться у него це­лостному и последовательному ходу рассуждения о связи зна­ния с обществом, неизбежно будет разочарован. Маннгейм был человеком, остро воспринимающим и реагирующим на многие и самые разные течения мысли, доктрины и направления. Этим объясняются многочисленные несоответствия и противоречия в его работах, которые вызывают у его читателей недоумение и досаду, что, впрочем, сам он хорошо осознавал. К концу жизни он писал, обращаясь к участникам семинара по социологии знания: «Если в моей работе имеются противоречия и несоот­ветствия, то это, я полагаю, объясняется не столько тем, что я их проглядел. Это происходит из-за того, что я поставил своей целью развить главную мысль до ее полного раскрытия, даже если она противоречит некоторым другим утверждениям. Я ис­пользую этот прием потому, что полагаю, что в такой, гранича­щей со многими другими, маргинальной области человеческого знания мы должны не утаивать несоответствия, скрывая, так сказать, свои раны, но наша обязанность в том, чтобы показать все уязвимые места в человеческом мышлении... Эти несоот­ветствия являются тем «раздражающим фактором» (буквально: колючка в теле. — Перев.), из которого мы должны исходить»².

То, что Маннгейм сказал по поводу одной конкретной рабо­ты, оказывается справедливым и в отношении всех его работ по социологии знания. Всю свою жизнь он пытался объединить в единое целое различные направления мысли, представить их в их новом синтезе. Но такая интегрированная система идей всегда ускользала от него. Как он признавался в цитируемом выше обращении: «Я хотел решительно выйти за рамки тради­ционной эпистемологии, но мне это не вполне удалось»³.

Присущий произведениям Маннгейма дух поиска и посто­янное стремление найти и проверить новое чрезвычайно ос­ложняют задачу дать сжатое изложение его основных идей. То, что в одном месте могло бы быть выделено в качестве наиболее

¹ Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 26. _...,., „., „,

² Wolff K. H. The Sociology of Knowledge and Sociological Theory / Ed. by L. Gross И Symposium on Sociological Theory. N. Y., 1959. P. 571.

³ Ibid. P. 572.

704 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

характерного суждения, в другом месте отрицается противоре­чащим ему утверждением, и часто даже в той же самой работе. Невозможно также установить четкое различие между его ран­ними и более поздними взглядами, как это, например, можно без труда сделать применительно к развитию философской сис­темы И. Канта критического и докритического периодов. Часто более поздние высказывания К. Маннгейма напоминают сфор­мулированные им в самый ранний период и резко противоре­чат положениям, к которым он пришел в середине своего твор­ческого пути.

Маннгейм был первопроходцем, отважившимся выйти на новые рубежи знания, чего более осторожные мыслители по­старались бы избежать. И он дорого заплатил за смелость: хотя он определил основные проблемы, блестяще задав им исход­ный импульс и дав указания для дальнейшего исследования, он не смог увидеть все результаты своих усилий, предоставив по­следователям привилегию войти в ту обетованную землю, кото­рую сам он мог лишь смутно представлять.

Маннгейм различал два пути изучения культурных объектов, или интеллектуальных явлений. Во-первых, их можно понимать изнутри (from the inside), т. е. так, как их имманентное значе­ние открывается исследователю, во-вторых (и это путь социо­логии знания), их можно объяснять извне (from the outside) как отражение того социального процесса, в котором неизбежно участвует каждый индивид, и с этих позиций познание понима­ется как экзистенциально детерминированное (seinsverbunden).

К. Маннгейм предпринял попытку распространить про­граммное положение К. Маркса об «установлении связи... фило­софии с... реальностью»¹ и проанализировать те характерные особенности, в которых проявляется зависимость систем идей от социальной позиции, особенно от классовой позиции их носи­телей. То, что для Маркса было преимущественно орудием поле­мической борьбы с его буржуазными противниками, Маннгейм превратил в универсальный инструмент анализа, который мож­но было использовать одинаково эффективно для изучения как марксизма, так и любой другой доктрины.

В приведенном положении Маркса внимание обращается на функции идеологии, предназначенные для защиты интересов классовых привилегий, и на искажение и фальсификацию

¹ Marx К., Engels F. The German Ideology. N. Y., 1939. P. 6.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма 705

идей, проистекающих из привилегированных позиций буржуаз­ных философов. В противовес такому толкованию буржуазной идеологии марксисты считали собственные идеи Маркса ис­тинными и беспристрастными, поскольку они являлись выра­жением позиций класса (пролетариата), не имевшего привиле­гированных интересов, которые было необходимо защищать. Маннгейм не проводил подобного разграничения между раз­личными системами идей. Он полагал, что все идеи, включая «истинные», связаны между собой, а следовательно, подверже­ны воздействию той социальной и исторической ситуации, в которой они возникли. Именно тот факт, что каждый философ связан с определенными группами в обществе, т. е. имеет опре­деленный статус и выполняет определенную социальную роль, откладывает отпечаток на его мировоззрение. Люди «не вос­принимают объекты действительности с абстрактных позиций созерцательного ума как такового, и исключительно как инди­виды-одиночки. Напротив, они действуют совместно друг с другом и друг против друга в различным образом организован­ных группах, и думают они соответствующим образом»¹.

