Особенности русской философии. Идеи русского богоискательства (В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев, Л.И. Шестов)

Основные особенности русской философии:

1. Русская философия не могла в процессе своего возникновения опереться на философское наследие античности как на мощный фактор влияния. Через Византию Русь позаимствовала лишь отдельные элементы античной культуры в виде переводных источников. Из-за незнания латыни и греческого читать античных цитрон в оригинале русичи не могли. В то время, как Запад получит в наследство уже готовые системы античных философов, готовое толкование понятий, философские термины.

2. Русская философия почти всегда развивалась в русле религии. Это значит, что почти все произведения русской мысли вырастали на религиозной почве. Это объясняется тем, что источником цензуры в России, в отличие от Запада, почти всегда было государство, а не церковь.

3. Ведущей темой русской философии была тема России, ее исторической судьбы. С этой темы начиналось становление русской философской мысли (вспомним, например, «Слово» Илариона) и она оставалась актуальной на всем протяжении ее развития.

4. Другой ведущей темой стала тема человека, его судьбы и смысла жизни. Если на Западе человек есть индивидуальность, то в русской философии человек есть универсум, тотальность, он есть микрокосмос, который несет в себе разгадку тайны макрокосмоса. Субстанциональную основу человека составляет не Я, а Мы.

БОГОИСКАТЕЛЬСТВО — религ.-филос. течение в среде рус. либеральной интеллигенции. Возникло в атмосфере назревавших в предреволюц. период обществ. перемен и получило широкое распространение после поражения Революции 1905-07. Б. предлагало перестроить совр.формы гражд. быта и человеч. существования на основе обновлённого христианства. Представители Б.- Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Д. С. Мережковский, 3. Н. Гиппиус, Н. Минский, Д. — группировались гавнл. образом вокруг Религ.-филос. общества, они издавали журн. Новый путь 1903 — 04, Вопросы жизни 1905, Весы 1904-09. Один из мировоззренч. истоков Б.- философия всеединства Вл. Соловьёва. Богоискатели выступили с критикой офиц. православия, развивали учение о новом религ. сознании, устремлённом к установлению царства божия на земле. Марксисты подвергли критике Б. за его трактовку свободы, за отрицание смысла классовой. Б. получило распространение среди филос. и художеств. интеллигенции. После поражения Революции 1905-07 многие богоискатели активно разрабатывали антиреволюц. идеологию Вех.

Философия всеединства Вл. Соловьева

Величайшим русским мыслителем был и остается Вл. Соловьев (1853-1900). Центральная идея его творчества - идея Богочеловечества. Она объединяет в целостную систему, систему всеединства его представления о человеке, обществе и, конечно же, Боге.

Вл. Соловьев считает, что общественный строй может иметь своим основанием или Бога (веру в Бога) или человека (веру в человека). Основание это, по определению, должно быть безусловным, иначе оно не было бы последним и значит действительным основанием. Ну что касается Бога, то это самоочевидно. Как первоначало он - сама безусловность. А вот человек - есть ли в нем эта безусловность? Соловьев предлагает различать отрицательную и положительную безусловность. Отрицательной безусловностью человеческая личность, конечно же, обладает. Выражается это в ее "способности переступать за всякое конечное, ограниченное содержание, в способности не останавливаться на нем, не удовлетворяться им, а требовать большего". Перед нами, по сути, безграничность и, в этом смысле, безусловность человеческого прогресса, свободного от всякого внутреннего предела и внешних неодолимых барьеров.

Что до положительной безусловности, то, поскольку она требует обладания "всецелою действительностью, полнотою жизни", человеческой личности ее никогда не достичь. "Всецелою полнотою бытия", по глубокому убеждению Соловьева, обладает только Бог. Без положительной же безусловности и безусловность отрицательная не имеет никакого значения. Она страдает неустранимым противоречием между бесконечным стремлением и невозможностью его удовлетворения. Иначе говоря, человек, с одной стороны, наделен как бы божественными правами, а с другой - у него нет божественных сил для их реализации. Отсюда Соловьев делает вывод, что истинным основанием общественной жизни может быть только Бог. Этот вывод, однако, автор не оставляет без дальнейших определений, он его существенно уточняет.

