ИЛЛЮСТРАЦИИ 5 страница

[36] Масуди. С. 196,201. «Русским» Черное море называли также летописец (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 7), еврейский путешественник 60–70‑х гг. XII в. Вениамин Тудельский (Три еврейских путешественника / Перев. П.В. Марголина. Иерусалим; М., 2004. С. 87), а также авторы XIII в., как мусульманские (Новосельцев А.П. Хазарское государство… С. 160, прим. 214), так и западноевропейские (напр.: Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя / Пер. и коммент. М.А. Заборова. М., 1993. С. 58) и русские (Лопарев X. М. Книга Паломник: Сказание мест святых во Царе‑граде Антония, архиепископа Новгородского, в 1200 г. // Православный палестинский сборник. 1899. Вып. 51 (далее: Книга Паломник). С. 94, 39).

[37]Так следует понимать сообщение византийского историка X в. Льва Диакона, согласно которому Игорь с остатками своего флота отступил после поражения 941 г. «к Киммерийскому Боспору» (Лев Диакон. История / Пер. М.М. Копыленко; коммент. М.Я. Сюзюмова, С.А. Иванова. М., 1988 (далее: Лев Диакон). С. 57).

[38]О нападении печенегов, венгров и других кочевников на греков сообщают ал‑Масуди (с датой «после 320 г. х. / 932 г. или около того времени»), а также арабский историк начала XIII в. Ибн ал‑Асир (с датой 322 г. х. / 933–934 гг.); см.: Коновалова И. Г., Перхавко В.Б. Древняя Русь и Нижнее Подунавье. М., 2000. С. 147–149. Это то самое первое нашествие венгров на Византию, о котором под 934 г. пишут византийские и (вслед за ними) русские хронисты, правда, не упоминая при этом о печенегах; см.: Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей / Изд. подг. Я.Н. Любарский. СПб., 1992 (далее: Продолжатель Феофана). С. 175 («в апреле 7‑го индикта»); ПСРЛ. Т. 38. С. 24. И.Г. Коновалова полагает, что в этом военном предприятии союзниками печенегов и венгров выступали также русские, а именно новгородские, отряды (Указ. соч. С. 153–157). Однако предложенное исследовательницей (вслед за В.Ф. Минорским) отождествление упомянутых ал‑Масуди среди четырех родственных кочевых племен – участников похода – неких нукарда с «новгородцами», на мой взгляд, не выдерживает критики.

[39]В исторической литературе, как отечественной (Л.Н. Гумилев, В.Н.Топоров, В.В. Кожинов и др.), так и зарубежной (О. Прицак, С. Франклин, Дж. Шепард) распространено мнение, согласно которому Киев до 30‑х гг. X в. подчинялся хазарам и, более того, в городе находились хазарская администрация и хазарский гарнизон. Подтверждением этому якобы является т. н. «Киевское письмо» – еврейский документ, подписанный членами еврейской общины Киева для одного из своих собратьев, отправившегося в Египет для сбора пожертвований (см.: Голб Н., Прицак О. Указ. соч. С. 30–31: перевод письма, изданного Н. Голбом). Однако гипотеза эта базируется не на данных самого документа, а исключительно на его трактовке О. Прицаком, которая отвергнута большинством специалистов. Во‑первых, в письме не имеется никаких точных датировок (по палеографическим данным оно датируется X в.), так что дата 930 г. выбрана О. Прицаком достаточно произвольно. Во‑вторых, имеющаяся на письме приписка, выполненная тюркским руническим письмом: «Я прочел» (Там же. С. 62–64), свидетельствует о том, что письмо прошло через какую‑то официальную (хазарскую?) инстанцию, но вовсе не дает оснований полагать, что сделавший ее чиновник непременно находился в Киеве, а не где‑то по пути следования владельца документа. Как справедливо отмечает в комментариях к русскому переводу книги Н. Голба и О. Прицака В.Я. Петрухин, зафиксированная в «Киевском письме» «зависимость членов еврейской общины от иноверцев свидетельствует, напротив, о господстве в Киеве русских князей» (Там же. С. 217).

