Собиратели и исследователи Смоленского фольклора (В.Н. Добровольский, Н.Д. Бер, В.Ф. Шурыгин, П.Н. Соболев, Я.Р. Кошелев, М.А. Рыбникова). 2 страница

Рассматривая жития русских святых как исторический источник, В. О. Ключевский отметил высокую книжную культуру “Жития преподобного Авраамия Смоленского” - произведения, по его словам, цельного, содержательного и оригинального. Смоленская литературная традиция выдвинула житие местного святого, ни в чем не уступив позднейшим произведениям этого жанра, появившимся в XV и XVI веках.

Из традиционных форм агиографической литературы, отразившихся в “Житии Авраамия Смоленского”, отметим прежде всего Приступ, наполовину взятый из “Жития Бориса и Глеба”, имеются литературные переклички с “Житием Феодосия Печерского”, традиционен “Плач Ефрема”, автора “Жития Авраамия Смоленского”, по случаю кончины героя произведения и т. д.

В то же время смоленское житие отличается важными художественными открытиями, выделяющими его среди других памятников русского агиографического искусства. В этом смысле его автор, Ефрем, создал произведение, которое существенно отличается от так называемых “княжеских житий”, берущих свое начало в “Чтении о Борисе и Глебе”, в “Житии Владимира Святого”, “Житии княгини Ольги”.

Как писатель и ученик Авраамия, Ефрем творчески использовал литературные традиции смоленской художе­ственной школы, значительно приумножив их. Его произ­ведение отличается большой новацией.

Главный герой “Жития Авраамия Смоленского” и не князь, и не воитель, а выдающийся духовный деятель из “рядовых” русских монахов. Именно это обстоятельство и определило оригинальность и новаторскую сущность литературного памятника. Житие по-новому мотивирует страстотерпческую судьбу героя, которому в произведении противостоят такие же, как и сам он, священнослужители. Именно они подстрекают взбешенную толпу на расправу с ним.

В житии используются карнавальные сцены, что прида­ет ему оттенок художественного сатирического изображения. Идеальный герой противопоставляется сатанинской массе - многоликой, злобной, беспощадной. В период создания этого произведения сатира еще не получила своего развития, это произошло значительно позднее. Однако в “Житии преподобного Авраамия Смоленского” она как бы пред­восхитила свое появление в древнерусской литературе.

Защищая своего главного героя всеми имеющимися в его распоряжении художественными средствами, автор создал ряд поистине трагических ситуаций. Авраамию противопо­ставлена враждебная среда с низменными страстями. Это толпа горожан, подстрекаемая священниками и черне­цами, низвергающая проклятия в адрес святого человека: “от великой злобы заскрежетали на него зубами”. Автор пишет, что “если бы им дали волю, они бы проглотили его живого”. “И возвысили голоса свои, словно волки рыкаю­щие, иные же восклицали: «Да изгнан будет из города и заточен льстец и лицемер этот!». Другие же вопили: «Да сож­жен будет еретик!». Другие кричали: «Да убит будет волхв!»”.

Льстец, еретик, волхв - в те времена это были очень веские обвинения. Видимо, в своих проповедях и наставлени­ях Авраамий не ограничивался только толкованием священ­ных текстов, а заглядывал и в другие письменные источники. Из Греции, Болгарии, Сербии хлынула на Русь масса апокрифических, отреченных сочинений, в которых, кроме вопросов богословских, трактовались также проблемы космологии, психологии, зоологии. Русские книжники, не находя в трудах христианских ученых ответов на интере­сующие вопросы, обращались нередко к сочинениям запре­щенным, находя в них великую премудрость, “глубину морскую”. Эти сочинения назывались “глубинными” или “голубиными” книгами.

Из жития можно заключить, что Авраамий доставал и читал книги такого рода наравне с житиями, поучениями и другими произведениями “святоотческой” литературы. И не только сам читал, но и считал необходимым знакомить с их содержанием других, - тех, кто приходил к нему, когда он пребывал в Селищенском монастыре, и когда он затем перешел в монастырь Честного Креста, расположенный в Смоленске. И в первом, и во втором случае он приходил в непримиримые противоречия со своей же монашеской братией. Он один выступал против всех, принимая на себя всю ответственность за свободу своих активных действий. Собственно такой конфликт лежит в основе греческой трагедии. Если учесть, что традиции античного искусства нашли свое прочное обоснование в трудах ученого митрополита Климента Смолятича, оставившего после себя школу в Смоленске, то использование этих традиций его младшими современниками, Авраамием и его учеником Ефремом, не должно вызывать недоумений.

