Начала культурной социальности

Здесь нам не обойти важную и, в некотором смысле, сакраментальную тему соотношения индивидуального и социального в раннем культурогенезе. Культура начинается с точечных актов смыслогенеза, протекающих в индивидуальной психике, когда биологическая социальность уже разладилась, а культурная ещё не сложилась. Т.е. смысл как первоэлемент культуры рождается в психике индивидуума, и лишь экспликация его в виде кода создаёт социально-коммуникативную ситуацию. Однако сказать, что потенциальные возможности социальных связей и отношений коренятся в психических структурах индивидуального уровня и выстраиваются затем в ходе их простой экспликации, было бы грубым упрощением. Равно и другая крайняя точка зрения, согласно которой, человеческая субъектность изначально формируется не иначе как внутри уже существующего контура социальности, также не может быть принята. Представляется, что выходом из заколдованного круга одиозных споров о первичности и вторичности, может служить вышеописанная концепция экстериоризации психичесого образа прафеномена в процессе первичных актов смыслогенеза. Здесь-то и обнаруживается искомая зона перехода, в которой индивидуальные психические проявления, воплощаясь в семантических кодах, инициируют возникновение новых социальных связей надприродного характера. Ключевую роль здесь играет то, что смысловой код, в отличие от животной сигнальности (при всей структурной сложности последней) несёт не однозначно распознаваемое «сообщение», а многозначную семантику. В её русле и разворачивается внешнее (разумеется, лишь отчасти) по отношению к психике субъекта содержание. В виде грубой схемы, алгоритм этого процесса может быть представлен следующим образом. 1. В силу сбоев и дисфункций, индивидуальная психика «забывает» о первоначальных «значениях вещей», закреплённых в императивности инстинктивных и условно-рефлекторных программ. 2. Стихийно нащупывая путь назад к естественной гармонии с вещами (и миром в целом) психика встаёт на путь смыслогенеза. 3. В ходе смыслогенетической перекомпоновки и реструктурирования элементов инстинктивных программ, первоначальные «значения вещей», обусловленные однолинейностью инстинктивных связок и соответствующей им однозначностью сигнальных кодов, «распыляются», «рассеиваются», превращаясь из сигналов в семантику. Т.е. вместо стандартной связки: сигнал – ответ, которую отчасти можно рассматривать как коррелят психической связки: стимул – реакция, появляется качественно иная структура: многозначный семантический комплекс, где вокруг базового (уже без кавычек) значения, составляющего денотативный субстрат смысла, клубится облако значений коннотативных, косвенных, дополнительных, побочных. 4.Эти потенциальные денотации, образовавшиеся в результате «рассеивания» «правильного» с точки зрения природной инстинктивности «значения вещей» создают поле потенциальных смысловых возможностей. 5. Смысловые возможности актуализуются в процессе трансляции смысла вовне, где процесс экзистенциально необходимой для психики индивидуума автокоммуникации с вещью-магемой оборачивается также и актом коммуникации с другими индивидуумами, для которых эта вещь-магема выступает как прафеномен. 6. В акте восприятия/переживания этого «послания» другой индивидуум с неизбежностью выстраивает свой особенный режим «диалога субстанций» (см. выше) и «цепляясь» за те или иные коннотативные значения, его психика, даже при сохранении исходного базового денотата, с неизбежностью выстраивает уже иной смысловой результат. 7. Отсюда проистекает многозначность культурной семантики, коренным образом отличающейся от животной сигнальности. И то, что в денотациях первосмыслов во многих случаях просматривается природная основа, ничуть не умаляет качественной границы между сигнальностью и семантикой, хотя эта граница и опосредована зоной перехода.

Исключительно важно и то, что принципиальная невозможность полностью совместить смысловые поля, порождённые психикой разных индивидуумов уже сама по себе выступает важнейшим культурно- и социогенетическим фактором. Именно в этом «зазоре» и образуются те самые надындивидуальные структуры, которые инициируют развитие знаковых систем в ответ на тягу индивидуального сознания к максимально адекватной коммуникации и абсолютному пониманию другим пережитого им смысла. Эти же надындивидуальные структуры формируют и незримое семантического тело культуры как субъекта – саморазвивающегося организма, не сводимого к сумме отдельных индивидуумов и их деятельности. Акты первичной надприродной социальной коммуникации, таким образом, принимают вид пересечения и взаимоналожения полей распылённых смысловых возможносей, сгруппированных вокруг ещё достаточно рыхлых и слабо сфокусированных базовых значений, которые репрезентируют результаты индивидуальных «экзистенциальных диалогов» травмированной психики антропоида с утратившими свои первоначальные природные «значения» вещами. В ходе этой коммуникации точечные акты смыслогенеза, протекающие в психике отдельных индивидуумов интегрируются в локусы протокультурного пространства, окружённого изначально последовательно поглощаемой и перерабатываемой природностью.

