Былое и думы».Структура произведения

o 1. «Детская и университет» (1812—1834) — жизнь в доме отца,

o 2. «Тюрьма и ссылка» (1834—1838) — дело об оскорблении его величества

o 3. «Владимир-на-Клязьме» (1838—1839) — история любви Герцена и Натальи Александровны Захарьиной

o 4. «Москва, Петербург и Новгород» (1840—1847) — о западничестве и славянофильстве

o 5. «Париж — Италия — Париж (1847—1852): Перед революцией и после нее» — первые годы, проведенные Герценом в Европе

o 6. «Англия (1852—1864)»— период жизни писателя в Лондоне после смерти жены

o 7. «Русская эмиграция» — очерки о М. Бакунине и В. Печерине

o 8. (1865—1868) — впечатления А. Герцена от путешествия по Европе

o 9. «Старые письма» — письма от Белинского, Чаадаева, Грановского и пр.

С 1852 г. Герцен работает над главным трудом своей жизни – огромной мемуарной эпопеей «Былое и думы». В общей сложности работа над книгой заняла более полутора десятилетий: последние части писались в конце 1860‑х годов и были опубликованы уже после смерти писателя, наступившей в 1870 г. «Былое и думы» трудно отнести к какому‑то определенному жанру. «Мемуарная эпопея» – это современное название, характеризующее только две жанровые особенности герценовской книги: определенно мемуарный характер, т. е. воспроизведение в ней вполне конкретных исторических фактов, событий и участвующих в них реальных исторических лиц, а во‑вторых грандиозный охват изображаемого как во времени (от 1812 г. до второй половины 1860‑х годов), так и в пространстве ( русская жизнь и жизнь европейская – французская, английская, швейцарская, итальянская и, косвенно, других европейских стран). Вместе с тем единство книги создается за счет единства сознательно субъективной авторской интонации. Отсюда изобилие как бы пересекающих основное повествование интимно лирических признаний и публицистически острых рассуждений на политические, философские и иные темы. Герцен в одном из предисловий писал о том, что «Былое и думы» «не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге».

Погруженность автобиографического героя Герцена в Историю, его связь с ней отчетливо видны уже в первой части книги «Детская и университет (1812–1834)», которую уместно сопоставить с двумя другими классическими автобиографическими повествованиями о детстве, отрочестве и юности –трилогией Л. Н. Толстого и повестью С. Т. Аксакова «Детские годы Багрова внука». Во всех 3 пр-х изображается детство дворянского мальчика, утонченного, чувствительного, озабоченного нравственными вопросами, остро реагирующего на ложь и несправедливость. Однако мир чувств и переживаний маленьких героев Толстого и Аксакова – это камерный, замкнутый мир, ограниченный семьей и близкими людьми, мир, который как будто изолирован от Истории, в котором не бушуют исторические вихри. В отличие от них герою Герцена тесно в семейном мире, который он с раннего детства ощущает подавляющим, если не деспотическим, и спасение от которого пытается найти на стороне, за его пределами – там, где вершится История, взрывающая устоявшийся, налаженный быт и взывающая к его радикальному реформированию и преобразованию. Если герои Толстого и Аксакова – мальчики‑созерцатели, всего лишь заинтересованно наблюдающие за тем, что происходит с ними и вокруг них, то герой Герцена – маленький бунтарь, всегда готовый стать в мятежную оппозицию к существующему.

Русской жизни николаевских времен посвящены три следующие части «Былого и дум»: вторая часть – «Тюрьма и ссылка (1834–1838)», третья часть – «Владимир‑на‑Клязме (1838–1839)» и четвертая часть – «Москва, Петербург и Новгород (1840–1847)». Уже сами названия частей показывают, под каким углом зрения Герцен склонен рассматривать свою жизнь этих десятилетий: Владимир и Новгород – города, куда он был насильственно, по распоряжению правительства, выслан из Москвы, города его «ссылки». Образ героя – «мятежника», независимо мыслящей личности, бросающей вызов авторитарно‑бюрократической машине власти, – центральный образ этих частей книги. Одновременно Герцен дает в них галерею портретов своих современников: В. В. Пассек и Т. Н. Грановский, П. Я. Чаадаев, Н. В. Станкевич, В. Г. Белинский и В. П. Боткин; славянофилы А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, братья И.В. и П. В. Киреевские и многие, многие другие.