К Богу, как основанию, надо восходить, притом в двояком смысле: подниматься вверх, в небесную высь и возвращаться к началу, действительному источнику. Человек - существо, которому это под силу, ибо он, по мнению Соловьева, есть "связующее звено между божественным и природным миром". Данное определение человека, впрочем, может звучать и так: "Человек есть вместе и божество и ничтожество".

Восхождение к Богу, который есть величайшая полнота и цельность бытия есть устремленность человека и мира, который он представляет, к абсолютной органичности, к всеединству. Само по себе всеединство - сложный и многоступенчатый процесс. Это преодоление множественности, конечности и разобщенности, хаоса всего сущего. "Мир, - пишет Вл. Соловьев, - отпал от Божества и распался сам в себе на множество враждующих элементов; длинным рядом свободных актов все это восставшее множество должно примириться с собою и с Богом, и возвратиться в форме абсолютного организма".

Мир есть всеединство в состоянии становления. Соловьев различает пять ступеней этого становления: "царство минеральное (общенеорганическое), царство растительное, царство животное, царство человеческое и Царство Божие". Это ступени возрастания реальности или повышение бытия с точки зрения нравственного смысла. Первая ступень осваивается в терминах бытия, вторая - жизни, третья - сознательности (ощущений и свободных движений), четвертая - разумности, наконец, пятая - совершенства. Человек является "проводником всеединящего божественного начала в стихийную множественность, - устроителем и организатором вселенной". Каждое предшествующее царство служит материалом для последующего, более совершенного царства. Здесь ничто не отбрасывается и не исчезает, а переходит или объединяется с более совершенной деятельностью. Единение человека с Богом завершает и, тем самым, сосредотачивает в себе всю полноту предшествующего эволюционного процесса, имеющего своей целью утверждение царства Божия или безусловного нравственного порядка в мире.

Сказанное может подтолкнуть нас к заключению, что Соловьев придерживается естественнонаучной теории эволюции. Но это не так. Теория эволюции у него сверхнатуралистическая. Она имеет идеальное основание в виде божественного творения, понимание интеграции как одухотворения и мирового единства как блага, добра.

Мировая история видится Соловьеву процессом постепенного одухотворения "человека через внутреннее усвоение и развитие божественного начала". Мысль эта выражается и по-другому: история человечества направляется к духовному человеку, т.е. человеку, в котором рациональное и материальное (чувственное) начала будут добровольно и свободно подчинены высшему божественному началу. Первыми субъектами и двигателями этого процесса были три великих народа древности: индусы, греки и иудеи. Индийскому духу божественное начало открылось как нирвана, грекам - как идея, идеальный космос, для иудеев же оно предстало как личность, как живой субъект, как "Я".

Свободное согласование божественного и человеческого начал представляет собой, по Соловьеву, "истинное богочеловеческое общество". Под божественным началом здесь мыслится Христова истина во всей ее чистоте и силе, а под началом человеческим - достаточно активный, свободно действующий человек, развитая человеческая самодеятельность. Историческая рассогласованность этих двух начал привела к распадению христианского мира (прежде всего в его рамках Соловьев и ищет богочеловеческое всеединство) на две половины: Восток и Запад. Восток всеми силами своего духа привязан к божественному началу. Вся энергия Запада, наоборот, уходит на развитие человеческого начала, на утверждение прав и свобод человека. Соловьев считает, что оба эти направления исторического развития необходимы друг другу. Без безусловного начала христианской истины "все западное развитие лишено было бы всякого положительного смысла, и новая история оканчивалась бы распадением и хаосом". С другой стороны, если бы история ограничилась одним восточным христианством, то "истина Христова (богочеловечество) так и осталась бы несовершенною за отсутствием самодеятельного человеческого начала, необходимого для ее свершения". Совершенство не свершилось бы. Примирение Востока с Западом Соловьев видел также как преодоление крайностей, с одной стороны, "бесчеловечного Бога", а с другой - "безбожного человека".

