ИЛЛЮСТРАЦИИ 7 страница

[124]Об этом сообщается под мифическим 974 г. (т. е. уже после действительной кончины княгини) в т. н. «Летописи города Витебска» (Сапунов А.П. Витебская старина. Т. 1. Витебск, 1883): Ольга будто бы переправлялась в этом месте через Двину, направляясь в Киев после победы над ятвягами и печенегами. Другая, но столь же маловероятная, дата основания города – 914 г. – приведена в «Описании Полоцкой губернии», приложенном к «Атласу» той же губернии 1777 г.: Ольга «проезжала в Киев через оное место и ночевала на горе, где и велела на той горе строить город» (Шишанов В. Основание Витебска: еще одна версия // Витебский курьер. 1998. № 33. 5 мая. С. 1; тоже: http://www.oli‑art.com/).

[125]Об этом с рядом фантастических подробностей сообщал известный историописатель последней четверти XVII в., диакон Афанасьевского монастыря (близ устья Мологи) Тимофей Каменевич‑Рвовский (см.: Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 1. С. 270, прим. 277).

[126]Вероятно, обращение части руссов в христианство, о котором пишет Фотий, произошло не ранее сентября 865 г., так как в относящемся к этому времени послании папы Николая I византийскому императору Михаилу III (Там же. С. 89) варвары, незадолго до того напавшие на Константинополь (т. е. руссы), названы «язычниками» и «врагами Христовыми».

[127]Имею в виду упоминание в Житии св. Константина (Кирилла) Философа «Евангелия и Псалтири, написанных русскими письменами» и найденных Константином в Крыму (Флоря Б. К Сказания о начале славянской письменности. СПб., 2000. С. 149; см. также С. 223–227, где указаны различные гипотезы и огромная литература, касающаяся этого загадочного места в Житии).

[128]А.А. Шахматов полагал, что слово «козаре» поставлено в летописи не на место, и читал летописный текст следующим образом: «…мнози бо беша варязи и козаре христьяни» (Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. 1. Пг., 1916. С. 61). Такое чтение предпочел и Д.С. Лихачев в первом издании «Повести временных лет» в 1950 г. (Повесть временных лет / Под ред. В.П. Адриановой‑Перетц. М.; Л., 1950. Ч. 1. С. 38–39), однако во втором издании памятника, в 1996 г., текст приведен в соответствие с летописным (Повесть временных лет. 2‑е изд. С. 26). В целом, реконструкция Шахматова не выглядит обоснованной.

В «Истории Российской» В.Н. Татищева летописный текст читается по‑другому: «…мнози бо быша варязи, словяне и руссы христиане» (Татищев. Т. 2. С. 44); близкое к этому чтение («…мнози бо бе от славян, варяг и руси…») имелось и в издании Львовской летописи Н.А. Львова 1792 г. (под явным влиянием Татищева), однако в известном ныне Эттеровом списке Львовской летописи XVI в. текст читается так же, как и в других летописях (ПСРЛ. Т. 20. С. 55, прим. 7). В Густынской летописи о христианах говорится, что они были «от варяг и прочиих в Киеве» (ПСРЛ. Т. 40. С. 32).

[129]О. Прицак связывал название «Пасынъча беседа» с тюркским словом «баскак» (от «bas» – «давить»), предполагая, что так называлась хазарская таможня, существовавшая, по его мнению, в Киеве до 930 г. (Голб Н., Прицак О. Хазарскоеврейские документы… С. 79–80). Однако гораздо более предпочтительной выглядит славянская этимология названия – от «пасынъкъ», «пасынкы», в значении: «часть княжеской дружины» (см. о «пасынках»: Горский А.А. Древнерусская дружина). Слово «беседа» здесь может восходить к праславянскому «beseda» в значении «сидение» или «сидение снаружи» (ср.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1986. С. 160; Этимологический словарь славянских языков/ Под ред. О.Н. Трубачева. Вып. 1. М., 1974. С. 211–213).