Герцен – непревзойденный мастер «литературного портрета» реальной исторической личности. Характеристики, которые он дает изображаемому лицу: от физиогномических и поведенческих до внутренних, раскрывающих «тайну души», – всегда обстоятельны, точны и метки и в то же время емки и широки в том смысле, что писателю подчас достаточно двух‑трех штрихов, чтобы перед читателем возник образ живого человека, обладающего не только индивидуальным рисунком души, но и особой, «атмосферной» связью со своей эпохой, с историческим временем, в котором он родился, вырос и сформировался как личность.

Все изображаемые в книге представители русской культуры 1830‑1840‑х годов оказываются у Герцена жертвами своего времени – мрачной николаевской эпохи, вынуждающей их либо к невольному приспособлению к господствующим официальным вкусам государственной идеологии, либо – поскольку открытое сопротивление невозможно – к пассивному, внутреннему противостоянию ей. Способных на внутреннее сопротивление Герцен в четвертой части именует «нашими», имея в виду прежде всего круг з ападников, к которому в то время он принадлежал сам и к лучшим представителям которого относил: Чаадаева и Орлова, Грановского и Белинского. К тем же, кто подчинился эпохе, Герцен причисляет традиционных оппонентов западников – славянофилов и таких близких им по патриотическому настроению деятелей того времени, как поэт и филолог С. П. Шевырев, историк М. П. Погодин, называя их всех совокупно «не нашими». По‑прежнему не принимая их «иконописных идеалов» и не разделяя их «преувеличенного… чувства народности», он, тем не менее, готов признать, что славянофилы уже тогда, в 1840‑е, видели многое из того, что практически полностью было скрыто от глаз враждовавших с ними западников. Если в славянофильском учении, провозглашает Герцен, была какая‑то сила и правда, то заключалась она не в идее подчинения «раболепной византийской церкви», а «в тех стихиях русской жизни, которые они (славянофилы – С.Т.) открыли под удобрениями искусственной цивилизации». Характерно, что эпиграфом к главе «Не наши», где идет речь о славянофилах, Герцен берет свои же слова из опубликованного в 1861 г. в «Колоколе» некролога К. С. Аксакову: «…мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно».

Пятая часть книги «Париж – Италия – Париж (18471852)» состоит из двух разделов: «Перед революцией и после нее» и «Рассказ о семейной драме». Первый раздел посвящен пребыванию Герцена за границей в период революционных событий 1848–1849 гг. во Франции и первых лет после революции – до политического переворота, осуществленного в 1851 г. всенародно избранным президентом Луи Наполеоном, объявившим себя в 1852 г. новым императором Наполеоном III. Второй раздел посвящен семейной драме Герцена – увлечению его жены Натали Г. Гервегом, мучительным переживаниям автора по поводу случившегося, его отчаянным попыткам выяснения отношений с Гервегом, а также трагическим событиям: гибели маленького сына Герцена и его матери во время кораблекрушения и последовавшей вскоре за этим смерти Натали. Герцен прямо связывает свое разочарование во французской революции, приведшей сначала к «республике консерваторов», а потом к государственному, имперскому деспотизму Наполеона III, со своей личной трагедией и, верный концепции исторического детерминизма, пытается во всем, что произошло с ним в его частной жизни, обнаружить отголоски мощных исторических сдвигов, происходящих во всей Европе. Так, Гервег, несмотря на его революционные идеалы, объявляется Герценом пошлым и самовлюбленным «романтиком» – эгоцентриком, человеком красивого, эффектного жеста, за которым не стоит ничего, кроме инфантильного желания удовлетворять свои прихоти, не считаясь с интересами других людей, а его жена Эмма, благоговеющая перед величием мужа – «революционера», – духовно плоским существом, мещанкой, неспособной отличить подлинно человеческого и подлинно революционного величия от их жалких подобий. Оба они, по Герцену, принадлежат к «старому миру», отживающему миру старой Европы, ошибочно принимающей свое «пошлое» революционное воодушевление за зарю истинного обновления, тогда как себя самого и свою жену Натали, образ которой, при всей его психологической достоверности, сознательно и подчеркнуто идеализирован, писатель относит к людям, в которых уже пробудились ростки новой свободы, новых, по‑настоящему гармоничных человеческих отношений.