Маннгейм определял социологию знания как теорию социаль­ной или экзистенциальной обусловленности сознания. Для него всякое знание и все идеи, хотя и в различной степени, ограни­чены тем положением, которое они занимают в социальной структуре и в историческом процессе. Иногда определенная группа может иметь более полный доступ к пониманию какого-то социального явления, чем другие группы, но ни одна из групп не может обладать полным его пониманием. Идеи опре­деляются различием положения их носителей в историческом времени и социальной структуре, поэтому мышление всегда яв­ляется перспективистским (perspectivistic), т. е. обусловленным ситуацией — историческими обстоятельствами, культурным контекстом, принадлежностью к социальному слою, группе или предписанной социальной ролью.

В понимании Маннгейма, «перспектива... это нечто большее, нежели просто формальное определение мышления. Она озна­чает определенный его стиль (манеру), в соответствии с кото­рым мы воспринимаем объект, постигаем его сущность, а также то, как мы истолковываем его. [Перспектива] также предполага-

¹ Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 3.

706 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

ет присутствие качественных элементов в структуре мышления, элементов, которыми неизбежно пренебрегает чисто формаль­ная логика. Именно этими факторами и объясняется, почему два индивида, даже если они руководствуются одинаковыми правилами формальной логики, могут оценивать один и тот же объект совершенно по-разному»¹.

Подобно тому, как в поговорке семь слепцов пытаются опи­сать, как выглядит слон, индивиды, воспринимающие один и тот же объект под различными углами зрения, в зависимости от их различных социальных позиций, склонны давать различные познавательные заключения и ценностные суждения. Человече­ское мышление является ситуационно относительным (situa-tions-gebunden).

Концепция экзистенциальной обусловленности познания яв­ляется краеугольным камнем доктрины Маннгейма. Это дока­зывается, утверждает сам ученый, когда можно показать, что «процесс познания в действительности не развивается историче­ски, следуя имманентным законам, что он не проистекает из са­мой «природы вещей» или из «чисто логических вероятностей», что он не управляется «внутренней диалектикой» (inner dialec­tic), то есть законами собственного развития»², но что на него оказывают воздействие внетеоретические (extra-theoretical), a именно экзистенциальные факторы.

Это положение об экзистенциальной обусловленности по­знания, кроме того, подтверждается и тогда, считает Манн-гейм, когда можно показать, что эти экзистенциальные факто­ры «имеют отношение не только к генезису идей, но проника­ют во все их формы и содержание, что они решающим образом определяют широту и глубину нашего опыта и наблюдения, т. е. «перспективу» субъекта»³.

Главное утверждение Маннгейма состоит в том, «что не только основные ориентации, оценки и содержание идей разли­чаются между собой, но и сама манера и способ постановки проблемы, характер подхода к ней и даже те категории, в кото­рых опыт интерпретируется, обобщается и упорядочивается, из­меняются в соответствии с социальной позицией их носите-

¹ Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 244.

² Ibid. P. 240.

³ Ibid.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма 707

лей»¹. Иными словами, Маннгейм стремится, по его определе­нию, выйти за рамки «концепции частичной идеологии» (particular conception of ideology), когда только отдельные ее ас­пекты критически рассматривались с точки зрения их пристра­стности. Он приходит к целостному ее пониманию, согласно которому все стили мышления во всей их полноте, их формы и содержание постигаются во взаимосвязи с социальной позици­ей их носителя. Один из примеров, приведенных Маннгеймом, помогает это проиллюстрировать: «Когда в начале XIX века ста­ромодный немецкий консерватор говорил о «свободе», под этим он понимал право каждого сословия жить в соответствии со своими представлениями о свободе. Если он принадлежал к консервативно романтическому или протестантскому направле­нию, он понимал ее как «внутреннюю свободу», т. е. как право каждого индивида жить согласно своим личностным представ­лениям... Когда же либерал в то же самое время использовал по­нятие «свобода», он подразумевал свободу именно от тех приви­легий, которые старомодному консерватору представлялись подлинной основой всякой свободы... Короче, даже при ис­пользовании одних и тех же понятий, угол зрения определяется интересами наблюдателя. То есть мышление направляется в со­ответствии с ожиданиями определенной социальной группы»².