Свободное подчинение человеческого божественному может быть, по Соловьеву, только коллективным и универсальным, т.е. всечеловеческим процессом. Речь идет, по-другому, о всемирной или универсальной коммуникации людей, об абсолютном или совершенном единстве и солидарности человечества. Первичной реальностью для Соловьева является "собирательное целое" человечества, а не отдельное лицо. Хотя в целом он полагал, что "общество есть дополненная и расширенная личность, а личность - снятое или сосредоточенное общество". Всеобщая солидарность, согласно Соловьеву, есть истинное общественное благо, она "ощущается как любовь и осуществляется как справедливость". Через нее в мире утверждается совершенный нравственный порядок.

Идеал Вл. Соловьева - "свободная теократия", т.е. общество, в котором нравственная власть принадлежит церкви и ее первосвященнику, а сила - государству и царю. Свободной эта теократия (власть духовенства, церкви) называется потому, что строится она на добровольном подчинении государственной власти церкви, человека - Богу и шире: члена - единству, части - целому. Теократия, по мысли русского философа, обеспечивает не только личную святость, но и общественную справедливость. Государство в теократическом обществе "отвечает" за право, которое "есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или только порядка, который не допускает известных крайних проявлений зла". Идеал же максимального, или совершенного, добра открывает в таком обществе христианство, требующее преобразования "всей нашей личной и общественной среды в духе Христовом". Государство и право представляют "минимум нравственности", церковь и проповедуемая ею любовь к Богу и ближнему своему - саму ее полноту. При теократическом правлении личность подчинена обществу лишь в той степени, в какой само общество подчинено нравственному добру.

Завершая разбор историософских построений В. Соловьева, можно сказать, что они представляют собой попытку создать цельное мировоззрение в виде органического синтеза науки, философии и религии. Благодаря Соловьеву этот синтез стал определяющим мотивом всей русской религиозной и философской мысли

Н.А. Бердяев: философия творчества и свободы

После Вл. Соловьева наиболее репрезентативной фигурой русской общественной мысли можно считать Н.А. Бердяева (1874-1948). Талант его многосторонен и трудно укладывается в прокрустово ложе привычных нам ориентаций, оценок и классификаций. Он во всем любил отличаться и выделяться, выходить, что называется, из ряда вон. И тем не менее можно с уверенностью утверждать, что сквозная тема всех его исканий и увлечений - Homo creatus, человек творческий.

Бердяев не разделял традиционное христианское мировоззрение с его идеей завершенности творения и откровения. И то, и другое, с его точки зрения, не закончено, а может и должно продолжаться. Конечно, Богом, но уже совместно с человеком, через его, человека, творчество. Это свое убеждение, этот свой прорыв к новому религиозному сознанию Бердяев развивает в концепцию антроподицеи - оправдания человека в творчестве и через творчество. Творчество божественно и свято, оно - сама религия. "В творческом экстазе Бог сходит к человеку и участвует в делах его". Творческая личность, в особенности же гении - люди святые. Творческий путь - путь к святости. "Культ святости, - по искреннему убеждению Бердяева, - должен быть дополнен культом гениальности". Оправдание человека творчеством есть оправдание истории как творчества "общения в свободе и любви", как пути к спасению и избавлению от зла и страданий.

Без и вне творчества жизнь не представляет ценности, она - голое существование, одно из звеньев в цепи мировой необходимости. Творчество внутренне самооправданно, ни в каких других, т.е. внешних, вне его лежащих оправданиях или объяснениях оно не нуждается. Творчеством человек оправдывает жизнь и себя в ней перед Богом. Человеческая природа - "природа творческая, творящая". Жизнь в творчестве и творческая жизнь есть жизнь в духе, духовная жизнь, духовное восхождение. Духовность и творчество в каком-то смысле совпадают.

Творчество возможно только при допущении и в условиях свободы, в опоре на свободу. Оно вытекает, рождается из свободы. Свободу Бердяев награждает такими эпитетами, как таинственная, изначальная, бездонная, неизъяснимая, безосновательная. Он утверждает "примат свободы над бытием", т.е. над необходимостью, причинно-следственной зависимостью, над злом и тлением мира. Над свободой, оказывается, не властен даже Бог, ибо он ее не создавал. Свобода коренится в "ничто", или первичном хаосе, из которого Бог и сотворил мир.