Кроме античной традиции, автор жития об Авраамии Смоленском часто использовал традиции ораторского искусства, пробивавшего себе дорогу из Древней Греции через Византию - в русскую литературу. Пять раз в житии упоминается имя Иоанна Златоуста, прославленного мастера христианского красноречия, а также Василия Великого, - которые учились искусству слова у знаменитого Либания - прославленного софиста Древней Греции.

Ефрем считал, что его учитель Авраамий проповедовал в духе Златоуста и Василия Великого, речи которых по содержанию и форме напоминали речи софистов. Смолен­ский проповедник в своих выступлениях перед паствой поднимал серьезные вопросы мироздания, социальные и политические, этические и философские - семьи, воспитания, труда как основы общественного благосостояния.

Кроме обличения недостатков в жизни горожан и слу­жителей культа, он касался и других проблем, выдвигая целую программу будущего идеального общественного устройства. Неистовый проповедник слова Божьего рисовал перед своими многочисленными слушателями картины счастливой жизни и полного благополучия, основанных на братстве всех людей перед Богом. Может быть, поэтому в житии фигурируют имена патриарха Иерусалима Ильи, апостолов Петра и Павла. Из русских нестяжателей дважды упомянут Феодосий Печерский, которому во многом следовал Авраамий, придерживаясь в своей жизни так называемого Студитского устава.

Известный Византийский церковный деятель и писатель VIII-IX веков, Феодор Студит, отличался строгостью и суровостью по отношению к монашеской пастве. От каждого члена общины он требовал полного и безоговорочного отречения от собственности и соблюдения строжайшей дисциплины. Каждый монах обязан был безоговорочно подчиняться своему игумену и трудиться каждодневно.

Устав Студита полностью исключал праздность и безделье. Только труд в поле, в монашеской пекарне, во дворе считался нормальным состоянием монашеской жизни. Может быть, это обязательное условие бескорыстно трудиться на общее благо будоражило монашескую общину в Селище и Честном Кресте, настраивало ее против Авраамия как последователя Феодора Студита.

В строгом соответствии с особенностями житийного жанра автор сосредоточивает внимание читателей на фигуре главного героя произведения - человеке исключительно талантливом, одаренном, высокообразованном. Эта его необыкновенность, неординарность, свидетельствует он, проявилась еще в детские годы: “дух Божий измлада в нем вселился, детскими играми он мало интересовался, но зато часто приходил слушать божественное и церковное пение и был наделен быстрым разумом”.

Детство и юность Авраамия падает как раз на то время, когда в Смоленске было образцово поставлено школьное образование. Начало ему положил смоленский князь Ростислав Мстиславич. Затем его дело продолжил и преумножил его старший сын Роман и его преемники на княжеском престоле.

После смерти родителей Авраамий сумел осуществить заветную мечту - посвятить всю свою жизнь служению Богу. Он уходит в Селищенский монастырь. Непреодолимая тяга к знаниям вынудила его стать монахом. В Селищенском Успенском монастыре Пресвятой Бог ородицы он увлекается чтением “душеполезных книг”. Особенно привлекали его жития древних святых, основателей монашества - Антония Великого в Египте, его талантливого ученика Илариона и других великих Палестинских светильников - “светлого в постницех - чудотворца Ефимия, Савву, Феодосия”. С огром­ным интересом он изучает труды русских “просиявших” угодников, старается во всем подражать им, учится у них великому искусству красноречия.

Авраамий выступает не только как образованнейший человек своего времени, великий “книжник”, но и как страстный проповедник слова Божьего, как искусный истолкователь тех или иных мест в церковных книгах. Все, что он читал, пишет автор, в своей памяти хранил. Его ум он уподобляет книгохранилищу.

Даровитый проповедник, он в то же время был талант­ливым народным учителем, мудрым наставником. И все, что он говорил, отзывалось в сердцах его многочисленных слушателей. Его слова приводили “во умиление и сокруше­ние сердечное”.

Таким образом, монастырская жизнь для Авраамия явилась своего рода обиталищем отшельника, твердо решившего уйти от мирских соблазнов и заняться всецело самосовершенствованием.