[40]См. выше, прим. 5. Автор хазарского документа проявляет хорошую осведомленность и относительно истории хазар, и относительно недавних для него событий – но лишь в Крыму и на Тамани, называя по именам и должностям правителей западных областей Каганата. Что же касается похода руссов на Константинополь, то сведения о нем автор, скорее всего, получил уже в Византии, где и составлял свое письмо. Известно, что походы на Константинополь в разное время совершали и Игорь, и Олег, и их смешение в источниках кажется вполне объяснимым. (Походы Игоря и Олега путает даже русский летописец, автор Новгородской Первой летописи.) Показательно, что в византийских хрониках в подробном рассказе о походе Игоря 941 г. имя предводителя русского войска не названо (оно упоминается только в «Истории» Льва Диакона конца X в., и то в связи с обстоятельствами уже другой русско‑византийской войны – князя Святослава Игоревича). Вообще же смешение тех или иных исторических лиц, действовавших в разное время, но при схожих обстоятельствах, – явление достаточно распространенное для памятников такого рода. Характерный пример – упоминание литовского князя Ольгерда (ум. 1377) в связи с событиями Куликовской битвы 1380 г. в «Сказании о Мамаевом побоище» (вместо действительного союзника Мамая Ягайло).

[41]Именно так понимал дело В.Н. Татищев, по версии которого «Игорь, посылая в Греки дани ради и видя, еже греки не хотели положенного со Ольгом платить, пошел на них» (Татищев. Т. 2. С. 40).

[42]Такое предположение уже высказывалось в литературе; см.: Половой Н.Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии (Сравнительный анализ русских и византийских источников) // Византийский временник. Т. 18. М., 1961. С. 99–100. Автор греческого Жития св. Василия Нового сообщает, что «херсонский стратиг прислал к царю донесение, заявлявшее об их нашествии и о том, что они уже приблизились к этим (херсонским. – А. К.) областям» (Веселовский А.Н. Видение Василия Нового… С. 88). Речь в Житии идет только о руссах, но, вероятно, нельзя исключать и того, что на Херсон напали хазары. Об угрозе таких нападений свидетельствует Константин Багрянородный, по словам которого хазары могут атаковать Херсон в случае мира с Аланией (Константин. С. 53). В 30–40‑е гг. X в. сложилась именно такая ситуация: хазары и аланы были союзниками. Еще одними союзниками хазар в указанное время были, по‑видимому, «черные болгары», об угрозе со стороны которых Херсонесу прямо говорится в русско‑византийском договоре 944 г. (см. ниже). Ср. некоторые наблюдения на этот счет, касающиеся «болгарского» титула хазарского полководца Песаха – «булшици»: Талис Д.Л. Из истории русско‑корсунских политических отношений в IX–X вв. // Византийский временник. Т. 14. М., 1958. С. 105–106.

[43]Эта цифра приведена в Хронике Продолжателя Феофана и других византийских хрониках, рассказывающих о нашествии (см. выше, прим. 24), и, соответственно, в «Повести временных лет», а также в «Истории» Льва Диакона, Хронике Иоанна Скилицы и др. Византийский хронист XII в. Иоанн Зонара, использовавший те же хронографические сочинения, исправляет своих предшественников, называя еще большую численность русских: по его словам, флот росов «состоял не из 10 тысяч кораблей, как говорят, но количество кораблей достигало 15 тысяч» (Каждой А.П. Из истории византийской хронографии X в. 2. Источники Льва Диакона и Скилицы для истории третьей четверти X столетия // Византийский временник. Т. 20. М., 1961. С. 111). В новгородско‑софийских летописях (в которых заново использован текст Хроники Георгия Амартола) численность русских ладей обозначена иначе: 30 тысяч (ПСРЛ. Т. 42. С. 32; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 27), 3 тысячи (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 36) или тысяча (ПСРЛ. Т. 4. С. 27, прим. 70: Академический список Новгородской Четвертой летописи), однако во всех этих случаях, вероятно, мы имеем дело с результатом механических ошибок редактора или переписчика.

[44]Знаменитый византийский хронист Феофан Исповедник довел свой труд до 813 года. Анонимное Продолжение его Хроники было составлено, вероятно, около 950 года. По предположению ряда исследователей, автором интересующих нас глав этой хроники был известный византийский ритор Феодор Дафнопат.

[45]Хеландий, или дромоны, – византийские тяжелые военные суда, вмещавшие от 100 до 500 человек.