Последние три части книги: шестая – «Англия (18521864)», седьмая – «Вольная русская типография и «Колокол»», и заключительная восьмая часть – «Отрывки (18651868)» повествуют об английской эмиграции Герцена, об организации им в Лондоне Вольной русской типографии и деятельности по изданию газеты «Колокол», а также о жизни в Швейцарии и поездках в Италию и Францию в конце 1860‑х годов. Последние части отличаются от предыдущих почти полным отсутствием в них личного, автобиографического элемента. В 1857 г. Герцен женится на Н. А. Тучковой‑Огаревой, бывшей жене своего друга Огарева, – с его молчаливого согласия и не разрывая отношений с ним, однако этот факт не получил никакого отражения в мемуарной эпопее. По существу, последние части – это серия достаточно произвольно связанных между собой очерков, зарисовок и «портретов» лиц, с которыми Герцен встречался в эмиграции. Наибольшее внимание, по понятным причинам, уделено деятелям освободительного движения, европейским сторонникам новой свободы, революционерам‑изгнанникам, подобно самому Герцену спасавшимся в Лондоне от преследований со стороны правительств их стран. Таковы итальянцы Д. Гарибальди и Д. Маццини, поляк С. Ворцель, венгр Л. Кошут, о которых Герцен говорит с неизменным восхищением, считая их едва ли не последними достойными служителями идеала подлинно революционной свободы в современной «мещанско‑буржуазной» Европе.

Более критично герценовское отношение к Бакунину, развернутый «портрет» которого помещен в главе «М. Бакунин и польское дело» седьмой части. Изумление перед масштабом личности Бакунина, его феноменальными организаторскими способностями и фанатической преданностью избранной идее сочетается у Герцена с сомнениями в результативности и оправданности кипучей, но на поверку хаотичной и беспорядочной деятельности великого анархиста.

Как прямая жертва бездушной и угнетающей николаевской эпохи представлен выведенный в главе «Pater V. Petcherine (Отец В. Печерин)» седьмой части русский эмигрант 1830‑х годов, выпускник Петербургского университета, талантливый филолог В. С. Печерин, ставший за границей монахом одного из католических орденов, а позже принявший сан католического священника. В этой главе приводится переписка Печерина и Герцена середины 1850‑х годов, в которой оба участника, пытаясь поначалу идеологически повлиять один на другого, в конце концов остаются каждый при своем символе веры: Печерин – религиозном, Герцен – революционно‑прогрессистском.

«Былое и думы» – произведение чрезвычайно замечательное также и в стилистическом отношении. Для всех разделов книги характерны поразительно точные и яркие метафорические уподобления, «строительным материалом» которых оказываются самые разные области человеческой культуры: мифология, религия, история, философия, наука, постоянное вкрапление в текст иностранных слов; парадоксальные сочетания церковно‑славянской стилистической архаики с варваризмами‑европеизмами и живым русским разговорным стилем.

6. Общая характеристика творчества и идейной эволюции Герцена (Герцен как идеолог, публицист и литературный критик) // Социально-философская проблематика повести Герцена «Доктор Крупов» и рассказа «Сорока-воровка».