[130]С «Ручаем» отождествляют либо реку Почайну, либо одну из малых киевских речек – т. н. Борисоглебский ручей, обозначенный на плане Киева 1695 г., Крещатицкий ручей или старое русло Глубочицы, притока Почайны (см., напр.: Гупало К.Н. Подол в древнем Киеве. Киев, 1982. С. 36).

[131]См. в краткой Проложной памяти мученика Варяга и сына его Иоанна, убиенных в Киеве: «Бяше некто человек Божий, именем Варяг родом, пришел бе из Царяграда [с] сыном своим Иваном…» (Пичхадзе и др. С. 302).

[132]В сочинении чешско‑польского историка конца XVI в. Бартоломея Папроцкого со ссылкой на русские «анналы» (летописи) приводится рассказ о появлении в Моравии некоего русского князя, сына Колги (Олега?) Святославича и племянника Ярополка и Владимира, которого прислал сюда «с большим запасом золота и серебра» отец, опасавшийся своего брата, «сурового тирана Ярополка». Ярополк действительно убил Колгу, но затем и сам был убит Владимиром (история войны трех братьев Святославичей, внуков Ольги, хорошо известна по «Повести временных лет»); сын же Колгу остался на своей новой родине (Флоровский А.В. Русское летописание и Я.А. Коменский // Летописи и хроники. 1973. М., 1974. С. 312–316). Впрочем, насколько можно доверять этому рассказу (отнесенному Папроцким к явно недостоверному 861 г.), сказать трудно: русский сын Колгу считался родоначальником знатного моравского рода Жеротинов, а как известно, генеалогические предания такого рода нередко включают в себя вымышленных персонажей. Тем более нет оснований доверять еще более поздним версиям этой генеалогической легенды, по которым русский родоначальник Жеротинов, тоже Олег и тоже племянник Ярополка, становится братом Ольги («жены Ярополка, отца Jori», т. е., надо полагать, Игоря?) и в качестве моравского князя неудачно воюет с венграми, а затем бежит в Польшу (см.: Там же) или, в соответствии с некоторыми вариантами, на Русь, где якобы убеждает Ольгу принять крещение (Фризе X. Ф., фон. История Польской церкви от начала христианства в Польше до наших времен. Варшава, 1895. Т. 1. С. 33–46). Вряд ли можно признать удачной попытку построения гипотезы о путях развития русского христианства на основании этих поздних и явно путаных генеалогических преданий (Королев А.С. Роль Великой Моравии в крещении руссов при княгине Ольге // Научные труды МПГУ. Серия социально‑исторических наук. М., 1998. С. 3–8; он же. История междукняжеских отношений… С. 165–174).

Другое свидетельство присутствия русских, причем именно христиан, в Чехии в 960‑е гг. находят в грамоте римского папы Иоанна XIII чешскому князю Болеславу II на открытие Пражской епископии (Козьма Пражский. Чешская хроника / Перев. и коммент. Г.Э. Санчука. М., 1962. С. 66), однако и в подлинности этой грамоты есть сомнения (см. прим. 49 к главе 6).

[133]Об этом сообщают латинские Жития чешского князя Вацлава (Вячеслава). См.: Флоря Б.И. Принятие христианства в Великой Моравии, Чехии и Польше // Принятие христианства народами Центральной и Юго‑Восточной Европы и крещение Руси / Под ред. Г.Г. Литаврина. М., 1988. С. 137. (Автор, однако, ставит это известие под сомнение, поскольку славянские Жития св. Вячеслава и его бабки Людмилы, убитой как раз в эти годы, ничего не знают о гонениях на христиан в Чехии.)