[46] Лиутпранд. С. 96. Об этом сообщается непосредственно перед рассказом о войне с Игорем («Роман тотчас же приготовил суда с греческим огнем…»), а сразу затем – о том, что греческие корабли прибыли к Фраксинету (южное побережье Франции), где «метнули огонь и быстро сожгли все суда сарацин» (Там же. С. 97). Военные действия у Фраксинета имели место уже в следующем, 942 г.

[47]Точная дата сражения приведена в Хронике Продолжателя Феофана (Продолжатель Феофана. С. 175). В древнерусском переводе «Хроники Георгия Амартола» – 18 июня; в новгородско‑софийских летописях – 10 июня; в «Летописце еллинском и римском» – 10 июля (Летописец еллинский и римский. Т. 1.С. 502). О месте сражения и о том, какой из двух Фаросов на Босфоре имеется в виду, см.: Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 69, прим. 6, С. 114–115, прим. 5. Добавлю также, что арабский хронист Яхъя Антиохийский сообщает под 329 г. хиджры (октябрь 940 – сентябрь 941) о том, что «руссы сделали набег на Константинополь и дошли до ворот Акрубули на Хазарском море» (Розен В.Р. Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхъи Антиохийского. СПб., 1883. С. 059). Хазарское море – здесь, Черное (очевидно, включая Босфор и Пропонтиду), а Акрубуль – константинопольский акрополь, крепость недалеко от входа в залив Золотой Рог.

[48] Литаврин Г.Г. Малоизвестные свидетельства о походе князя Игоря против Константинополя в 941 г. // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80‑летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 134–140; он же. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 72–75. Исследователь ссылается на письмо императора Константина VII Багрянородного своему другу митрополиту Кизикскому Феодору с сетованиями на то, что «дикий вепрь и нашествие скифов (руссов. – А. К.)» разделили их и разделяют «доныне»: именно из‑за нашествия руссов митрополит Феодор не смог прибыть в столицу из Кизика (расположенного на восточном берегу Мраморного моря, в 150 км к югу от Константинополя).

[49] Василий Новый – византийский святой, современник нашествия руссов, которое, согласно Житию, было предсказано им. Год его кончины определяется как 944‑й или 952‑й. Память 26 марта. (См.: Сергий (Спасский), архиеп. Полный месяцеслов Востока. Т. 3. М., 1997. С. 117.)

[50]По мнению Г.Г. Литаврина, известие Жития Василия Нового о военных действиях руссов в Никомидии находит подтверждение в письме опального митрополита Никеи Александра митрополиту Никомидии Игнатию (письмо датируется примерно 945 г.): Александр вспоминает о «нашей помощи… никомидийцам во имя человеколюбия во время нашествия» (Литаврин Г.Г. Малоизвестные свидетельства… С. 143–144; он же. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 74–75).

[51]Позднейшие переписчики летописи, не поняв этого выражения, передавали его так: «…и суда все пожгоша».

[52]Автор Тверского летописца добавил эту фразу и в рассказ о зверствах руссов во время похода 941 г. (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 48).

[53]Однако в Хронике Продолжателя Феофана сообщается об отступлении руссов «в сентябре пятнадцатого индикта», без точного числа, где цифра «15», очевидно, относится к новому, 15‑му индикту, начавшемуся в сентябре 941 г.