Там, где когда-то стоял Селищенский Успенский мона­стырь, теперь разместилось село Богородицкое - по левую сторону от Рославлъского шоссе. Еще в конце прошлого века местные жители показывал! пещеру, где молился преподоб­ный Авраамий, приводили к древнему дубу, который был якобы посажен им. В настоящее время этих примет уже не существует. А когда-то здесь бушевали страсти, к монастырю устремлялись толпы паломников из Смоленска и окрестных сел. Для многих смолян Селищенский монастырь был светочем знаний, а для самого Авраамия - высшей школой, в которой он дополнил и усовершенствовал свое юношеское образование. И настоятель монастыря и некоторые монахи владел! огромными знаниями и передавали их младшим служителям монастырской обители.

Совершенно справедливо замечание М. Н. Погодина о том, что в старину на Руси “всякая епархия представляла собой как бы учебный округ, всякий монастырь - гимназию, а всякая церковь - народное училище”. Это же характерно было и для Смоленского края.

Изгнанный из Селищенского монастыря своими же монахами-завистниками, неистовый проповедник слова Божьего и неутомимый борец за правду находит себе прибежище в монастыре Честного Креста в Смоленске, продолжая и там свою подвижническую деятельность. О чем говорил он приходившим к нему смолянам, какие недостатки клеймил в их общественной жизни, - сейчас, конечно, трудно определить. Но одно очевидно: Авраамий резко выступал против тех, кто систематически нарушал заповеди Евангелия, не соблюдал христианских обрядов, жил в браках без церковного благословения, допускал по старой языческой привычке двоеженство, родственные браки, зеленечество. Говоря об этих “тяжах”, он стращал смолян страшным судом. На эту тему им написаны были две иконы, которые он во время проповедей использовал как наглядные пособия, потрясая души слушателей запечатленным на них страшным Божьим судом.

Очень жаль, что история не сохранила эти вещественные доказательства многогранного таланта Авраамия как художника-живописца. Из “Жития” он предстает перед нами и с еще одной стороны - как человек с необыкновенными музыкальными способностями. Автор Жития рассказывает, что Авраамий прекрасно исполнял церковные псалмы. Прихожане заслушивались его чудесным, чистым, мелодич­ным голосом. Как и искусство живописца, музыкальные и вокальные навыки, надо думать, он получил в школе, а по­том развил в монастыре. Все это следует рассматривать как проявление богатейших традиций смоленской художествен­ной школы, заложенных еще со времен первого смоленского епископа Мануила.

Житие преподобного Авраамия Смоленского проливает свет и еще на одну важную сторону развития книжного образования на Смоленщине: речь вдет о книгоиздательской деятельности преподобного старца, о создании и тиражиро­вании книг. Книжные занятия выдающегося смоленского монаха не ограничивались только чтением, изучением церковных книг, проповедями, пением и иконописью. Авраамий выступает и как талантливый писатель. Случайно сохранилось лишь одно рукописное произведение его. Оно было найдено в XIX веке академиком С.П. Шевыревым в библиотеке Волоколамского монастыря и имеет двойное название - “Слово о небесных силах, чего ради создан бысть человек” и “О двенадцати мытарствах”. Видимо, это слово было произнесено в день архангела Михаила. Отвечая на поставленный вопрос - чего ради создан человек, - Авраамий полагал, что он “создан не для того, чтобы есть, пить и одеваться в красивые одежды, а для того, чтобы угодить Богу”, для него жизнь земная “есть война”, для успешного ведения которой необходимо иметь точнейшее оружие, а для брани духовной необходим опыт святых мужей, чтобы точно определить, какое духовное оружие полезно и в каком именно случае. Это “оружие” - знание.

Прогрессивный немецкий историк прошлого века Ф. К. Шлоссер, опираясь на архивные материалы, утвер­ждал, что в Смоленске в конце XII - начале XIII века существовала рукописная библиотека с огромным книго­хранилищем. Книги изготовлялись не только в Селищенском подгородном монастыре, где еще Авраамий организовал Скрипторнй, но и в самом Смоленске, где работали десятки специально обученных людей.