[134]В историографии отмечалось сходство раннехристианских погребений в древней Руси с аналогичными в Скандинавии, а также, что вызывает особый интерес, в Великой Моравии (Ширинский С. С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 203–206). Однако, на мой взгляд, едва ли правомерно, основываясь на этом, делать вывод о прямых связях киевской общины с Великой Моравией (см. также выше, прим. 15). Отмеченные С.С. Ширинским черты скорее свидетельствуют о типологическом сходстве в процессе распространения христианства в разных славянских странах.

[135]Показательны, например, киевское женское погребение начала X в. (к востоку от будущей Десятинной церкви) с тремя серебряными крестиками, входившими в состав ожерелья наряду с серебряным саманидским дирхемом и большим числом разноцветных бусин (Каргер М.К. Древний Киев. Т. 1. С. 142‑143; Килиевич С.Р. Детинец Киева… С. 144, № 22), или найденный в одном из курганов X в. у села Шестовицы (близ Чернигова) бронзовый перстень‑печатка с изображением Христа, вероятно, привешенный на одно кольцо с языческим амулетом из просверленной косточки бобра (Блiфельд Д. I. Давньоруськi пам'ятки Шестовицi. Киïв, 1977. С. 150–151). См. также: Недошивина Н.Г. Средневековые крестовидные подвески из листового серебра // Советская археология. 1983. № 4. С. 222–225; Мусин А.Е. Христианизация Новгородской земли в IX–XIV вв. Погребальный обряд и христианские древности. СПб., 2002. С. 122–214 (другой взгляд на существо проблемы).

[136] Татищев. Т. 2. С. 47 (под 6456/948 г.). (В Воронцовском списке «Истории Российской» весь этот текст вписан на вклейке: там же. С, 279, прим. 45–45. В первой редакции ничего подобного нет.) В примечании B. Н. Татищев сообщает, что извлек эти уникальные сведения «из манускрипта Симона епископа (т. е. епископа Симона Владимиро‑Суздальского, жившего в XIII в., но в качестве летописца не известного. – А. К), бывшего у Волынского (кабинет‑министра А.П. Волынского, казненного в 1740 г. – А. К.)» (Там же. С. 222, прим. 130), а также ссылается на т. н. Иоакимовскую летопись. В последней, по сведениям Татищева, сообщалось, что Ольга «научена бывши от презвитер, сусчих в Киеве, вере Христове, но кресчения народа ради преяти не можаше» (Татищев. Т. 1. С. 111).

[137]Словечко «переклюкала» не всем из летописцев пришлось по вкусу. Некоторые заменили его – например, на «упремудрила», «перекликала» или просто «обольстила». Между тем это древнерусское слово восходйт к славянскому «клюка» – обман, хитрость.

[138]В Новгородской Первой летописи младшего извода читается несколько видоизмененный текст, подвергшийся очевидному редактированию (НПЛ. С. 113–115). То же можно сказать о других вариантах летописного рассказа, например, в Летописце Переяславля Суздальского (ПСРЛ. Т. 41. С. 17–18), Архангелогородском летописце (ПСРЛ. Т. 37. С. 20, 59) и др.

[139]Неоднородность летописного рассказа, наличие в нем двух разных по стилистике слоев признает большинство исследователей. Однако механизм сложения этого рассказа определяется ими совершенно по‑разному. По гипотезе А.А. Шахматова, поддержанной Д.С. Лихачевым, первично именно церковное повествование, которое впоследствии было дополнено вставками на основании народного предания, сказки (Шахматов А.А. Разыскания… С. 86–87; Лихачев Д.С. Русские летописи… C. 62–76; Повесть временных лет. 2‑е изд. С. 440–441). А.Г. Кузьмин предположил обратную зависимость, показав, что «из летописного сказания совершенно безболезненно извлекаются все клерикальные отступления» и это «делает рассказ более цельным и динамичным» (Кузьмин А.Г. Начальные этапы… С. 338–339; с этим соглашается и Л. Мюллер: Рассказ «Повести временных лет» 955 г. о крещении Ольги // Мюллер Л. Понять Россию: Историко‑культурные исследования. М., 2000. С. 45–48). Примечательно, что предложенные указанными авторами реконструкции первоначального вида рассказа о крещении Ольги (Шахматов А.А. Разыскания… С. 391; Кузьмин А.Г. Начальные этапы… С. 339), за исключением одной‑двух фраз, не пересекаются друг с другом.

