Прозрение художника

Глава IV

(«Жизнь Клима Самгина»)

Художественное творчество Горького советского периода тематически всё обращено в прошлое. Как публицист – он нацелен в будущее и на «бегущий день». Как художник – чувствует себя не в состоянии претворить в художественные образы и сегодняшнюю действительность, и сегодняшние идеи, и сегодняшнюю «правду», причем всё равно какую (по его классификации) – «полезную» или «вредную».

Из-под его пера выходят замечательные, написанные свободно и вольно, рассказы 1922-24 гг., удивительная книга «Воспоминания. Заметки из дневника», очерк о Л.Толстом, «Дело Артамоновых», «Егор Булычов и другие», вторая редакция «Вассы Железновой», «Жизнь Клима Самгина»… О современности – лишь публицистика и очерки «По Союзу Советов». Они построены на контрастных сопоставлениях: «было» – «стало» (этот принцип «перенял» теперь А.Солже­ницын в своих «двучастных рассказах»), – и каждый читатель горьковских очерков может убедиться, сколь живописно показано в них то, что «было», и сколь бледно то, что «стало». Еще – несколько неудачных пьес, наброски ряда драматических и прозаических вещей (и, возможно, «Дневник», о котором шла речь в 1-й главе).

Обычно Горький объяснял «художественную недостаточность» произведений о современности сравнительно с произведениями о былом перегруженностью своей памяти грузом впечатлений прошлого. И еще – в публицистических статьях многократно декларировал свою ненависть к этому прошлому, с которым нужно порвать, разделаться, вытравить из памяти, внушить молодому поколению мысль о том, что в прошлом – страдания, несправедливость, «свинцовые мерзости», и обо всем этом, выброшенном революцией на свалку истории, жалеть нечего. Но его перо художника говорит другое: сколько удивительных, с великой любовью нарисованных портретов и характеров необыкновенных и обыкновенных людей, угловатых, пестрых, оригинальных, найдет читатель хотя бы только в книге «Воспоминания. Заметки из дневника», не говоря уже о «Жизни Клима Самгина»!

Однажды Горький (В «Беседе с молодыми ударниками» в 1931 г.) поведал своим слушателям, как пытался он написать рассказ о современной жизни и какое при этом потерпел фиаско. Объяснение, по обыкновению, связано, со ссылкой на «груз прошлого» в памяти, но обратим внимание на то, как, какими словами оно выражено: «Я пробовал писать девять раз, и у меня ничего не вышло. Того внутреннего заряда, того… содержания, которое надо выразить очень простыми, очень ясными и очень круглыми словами, слова, которыми я обладаю, не исчерпывают» (26, 62). По-видимому, слова, которыми обладал Горький-художник, упорно сопротивлялись тому содержанию, какое, казалось ему – идеологу и публицисту, социальному педагогу,– «надо» было выразить. Поэтому слабые, декларативные очерки, неудачные пьесы (при том, что пьесы о прошлом – «Егор Булычов» и вторая редакция «Вассы» – настоящие шедевры) и наброски на тему о том, что «надо» – о «вредителе», «о кулаке» – и тем более действительно жутковатая на сегодняшний взгляд публицистика вряд ли откроют нам подлинного, настоящего Горького, – того, о котором Ромен Роллан написал, что «жизнь его проходит на поверхности моря, а не в его глубинах», что «тайники его сознания всегда полны боли и пессимизма, хотя он и не показывает своих чувств» и что «сумеречные видения никогда не покинут тайников сознания такого человека, как Горький»[1].

«Тайники сознания» могли выразиться, проявиться только в образе, поэтому настоящий Горький тех лет – не в публицистике и критике, а в художественной сфере его творчества, и прежде всего в «Самгине». Здесь его настоящая, и не головная философия (Н.Бердяев справедливо говорил о том, что истинная философия художника заключена в его художественных образах, а не в «учениях» и «проповедях»[2]), здесь его настоящие открытия, и откровения, и тайны. Здесь и нужно искать разгадки – в книге, которой Горький придавал значение «итога всему», что им продумано, пережито, сделано как художником, хотя он предельно усложнил для читателя и исследователя эту задачу, избрав особую, необычно сложную форму художественного изображения.