В историю русской общественной мысли Александр Иванович Герцен (1812-1870) вошел как своеобразный и талантливый публицист, философ и социолог, литературный критик и журналист; в историю русской литературы – как один из наиболее значительных участников нового литературного направления и начальной ступени его развития – «натуральной школы» 1840-х годов.

Расцвет художественного творчества Герцена относится к 40-м годам. От отвлеченной романтики повестей и поэм 30-х годов он перешел к реалистической прозе. Романом «Кто виноват?» и примыкающими к нему повестями он вписывает своеобразную страницу в русскую литературу нового периода ее развития. Идейное развитие Герцена началось очень рано вспышкой романтических настроений в связи с поражением декабристов. Четырнадцатилетним мальчиком он смог уже поставить перед собой важнейший вопрос: на чьей стороне он сам-на стороне казненных пли палачей. Он сразу и твердо решил его и на всю жизнь стал непримиримым врагом помещичьего и царского деспотизма.

Вместе со своим другом Н. П. Огаревым Герцен еще с.конца 1820-х годов, подобно Лермонтову, ушел в эту «внутреннюю работу», обусловившую их напряженное внимание к собственной душевной, умственно-нравственной жизни. Отсюда проистекала характерная черта идейной рефлексии, сказавшаяся на всем складе их мышления и творчества. Но не только внешние условия препятствовали развитию художественного творчества Герцена в 30-е годы. Творческое воображение вообще не было его стихией. По самому складу своего ума он был больше публицист и философ, нежели художник, и сам сознавал это. Тем не менее романтическое творчество Герцена 30-х годов – важная ступень его идейного развития, без понимания которой не все может быть ясно и в его реалистических произведениях.

«До крестьянской реформы 1861 г. Герцен продолжал в своем творчестве идейную традицию дворянской революционности. Но он продолжал ее в новых условиях и осознавал это. «После декабристов,- писал он, все попытки основывать общества не удавались действительно; бедность сил, неясность целей указывали на необходимость другой работы – предварительной, внутренней».

В 1841 г он знакомится с книгой Л. Фейербаха «Сущность христианства», в которой находит для себя убедительные доказательства необходимости, законности и естественности атеистического взгляда на мир. Фейербах заставил Герцена усомниться не только в идее Бога и бессмертия души, но и в идее божественного Провидения, управляющего судьбами людей и народов. Теперь Герцен считает, что никто извне не гарантирует человеку возможности обретения когда‑нибудь в будущем счастливого, духовно наполненного существования – Царства Божия, ни на небе, ни на земле. Человек должен со смирением признать, что он – часть слепых, хаотически‑бессмысленных материальных процессов, происходящих в природе, и быть благодарным науке за то, что, открыв его трагическое положение в мире, она ставит его лицом к лицу с этой печальной истиной, разоблачая всякие попытки убежать от нее. Герцен делает вывод о том, что, лишенный верховного божественного Смысла, человек отныне может и должен сам вносить свой человеческий смысл в хаотическое «брожение» природных элементов, преобразуя и организуя их в соответствии со стоящей перед ним целью. Следовательно, высшее предназначение человека – это активное, энергичное действие, направленное на преобразование несовершенной действительности. Неспособный преодолеть смерть, человек, по крайней мере, может улучшить, усовершенствовать существующее общественное устройство, примиряться с которым он, обладающий силой и разумом, равными тем, какими в его представлении обладали боги, не имеет никакого права.

Герцен, складывавшийся как писатель в основном под воздействием идей декабризма и художественного метода Гоголя, выступил в 40-е годы крупнейшим представителем самого левого крыла «натуральной школы». Проявляя живейший интерес к интеллектуально-психологическому изображению своих персонажей, он наметил и главнейшую магистраль последующего развития критического реализма: преодоление слабых сторон «натуральной школы» — тенденций описательности, фактографичности и социологичности. Творческая эволюция Герцена заключалась во все более последовательном подчинении художественного творчества задачам революционной борьбы.