В литературе представлено и другое мнение – об изначальной целостности летописного рассказа: Платонов С.Ф. Летописный рассказ о крещении княгини Ольги в Царьграде // Исторический архив. 1919. Кн. 1. Пг., 1919. С. 283–288; Сахаров А.Н. Дипломатия княгини Ольги // Вопросы истории. 1979. № 10. С. 25–51; Трихин В.А. Древнейшие памятники русской письменности о княгине Ольге // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 3. М., 1992. С. 54–74.

[140]Эта явная хронологическая ошибка, очевидно, появилась в результате использования летописцем одного из тех хронографов, которые, в свою очередь, содержали ошибку в расчете лет царствования византийских императоров: в них оказались пропущены 15 лет самостоятельного царствования Константина VII Багрянородного (поскольку о годах его царствования уже говорилось до царствования Романа I Лакапина), царствование Романа I (с ошибкой в числе лет) соединено с царствованием Романа II и пропущен император Никифор Фока. См., напр., в «Летописце вскоре» патриарха Никифора с русскими дополнениями («второй вид», по классификации Е.К. Пиотровской): «Костянтин сын Львов, зять Романов, цесарствова лет 7… Роман цесарствова лет 36, 27 лето цесарства его убьен Игорь… Иван рекомыи Цемьскыи цесарствова. В 1 лето цесарства его иде Олга Цесарюгороду и крестися. От Адама лет 6463» (Пиотровская Е.К. Византийские хроники IX в. и их отражение в памятниках славяно‑русской письменности («Летописец вскоре» константинопольского патриарха Никифора) // Православный палестинский сборник. Вып. 97 (34). СПб., 1998. С. 132).

[141]В одной из распространенных редакций анонимного Сказания о Борисе и Глебе (по списку XVI в.) греческий царь назван Феодосием (?) (Бугославский С.А. К литературной истории «Памяти и похвалы» князю Владимиру // Известия Отделения русского языка и словесности. 1924. Т. 29. Л., 1925. С. 154; то же: Бугославський С.А. Украiно‑pyськi пам'ятки про князiв Бориса та Глiба (Розвiдка й тексти). У Киïвi, 1928. С. 42). В позднейших легендарных сказаниях об Ольге встречается еще имя императора Михаила (см. прим. 66 к главе 3).

[142]Если событие датировано по сентябрьскому стилю (что более вероятно), то речь идет о сентябре 954‑го – августе 955 года, если по мартовскому – то о марте 955‑го – феврале 956‑го.

[143]При использовании мартовского стиля – соответственно, между мартом 958‑го и февралем 959 года.