Маннгейм не дает точного определения типов отношений между социальной структурой и познанием. Он утверждает, что понятие «экзистенциальная обусловленность» (existential determi­nation) не предполагает существования чисто механической причинно-следственной связи. Он подчеркивает, что только путем эмпирического исследования можно раскрыть истинную природу этой зависимости в конкретных случаях. Однако, как показал Мертон³, Маннгейм использовал множество понятий, чтобы показать связь между мышлением и социальной структу­рой. Иногда он утверждал, что социальные факторы являются непосредственной причиной интеллектуальных результатов.

¹ Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 130.

² Ibid. P. 245.

³ См.: Merton R. K. Social Theory and Social Structure. N. Y., 1957. P. 498, 499. Глава, посвященная Маннгейму («Karl Mannheim and the Sociology of Knowledge»), оказалась незаменимой для автора настоя­щей главы.

708 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

В другое время он объяснял возникновение определенной формы мышления интересами субъектов. А порой он лишь за­являл, что средоточие интересов субъекта ориентирует его только на определенные конкретные идеи, и не на какие дру­гие. Иногда же в его работах встречаются места, где он исхо­дил из существования некоторого «избирательного сходства» (elective affinity), некоторой «совместимости» (compatibility) или «соответствия» (congruity)¹. Наконец, в работах Маннгейма можно найти и довольно неубедительные формулировки, опре­деляющие связь между мышлением и обществом. Например, вместо того, чтобы доказать непосредственное воздействие со­циальных факторов, он лишь утверждал, что появление некото­рых совокупностей идей имеет предпосылкой появление опре­деленных групп, которые становятся их носителями. Иначе го­воря, если использовать марксистскую терминологию, когда речь идет об установлении связи между базисом и надстройкой, Маннгейм не придерживался четкой линии в своих взглядах, переходя с одной точки зрения на другую. Хотя порой он и за­являл, что социальные факторы являются необходимыми и достаточными условиями для появления некоторых идей, в другое время он был склонен ограничивать это заявление, под­черкивая, что только способствующие социальные факторы по­зволяют определенным конгломератам идей найти выражение и быть услышанными.

Различные социальные положения носителей идей в подав­ляющем большинстве произведений Маннгейма осмысляются в понятиях действия классовых факторов. Мышление обладаю­щих благами (beati possedentes) резко отличается от мышления лишенных благ, идеи среднего класса — от идеологии феодаль­ных слоев, утопическое мышление, основанное на видении бу­дущего обездоленными, — от взглядов, высказывающихся в защиту существующего порядка теми, кто заинтересован в со­хранении статус-кво. Однако Маннгейм не ограничивался про­граммой изучения социальных проблем, заимствованной из классового анализа Маркса. В качестве экзистенциальных де­терминант идей он включал в нее ряд других социальных факто­ров, таких, например, как статусные группы, профессиональ-

¹ Приводимые здесь в оригинале термины иллюстрируют широкий спектр понятий, используемых Маннгеймом для того, чтобы показать связь между мышлением и социальной структурой.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма

ные категории. Так, в блестящем исследовании генезиса немец­кого консервативного мышления в первые десятилетия XIX в. Маннгейм показывает, что в Пруссии, где «преобразование феодального сословного общества в классовое находится еще на своем начальном этапе», активная реакция на Великую фран­цузскую революцию «исходила лишь от тех слоев, которым их собственная история и природа существующего социального строя создавала возможность обладать политической властью, а именно, от аристократии и высшего чиновничества»¹. Таким образом, в то время как во Франции анализ социальной обу­словленности идей сосредоточился бы на хорошо развитой классовой структуре французского общества, в Германии ана­лиз социальных корней идей был бы ориентирован, главным образом, на статусный строй сословного общества.

В настоящее время придается особое значение еще одному фактору, которому Маннгейм уделял большое внимание, — поколенческим различиям в формировании идей. В самом деле, от­носительное невнимание в прошлом к социологии поколений Маннгейма и ее «новое открытие» в настоящем, вероятно, можно рассматривать как важнейший пример экзистенциаль­ной обусловленности знания. Маннгейм утверждал, что «факты принадлежности к одному и тому же поколению или возраст­ной группе имеют то общее, что в обоих случаях в них включа­ются индивиды, обладающие общей позицией в социальном и историческом процессе. Это ограничивает их специфической сферой потенциального опыта, предрасполагая их к определен­ному характерному стилю мышления и приобретения опыта и к характерному для них типу исторически обусловленного дейст­вия»².