Литературная деятельность Герцена началась ещё в 1830-х годах. Первая статья, подписанная псевдонимом Искандер, была напечатана в «Телескопе» за 1836 год. Во Владимире написаны: «Записки одного молодого человека». С 1842 по 1847 год помещает в «Отечественных записках» и «Современнике» статьи: «Дилетантизм в науке», «Дилетанты-романтики», «Буддизм в науке», «Письма об изучении природы». Здесь Герцен восставал против учёных педантов и формалистов, против их схоластической науки, отчуждённой от жизни, против их квиетизма. В «Письмах об изучении природы» Герцен решает вопросы об отношении мышления к бытию и о методе научного мышления. В этой работе он отстаивает мысль, что общественная жизнь основывается на борьбе нового со старым, и это новое, прогрессивное должно победить. Тогда же Герценом написаны: «Несколько замечаний об историческом развитии чести», «Из записок доктора Крупова», «Кто виноват?», «Сорока-воровка», «Москва и Петербург», «Новгород и Владимир», «Станция Едрово», «Прерванные разговоры».

Из всех этих произведений особенно выделяются повесть «Сорока-воровка», в которой изображено ужасное положение «крепостной интеллигенции», трагический образ женщины, талантливой крепостной актрисы.и роман «Кто виноват?», посвященный вопросу о свободе чувства, семейных отношениях, положении женщины в браке. Основная мысль романа заключается в том, что люди, основывающие свое благополучие исключительно на почве семейного счастья и чувства, чуждые интересов общественных и общечеловеческих, не могут обеспечить себе прочного счастья, и оно в их жизни всегда будет зависеть от случая. В повести «Доктор Крупов» Герцен изобразил отвратительные картины крепостнической действительности, нашедший дальнейшее развитие в «Сороке-воровке». В этих произведениях со всей остротой ж выразительностью обличается произвол самодержавно-крепостнического строя.

Из произведений, написанных Герценом за границей, особенно важны: письма из «Avenue Marigny» (первые напечатаны в «Современнике», все четырнадцать под общим заглавием: «Письма из Франции и Италии», издание 1855 года), представляющие замечательную характеристику и анализ событий и настроений, волновавших Европу в 1847—1852 годах. Здесь мы встречаем вполне отрицательное отношение к западноевропейской буржуазии, её морали и общественным принципам и горячую веру автора в грядущее значение четвёртого сословия. Особенно сильное впечатление и в России, и в Европе произвело сочинение Герцена «С того берега», в котором Герцен высказывает полное разочарование Западом и западной цивилизацией — результат того умственного переворота, которым и определилось мировоззрение Герцена в 1848—1851 годах.

В своих работах Герцен показал, что необходимо критически использовать философию Гегеля. Они способствовали развитию материалистических идей в России. Писарев в статье «Памяти Герцена» высоко оценил труд Герцена: «В крепостной России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции».

«Сорока-воровка» — повесть 1848 года. Произведение посвящено Михаилу Семёновичу Щепкину. Название дано в честь исторической мелодрамы 1815 года Кенье и д’Обиньи, в которой играла главная героиня повести.

Повесть начинается с беседы трёх мужчин, не названных по имени. Они пытаются найти ответ на вопрос: «Почему в России нет великих актрис?» Так и не придя к общему мнению, они просят появившегося собеседника, известного артиста, рассудить их. Но артист, вместо ответа на их вопрос, утверждает, что знал великую актрису, и рассказывает историю их встречи.