[144]В свое время А.А. Шахматов допускал, что эта дата может восходить к несохранившейся т. н. Ростовской летописи XV в., «по которой Новгородская 4‑я правила свой основной источник – свод 1448 г». (Разыскания… С. 90, прим. 20). А.В. Назаренко, обративший особое внимание на дату 6466 г. (Древняя Русь… С. 281–285), возводил ее либо к гипотетическому «Начальному своду», либо (что считал более вероятным) к «древнейшему новгородскому летописанию». Я бы обратил внимание на то, что дата крещения Ольги входит в группу тех дат нашей ранней (по преимуществу церковной) истории, так или иначе отраженных в «Памяти и похвале князю Русскому Владимиру», которые имеют устойчивые расхождения в два‑три года в различных древних источниках. Так, например, дата вокняжения Владимира обозначена в «Памяти и похвале» как 6486 (978) г., а в «Повести временных лет» – как 6488 (980) г. Крещение Владимира растянуто в летописи под тремя годами: 6494–6496, а в «Памяти и похвале», вероятно, отнесено к 6494‑му, поскольку отмечено, что Владимир «на третьее» лето по крещении «Корсунь город взя». Основание Десятинной церкви относится в Радзивиловской летописи (в Лаврентьевской дефект в дате) к 6497 г. (что соответствует «четвертому лету» по крещении «Памяти и похвалы»), а в Ипатьевской и Новгородской Первой – к 6499‑му; и т. д. Подобные расхождения с летописными датами имеют и реконструируемые даты хронологического перечня княжений, читающегося в летописи под 6430 г. Гипотетически сбой в хронологии в этих случаях (и в частности, в случае с датой крещения Ольги) можно было бы объяснить смешением константинопольской эры, предусматривавшей 5508 лет от Сотворения мира до Рождества Христова, и иной, предполагавшей 5505 лет. Использование этой последней в русском летописании подтверждено источниками; см.: Кузьмин А.Г. Начальные этапы… С. 248–277; Цыб С.В. О летописном источнике «Памяти и похвалы князю Владимиру» // Россия в X–XVII вв.: Проблемы истории и источниковедения. Тезисы докладов и сообщений 2‑х чтений, поев, памяти А.А. Зимина. М., 1995. Ч. 2. С. 640–644.

[145]В некоторых более поздних источниках встречается другое хронологическое указание – на то, что княгиня пребывала в крещении «лет 14» (так, напр., в одном из списков Жития св. Ольги: Серебрянский. С. 8, прим.) или в княжеском помяннике Иосифа Тризны XVII в. (Кучкин В.А. Княжеский помянник в составе Киево‑Печерского патерика Иосифа Тризны // Древнейшие государства Восточной Европы. 1995. М., 1997. С. 220). Очевидно, изменение цифры, присутствующей в более ранних текстах, связано с перерасчетом лет, прожитых княгиней в крещении, уже не по «включенному», а по позднейшему общепринятому счету.

[146]Имя патриарха, крестившего Ольгу, названо, причем по‑разному, в источниках XVII в. Так, в украинской Густынской летописи (ПСРЛ. Т. 40. С. 34, 41), Мазуринском летописце (ПСРЛ. Т. 31. С. 39), а также украинском Житии святой Ольги (Перетц В.Н. Исследования и материалы… С. 71) речь идет о патриархе Полиевкте (занимал кафедру в 956–970 гг.). Но это, несомненно, – результат собственных исторических разысканий украинских и русских книжников относительно того, кто из патриархов занимал в то или иное время константинопольскую кафедру. Показательно, что автор Густынской летописи ссылается в данном случае на «Деяния церковные и гражданские» Цезаря Барония, знаменитого римского историка XVI в., а также на труды польских историков того же XVI в. Марцина Вельского и Мартина Кромера и «Описание Московии» Александра Гваньини, но тут же приводит ссылку на византийского хрониста Иоанна Зонару, по которому «тогда Феофилакт бе патриарх» (см. ниже, прим. 37). В «Палинодии» Захарии Копыстенского (XVII в.) крещение Ольги отнесено ко времени патриаршества Василия I Скамандрина (970–974) (Русская историческая библиотека. Т. 4. СПб., 1878. Сгб. 972). См. об этом: Полонская Н. К вопросу о христианстве на Руси до Владимира // Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Ч. 71. № 9. Сентябрь. С. 65.

Есть некоторые дополнительные соображения, позволяющие полагать, что патриархом, крестившим Ольгу, был именно Полиевкт, а не кто‑либо иной. Согласно Проложному житию святой Ольги, перед кончиной княгиня «посла злато к патриарху Царяграда» (Серебрянский. С. 8) – и очевидно, что имеется в виду тот самый патриарх, который и перед этим упоминается в Житии. Но в 969 г. (год кончины Ольги) патриархом оставался именно Полиевкт.