Таким образом, говоря о том, каким образом первосмыслы творят социальность можно утверждать следующее. Стремление индивидуальной психики к абсолютной партиципации и окончательном слиянии с другим я на пути возврата в природу, находит принципиально неустранимое препятствие в виде несовпадения семантических полей у разных индивидуумов. Взыскующая идентичности экзистенция стремиться, прежде всего, партиципироваться к тому, в чём легче всего найти своё отражение, т.е. в своём физическом и психическом «двойнике». Но когда партиципационный порыв наталкивается на невозможность его полной реализации, то, спонтанной психической реакцией на эту ситуацию является хорошо известная исследователям «ненависть к двойнику», т.е. «такому же, как я, только неправильному», [29] и как следствие недостаточности одного лишь компенсаторного выплеска агрессии, психика вынуждена искать более сложные культурно-смысловые компенсации, из которых и рождаются первичные неприродные социальные связи и отношения.

Сама неизбывная экзистенциальная интенция к идентификации не просто с иным, но другим я в сочетании с невозможностью её полной реализации составляет perpetuum mobile развития системы социальных связей, норм и отношений, т.е. в ней заключается постоянный источник внутреннего развития социальных структур. Энергия партиципационных переживаний подпитывает субъектность культуры в её социальном модусе. А бесконечное и лавинообразное умножении е семантических комбинаций в ходе пересечений первичных семантических полей наращивает «клеточную массу» социокультурного организма.

Добавляя несколько слов к проблеме соотношения социального и индивидуального, вспомним, что акцентирование индивидуального начала, как лона культуры обычно наталкивается на возражение, что культура-де сразу возникала в рамках некоей социальности. Но, это, напомню, тоже может быть принято лишь оговоркой: человеческая социальность не могла развиться до появления человеческой же психики и начал сознания. Здесь, помимо изложенных выше соображений, следует учитывать ещё два существенных обстоятельства. Первое связано, как уже отмечалось, с тем, что человеческая социальность, при всей её уникальности, возникала не на пустом месте как нечто совершенно новое, а как реконструкция, структурная перестройка социальности биологической, полуразрушенной в ходе «эволюционной болезни» гоминид. Второе же связано с устоявшимся мнением, будто палеолитический предчеловек, был полностью слит с социальным коллективом и вообще никакой самостью не обладал. Это суждение, порождённое, «ошеломляющим» открытием психологической непохожести древнего человека на современного, стало не просто демонстрацией типичного для подобных случаев шараханья в крайность, но и своего рода квазинаучным штампом, представляющим древнего человека не более чем социальным животным, практически не выделяющим себя из социального коллектива. (Интересно, каким образом при высочайшем уровне социоприродного синкретизма, ему как-то всё же удавалось выделять себя из природы и при этом быть полностью слитым с социальным коллективом?)

На самом же деле, всё, разумеется, не так просто: самость древнего человека отнюдь не отсутствует вовсе. Она просто не отделена от самости коллективной, т.е. развивается изначально в её оболочке. Или, иными словами, самость индивидуального развивалась параллельно с самостью коллективной. Сколь бы ни был «коллективен» архаический человек, семантическая компонента его смыслообразовательной активности, в любом случае, носит глубоко индивидуальный характер. Или, иначе говоря, восприятие и понимание/переживание первичных культурных семантем в соответствии с индивидуальной психической конституцией (обусловленной целым рядом различных факторов) и есть пробуждение человеческой индивидуальности, стихийной и изначально не осознающей себя самости.

Содержательная же скудность этих семантем, по сравнению с богатством семантических полей, присущим человеку других эпох (в особенности, человеку современному) здесь никак не может служить доводом в пользу отсутствия у древнего человека самости. Смысл – это, напомню, не одна лишь семантика, не абстрагированные денотации, для обозначения которых лучше всего подходит слово «информация» а, прежде всего, экзистенциально окрашенное субъективное переживание. И то, что переживания эти в раннем культурогенезе развиваются в довольно узком содержательном спектре, само по себе, нимало не умаляют их выражено субъективного характера. Более того, можно утверждать, что если для современного человека сферой манифестации самости является преимущественно именно семантически-информационное богатство смыслообразования через пребывание в котором он себя идентифицирует, то для архаического человека и, тем более, олдувайских антропоидов, сферой проявления самости был слабо эксплицируемый мир субъективных переживаний, вызванных типологически сходными смыслогенетическими ситуациями. Нетрудно заметить, что перетекание прямой и непосредственной сенсетивности в многослойно опосредованную знаковостью информационность – один из сквозных векторов истории и культуры, и сознания. Таким образом, уровни надриродной самости и надприродной социальности, уже в самом раннем культурогенезе находятся в соразмерно-паритетном соотношении.