Выходит, человек создан по образу и подобию свободы, он - дитя "Бога свободы". Такой подход, как нетрудно понять, хорош не только для человека, но и для Бога. Он снимает с последнего ответственность за зло, которое творится в мире. В самом деле, нельзя нести ответственность за чужие грехи, за "свободу греха" других. Заметим, речь идет именно о свободе греха, а не о грехе свободы. В исходном своем понимании свобода первична по отношению к добру и злу, она лишь обусловливает их возможность. Зло пришло в мир вместе с отпадением человека от Бога. Причину этого следует искать в своеволии и человеческой гордыне, в стремлении человека сравняться с Богом, став тем самым на его место.

Свобода, по Бердяеву, есть "положительная творческая мощь". Если же эта мощь приобретает отрицательное значение, то она становится произволом, свободой "от", а не свободой "для". Свобода не есть также осознанная необходимость. "Необходимость есть падшая свобода, свобода вражды и распада, свобода хаоса и анархии". Свобода полнится любовью, "любовь есть содержание свободы". Можно сказать и так: творчество есть любовь и, наоборот, любовь есть творчество.

Творчество для Бердяева есть также особая мораль, мораль или этика творчества. Она противопоставляется у него традиционной (христианской) морали, морали послушания и смирения, морали приспособления или оппортунизма, мещанского лицемерия и утилитарного страха. Морали, в которой нет окрыленности, героизма и борьбы, духа и жертвенности Прометея. Традиционная мораль проникнута "пафосом малых дел". "Пусть каждый скромно сидит на своем месте и терпеливо делает свое маленькое дело. Нехорошо слишком возвышаться над злом и уродством мира".

Мораль творчества направлена на созидание новой жизни, а не на приспособление к условиям наличного, данного, бытия. Она "хочет быть творчеством высшей правды жизни и высшего бытия". Творчество новой жизни, по выражению Бердяева, "проходит через тайну индивидуальности". Это движение от индивидуализма к индивидуальности, от средне-общего к самобытно-индивидуальному, от механического к органическому равенству и демократизму. Творческая мораль представляет собой мораль богатства и полноты человеческой природы, мораль призвания и стремления к какому-то горнему качеству.

Творчество, по Бердяеву, противостоит не только старой, традиционной морали, но и старой, ныне господствующей общественности, собственно общественной жизни. Эту последнюю нельзя определить иначе, как общность индивидуалистически разъединенных, распавшихся, атомизированных существ или особей. "Мы слишком общественны потому, - пишет Бердяев, - что слишком отъединены и отчуждены друг от друга". В такой общественности утеряна всякая связь человека с космосом, отрицается микрокосмичность, небесно-духовная возвышенность человека; все в ней застревает на поверхности и не идет дальше видимости подлинной жизни, т.е. органического человеческого общения - в экономике, политике и т.д. Это "общественность по необходимости, а не по свободе".

Бердяев считает, что все элементы разоблачаемой им общественности - хозяйство, государство, право - пребывают все еще в "дотворческой мировой эпохе". Новое, творческое общество, полагает русский мыслитель, может возникнуть или зародиться лишь естественным, органическим образом. Оно не создается революциями. Революция есть только "реакция против старого, а не творчество нового". Зло нужно изживать, т.е. внутренне и органически преодолевать, а не механически, внешне и мстительно разрушать. Переход к новой жизни. т.е. к осуществлению Божьей правды в "земной общественности", по Бердяеву, произойдет не в результате революций, а "через жертву безопасностью, гарантированной устроенностью", т.е. мещански-буржуазным существованием.