[147]Удовлетворительного объяснения появление имени Фотия в Проложном житии Ольги не получило. Отмечу, что имя патриарха Фотия – на этот раз современника князя Владимира, внука Ольги, – присутствует в Церковном уставе князя Владимира и других более поздних памятниках, рассказывающих о Крещении Руси в 80‑е гг. X в. Иногда считают, что упоминание этого имени отражает факт учреждения русской епархии при Фотии в 60‑е гг. IX в. (см. выше). Однако ни в одном русском источнике раннего времени следов знакомства с т. н. «первым», или Фотиевым, крещением Руси не обнаруживается.

[148]Впрочем, Иоанн Зонара несколько изменил текст своего источника; вместо слов «прибыла в Константинополь» у него значится: «явилась к императору» (см.: Савва В.И. Указ. соч. С. 9).

[149]Здесь необходим комментарий. Начиная с XVII в. встречаются указания на то, что Скилица, Кедрин и Зонара будто бы относят крещение «архонтиссы руссов» ко времени патриаршества Феофилакта (t 956), что можно рассматривать как важный датирующий признак. (См., напр., в Густынской летописи (выше, прим. 32), «Истории Российской» В.Н. Татищева (Т. 2. С. 222, прим. 131), а также в трудах многих историков Нового времени.) Однако в действительности ничего подобного в Хронике Иоанна Скилицы (равно как и Кедрина и Зонары) нет: события царствования Константина Багрянородного изложены ими отнюдь не в строгом хронологическом порядке, и из того факта, что о смерти патриарха Феофилакта у Скилицы рассказано позже, чем о крещении Ольги, ровным счетом ничего не следует (см. об этом, напр.: Ариньон Ж.‑П. Международные отношения Киевской Руси… С. 115, прим. 14; Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 269–270). Точно так же и на том же основании нельзя согласиться с мнением Г.Г. Литаврина, что Скилица относит крещение Ольги к промежутку между 952 г. (предполагаемая дата крещения Дьюлы) и 956 г., поскольку о женитьбе сына Константина Романа II на Феофано (по Литаврину, ок. 956 г.), равно как и о смерти его первой нареченной невесты Бертыевдокии (949), говорится уже после известия о крещении Ольги (Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 167, 210).

[150]Регинон († 915) был аббатом Прюмского монастыря (в Германии, севернее Трира) в 892–899 годах. Изгнанный оттуда, он перебрался в Трир, где и написал хронику, доведенную до 906 года. Анонимное продолжение Хроники Регинона охватывает период с 907 по 967 год. Его автором Признается Адальберт, архиепископ Магдебургский, о котором еще пойдет речь на страницах книги.

[151]Известие Хроники Продолжателя Регинона было воспроизведено более поздними хронистами, в частности т. н. Саксонским анналистом и автором Магдебургских анналов.

[152]Книга Паломник. С. 72, 3. В списках «Второй» редакции памятника вместо слов «когда взяла дань, ходивши к Царюграду», значится: «…дала на службу святителю, егда крестися во Цареграде»; или: «…вда святей церкве… на службу святителю Фотию, егда крестися от него в Цареграде» (Там же. С. 3, прим. 8). Это несомненное влияние Житий Ольги.

[153]Одним из основных аргументов в пользу традиционной даты путешествия Ольги еще со времен А.Л. Шлёцера служит упоминание при описании десерта в особом помещении дворца после приема 9 сентября (на котором присутствовала Ольга) «багрянородных детей» императора Константина и его соправителя и сына Романа («их» детей): при прямом понимании текста датировка этого десерта 946 г. невозможна, ибо у семилетнего (в 946 г.) Романа, естественно, еще не могло быть детей (см. также ниже, прим. 77). Г.Г. Литаврин, обосновывающий раннюю дату путешествия Ольги, не сомневается в том, что речь в данном случае идет о багрянородных детях лишь Константина и его не упомянутой супруги Елены. Однако для этого ему приходится либо вносить в текст источника существенную конъектуру («его» вместо «их» или пропуск в тексте указания на «деспину», т. е. императрицу), либо предполагать сознательное умолчание о Елене из‑за неумения составителей протокола правильно, в строго полагающемся порядке титулования, перечислить членов императорской семьи (см.: Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 180–181) – объяснение, кажущееся мне совершенно искусственным.