Когда-то на заре своей артистической карьеры артист решил поправить своё материальное положение и устроиться в театр князя Скалинского. С этой целью он прибыл в имение князя. Устройство и богатство театра произвели на него самое лучшее впечатление. Но игра актеров, а это были крепостные князя, его не впечатлила, пока он не увидел спектакль «Сорока-воровка». Актриса, игравшая главную роль, Аннет, своей игрой поразила его до самой глубины души. По окончании спектакля актер бросился за кулисы, чтобы выразить все свое восхищение, но лакеи князя не пропустили его. Приложив немало усилий, рассказчик все же смог встретиться с актрисой. Она рассказала актёру свою историю. Раньше она принадлежала другому помещику, он был добрый и простой человек, он уважал её, занимался её образованием, в его крепостном театре она и стала актрисой. Но хозяин скоропостижно скончался, и вся труппа была продана Скалинскому. У князя были совсем иные порядки, он был строг и требовал от своих актёров подчинения и раболепия. Старику князю приглянулась молодая талантливая актриса, и он стал недвусмысленно за ней ухаживать и требовать её внимания. Она отвергла его, вызвав гнев и негодование. Её стали притеснять и оскорблять. В отместку графу она завела интрижку и забеременела. Услышав эту историю, актёр передумал идти в труппу Скалинского, собрал вещи и уехал. Постоянные гонения подорвали здоровье Аннеты, и вскоре после отъезда рассказчика она умерла.

В повести «Сорока‑воровка» Герцен, как типичный западник‑либерал, обличает несовершенство российского социума, усматривая одно из главных его зол в крепостном праве. Но проблематика повести, как всегда у Герцена, шире прямолинейного обличения. Жертвой крепостного закабаления в произведении оказывается талантливая русская актриса – человек с ярко выраженным чувством собственного достоинства, невероятным самообладанием и высочайшей, не характерной для обычной крестьянки, внутренней культурой европейского образца. Образ героини, Анеты, по силе характера и известной идеализированности еще больше, чем образ Любоньки Круциферской, напоминает героинь Жорж Санд и является живой иллюстрацией сен‑симонистской идеи о насущной необходимости эмансипации женщины, достоинства и таланты которой недооцениваются и подавляются современным обществом.

В повести «Доктор Крупов», написанной в форме дневника доктора, где тот излагает свои соображения о странных психических отклонениях в сознании людей, искренне убежденных в своем здравомыслии, – Герцен продолжает тему «безумия», пронизывающего все общество, живущее традиционными представлениями, и дает ей широкую философскую трактовку. При этом широта взгляда Герцена‑философа вновь, как и в финале «Кто виноват?», имеет скрыто пессимистическую окраску. Доктор Крупов, медик и социолог в одном лице, ставит откровенно неудовлетворительный диагноз обществу, которое, по его мнению, охвачено множеством различных недугов. К наиболее страшным из них он относит романтизм – «духовную золотуху», неестественным образом раздражающую человеческий организм и истощающую его «страстями вымышленными», и аристократизм – «застарелую подагру нравственного мира». Если, по определению доктора, «всякий человек… с малых лет, при содействии родителей и семьи, приобщается мало‑помалу к эпидемическому сумасшествию окружающей среды», то где гарантия, что когда‑нибудь будет положен конец этому процессу? Правда, наряду с пессимистически звучащим утверждением, что вся человеческая история есть «не что иное, как связный рассказ родового хронического безумия», герой высказывает суждение, что одновременно происходит «медленное излечение» человеческого рода, позволяющее надеяться на то, что «через тысячу лет двумя‑тремя безумиями будет меньше». За этим суждением, конечно, стоит надежда самого автора, его вера в науку и прогресс человеческого знания, однако предлагаемые героем в конце повести конкретные рекомендации к излечению людей, страдающих от «эпидемического сумасшествия», а именно – воздействовать на них «шампанским» или «бургонским» – слишком наивны, чтобы принимать их всерьез и за простодушным научным оптимизмом Крупова не увидеть тайных герценовских сомнений в отношении обнаружения, будь то в настоящем или в будущем, подлинных способов излечения, которые могли бы радикально изменить в лучшую сторону несовершенную человеческую природу.