[54]В историографии получила широкое распространение гипотеза Н.Я. Полового, согласно которой Игорь с немногими людьми вернулся на Русь уже после первого неудачного сражения 11 июня, бросив (сознательно или по неведению) остальное войско (см.: Половой Н.Я. Русское народное предание и византийские источники о первом походе Игоря на греков // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 16. М.; Л., 1960. С. 105–111; он же. К вопросу о первом походе Игоря… С. 85–104). Исследователь ссылается на то, что в русских источниках отразился лишь первый этап войны, но ничего не говорится о втором сражении: причина якобы в том, что русские летописцы (причем разных поколений) в своем повествовании о войне опирались на известное им народное предание, согласно которому война закончилась первым же сражением, а потому сознательно отбрасывали все имеющиеся в их распоряжении сведения о продолжении войны. Однако этот аргумент, на мой взгляд, не выдерживает критики. В самом деле, гипотетически постулируемый исследователем русский источник (народное предание) никак не проявляет себя ни в летописном, ни в каком‑либо ином тексте русского происхождения, а сводится исключительно к некой «схеме», под влиянием которой русские книжники («из века в век») правили греческие хроники, – что выглядит неправдоподобно. Отмечу также неверные трактовки исследователем собственно русских источников. Так, тезис о первичности рассказа о походе 941 г. в «Летописце еллинском и римском» по сравнению с «Повестью временных лет» ныне признан ошибочным: как показали исследования русских хронографов, рассказ «Летописца» восходит к Хронике Георгия Амартола с использованием летописи из числа новгородско‑софийских (типа Софийской Первой); см.: Творогов О.В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 152–157; Летописец еллинский и римский. Т. 2: Комментарий и исследование О.В. Творогова. СПб., 2001. С. 113–114, 176–179. Что же касается указания Архангелогородского летописца (Устюжского свода) о возвращении руси «без успеха; потом же, перепустя [лето], на третья лето, приидоша в Киев» (ПСРЛ. Т. 37. С. 18, 57), то оно, вопреки мнению Н.Я. Полового, не имеет никакого отношения к реальным событиям похода 941 г.: напомню, что речь в этом известии идет о походе не Игоря, но Олега, а сам поход датирован 6408 (900) г.; указанные же слова Архангелогородского летописца восходят к неверно понятой хронологической выкладке авторов Новгородской Первой летописи младшего извода, согласно которой поход Олега (под 6430/922 г.) последовал на «третьее» лето после похода Игоря (под 6428/920 г.): «И възратишася русь в своя; том же лете препочиша и другое, на третьее идоша» (НПЛ. С. 108).

[55]Эти слова читаются лишь в древнерусском переводе Жития св. Василия; в греческом оригинале их нет. См.: Вилинский С.Г. Житие св. Василия Нового… Ч. 2. С. 459; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 45.

[56]Так, по мнению ряда исследователей, в летописных статьях под 6449 (941) и 6452 (944) гг. речь идет об одном и том же событии, разные источники о котором оказались соединенными позднейшим летописцем (в этих двух статьях наличествуют следы искусственного разрыва в повествовании). К перераспределению материала под двумя годами летописца могла побудить дата договора Игоря с греками. См., напр.: Шахматов А.А. Повесть временных лет и ее источники // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 4. Л., 1940. С. 72; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 266–268.

[57]ПСРЛ. Т. 1. Стб. 45‑46; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 34‑35. Здесь дата похода обозначена как 6452 (944) г. В Троицкой летописи второй поход на греков был датирован 6451 (943) г. (Троицкая летопись. С. 73), но здесь все даты княжения Игоря (в том числе и дата первого похода на греков) сдвинуты на один год, что было отмечено еще Н.М. Карамзиным (История государства Российского. Т. 1.С. 263, прим. 335). 943 г. обозначен как год нового похода Игоря на греков и в «Летописце еллинском и римском» (Т. 1. С. 503–504; здесь это уже третий поход Игоря). Но эта дата («в лето 6451, месяца априля, индикта 1») имеет в виду второй поход на Византию венгров, рассказ о котором заимствован из Хроники Георгия Амартола, но ошибочно отнесен к руссам (там же. Т. 2. С. 113–114, коммент. О.В. Творогова). Гипотеза Н.Я. Полового, согласно которой поход Игоря действительно имел место в 943 г. (Половой Н.Я. О дате второго похода Игоря на греков и похода русских на Бердаа // Византийский временник. Т. 14. М., 1958. С. 138–147), не кажется достаточно аргументированной (ср., в частности: Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 76– 77). Не подтверждает ее и фрагмент надписи 943 г., обнаруженной в Северной Добрудже (Румыния), близ станции Мирча‑Вода, с упоминанием некоего «Димитрия жупана» (сохранившийся текст: «…гьрьцехъ… въ лето 6451 [п]ри Деимитре бе жупане»), которую в отечественной историографии обычно связывают с походом Игоря, – см.: Половой Н.Я. О дате второго похода… С. 141–142; Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 170; Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества… С. 354–356 (автор реконструирует надпись следующим образом: «Дань възялъ князь Игорь на гьрьцехъ в лето 6451 при Деимитре бе жупане»). Однако в надписи 943 г. нет никаких указаний на то, что она могла быть связана с русско‑византийскими отношениями или, тем более, с походом Игоря (см. об этой и др. добруджанских надписях: Кирило‑Методиевска енциклопедия. Т. 1. София, 1985. С. 601‑604; ст. Ив. Добрева).