В древнерусских письменных источниках эту домон­гольскую эпоху считают временем величия, гордых деяний и славы. В это время на Руси возводились чудные белокамен­ные храмы, росли города, заселялась и расцветала земля. Под стать эпохе были и люди - гордые славой отцов и дедов, открытые и бесстрашные, честные и мужественные.

Во второй четверти XIII века “явились народы, и никто не знал, кто они и откуда пришли, каков их язык и какова их вера - по названию татары”. Русская земля подверглась страшному, опустошительному нашествию. Эти трагические для всей страны события подняли гражданский пафос народа, запечатленный в художественной литературе, значительно обновившей свои сюжеты и мотивы.

Особенности жанра “Повести о Меркурии Смоленском”

В памяти благодарных смолян живет великий подвиг доблестного самоотверженного витязя Меркурия, который в страшные годы “погибели Русской земли” спас от позора и разорения татарскими ордами “богоизбранный град” Смоленск.

Существует несколько произведений фольклорного и литературного плана, художественно отразивших это одно из важнейших исторических событий. Устные легенды о святом воине в течение ряда веков бытовали не только на Смоленщине, но и далеко за ее пределами. И. А. Бунин в повести “Суходол” воспроизвел один из многих ее вариантов, имевших хождение в Орловской губернии. Отважный воин, разгромивший татар на подступах к Смоленску, был обезглавлен во время сна. В. Н. Добро­вольский в 1920-х годах зафиксировал легенду о Меркурии, который побивает не татар, а спасает Смоленск от литовцев. Между отдельными вариантами устной легенды существуют значительные расхождения.

Литературная обработка сюжета о Меркурии Смолен­ском также неоднородна: в одних рукописях Меркурий погибает от руки “светлого воина”, в других - его убивает сын татарского богатыря, которого победил Меркурий, в третьих - погибает во время сна. Имеются и другие разночтения.

В конце прошлого века в библиотеке Авраамиева мона­стыря была найдена рукопись “Повести о святом мученике Меркурии, чудотворце Смоленском”. Составлена она была в начале XVI века монахом Афанасием на основе какой-то “древней повести”, а может быть, и нескольких рукописей. В “Повести” сгруппированы и ясно обозначены харак­терные особенности литературных памятников тех тяжелых и трагических лет, которые были связаны с татаро- монгольским нашествием.

В композиционном плане повесть делится на две части: в первой рассказывается о всенародной беде, постигшей Русскую землю, во второй - о конкретных событиях защиты Смоленска.

Свою гражданскую позицию автор раскрывает, опи­раясь на картину всеобщего бедствия. По его словам, “от великия скорби внутреннея их исполнились болезни”. В духе своего времени он считает, что грозное нашествие ниспослано на землю Богом за великие прегрешения людей.

Вторая часть повести контрастирует с первой. Богоро­дица выбирает Смоленск как “богоспасаемый град” потому, что он менее других русских городов подвергся духовной порче. В этом городе она избирает для совершения воинского подвига самого достойного человека Меркурия - непорочно­го и крепкого в православной вере. Еще в юношеские годы он прибыл из Рима, чтобы служить верой и правдой смоленскому князю. Кто он был по национальности, повесть не раскрывает. М. П. Погодин, со ссылкой на какие-то исторические источники, указывал, что святой Меркурий был выходцем из Моравии - великой славянской державы. Он был “святой, сын некоего князя”, с детства приучен к военному делу. В XIII веке это было в порядке вещей. Князь, лишенный престолонаследства, поступал на военную службу в другие княжества. Видимо, по этой же причине и Меркурий прибыл в Смоленск.

Направляемый чудотворным образом Богородицы, покровительствующей Смоленску, он с небольшим отрядом храбрецов делает смелую ночную вылазку во вражеский стан, убивает татарского богатыря, наводившего ужас на смолян, защищавших свой город.

Опомнившись к утру и осмотревшись, татары увидели, что отряд дерзких смельчаков немногочислен, и стали его преследовать большими силами. Так они дошли до Смоленска. Но смоляне приготовились к отражению противника. Какая-то часть защитников города участвовала ранее в битве с татарами на реке Калке, знала повадки врага. Предводимые Меркурием, прекрасно владевшим военным делом, смоляне решили дать отпор неприятелю вне городских стен, в чистом поле, чтобы иметь позади себя укрепленный город. Некоторые из воинов прибегли к хитрости, они намеренно притворялись убитыми татарскими стрелами и лежали подобно мертвецам, чем и ввели в заблуждение врага, дружно вставая позади его боевых порядков и нанося удары с тыла.