Хотя всех представителей молодежи, испытывающих на соб­ственном опыте одни и те же исторические проблемы, и можно считать частью одного и того же существующего поколения, «те группы в составе поколения, которые создают материальную основу их общего существования различными присущими им способами, образуют отдельные поколенческие элементы»³.

¹ Mannheim К. Conservative Thought // Essays on Sociology and Social Psychology. N. Y. 1953. P. 121.

² Mannheim K. The Problem of Generations // Essays on Sociology and Social Psychology. P. 291.

³ Ibid. P. 304.

710 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

Консервативно-романтическая молодежь и либерально-ра­ционалистическая молодежь в предреволюционной Франции различались по идеологии, но они «представляли лишь две по­лярные формы интеллектуальной и социальной реакции на ис­торическое воздействие, которое все они испытывали вместе»¹. Они образовывали две различные поколенческие группы, при­надлежавшие к одному и тому же существовавшему поколе­нию. Так и сегодня хиппи и «новых левых» активистов можно отнести к различным поколенческим группам, по-разному реа­гирующим на историческое воздействие, испытываемое всеми ими вместе. Они существуют в одной ситуации, хотя видят ее по-разному.

Маннгейм стремился объяснить, что его теоретический вклад в социологию знания подразделяется на две части: мате­риальное, «чисто эмпирическое исследование путем описания и структурного анализа тех особенностей, в которых проявляет­ся действительное воздействие социальных отношений на мышление», и «эпистемологическое исследование, касающееся отношения этой взаимосвязи к проблеме валидности»². По-ви­димому, он значительно более преуспел в первом. По эписте­мологическим вопросам, касающимся истинной ценности или обоснованности суждений, Маннгейм часто демонстрировал путаницу в мыслях и становился легкой мишенью для критики. Однако такие вопросы присутствовали во всех его работах по социологии знания, а иногда даже становились приоритетными по отношению к эмпирическим исследованиям.

Маннгейм проявлял непоследовательность и радикально ме­нял свои позиции, когда подходил к выяснению вопроса, мо­жет ли социология знания способствовать установлению ис­тинной ценности суждения. В средний период своего творче­ского пути он стремился разработать социологическую теорию знания, социологическую эпистемологию, согласно которой истинность суждения может быть установлена только путем изучения социальной позиции его автора. Во многих опромет­чивых утверждениях Маннгейм опасно приближался к универ­сальному эпистемологическому релятивизму, что делало его

¹ Mannheim К. The Problem of Generations // Essays on Sociology and Social Psychology. P. 304.

² Mannheim K. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 239.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма

уязвимым к высказываниям тех критиков, которые говорили, что такая позиция является «внутренне противоречивой, по­скольку она, вероятно, должна предполагать ее собственную абсолютную истинность»¹. Однако в некоторых самых ранних работах, начиная с 1921 г., Маннгейм давал совершенно иную трактовку проблемы познания.

Он писал: «Истинность или ложность какого-либо утвержде­ния или целой теоретической области нельзя ни поддержать, ни подвергнуть критике посредством социологического или ка­кого-либо другого, исходящего из их генезиса, объяснения»². А в своем последнем обобщающем высказывании (1936) по данному вопросу Маннгейм вновь возвратился к формулировке своей юности: «Бесспорно, верным является то, что в социаль­ных науках, как и в любых других областях знания, высший критерий истинности или ложности следует искать в изучении объекта, и социология знания этому не противоречит»³.

На протяжении всего среднего периода своей работы над со­циологией познания Маннгейм последовательно утверждал, что всякое мышление непременно имеет идеологический характер. Критики не замедлили обратить внимание на то, что такая по­зиция помимо внутренней противоречивости неизбежно приве­дет к абсолютному релятивизму и нигилизму. Глубоко уязвлен­ный критикой, Маннгейм предпринял ряд попыток уберечь это свое утверждение от нападок. Иногда он возражал, используя прагматическую теорию приспосабливаемости к требованиям конкретной исторической ситуации. В таком видении совокуп­ность идей является валидной, если можно будет показать, что она способствует приспособлению общества на данном истори­ческом этапе, а противоположная ей совокупность идей являет­ся несостоятельной, если она не может способствовать приспо­соблению.

Такое объяснение обладает очевидной неубедительностью. Суждения о том, что способствует приспособлению, а что нет,

¹ Dahlke H. О. The Sociology of Knowledge // Contemporary Social Theory / Ed. by Barnes, Becker, Becker. N. Y., 1940. P. 87.

