Холодные цвета

I.

В девять меня разбудил почтальон, который,

как оказалось,

не почтальоном был, а продавцом голубей,

кричавшим:

«Жирные голуби, чистые голуби, белые голубки

и серый сланец,

живые, прекрасные голуби,

совсем не то, что всякое полудохлое дерьмо».

У меня-то голуби есть на обмен. Я так и сказал.

Он объяснил, что в бизнесе этом недавно, а прежде

работал

в довольно успешной компании: аналитика

ценных бумаг, но его заменил

компьютер RS 232 с кварцевым монитором.

«Но сетовать вовсе не стоит, дверь открывается —

дверь закрывается,

главное, сэр, не отстать от времени, от времени

не отставать».

Он всучил мне бесплатно голубя

(«Привлекаем клиентов, сэр,

а однажды попробовав нашего, вы уж не взглянете

на других»),

и важно спустился по лестнице, распевая:

«Живы-ы-ые голуби, живы-ы-ые».

В десять я был уже выбрит и принял ванну

(намазавшись кремом из пластиковой упаковки,

для вечной молодости и сексапила),

голубя взял я с собой к себе в кабинет;

мелом вновь очертил круг со старым компом посредине,

со всех сторон монитора повесил по амулету,

и с голубем сделал что должно.

И компьютер включил: он гудит и жужжит,

в нем вентиляторы воют, как штормовые ветра в океане,

торговый корабль погружая в пучину.

Но вот загрузка завершена, и пищит он:

Готово, готово, готово…

II.

В два часа я иду по знакомому Лондону, то есть

он был мне знаком, пока делитом

из него не убрали важное нечто,

и вижу в костюме при галстуке человека;

как кормящая мать, прижимает псион-органайзер

а тот тянет свой хладный рот в поисках титьки,

знакомо мне это чувство, и слежу я, как дыхание

превращается в облачко пара.

Холод собачий в Лондоне, никогда не подумаешь,

что ноябрь; из-под земли доносятся звуки,

то поезда грохочут.

Странно: по нынешним временам метропоезд —

почти легенда,

а ездят в них девственницы да чистые сердцем;

остановки такие: Авалон, Лионесс и острова Блаженных.

Может,

придет открытка, а может, и нет.

А если туда вглядеться, становится ясно:

нет под Лондоном места для метро;

над люком я грею руки.

Из него вырывается пламя. А значительно ниже

мне улыбается бес, машет и корчит он рожи,

как в разговоре с глухими, иль дальними, иль чужаками.

Безупречное действо: то это вылитый гном,

какая программа, выше всяких похвал,

то Альберт Великий заархивирован в трех сидюках,

то _ Ключи Соломона,и цвет, и без цвета,

и все гримасы,

гримасы,

гримасы.

Экскурсанты вперились в ад через перила,

на обреченных (должно быть,

худшее из испытаний;

вечные муки еще выносимы в достойной тиши,

в одиночку,

но чтоб на людях, жующих

пончики, чипсы, орешки, на людях,

которым не очень-то и интересно…

Должно быть, они, грешники, так же себя ощущают,

как звери в зверинце).

Голуби машут крылами в восходящих из ада потоках,

возможно, им память подскажет,

что где-то поблизости есть тут четыре

льва, и вода, что не замерзает, а еще

истукан; на него экскурсанты глазеют охотно.

Каждый из них заключил сделку с бесом: десяток

чистых дисков за душу.

И каждый увидел родича в пламени том, машет, кричит: _ Эгей!

Эгей! Дядя Джозеф!Глянь, Нерисса, твой двоюродный дед

дядя Джо,

он умер раньше, чем ты родилась,

это он там, внизу, в трясине, по самые уши в пене

кипящей,

и черви, вон, видишь, ползают по лицу. А прекрасный

был человек. Мы все так рыдали

на кладбище.

Помаши-ка ты дяде, Нерисса, помаши-ка ты дяде.

Продавец голубей рассыпал на булыжниках в извести прутья,

а еще крошки хлеба, и ждет.

И меня приветствует кепкой.

«Ну как вам сегодняшний голубь, небось, понравилось?»

Я, согласно кивнув, шиллинг бросаю

(он вначале подносит руку с железкой: не волшебно ли

золото,

и только после берет в ладонь).

Я говорю: по вторникам. По вторникам приходите.

III.

Дома и хижины на птичьих ногах заполнили Лондон,

голенастые через такси переступают и угольками горящими

гадят на велики,

и гуськом идут за автобусом, бормоча

цып-цып-цып-цып-цып-цып.

Старухи с зубами железными пристально смотрят из окон,

а потом возвращаются вновь к волшебным своим

зеркалам,

к домашней работе,

пылесосить туман и прореживать грязный воздух.