[58]Определенно об этом сообщается в «Летописце еллинском и римском» (Т. 1. С. 504): «Поиде Игорь на грекы с многою силою… Патрикии же Феофан паракимумен ишед, клятвы мирьскыа створи с ними». Но и эта фраза вставлена в текст из рассказа Хроники Георгия Амартола о втором походе венгров на Византию (см. пред. прим.).

[59]К тому же, по справедливому замечанию И. Н. Данилевского, имущество, переданное в дар добровольно, ценилось значительно ниже, чем захваченное силой, поскольку накладывало на тех, кому этот дар предназначался, определенные обязательства в отношении дарителя (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX‑XII вв.). М., 1998. С. 112, 122.).

[60]В отличие от договора 911 г., договор 944 г. не содержит в себе точной даты. (Дата, приведенная во второй редакции «Истории» В.Н. Татищева, – «лета 6453‑го, индикта 4‑го, апреля 20‑го, в третию седмицу по Пасхе» {Татищев. Т. 2. С. 43), – заведомо неверна, так как относит договор к апрелю 945 г., когда и император Роман, и его сыновья уже давно были свергнуты с престола и насильно пострижены в монахи.) Примерное время заключения договора определяется следующим образом. Договор датирован 6453 (944/945) г., причем с греческой стороны его заключали цари Роман, Константин и Стефан. Но император Роман I Лакапин был свергнут 16 декабря 944 г.; следовательно, договор должен датироваться временем с 1 сентября (начало 6453 сентябрьского года) до 16 декабря 944 г., скорее всего, сентябрем – октябрем, так как поздней осенью и в начале зимы плавание по Черному морю было невозможно.

[61]Стоит обратить внимание на то, что имя это признается по происхождению эстским («чудским»). (См.: Зутис Я. Русско‑эстонские отношения в XI–XIV вв. // Историк‑марксист. 1940. № 3. С. 40.). Это можно рассматривать как случайность, но можно – и как указание на те области «варяжских» земель, где княгиня находила людей для службы. Судя по показаниям скандинавских саг, эстские земли в X веке платили дань Новгороду. А значит, Ольга, и будучи киевской княгиней, женой Игоря, по‑прежнему поддерживала связи с Северной, Новгородской, Русью – своей родиной.

[62]См.: Памятники русского права. Вып. 1. С. 30–31. Считаю эту реконструкцию перечня более точной, чем та, которую приводит в издании «Повести временных лет» Д.С. Лихачев (Повесть временных лет. 2‑е изд. С. 23).

[63] Роман – Роман I Лакапин, Константин – его зять Константин VII Багрянородный, а Стефан – сын Романа I. Упоминание Константина Багрянородного на втором месте, прежде сыновей Романа, в точности соответствует положению завещания Романа I Лакапина, которое он составил осенью того же 944 года (Продолжатель Феофана. С. 180.). Еще один сын и соправитель Романа, Константин, в договоре по какой‑то причине не упомянут. (Имя Константина следует в договоре вторым – следовательно, речь не может идти о Константине Лакапиниде, который был младше Стефана и имя которого, соответственно, должно было упоминаться после имени Стефана.)

[64]Квартал Святого Мамы (Маманта) находился вне городских стен, в так называемой Пере, отделенной от города заливом Золотой Рог (Суд). Свое название он получил по одноименному монастырю, построенному в честь мученика Маманта (†275; церковная память 2 сентября). Этот квартал был отведен для проживания руссов еще по договору 907 года. Согласно византийским законам, иностранные купцы всегда размещались в специально предназначенных для этого гостиничных комплексах – митатах, – занимавших порой целые кварталы; здесь имелись не только спальные помещения и трапезные, но и склады для товаров, конюшни, другие бытовые службы. (Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 114 (о местонахождении квартала Св. Маманта см. там же. С. 106, прим. 3).

[65]Можно полагать, что ряд ограничений был связан с общим ужесточением торговой политики, проводимой императором Романом Лакапином. Впрочем, вывоз шелка из столицы Империи был ограничен даже для византийских купцов: последние имели право закупать его на сумму не свыше 10 номисм.