В повести подробно рассказывается о битве под стенами Смоленска, о поражении татарских полчищ, о преследовании их и о гибели в бою Меркурия. Благодарные смоляне хотели взять его тело для погребения в храме, но их предупредила сама Богородица: она завернула в свои белоснежные одежды тело героя и перенесла в церковь.

“Повесть о святом мученике Меркурии, чудотворце Смоленском” выполнена в духе “воинского жития”. Этот своеобразный литературный жанр сложился в конце XIII - начале XIV века на основе сближения воинской повести с произведениями житийной агиографической литературы. Если брать во внимание воинскую сторону повести, то она отразила первоначальный период татарщины, когда татаро- монголы, предводимые ханом Батыем, прошли ураганом по Русской земле и оставили после себя кровавый след, разоренные и сожженые города и веси. Ярко выражена психология русских людей, - впервые встретивших великую беду и проявивших некоторую растерянность. “Люди же бяху в велицей скорби, - повествует автор, - неисходне пребывающе в соборной церкви пречистые Богородицы умильно вопиющие с плачем великим и со многими слезами ко всемогущему Богу и Пречистей его Богоматери и ко всем святым, еже сохраншцимся граду тому всякого зла”. По сути дела с таких же тревожных слов начинается “Повесть о битве на реке Калке”.

Повесть о Меркурии Смоленском повествует, очевидно, о событиях начала 1240-х годов, когда татаро-монголы уже были заметно ослаблены, пройдя через Венгрию, Чехию и Силезию, где им было оказано упорное сопротивление. Смоленск оказался последним пунктом грабительского похода, после чего он ушел в Прикаспийские степи, где и остановился, основав Золотую Орду.

Повесть опирается на художественные традиции Древней Руси. Она рассказывает о том, как хан Батый “ста за 30 поприщ, и многи святыя церкви пожже и рпстиян поби”. Почти такими же словами рассказывает о инкой беде и “Повесть о разорении Батыем Рязани в I '.47 году”. По словам автора, хан Батый вторгся на Русь, желая Русскую землю попленити, и веру христианскую ткоренити, и церкви божьи разорити”. Аналогичные шлражения можно встретить в “Словах” Серапиона И шднмирского.

Оставаясь в своей основе воинской повестью, “Повесть о святом мученике Меркурии, чудотворце Смоленском” имеете с тем имеет художественные признаки жития. Они умело и талантливо накладываются автором на образ­ную систему воинской повести. О главном герое произведе­ния сказано: “В заповедех Господнех поучася день и нощь, циетый преподобным житием”. Собственно таким же предстает перед читателем герой “Жития Александра I IcitcKoro”, о котором автор пишет: “Азъ худый и грешный и недостойный начинаю писати житие великого князя Александра Ярославича, внука Всеволода”. Меркурий в •цвет на предложение Богородицы характеризует себя шкими же уничижительными словами: “Како азъ окаянный п худый, непотребный раб твой, на толикое дело твое силен быти?”

Атрибутом поэтики житийного жанра в повести явля­ются образы Богоматери и прекрасного воина. Культ иконы Богородицы Одигитрии существовал у смолян очень давно, еще со времен постройки Владимиром Мономахом собора. Смоляне считали ее покровительницей 1 ирода. И поэтому в самую лихую годину они обратились к ни, как к спасительнице, за помощью. Именно икона Богородицы вдохновляла смелого воина на подвиг.

Необычен образ “прекрасна воина”, который предстает перед Меркурием как раз в то время, когда он обратил в бегство врагов: “он же поклонился ему и вда все оружие свое п преклонив главу свою, и усечен бысть”.

Создавая произведение-гибрид, совместившее в себе художественную структуру воинской повести и жития, автор проявил исключительную чуткость к слову как “строитель­ному материалу” в литературе. Поразительно его мастерство в подборе лексики, общей для этих двух жанров. Особый интерес в этом плане представляет использование им слова “поприще”, которое имеет двойное значение. В обычном житейском обращении оно обозначает “место для борьбы”, в церковном же смысле - “суточный переход, около 20 верст”. Уточняя смысл церковного значения слова “поприще”, автор указал не на 20, а на 30 верст. В то же время он использовал это слово и в значении “места для боя”. Одно понятие выступило у него в двух значениях. Такого “двойного” использования лексики в других древнерусских литератур­ных памятниках нет. Это стало возможным только в произведении-гибриде.

