Физиология Петербурга» как манифест натуральной школы. Усвоение и трансформация гоголевской поэтики. Микроскопический метод натуральной школы

Натуральная школа – обозначение возникшего в 40-е годы 19 века в России нового этапа в развитии русского критического реализма, связанного с творческими традициями Н.В.Гоголя и эстетикой В.Г.Белинского. Название «Н.ш.» (впервые употреблено Ф.В.Булгариным в газете «Северная пчела» от 26.II.1846, № 22 с полемической целью унизить новое литературное направление) укоренилось в статьях Белинского как обозначение того русла русского реализма, который связан с именем Гоголя. Формирование «Н.ш.» относится к 1842-1845 годам, когда группа писателей (Н.А.Некрасов, Д.В.Григорович, И.С.Тургенев, А.И.Герцен, И.И.Панаев, Е.П.Гребенка, В.И.Даль) объединились под идейным влиянием Белинского в журнале «Отечественные записки».

Появление нат школы было обусловлено деят-тью Пушкина, Лерм, и, конечно, Гоголя. ЕЕ смысл – обращение к быту простых людей. Писатели 40-х гг. считали себя учениками этих 3х авторов. Гл. тема – обличение помещиков. Белинский на материале «Мертвых душ» выдвинул эстетич. программу нат. Школы. Он поддерживал молодых Гончарова и Достоевского, Герцена и Тургенева. Журналом нат. школы стали «Отеч. Записки». Белинский и др критики о нат. школе: Сперва нападали на нее за её якобы нападки на чиновников, в её изображ-ях быта этого сословия одни искренно, другие умышленно видели карикатуры. Теперь обвиняют писателей нат. школы за то, что они изображают людей низкого звания, делают героями своих повестей мужиков, дворников, извозчиков, описывают углы, убежища голодной нищеты и часто всяческой безнравственности. Нат. школа следует правилу: близкое сходство изображаемых ею лиц с их образцами. Шла демократизация литературы. К нат. школе относились и такие поэты как Некрасов. Гл. жанром б/физиологический очерк, представляющий непосредственные наблюдения, зарисовки, как бы снимки с натуры – физиологию жизни большого города. Белинский стремился приблизить Л. к народу, поэтому нацеливал писателей на изображ-е жизни самых низших слоев об-ва. Для всех писателей нат. школы характерны гоголевские приемы – юмор и ирония, бытовые детали и др. Вершинным д/нат. школы стал 1847 г, когда появилась «Обыкновенная история» Гончарова, повести Салтыкова-Щедрина, первые рассказы из «Записок охотника» Тургенева.

Одной из главных задач нового направления была борьба с романтической системой ценностей как не отвечающей духу времени и современному уровню знаний о природе и человеческом обществе. Романтическим мировоззренческим установкам в произведениях натуральной школы противопоставлялась так называемая «действительность». Существовало два основных способа художественного изображения последней. Первый способ – это изображение обыденной, бытовой, повседневной действительности как некой «позитивной» ценности, достойной эстетического любования, – линия, получившая развитие в «Обыкновенной истории» (1847) Гончарова и отчасти в «Записках охотника» (1847–1852) Тургенева. Второй способ – изображение реальной действительности в ее «негативном» аспекте, когда на первый план выдвигались ее грубые, низкие стороны, призванные обличать социальное неблагополучие окружающей жизни, – линия, идущая от Гоголя, названного Белинским «отцом натуральной школы», и нашедшая наиболее яркое воплощение в сборнике «Физиология Петербурга».

"ФИЗИОЛОГИЯ ПЕТЕРБУРГА" - русский литературный Сборник, вышедший в Петербурге в 1845 под редакцией Н. А. Некрасова (2 книжки). Сборник составляли "физиологические" очерки, повести, статьи, отражавшие различные стороны петербургской жизни; среди авторов - В. Г. Белинский, В. И. Даль, Е. П. Гребенка, Д. В. Григорович, Некрасов, И. И. Панаев и др. "Физиология Петербурга" явилась своего рода манифестом натуральной школы. Сборник «Физиология Петербурга» характеризовал типы и быт тружеников, мелких чиновников, деклассированного люда столицы, был проникнут критическим отношением к действительности. «Петербургский сборник» отличался разнообразием жанров, оригинальностью молодых талантов. В нем напечатаны первая повесть Ф.М.Достоевского «Бедные люди», произведения Некрасова, Герцена, Тургенева и др. С 1847 года органом «Н.ш.» становится журнал «Современник». В нем опубликованы «Записки охотника» Тургенева, «Обыкновенная история» И.А.Гончарова, «Кто виноват?» Герцена и другие. Манифестом «Н.ш.» явилось «Вступление» к сборнику «Физиология Петербурга», где Белинский писал о необходимости массовой реалистической литературы, которая бы «… в форме путешествий, поездок, очерков, рассказов… знакомила и с различными частями беспредельной и разнообразной России…». Писатели должны, по мысли Белинского, не только знать русскую действительность, но и верно понимать ее, «… не только наблюдать, но и судить».