[66]Арабский историк и географ ал‑Масуди в 956 г. писал, что «в настоящее время» руссы, наряду с армянами, болгарами и печенегами, «вошли в общность (или сообщество. – А. К.) ар‑Рум», то есть стали полноправными союзниками Византийской империи (Бейлис В.М. Ал‑Мас'уди о русско‑византийских отношениях в 50‑х гг. X в. // Международные связи России до XVII в. М., 1961. С. 21–31). Эти слова приведены во втором сочинении ал‑Масуди – «Книге предупреждения и пересмотра», написанной в год его смерти, т. е. в 956 г. В.М. Бейлис обращает внимание на различия в оценке русско‑византийских отношений в первом и втором сочинениях Масуди, делая вывод, что какие‑то принципиальные изменения произошли в 50‑е гг. X в., т. е. при княгине Ольге. Но если исходить из общепринятой даты составления первой книги ал‑Масуди – «Про мывальни золота и рудники самоцветов» – 332 г. х., т. е. 943/944 г., по август 944 г. включительно (В.М. Бейлис почему‑то называет 947 г.), то логичнее предположить, что сообщение ал‑Масуди отражает ситуацию, сложившуюся после заключения русско‑византийского договора 944 г.

[67]Полагают, что этот же поход упомянул и автор хазарского письма (см. выше, прим. 5, 23), сообщивший о том, что «царь Х‑л‑гу» после поражения от греков «пошел морем в Ф‑р‑с (Персию?), и пал там он сам и войско его». Однако походы руссов на Каспий имели место после русско‑византийских войн и в 912–914, и в 944–945 гг., и какое из них имеет в виду автор документа, неясно.

[68]Об этом сообщает современник событий арабский хронист ал‑Макдиси (Бейлис В.М. Народы Восточной Европы в кратком описании Мутаххара ал‑Макдиси (X век) // Восточные источники по истории народов Юго‑Восточной и Центральной Европы. Т. 2. М., 1969. С. 309). Другой современник событий, армянский историк Моисей (Мовсес) Каганкатваци, сообщает о полугодовом владении руссами Бердаа.

[69]Относительно точную датировку пребывания руссов в Бердаа можно установить, исходя из показаний Ибн Мискавейха (и следующего за ним Ибн ал‑Асира). После продолжительных военных действий правитель Аррана Марзбан Ибн Мухаммед вынужден был уйти на юг для борьбы с хамданитами. Однако вскоре предводителю хамданитов пришло письмо от эмира Мосула Насира ад‑доулы с известием о смерти вождя турок Тузуна (годом ранее захватившего Багдад) и повелением немедленно идти на соединение с ним для последующего похода на Багдад. Смерть Тузуна точно датируется мухарремом 334 г. х., т. е. августом–сентябрем 945 г., однако Марзбан, возможно, не сразу узнал о ней. (Показательно, что в рассказе о его пребывании на юге упоминается необычное природное явление – выпадение снега.) Затем Марзбан смог вернуться к Бердаа; руссы же покинули город до его возвращения (см.: Бартольд В.В. Арабские известия о русах. С. 847). Это делает бессмысленной попытку Н.Я. Полового (см.: О дате второго похода…; он же. О маршруте похода русских на Бердаа и русско‑хазарских отношениях в 943 г. // Византийский временник. Т. 20. М., 1961. С. 90–105) датировать поход на Бердаа 943 г.

[70]Писавший во второй половине XII в. персидский поэт Низами Гянджеви, в поэме которого «Искандер‑наме», как полагают, также отразились воспоминания о походе руссов на Бердаа, прямо называет в числе союзников руссов хазар, а также алан и буртасов (?) (Низами. Искандер‑Намэ / Перев. К. Липскерова. Т. 1. Баку, 1953. С. 363; ср.: Дорн Б.А. Каспий. С. 501).

[71]Не исключено, что слухи об этом отравлении руссов дошли и до греческого автора Жития св. Василия Нового, сообщившего, что руссы, напавшие на Константинополь в 941 г., «перемерли по дороге от страшного расслабления желудка» (см. выше).

[72]В историографии получила распространение гипотеза, согласно которой русское войско в походе на Бердаа возглавлял не кто иной, как воевода Свенельд, и именно этим объясняются богатства, скопленные «отроками» Свенельда, которым так позавидовала дружина Игоря. Однако гипотеза эта основывается на датировке похода на Бердаа 943–944 годами, что неверно. Полное молчание русских летописей о походе руссов на Каспий также свидетельствует не в пользу данного предположения.