Из других особенностей повести следует отметить обилие в ней прямой речи, которая создает впечатление живости, непосредственности происходящих событий, что всегда было характерно для русских воинских повестей - с их быстрым развитием событий, с часто звучащими княжескими речами-обращениями.

Что касается мотива усечения головы в этом произведе­нии, то он берет свое начало в житийной литературе, например, в сказании о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче.

Повесть содержит ряд конкретных примет, резко отли­чающих ее от произведений устного народного творчества. Так, церковь, в которую явилась Богородица, представ перед очами робкого пономаря, “вне града бысть близ за Днепр рекою в Печерстем монастыри”. Меркурий разбил татар у Долгого моста. С отрубленной головой он вошел в Молоховские ворота, “и дошед врат Мологинских, ту же вышла по воду некая девица и зря святаго нелепо бранити”, “он же в тех вратах возлеже и предаст честные дунпо свою Господеви”.

Поскольку произведение о Меркурии Смоленском имеет прочную литературную основу как гибрид воинской повести и жития, уместно предположить, что в основе его архетекста лежала воинская повесть, которая затем была обработана в агиографическом стиле и предстала как “воинское житие”. Такие факты имели место в древнерусской литературе, примером чему служит “Житие Александра Невского”, в основе которого, как заключили ученые, также лежала воинская повесть о выдающемся князе-полководце, тонком и умном дипломате, предпринявшем все для того, чтобы избежать столкновения с ордынским ханом. Конечно, между героями этих двух произведений большая разница. Меркурий Смоленский не выработал, как Александр Невский, психологии князя-дипломата. Он воин и горит пафосом ратных подвигов - отстоять не только Русскую землю и свой “богоспасаемый град Смоленск”, но и защитить веру христианскую. В различии психологии героев отражено разное время издания самих произведений, разная степень освоения темы пиарского нашествия. И поэтому можно заключить, что поипская повесть-житие о Меркурии Смоленском - произве­дшие, появившееся ранее повести-жития. В то же время повесть о Меркурии дает основание заключить, что даже в тяжелое лихолетье, вызванное пиарским нашествием, смоленская литература продолжала развитие, обретая новые жанровые формы.

Если проследить тот тяжелейший путь, которым прошло русское сознание от Авраамия Смоленского до Сергия Радонежского, от типа человека домонгольской Руси до человека периода активной борьбы против монголо- татарского владычества, то вывод возникает один: русский человек, несмотря на труднейшие обстоятельства жизни, не умер ни умственно, ни нравственно, а сумел устоять, распрямил свои плечи и изготовился к решительному бою.

Анализ художественных произведений той поры, в том числе и смоленской литературы, убеждает в том, что русский характер в течение всех этих почти ста лет оставался единым, хотя на его долю выпали большие испытания. Это много­образное единство цементировалось прежде всего русским языком, “могучим и свободным”, который, по словам И.С. Тургенева, был “дан великому народу”, художествен­ной литературой; это единство скреплялось безграничной любовыо к природе, своему “родному краю”. Именно поэтому русский характер не замутился ни под напором печенегов, хазар, половцев и теперь татаро-монголов; из века в век он оставался чистым, как родниковая струя.

Русская литература 18 века. Жизнь и творчество М.Н. Муравьева, А.А. Шаховского, Н.И. Хмельницкого (по выбору обучающихся).

М. Н. Муравьев (1757-1807)

Видный деятель русского просвещения XVIII в., один из родоначальников русского сентиментализма, зачинатель "испсой поэзии”, М. Н. Муравьев родился в семье военного инженера в Смоленске. Мать его умерла, когда мальчику <>ыло 11 лет, с отцом и сестрой его всю жизнь связывали самые теплые отношения. Учился он в гимназии при Московском университете, но на студенческой скамье провел иишь несколько месяцев, т.к. в начале 1770 г. отправился с

о щом сначала в Архангельск, а затем в Вологду. Природная шобознательность и страстное стремление к наукам вставляют юношу усиленно заниматься домашним обра- юванием. Он изучает естественные науки, математику, иностранные языки (немецкий, латинский, французский, позднее итальянский, греческий, английский и испанский).