Далеко не бесспорен и тот аргумент, который сам Г.Г. Литаврин считает решающим и который, надо полагать, и побудил его пересмотреть традиционную точку зрения, а именно то обстоятельство, что шесть приемов, описанных в 15‑й главе сочинения Константина Багрянородного и сопровожденных датами, «расположены в помесячной хронологической последовательности, начиная с мая и кончая октябрем», причем относительно приемов послов аббасидского халифа («друзей тарситов») 31 мая и 6 августа имеется точное указание на 4‑й индикт, соответствующий 946 г.; указание на 4‑й индикт присутствует и в оглавлении («пинаке») ко всей 15‑й главе. Несомненно, приемы «друзей‑тарситов» (вопреки сомнениям А.В. Назаренко) имели место в 946 г. Однако к датировке путешествия Ольги этот факт не имеет прямого отношения. Описание указанных приемов, собственно, и составляет основное содержание главы – протокол приема послов иностранной (дружественной) державы в Большом триклине Магнавры (Большом тронном зале императорского дворца). Описание же всех прочих приемов, в том числе и княгини Ольги, включены в этот раздел попутно, для разъяснения некоторых дополнительных казусов, в частности (в случае с Ольгой) возникающих при приеме правительницы‑женщины, когда необходимо задействовать женскую часть императорской семьи. Так, например, прием «испанов» – послов кордовского халифа Абд‑ар‑Рахмана III, – также упомянутый в 15‑й главе в связи с незначительными изменениями в оформлении помещений дворца, имел место 24 октября 948 г. (Васильев А.А. Византия и арабы. Т. 2. С. 277–278). Поэтому предполагать, что императором была использована сплошная подборка протоколов за «определенный срок, насыщенный аудиенциями, данными им иностранцам», едва ли правомерно. Тем более, что сам Литаврин отметил тот факт, что включенные в эту предполагаемую им подборку приемы (даже если не учитывать прием «испанов») имели место не в течение какого‑либо одного календарного года, но в течение по крайней мере двух лет (ибо с сентября в Византии начинался новый год и новый индикт), так что указание на 4‑й индикт в любом случае не относится к приемам Ольги (Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 182‑183).

Не кажется мне серьезным аргументом и предполагаемое Г.Г. Литавриным совместное сидение императрицы Елены и ее невестки (в соответствии с гипотезой Литаврина, Бертыевдокии, первой обрученной невесты Романа II) на одном троне во время «клитория» (торжественного обеда), данного в честь Ольги 9 сентября, что, по мнению исследователя, может отражать реалии 946‑го, но никак не 957 г. Показательно, что при переводе данной фразы («На упомянутый выше трон воссели деспина (императрица Елена. – А.К.) и невестка») Литаврину приходится исправлять явную грамматическую несогласованность греческого текста, ибо сказуемое («воссела») употреблено здесь в единственном числе при двух подлежащих (Там же. С. 363, прим. 3). Исследователь ссылается на другие случаи употребления сказуемого в единственном числе при множественном числе подлежащего, но, как показал А.В. Назаренко (Древняя Русь… С. 244), во всех этих случаях речь определенно идет о восседа‑нии разных лиц на разных тронах. Да и вообще трудно представить себе столь явное нарушение византийского церемониала, при котором императрица сажает к себе на трон (!) невесту своего сына (пускай и семиили восьмилетнюю, по Литаврину), занимающую в иерархии правящей семьи строго определенное место – ниже ее самой, и этот факт находит отражение в обряднике как прецедент для последующих правителей Империи.