Пропагандируя гоголевский реализм, Белинский писал, что «Н.ш.» сознательней, чем раньше, пользовалась методом критического изображения действительности, заложенным в сатире Гоголя. Под девизом «гоголевского направления» «Н.ш.» объединила лучших писателей того времени, хотя и различных по мировоззрению. Писатели эти расширили область русской жизни, получившей право на изображение в искусстве. У некоторых писателей отрицание общественной несправедливости перерастало в изображение нарастающего протеста самых обездоленных («Бедные люди» Достоевского, «Запутанное дело» Салтыкова, стихи Некрасова и его очерк «Петербургские углы», «Антон Горемыка» Григоровича).

С развитием «Н.ш.» в литературе начинают господствовать прозаические жанры. Стремление к фактам, к точности и достоверности выдвинуло и новые принципы сюжетосложения – не новеллистические, а очерковые. Популярными жанрами в 40-е годы становятся очерки, мемуары, путешествия, рассказы, социально-бытовые и социально-психологические повести. Важное место начинает занимать и социально-психологический роман, расцвет которого во второй половине 19 века предопределил славу русской реалистической прозы. В то время принципы «Н.ш.» переносятся и в поэзию (стихи Некрасова, Н.П.Огарева, поэмы Тургенева), и в драму (Тургенев). Демократизируется и язык литературы.

Писатель-«физиолог» понимался истинным естествоиспытателем, который исследует в современном ему обществе, преимущественно в средних и низших сферах различные виды, и постоянно фиксирует наблюдаемые им нравы, жизненные условия, среду обитания. Собственно, эта форма реализма и предполагала фиксацию нескольких обобщённых социальных типов в тщательно прописанной, столь же типичной, зачастую пошлой и грубой повседневности. Характеры персонажей не прописаны, в них сплавлены в художественном единстве социальные болезни, сиюминутные человеческие интересы и исторически сложившиеся общественные роли.

Гоголь, считал Белинский, смог совершить переворот в русской литературе, потому что обратил всё внимание на «толпу, на массу». Стал изображать людей обыкновенных, а не принятые только исключения из общего правила. Еще в статье «О русской повести и повестях Гоголя» Белинский декларировал принципиальное положение о народности литературы. «если изображение жизни верно, то оно и народно».

10. Гоголевская и пушкинская линия в русской прозе и поэзии середины 19 века // Поэтика тургеневского романа.

Второй этап творческой биографии Гоголя (конец 30-х - 40-е годы XIX века) характеризуется изменениями в гоголевской рецепции феномена творчества и личности Пушкина. Эти изменения определялись, в первую очередь, факторами становления художественного мировоззрения самого Гоголя. В начале 40-х годов творческая система Гоголя не только сложилась, но и достигла своего наивысшего художественного выражения. Гоголь ввел в русскую литературу принципиально нового героя, вернее, «особый масштаб изображения человека», при котором «человек воспринимается как частица и дробная величина», как «существо, приведенное не только к абсолютному минимуму человеческого существования, ценности и значения, но просто к нулю всего этого». Творчески освоив традиции Пушкина, он внес в литературу свою ценностную парадигму, свое художественное понимание жизни, свою поэтику.

Место художника в жизни общества, понимание профессионального долга писателя оставались основным направлением внутреннего спора Гоголя со своим великим литературным предшественником. Принципиально новое по типу и структуре произведение, каким стала поэма «Мертвые души», позволило автору перейти к высказыванию своих взглядов на эту проблему в непосредственно обращенных к читателю монологах и таким образом продолжить полемику с Пушкиным. В частности, в лирическом отступлении седьмой главы, а также в многочисленных пушкинских, преимущественно «онегинских» реминисценциях в тексте.