В 1772 г. Муравьев становится солдатом Измайловского полка, посещает лекции профессоров Академии наук, шнятия в Академии художеств, театральные спектакли, ьывает в литературных салонах Петербурга, где талантливо- ю юношу радушно встречают именитые поэты В. И. Май­ков, М. М. Херасков. Постепенно круг его литературных шакомств расширяется. Он близко сходится с молодыми шператорами-офицерами И. П. Тургеневым, В. В. Ханыко- ным, Н. А. Львовым, знакомится с И. И. Хемницером, посе­щает Н. И. Новикова, В. П. Петрова, Г. Р. Державина, видит­ся с В. В. Капнистом и Я. Б. Княжниным. Он сотрудничает и журналах Новикова. В 1773 г. выпускает сборники “Басен и стихах” и “Переводных стихотворений”, в 1775 г. выходит его сборник “Оды”. В 1776 г. он становится членом Вольно­го российского собрания при Московском университете. Эти события творческой жизни завершают первый период литературной деятельности Муравьева.

В ранних стихах поэта сказывается его увлечение' ан­тичностью, восхищение Ломоносовым, которому он подра­жает в одах, влияние Сумарокова, особенно в баснях. Некоторые оды близки нравоучительной поэзии Хераскова. Но уже в этих первых опытах ощущаются поиски молодым поэтом своего пути в литературе.

В раннем стихотворении “Дружба”, адресованном И. П. Тургеневу, Муравьев провозглашает культ чувства в жизни и поэзии, призывает к искренности и простоте:

... я чувствовать рожден,

Исчезните навек вы, тщетны украшенья, - Не нужны мне слова, мне нужны ощущенья.

Быв искренен, речей не знаю хитрых шесть,

Что сердце говорит, устами повторяю,

■А сердце мне не лжет, ему я поверяю.

Особую склонность молодой поэт проявляет к жанру эклоги, с умилением описывает простые радости сельской жизни (“Сельская жизнь”), весеннее пробуждение природы (“Возвращение весны”). Однако в первых стихотворениях такого рода еще ощущается зависимость от классических образцов, ориентация на античных поэтов, обилие условных мифологических образов.

Сборник “Новые лирические опыты” (1776) открывает наиболее плодотворный период, продолжавшийся до 1784 г. В это время формируется эстетическая позиция Муравьева, он выступает как представитель раннего русского сентимеп тализма, развивает жанры легкой поэзии.

В своем стихотворном манифесте “Опыт о стихо­творстве” (1775, 1780), повторяя некоторые рекомендации теоретиков классицизма, опираясь, на первый взгляд, на творчество А. П. Сумарокова, Муравьев выдвигает и новые идеи. Он утверждает, что поэзия обращена прежде всего к сердцу читателя: “Тщись в сердце проникать, чтоб нравиться уму”. “Сердечны таинства старайся угадать”, - советует он начинающему стихотворцу. Подражать следует, по мнению шпора, не только трагикам и эпическим поэтам, но и Анакреону, поэтам-элегикам. Он призывает молодых шпоров воспевать природу и любовь в жанрах элегии, идиллии, дружеского послания.

Сам поэт чаще всего обращается именно к этим жанрам. Н идиллиях он старается находить новые ритмы, разнооб­разные краски для описаний различных состояний природы.

< I ихотворение “Роща” он пишет гекзаметром, лучше всего <пособным передать чувства умиротворения и покоя:

Дашь ли свободный мне вход под тихо колеблющись тени.

Роща!.. Святыни твоей стихотворец нарушить не может.

В стихотворении “Путешествие” картины природы Сюлее конкретны, описания лаконичны, но живы, вырази­тельны, узнаваемы: здесь вологодские осенние “поля, лишенные травы”, “быстрая Ухра”, “тяжелые неводы” рыбаков, “спокойные нивы” и “каменистые холмы” по берегам “величественной Меты”, ее “шумящие пороги”, "чистые озера”, “темные своды лесов”. Красота родной природы увидена глазами молодого поэта, который умиляется трогательным сценам, наслаждается обществом любимых спутников, восторгается величием новгородского храма, мечтает о встрече с Петербургом, “алчными глазами” оглядывает парки и дворцы столицы. Этот сентиментальный путешественник, чувствительный и отзывчивый созерцатель природы - лирический герой Муравьева.