[154]Так, два путешествия Ольги в Константинополь – первое, сопровождавшееся крещением, в 955 г. (в соответствии с летописной датой) и второе в 957 г. – предполагал М.Д. Приселков (Приселков М.Д. Очерки по церковно‑политической истории Киевской Руси X–XII вв. СПб., 1913. С. 9–12); близка к этому точка зрения А.В. Поппэ (Рорре A. Once Again Concerning the Baptism of Olga, Archontissa of Rus' // Dumbarton Oaks Papers. № 46: Homo Byzantinus. Papers in Honor of A. Kazhdan. Wash., 1992. P. 271–277). Согласно гипотезе В.А. Пархоменко, путешествие 957 г. было первым, а крестилась княгиня во время второго путешествия в Константинополь, в 960 или 961 г. (Пархоменко 2?. Л. Древнерусская княгиня святая Ольга (Вопрос о крещении ее). Киев, 1911). Г.Г. Литаврин, датируя первое путешествие 946 г., полагает, что Ольга крестилась во время своего второго визита в Константинополь летом – осенью 954 г. (летописный 6463‑й сентябрьский год) (Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 204–213). О.М. Рапов (Русская церковь… С. 150–172) и Л. Мюллер (Понять Россию… С. 43–59) приняли предложенную Г.Г. Литавриным дату путешествия Ольги 946 г., но полагали, что княгиня во время описанных Константином приемов была христианкой, а крестилась еще раньше, во время предыдущего путешествия, сразу после смерти Игоря. По О.М. Прицаку, в трактате Константина Багрянородного описаны два приема Ольги, разделенные в действительности 11 годами: 9 сентября 946 г. и 18 октября 957 г. (Pritsak О. When and where was Ol'ga baptized? // Harvard Ukranian Studies. \bl. IX. № 1‑2.1985. P. 5‑24).

[155]Так, М.А. Оболенский отождествлял этого священника Григория с болгарским книжником Григорием, епископом Мизийским, который перевел для болгарского царя Симеона Хронику Иоанна Малалы (см.: Исследования и заметки кн. М.А. Оболенского по русским и славянским древностям. СПб., 1875. С. 123), для чего, как представляется, нет никаких оснований.

[156]«Иностранных послов встречали на границе, – пишет современный исследователь, – начиная с этого момента они находились на содержании казны, их торжественно сопровождали в Константинополь, где канцелярия варваров покрывала расходы на содержание посла и его свиты» (Гийу А. Византийская цивилизация / Пер. с фр. Д. Лоевского. Екатеринбург, 2005. С. 164.).

[157]В Новгородской Первой летописи младшего извода, напротив, говорится о том, что император не замедлил принять русскую княгиню: «…поведаша цесарю приход ея, и абие цесарь возва ю к собе; она же иде к нему, ничто же медлящи» (НПЛ. С. 113). Но это, как уже говорилось выше (см. прим. 24), результат позднейшего редактирования текста. О гипотетических расчетах времени ожидания Ольгой первого приема см. также ниже, прим. 110.

[158]В литературе неоднократно предпринимались попытки обосновать обратное со ссылкой на якобы имевшие место случаи использования в качестве официального, «протокольного» имени языческое (Острогорский Г.А. Византия и киевская княгиня Ольга. С. 1466; Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 273–275). Названные авторы, в частности, ссылались на надписи на печатях и монетах русских князей X–XI вв. Но все они выполнены на русском языке, т. е. предназначены для «внутреннего пользования». Невозможно себе представить, чтобы в греческой легенде на печати русского князя (а они известны) было бы использовано княжеское, а не крестильное, имя. Тем более следует исключить использование княжеского, а не крестильного, имени в официальном документе византийского происхождения.