Гоголевская поэма в прозе - это «зеркальное отражение» пушкинского романа в стихах. Пользуясь выражением Белинского об «Онегине», можно сказать, что «Мертвые души» - это тоже «энциклопедия русской жизни», только в опрокинутом виде, так сказать, наизнанку. Поэтому место пушкинских картин русской жизни и пушкинских героев занимают явные антигерои «один пошлее другого,.и нет ни одного утешительного явления,.негде даже и приотдохнуть и перевести дух бедному читателю и.по прочтенье всей книги кажется, как бы точно вышел из какого-то душного погреба на божий свет»

Отталкиваясь от пушкинской традиции в построении структуры произведения с его раскрепощенным общением с читателем в отступлениях и авторских монологах, обращаясь вновь и вновь к явленным в «Онегине» и других пушкинских творениях мотивам и сюжетным ходам, Гоголь на новом уровне «преодолевает» в себе Пушкина. Речь идет о сугубо творческом диалоге, о внутреннем концептуальном споре, который на глубоко имплицитном, подсознательном уровне шел на страницах гоголевской прозы. Между тем, противопоставление двух художнических позиций (активной и пассивной по отношению к жизни современного общества), подхваченное «людьми 40-х годов» (Д.Н.Овсянико-Куликовский) у Гоголя и тенденциозно ими воспринятое, сыграло свою роль в обострении литературно-критической и социальной борьбы середины XIX века. Такова была сила художественного воздействия «Мертвых душ» на российского читателя.

Мысли об «отжившем» свой век пушкинском направлении поэзии, высказанные Гоголем в его поздней публицистике, были гораздо менее авторитетны для читателей. Однако ими обращение к личности и творчеству Пушкина на страницах публицистических и мемуарных произведений Гоголя 1840-х годов не ограничивалось.

Анализ упоминаний поэта в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (1847) и «Авторской исповеди» (1847) позволяет выявить основные мотивы их использования. Их три. В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (частично в письме «О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности» и некоторых других) Гоголь делает попытку общего анализа творчества Пушкина. При этом он вносит определенный вклад в историю интерпретаций поэта: отстаивает идеи народности, «протеизма» и чуткости Пушкина, отмечает достоинства его поэтического языка, одним из первых утверждает значение пушкинской прозы в русской литературе. И одновременно формулирует свои художественные принципы.

Ко второй и наиболее многочисленной группе упоминаний имени поэта относятся те случаи, когда мнения и суждения Пушкина приводятся в подтверждение мнений и суждений по тому или иному поводу самого Гоголя.

Наконец, есть несколько как бы вставных историй, связанных с тем или иным пушкинским произведением, той или иной жизненной ситуацией («О лиризме наших поэтов», «Четыре письма к разным лицам по поводу Мертвых душ», «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», «Авторская исповедь»). Эти истории позволяют судить о наличии мифологических тенденций в публицистике писателя. И шире, о присущем ему особом типе творческого сознания.

Согласно доводам науки о мифе, миф всегда существовал в неразрывном единстве Слова и Действия, Слова и Ритуала, Слова и Материи. Для Гоголя Слово писателя, роль которого в жизни людей расценивалась им как роль миссионера (если не мессии), не просто связано с действием, оно и есть действие. На это обращали внимание некоторые из его современников. «В позднейшее время, - замечал незадолго до смерти Гоголя доктор А.Тарасенков, - он навязал своему искусству цель внешнюю: стал домогаться разрешить задачу, как посредством поэтических представлений так подействовать, чтоб все изменилось к лучшему»100. К этому же приходят в своих умозаключениях и некоторые исследователи. Неслучайно многие относят его скорее к «обществоустроителям» (В.В.Зеньковский), к «деятелям» (Ю.М.Лотман), чем к писателям. Потому что слово «он полагает силой, способной переменить реальные, не им созданные и не от него зависящие обстоятельства. Да, не им созданы. Но в том и состоит магический дар слова - пересиливать условия, не человеком сложенные. Слово все может - спасти людей и даже повлиять на стихии..Вера в неограниченную всесильность слова присуща Гоголю» (В.И.Мильдон101).

Во времена «первоначальной литературы» люди нуждались в мифах, не только чтобы объяснить окружающий их мир, но и чтобы упорядочить свои представления о нем и «узаконить» его. Уникальное по типу творческое сознание Гоголя во второй половине 40-х годов XIX века искало пути преодоления своих внутренних противоречий и преобразования своего душевного «хаоса» в «космос». И находило их в своеобразном мифотворчестве. Как путь к преодолению своего глубоко противоречивого отношения к Пушкину можно расценить миф Гоголя о Пушкине-проповеднике, наметившийся в статье «В чем же наконец существо русской поэзии» в связи с пушкинскимстихотворением «Странник». В очередной раз сознательно «приближая» к себе Пушкина, Гоголь наделяет поэта обретенными в это время им самим религиозно-нравственными ориентирами. Одновременно «оправдывая», таким образом, и «отставшего» от современной жизни Пушкина, который должен был прийти на истинный путь, и новый этап своего собственного жизненного пути.