² Цитата взята из неопубликованной рукописи. Цит. по: Kettler D. Sociology of Knowledge and Moral Philosophy: The Place of Traditional Problems in Mannheim's Thought // Political Science Quarterly. LXXXII, 3 (September, 1967). P. 399-426.

³ Mannheim K. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 4.

712 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

не только являются в значительной мере нормативными, но выступают в лучшем случае суждениями ex post facto, т. е. вы­сказанными после события. Часто только после события можно вынести решение о том, какие именно идеи способствовали ис­торическому приспособлению, но, очевидно, невозможно вы­сказать такие оценочные суждения об актуальных идеях.

Когда прагматические обоснования оказывались недостаточ­ными, К. Маннгейм обращался к другому критерию. Восполь­зовавшись понятием, впервые предложенным его учителем А. Вебером, он утверждал, что хотя все социальные слои и группы вырабатывают идеи, валидность которых ставится под сомнение в силу той экзистенциальной позиции, которую за­нимают их носители, существует один тип людей. Это «социаль­но беспристрастная интеллигенция» (die sozial freischwebende Intelligenz), способная на неискаженное и, следовательно, ва­лидное мышление.

Маннгейм доказывал, что поскольку интеллектуалы отошли от своих первоначальных корней и, более того, ведут постоян­ный диалог друг с другом, избавившись с помощью взаимной критики от последних остатков своих первоначальных пристра­стий, то именно они способны достигнуть высот олимпийской отрешенности от суетной приземленности. Совершенно оче­видно, что Маннгейм здесь нашел для себя средство неожидан­ного спасения (deus ex machina), имеющее больше сходства с мифом Маркса о неиспорченном и незапятнанном пролетариа­те или с гегелевским абсолютным духом, нежели с основанной на опыте реальностью.

Впоследствии станет ясно, насколько глубоко в мировоззре­нии самого Маннгейма укоренилась вера в спасительные качест­ва беспристрастных интеллектуалов. Подобная вера в существо­вание категории людей, которая «путем объяснения сущности одной перспективы в понятиях другой» способна охватить их все, а следовательно, достигнуть подлинно валидного знания, вряд ли представляет собой нечто большее, нежели желаемую мечту.

Даже если допустить, что интеллектуалам часто удается отка­заться от некоторых пристрастий и предубеждений, которыми заражены массы, достаточно указать на бесчисленные «пре­грешения образованных людей» («treasons of the clerks», если использовать выражение Ж. Бенда), которых множество в исто­рии, чтобы понять, что интеллектуалы отнюдь не лишены стра­стей, искушений и пороков своего времени. Отдельным интел-

I лава 28. Социология знания Карла Маннгейма 713

лектуалам, действительно, порой удается подняться «над схват­кой», а интеллектуалам как социальному слою нет. Образование и интеллектуальные усилия могут действительно привести к оп­ределенной мере необходимой беспристрастности, но они не­достаточны, чтобы превратить интеллектуалов в подлинных хра­нителей чистого разума.

Среди ученых существует общее мнение, что попытки Маннгейма уйти от обвинения в релятивистском нигилизме при помощи концепции «прагматического приспособления» или же «свободно парящей» («free floating») интеллигенции не были успешными. Вероятно, в какой-то мере он и сам это чув­ствовал. В его последних сочинениях претензии на переворот в эпистемологии заметно поубавились. Вместо того, чтобы утверждать, что всякое мышление непременно имеет характер идеологии, а следовательно, выступает несостоятельным, те­перь он предпочитал использовать менее спорное доказательст­во, согласно которому «перспективистское» мышление (опреде­ляемое перспективой его носителей) не является обязательно неправильным, но становится односторонним в силу той соци­альной позиции, которую занимают его носители.

Вместо утверждения о непременно идеологическом характе­ре всех суждений теперь он только предупреждает, что перспек­тивистское мышление «может представлять собой только час­тичное видение». Этот ослабленный вариант своей доктрины Маннгейм назвал реляционизмом (relationism). В сочетании с ут­верждением, что социальная позиция носителя мышления «ни в коем случае не имеет отношения к установлению истинности суждения»¹, доктрина «реляционизма» приблизила Маннгейма к концепции «ценностной релевантности» («value relevance» — «Wertbeziehung»), которую неокантианцы и М. Вебер разрабо­тали задолго до него. Эпистемологическая революция закончи­лась для него, и как видно, без особого успеха.

Когда Маннгейм использовал социологию познания в каче­стве конкретного инструмента исследования в реальных облас­тях, он добивался значительно большего успеха, чем когда от­влекался на сомнительные эпистемологические дискуссии. Та­кие его работы, как «Консервативное мышление» («Conservative Thought»), «Проблема поколений» («Problem of Generations»),

¹ Mannheim K. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. P. 256.

Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

«Конкуренция как культурный феномен» («Competition as a Cultural Phenomenon»), «Демократизация культуры» («The Democratization of Culture») и «Проблема интеллигенции» («The Problem of the Intelligentsia»)¹, вероятно, когда-то будут пользо­ваться широким читательским интересом, тогда как его изы­скания в области эпистемологии станут объектом внимания лишь немногих теоретиков науки.

Но даже в этих работах склонность Маннгейма к расплывча­тым формулировкам часто снижает ценность его высказываний. Например, он стремился объединять в одно понятие «познание» столь несоизмеримые элементы, как политические убеждения, этические суждения, категории мышления и эмпирические на­блюдения. Тем не менее он помог раскрыть целую новую об­ласть социологических исследований, убедительно показав, в какой глубокой зависимости находятся носители идей от того исторического и структурного контекста, с которым они экзи­стенциально связаны. Маннгейм писал, что носители знания (men of knowledge) многими узами связаны с миром своих со­братьев. Он также призывал нас вновь оценить по достоинству изречение Ж. Ж. Руссо о том, что познать существо этих уз важ­нее, чем превозносить их.

«Скептицизм, доведенный до крайности, — говорит И. Бер­лин, — разрушает себя, становясь внутренне несостоятель­ным»². Но умеренный скептицизм, когда он ведет к изучению возможных источников предубеждений, пристрастий и иска­женных представлений, может стать глубоко раскрепощающим средством, помогающим вечному стремлению человека лучше познать самого себя.

/ ■ § 3. Социология «планируемой реконструкции»

Когда после захвата в Германии власти нацистами К. Манн­гейм был вынужден эмигрировать в Англию, все его интеллек­туальные ориентации и программы исследований претерпели

¹ Все эти работы, как и большинство сочинений Маннгейма по со­циологии знания (кроме работы «Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge»), следует искать в следующих томах: Essays on Sociology and Social Psychology; Essays on the Sociology of Knowledge, and Essays on the Sociology of Culture. N. Y.; Oxford, 1956.

² Berlin I. Four Essays on Liberty. N. Y.; Oxford, 1969.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма 715

глубокое изменение. Он фактически отказался от постоянной работы в области социологии знания и оставшиеся годы жизни посвятил написанию «Диагноза нашего времени» («Diagnosis of Our Time») и разработке социологии социального планирования и социальной реконструкции.

Его произведения английского периода (как и некоторые из работ, предшествующие эмиграции) резко отличаются от ран­них сочинений. Ранее беспристрастный ученый со слабыми ле­выми симпатиями, теперь он занимает четкую позицию. Манн­гейм теперь пишет как человек преследуемый. Нараставшая волна фашизма угрожала поглотить всю Европу, и Маннгейм понимал, что ученому больше не подобает пребывать в своей академической башне, когда цивилизации грозит погружение в пучину фашизма.

«Диагноз» Маннгейма начинается с утверждения, что совре­менный кризис цивилизации можно проследить, связав его с процессом «фундаментальной демократизации». Тогда как в прежние времена элитам удавалось удерживать широкие массы людей от активного участия в политических делах, теперь эта их монополия разрушилась. «Сегодня растущее число социаль­ных групп стремится добиться своей доли участия в социаль­ном и политическом управлении и требует, чтобы их собствен­ные интересы также были представлены. Тот факт, что эти со­циальные группы происходят из интеллектуально неразвитых масс, составляет угрозу элитам, которые прежде стремились удержать массы на низком интеллектуальном уровне»¹. Но та­кой подъем масс не является угрозой только одним элитам. В той мере, в какой эти массы, претендующие быть услышан­ными на политической сцене, приводятся в движение нерацио­нальными побуждениям и эмоциями, они угрожают всему об­ществу.

Общество, в котором рациональные обычаи мыслить рас­пределены неравномерно, обязательно будет неустойчивым². Оно может оказаться охваченным протестными движениями неорганизованных и иррациональных масс, если не будут раз­работаны новые сдерживающие средства контроля, чтобы на­править в нужное русло и ограничить эту волну иррациональ-

¹ Mannheim К. Man and Society in an Age of Reconstruction. L., 1940.

P. 25.

² Ibid. P. 46.

716 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

ности, которая рождается из самых глубин массового общества. Прежние элиты утратили свое влияние, они больше не способ­ны руководить, и в то же самое время общество становится все более взаимозависимым, рационализованным, а следовательно, требующим лидерства.