Творчество несовместимо, наконец, и с буржуазной (механической, уравнивающей, обезличивающей) цивилизацией. Технические силы цивилизации властвуют, господствуют над человеком, они подменяют подлинного, "внутреннего" человека, "внешним, автоматическим человеком". Овладение природой - а это главное в данной цивилизации - не может, по мысли Бердяева, "осуществиться через вражду и отчуждение от нее и вражду и отчуждение человека от человека"

Смысл новой эпохи, провозвестником которой Бердяев считал себя самого, состоит в том, что она наполняется откровением человека. "Итог мировой жизни и мировой культуры, - читаем мы у Бердяева, - постановка проблемы творчества, проблемы антропологического откровения". Обнажение этого итога, выявление его философских оснований и есть, видимо, самое главное в том вкладе, который внес Бердяев в русскую и мировую культуру. Можно по-разному оценивать этот вклад, но нельзя не признать, что бердяевское предчувствие новой эпохи, новой жизни, которая, конечно же, будет зависеть от нашего творчества, особенно близко и понятно сегодня, в конце второго тысячелетия от Рождества Христова.

Шестов

Основной образ философии Льва Шестова это данность. Не противопоставление царства необходимости Богу, как считал Н. Бердяев, а именно образ данности подталкивал Шестова к тому, чтобы писать свои многочисленные произведения, в которых философ старался этот образ раскрыть. У самого философа нет такого понятия «данность», но нетрудно заметить, что критикуя разум, Шестов обращался именно к данности, как к главной ценности для человека, как к тому, что человек утратил. Что же такое данность? Шестов не дает определения данности, но мы сможем понять, что это такое, если бегло рассмотрим основные мысли философа. Философ считал, что изначально, при своем появлении человек испытал страх перед тем, что ему открылось, перед данностью. Окружавшее человека было для него страшным, пугало своей непредсказуемостью, своим хаосом. Человеку нужно было как-то устраиваться среди этого хаоса, поэтому-то человек подчинился разуму, который предложил человеку вместо хаоса мир возможного и невозможного. С тех пор человек живет хоть и в устроенном и упорядоченном мире, но в рабстве у разума. Лев Шестов считал, что эти рабские узы, связывающие человека, должны быть разбиты и уничтожены, что человек рано или поздно вновь вернется к данности, пройдя путь к очевидности

Получается, что данность это то, что открывает человек, когда открывает себя как человека. Для нас, привыкших подчиняться разуму и жить в мире возможного и невозможного, представить данность достаточно сложно. Поэтому-то Шестов в своих работах старается показать, что такое данность через сведение к данности мира возможного и невозможного. И в этом большая заслуга философа.

В своих произведениях Лев Шестов исходил из того, что найти данность можно и в том мире, который был создан разумом, ведь мир этот похож «как две капли воды на то, что действительно существует». Если понять, что отличает мир возможного и невозможного от данности, то станет возможным приблизиться к данности. Поэтому-то Шестов постарался отыскать такое отличие, и нашел его в основаниях.

Мы не можем здесь подробно останавливаться на том, что такое основания. Достаточно будет только некоторых указаний. Философ пишет, что разуму «с одной стороны, нужно разбить внешний мир на части, чтобы овладеть им, с другой стороны, тоже нужно эти части возможно прочнее связать, чтобы не было непредвиденностей или чтоб было поменьше непредвиденностей». Другими словами, разум находит в данности согласованность и необходимость, которые и составляют основания. Поэтому в мире возможного и невозможного, в отличие от данности, одно есть посредством другого, в нем то, что основания имеет - возможно, а то, что оснований не имеет - невозможно.

Основания, которые выдумал разум, это «некая прибавка» к данности, как метко заметил Шестов. Благодаря такой прибавке, разум создает из данности мир возможного и невозможного. Именно поэтому философ пишет, что мир возможного и невозможного состоит из «данного человеку и созданного человеком». Значит, если из мира возможного и невозможного убрать основания, то мы сможем «увидеть» данность. Другими словами, чтобы данность открылась как то, что открывает человек, когда открывает себя как человека, мы должны отказаться от согласованности и необходимости, благодаря которым разум создает мир возможного и невозможного. Данность это своеобразный «сухой остаток», который получается путем вычитания из мира возможного и невозможного оснований. Это и есть сведение к данности, которое не может освободить человека от власти разума, но может показать ему, чего он лишился, потеряв данность.