Изучение мифологических тенденций в гоголевских очерках позволяет расширить представления о генезисе и поэтике поздних произведений Гоголя. В их основе лежит совершенно особый тип творческого сознания, особое, мифологическое, по сути, мироощущение писателя. То, что традиционно именуется публицистикой Гоголя 40-х годов, строго говоря, публицистикой не является. Хотя формально и соединяет в себе черты публицистических жанров: очерка, обзора, рецензии, открытого письма. (Вот почему он так не любил писать заказные статьи: «. Я не могу писать и не должен работать ни для каких журналов и альманахов» - VII,

303). Письма-очерки «Выбранных мест» возникают на стыке публицистики и художественной прозы, содержательно и структурно ориентированной на миф. Они объединяют аналитический и художественный, повествовательный и сакральный элементы. Точно так же «Авторская исповедь», являющаяся, по сути, мемуарами, творится зачастую по законам художественной прозы.

Говоря о многомерном пространстве гоголевского художественного мира, о многовариантном существовании реальности в его произведениях,

Ю.М.Лотман называет Гоголя «единственным из так называемых реалистов, j 1 для которых «истина» перестала быть доминирующим критерием». Но относит это только к художественному творчеству писателя: «Как только Гоголь в конце жизни перешел к проповедническому изложению истины, то есть, как только он представил себе истину как что-то конечное и двумерное,.он перестал быть Гоголем. Из того, кто имеет власть создавать жизнь во всей ее непредсказуемости, он превратился в скучного проповедника некой единственной и только ему открытой истины»104.

Наличие мифологических тенденций в творчестве позднего Гоголя позволяет уточнить формулировку Лотмана. Запретив себе творить художественные миры, он не перестал быть Гоголем, то есть не перестал быть художником. Но свое особое отношение к правде художественной он перенес на правду историческую. И вместо требуемой законами мемуарного жанра правды реальных событий на передний план у него выступает некая «высшая» правда. Правдивое изложение событий заменяется интуитивным видением некоей субстанциональной сути этих событий. Художник берет верх над критиком и историком.

Неудивительно, что одним из главных героев новой гоголевской «публицистики» стал Пушкин, чей образ на протяжении всей жизни присутствовал в творческой рефлексии Гоголя. Однако сходные тенденции наблюдаются и при обращении Гоголя в своих критических выступлениях к другим историческим явлениям и лицам. В письме-очерке «Исторический живописец Иванов», вошедшем в книгу «Выбранные места», он рассказывает о многолетней работе этого художника над монументальным полотном «Явление Христа народу». При этом Гоголь фактически мифологизирует жизнь художника, которому «внушена кем-то свыше. преследующая мысль - изобразить кистью обращенье человека ко Христу». Но «пока в самом художнике не произошло истинное обращенье ко Христу, не изобразить ему того на полотне». И вот уже вся жизнь бедствующего в Риме А.И.Иванова превращается в служение, в исключительную миссию -«прожить», «претерпеть» в своей душе некие основополагающие христианские истины и воплотить их в великой картине. При чем, тут же Гоголь проводит параллель между «душевным делом» художника Иванова и своим собственным «душевным делом», каким стало для него написание главного своего произведения.

А говоря о Н.М.Карамзине (очерк «Карамзин»), автор «Выбранных мест», по существу, творит миф не только о самом историке, «именитейшем гражданине в государстве», который «первый возвестил торжественно, что писателя не может стеснить цензура», если он проникнулся «чистейшим желанием блага», но и о «чудной нашей России, о которой идет слух, будто она вовсе не любит правды». «Имей такую чистую, такую благоустроенную душу, какую имел Карамзин, и тогда возвещай свою правду: всё тебя выслушает, начиная от царя до последнего нищего в государстве». Таким образом, изучение художественного опыта Гоголя 1840-х годов, а также его размышлений о современной ему России, о русской культуре и ее величайших представителях дает возможность судить о принципиально новом типе художественного сознания, присущем этому писателю. Наиболее наглядно он выражает этот тип сознания в своем понимании пушкинских произведений и пушкинской судьбы.