В организационных структурах массового общества «функ­циональная рациональность» («functional rationality»), т. е. орга­низация последовательности действий таким образом, чтобы они очень хорошо просчитывались и были эффективными, сде­лала большие успехи. Но данный процесс привел в то же время к сопутствующему ему упадку «сущностной рациональности» («substantial rationality»), т. е. «мыслительных действий, раскры­вающих понимающее проникновение в сущность взаимосвязей явлений»¹.

«Чем более индустриализованным является общество и чем более развитым будет в нем разделение труда и его организа­ция, тем шире будет сфера человеческой деятельности, которая станет функционально рациональной, а следовательно, измери­мой заранее»². Но с такой все возрастающей регламентацией общества возрастают и возможности для проявления сущност-но иррационального поведения людей, которые стремятся из­бежать сковывающего ритма организованной и рационализо­ванной жизни. Сложный мир современной функциональной рациональности представляется чуждым и непонятным просто­му человеку, особенно во время кризиса, когда «рационализо­ванный механизм социальной жизни разрушается»³.

Люди тогда испытывают состояние «внушенной страхом беспомощности... Подобно тому, как природа была непонятной для первобытного человека, и его внутренние чувства тревоги рождались из непредсказуемости сил природы, так и для совре­менного человека, являющегося продуктом индустриального общества, непредсказуемость сил, действующих в социальной системе, в которой он живет, с ее экономическими кризисами, инфляцией и т. д., становится источником столь же всепрони­кающих страхов»⁴.

¹ Mannheim К. Man and Society in an Age of Reconstruction. P. 53.

² Ibid. P. 55.

³ Ibid. P. 59.

⁴ Ibid.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма 717

Паллиативные меры, изобретаемые старыми элитами, уже больше не могут ослабить страхи и паническое состояние масс людей. Следовательно, только полностью реконструированная система, такая, которая больше не полагается на нескоордини-рованные действия индивидов, удерживаемых вместе силами рынка, но опирается на осознанное планирование, может наде­яться, что ей удастся спасти западную цивилизацию. Современ­ный кризис требует развития нового социального стиля мыш­ления, который вновь позволит «содержательной рационально­сти» решающим образом влиять на дела людей.

Только на уровне «планируемого мышления» социальный мир может быть подчинен упорядочивающему контролю демо­кратического государственного устройства. Потребуется, по крайней мере, полная перестройка человеческого мышления и человеческой воли. Там, где Провидение не оправдало ожида­ний и привело нас в наше современное трудное состояние, за­менить его должно демократическое планирование. «Все мы те­перь знаем, что из этой войны нет возврата к общественному порядку невмешательства (laissez-faire. — Перев.), что сама вой­на является творцом скрытого переворота, подготовив путь к новому планируемому порядку»¹.

Демократическое планирование, по мнению Маннгейма, — это отнюдь не только экономическое планирование. Планиро­вание должно вести к полной социальной реконструкции. На­пример, к реинтеграции людей в осмысленные ими (meaning­ful) группы. «Огромная психологическая и социологическая проблема будущего состоит в том... как организовать «неосмыс­ленные» массы и толпы в различные формы групп»². Должно планироваться не только материальное благосостояние людей будущего, но даже их духовное благополучие. Вот почему Маннгейм, будучи принципиальным агностиком, тем не менее готов выступать за возрождение религии как защиты от дезин­теграции. Вот почему теперь он возлагал на христианские церк­ви задачу преодоления тенденции к ослаблению моральных ценностей как наследия общества невмешательства. Социолог должен понимать, «что по многим причинам существует необ­ходимость в духовной силе, способной объединить людей...». В прежние времена религия была стабилизирующим фактором,

1 Mannheim К. Diagnosis of Our Time. L., 1943. P. 38.

² Ibid. P. 93.

718 Раздел IV. Социология между двумя мировыми войнами

сегодня в переходный период мы вновь обращаемся к ней за помощью¹.

Все, что помогает реинтегрировать людей и восстановить почти разрушенный порядок, необходимо теперь воссоздать. «Воспитание, образование взрослых, социальная работа, суды по делам несовершеннолетних, клиники реабилитации детей, воспитание родителей — вот перечень некоторых институтов, старых и новых, которые являются инструментами в наших ру­ках... Религиозные группы, локальные, возрастные группы бу­дут разрабатывать различные подходы к ценностям, но важно устранить это расхождение при помощи координации и опре­деленного примирения ценностных подходов, которые завер­шатся коллективно согласованной ценностной политикой, без которой не может выжить ни одно общество»².