См.: Половой Н.Я. О маршруте похода русских… С. 103–105; Артамонов М.И. Воевода Свенельд // Культура Древней Руси. М., 1966; и др. Впервые эту гипотезу выдвинул еще в 1896 г. М. Тебеньков (Древнейшие сношения Руси с прикаспийскими странами и поэма Низами «Искандер‑Намэ» как источник характеристики этих сношений. Тифлис, 1896. С. 67: автор ссылался на кажущееся весьма сомнительным сходство в именах мифического предводителя руссов в поэме Низами – Кинтала – и Свенельда).

[73]Очень похоже в «Повести временных лет» описывается последний год жизни князя Олега, предшественника Игоря (Олег «живяше… мир имея ко всем странам, княжа в Киеве. И приспе осень…»: ПСРЛ. Т. 38. С. 22; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 28). Текстологическая зависимость между двумя этими рассказами несомненна. Но очевидно, что источником рассказа о смерти Олега был рассказ о смерти Игоря, а не наоборот, поскольку и в предшествующем рассказе о походе Олега на Царьград прослеживается влияние летописного рассказа о первом походе Игоря (представляющего собой, напомню, перевод соответствующего греческого текста).

[74] Константин. С. 50–51. Попытку точной реконструкции полюдья киевских князей по данным Константина Багрянородного предпринял Б.А. Рыбаков (Смерды // История СССР. 1979. № 2. С. 38‑44; он же. Киевская Русь… С. 316–325). Отмечу, однако, что исследователь включает в область «большого полюдья» только те четыре племени, которые прямо названы Константином, между тем как император‑писатель говорит также о «прочих славянах, которые являются пактиотами росов».

[75]А.В. Назаренко находит возможным датировать гибель Игоря временем после 946 г., привлекая данные формуляра обращения к русским князьям из книги «О церемониях» Константина VII Багрянородного. Здесь в качестве образца заголовка послания к правителям Руси приведен следующий заголовок: «Послание Константина и Романа, христолюбивых василевсов ромеев, к архонту Росии» (глава II, 48). Если имеются в виду Константин VII и его сын Роман II, ставший соправителем отца, по Назаренко, 22 марта 946 г., то реальное послание, использованное в формулярнике в качестве образца, было отправлено после этой даты. А раз оно адресовано не «архонтиссе», а «архонту Росии», то, делает вывод исследователь, «архонт» росов – Игорь – был к тому времени еще жив (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001. С. 261–263). Дата коронации Романа II устанавливается Назаренко, главным образом, по актовым материалам, согласующимся, по его мнению, с не вполне ясным указанием византийского хрониста Иоанна Скилицы, сообщившего, что Константин «возложил венец» на своего сына на Пасху то ли 945‑го, то ли 946‑го, то ли (наименее вероятно) 948 г. (там же. С. 223–227). Но в источниках имеется точная дата провозглашения Романа соправителем отца, приведенная сирийским хронистом Яхъей Антиохийским, – воскресенье 23 февраля 945 г. (Розен В.Р. Император Василий Болгаробойца… С. 085). Эта дата вполне согласуется с показаниями Скилицы. Дело в том, что 23 февраля в 945 г. пришлось на первое воскресенье Великого поста, и, поскольку собственно венчание на царство во время Великого поста невозможно, церемония «возложения венца» и должна была проходить по его завершении, а именно на Пасху того же года (т. е. 6 апреля 945 г.). Г.Г. Литаврин, также проанализировавший данные формулярника книги «О церемониях», пришел к совершенно другому выводу: в формуляре послания к «архонту Росии» имеется в виду другая пара императоров – Константин Багрянородный и Роман I Лакапин, т. е. действительное послание, ставшее образцом для формулярника, относится ко времени, когда Роман Лакапин стал соправителем озоего зятя Константина, но еще не занял первого места в иерархии императоров, т. е. к 920–922 гг. (Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 66–68). Но, наверное, нельзя исключать и того, что формуляр послания может отражать грамоту, адресованную действительному «архонту Росии» после смерти Игоря – Святославу, формально являвшемуся киевским князем. В любом случае приходится констатировать, что данные формулярника не могут быть использованы для пересмотра традиционной даты гибели Игоря.