Маннгейм считал, что в планируемом обществе будущего выбор лидеров не может быть предоставлен воле случая. «Со­временная трансформация нерегулируемого общества группо­вой и индивидуальной конкуренции в планируемое общество будет иметь своим результатом все более упорядоченные мето­ды выбора лидеров. Вместо того, чтобы считать само собой ра­зумеющимся, что свободная конкуренция выведет нужного, наиболее подходящего человека на вершину власти, научный выбор обеспечивает метод отбора, более строго соответствую­щего способностям и заслугам... Несомненно, что эти пока еще во многом экспериментальные методы обещают стать эффек­тивными инструментами выбора лидеров»³.

Маннгейм старался постоянно подчеркивать, что избранная научная элита социальных преобразователей (planners), социоло­ги нового типа и духовные лидеры должны всегда проявлять отзывчивость к другим членам общества и не должны подда­ваться искушению навязать свою волю обществу. Но именно столь часто повторяемое утверждение, что социальное плани­рование, осуществляемое элитой, и демократический процесс не являются несовместимыми, сформулировано у Маннгейма, к сожалению, нечетко.

¹ См.: Mannheim К. Freedom, Power and Democratic Planning. N. Y.; Oxford, 1950. P. 312, 313.

² Mannheim K. Diagnosis of Our Time. P. 29.

³ Mannheim K. Freedom, Power and Democratic Planning. P. 95—96.

Глава 28. Социология знания Карла Маннгейма

По-видимому, он на самом деле никогда не сталкивался с вопросом о том, кто защищает стражей порядка и кто составля­ет планы преобразователей. Вместо этого он имел обыкновение избегать спорного вопроса, используя расплывчатые формули­ровки, которые часто не соприкасались с реальными проблема­ми. Маннгейм проводил различие между тем, что он называл деспотической властью (arbitrary power) и функциональной вла­стью. Он утверждал, что в здоровом обществе будущего деспо­тическая власть исчезнет. «Наша проблема состоит в том, как добиться контроля над различными центрами деспотической власти, как скоординировать и объединить их во всеобъемлю­щую структуру, как постепенно приучить их служить всему об­ществу»¹. Но то, что может быть функциональной властью для некоторых, может оказаться деспотической властью для других. Все зависит от конкретного контекста.

Маннгейм был глубоко привержен демократическим ценно­стям. Однако нельзя избавиться от ощущения, что некоторые из средств, которые он предлагал преобразователям для ожив­ления демократии, обладают потенциальной возможностью «убить больного». Он хотел «воспитать индивида в духе его не­зависимости от массовых эмоций»². Но он считал, что для того, чтобы эта цель была достигнута, «необходима осознанная по­пытка, направленная на перестройку общества, упорядочение и согласованность действий разобщенных личностей. В процессе этой осознанной реинтеграции важную роль может играть про­паганда. Ибо правильно понятая пропаганда не обязательно предполагает внушение ошибочных убеждений. Она служит наиболее успешным средством управления порывами и устрем­лениями, которые еще не укоренились в тех социальных груп­пах, в которых мы живем. Она является одновременно простей­шим и самым безболезненным средством реинтеграции»³.

Произведения Маннгейма английского периода не выдержа­ли испытания временем именно потому, что они были написа­ны слишком преждевременно⁴. Он тогда старался решить мно­гие проблемы, которые до сих пор стоят перед теми, кто хочет

¹ Mannheim К. Freedom, Power and Democratic Planning. P. 69.

² Mannheim K. Man and Society in an Age of Reconstruction. P. 359.

³ Ibid.

⁴ См.: Remmling G W. Wissenssoziologie und Gesellschaftsplanung: Das

Werk Karl Mannheims. Dortmund, 1968.

720 Раздел IV. Социология- между двумя мировыми войнами

создать планируемое общество, защищающее демократические права и гражданские прерогативы. Но его формулировки ка­жутся нечеткими из-за влияния времени, в которое он их изла­гал. Предвещаемый им синтез идеи планирования и демокра­тии, управления и ответственности, научного руководства и са­морегулирования оказался, при внимательном рассмотрении, во многом предметом словесного согласования. Все эти про­блемы до сих пор остаются нерешенными. И даже если совре­менный читатель сможет извлечь пользу из некоторых положе­ний Маннгейма, объясняющих причины наших сегодняшних трудностей, а его социологическое воображение может быть привлечено блестящим разграничением функциональной и сущностной рациональности, он тем не менее получит от этих работ разочарование.

Безусловно, беспорядки и волнения того времени требовали радикального переустройства, но страстное стремление к по­рядку, которое воодушевляло К. Маннгейма в английский пе­риод жизни, втягивало его в состояние опасной близости с те­нью О. Конта. Социолог с явно выраженной социально-поли­тической позицией почти не сопротивлялся демонам, впервые вызванным к жизни духовным наследником А. Сен-Симона.