IV.

В Старом Сохо четыре, он превратился

в заповедник былых технологий.

Маятник загов _ оров ключом заведен

серебряным, и он медленно выбивает

на всех задворках: «Часовщик», «Абортарий»,

«Табак, сигареты».

Дождит.

Электронные детки в дисковых шляпах

Садятся за руль сутенерских авто,

модемные сводники,

королевичи громких клаксонов;

в неоне вечно флиртуют, под фонарями шляются,

суккубы, инкубы, продажные, с глазами смарт-картами,

все для вас, если у вас есть номер и вам известны

дата окончания срока действия и все такое.

Один подмигивает

(словно вспыхивает вкл, вкл-выкл, выкл-выкл-вкл),

шум поглощает сигналы беспокойной фелляции.

(Скрещиваю пальцы:

двойная защита от ведьмы,

действенная, как сверхпроводник или простое заклятие.)

Два полтергейста делят на дом еду. Старый Сохо

вечно меня нервирует.

Брюэр-стрит. Шипение из аллеи: Мефистофель

распахивает пальто,

мельком вижу подкладку (в базе данных древние

заклинания,

чародеи выкладывают призраков и диаграммы), проклятия,

а затем:

Врага извести?

Наслать засуху?

Сделать бесплодной супругу?

Лишить невинности?

Вечеринку испортить?..

Для вас, сэр? Не хотите? Думайте лучше, прошу вас.

Несколько капель всего вашей крови на распечатке,

И вы – обладатель счастливый нового синтезатора голоса.

Слушайте.

Он ставит портативный прибор на столик, которым служит

потертый чемодан,

Привлекая немногочисленную аудиторию, подключает

синтезатор, набивает:

диск «С» промт: искать

и тот начинает, голосом чистым и свежим:

Orientis princeps Beelzebub, inferni irredentista menarche et demigorgon, propitiamus vows…

Я прочь тороплюсь, поскорее, по улице,

и по пятам за мной следуют

бумажные призраки, старые распечатки,

а он бубнит рыночным зазывалой:

Не двадцать.

Не восемнадцать.

Не пятнадцать.

Он обошелся мне, дай сатана, в двенадцать. Но вам,

леди, ради вашего славного личика,

чтобы поднять настроение, вам —

за пять.

Пять. В самый раз.

И она _ покупает.

V.

Архиепископ, ссутулившись, смотрит на сизый налет

на карнизах Святого Петра,

маленький, словно птичка, блестящий, бормочет

ввод/вывод, ввод/вывод, ввод/вывод.

Уже почти шесть, пик торговли

украденными снами и расширенной памятью,

прямо внизу, на паперти. Протягиваю кувшин.

Он берет осторожно, уходит в тень собора.

А когда возвращается – вновь полон кувшин.

Я пытаюсь шутить: «Святость с гарантией?»

Тот чертит на запотевшем кувшине: ВИЗВИГ —

«режим полного соответствия» —

не улыбнувшись в ответ.

(Визг вига. Виски свинг.)

Кашляет молочно-серой мокротой,

сплевывает на ступени.

То, что в кувшине, выглядит свято, но никогда ведь

не знаешь наверняка,

если только ты не привидение и не сирена, возникающие

из телефонной трубки, после длинного гудка,

в ответ на заклинание «Неправильно набран номер»;

только тогда и скажешь,

свято или нет.

До этого мне доводилось бросать телефоны в корзину,

смотреть, как нечто обретает форму, пускает пузыри

и шипит,

когда на него попадает святая вода:

очищуся и обелюся, последнее причастие.

Однажды днем

целая вереница попалась в ловушку моего телефона:

я скопировал их на диск.

Хотите?

Видите, скидки на все.

Священник небрит, и его трясет.

Подрясник закапан вином и тепла не дает.

Я же даю ему денег.

(Немного. В конце концов, это всего лишь вода,

а некоторые создания столь глупы,

готовы растечься слизью, господи,

стоит их сбрызнуть

«Перрье», и при этом скулят:

О, мое зло, мое прекрасное зло!)

Старый священник прячет в карман монету,

дает мне в награду

крошек пакет, на ступени садится, руками себя обхватив,

и мне нужно что-то сказать ему перед уходом.

Слушайте, говорю я, ведь это не ваша ошибка.

Много пользователей у системы.

Вы не обязаны были знать.

Если б молитвы собрать было в сеть,

и программа была в порядке,

и столь же надежными были ваши союзники…

«То, что вы видите, – бормочет он безутешно, —

То, что вы видите, то и получите». Крошит облатку,

бросает ее голубям,

поймать не пытается даже самую неловкую птицу.

В холодные войны нельзя безнадежно проигрывать.

Пора мне домой.

VI.

Десятичасовые новости. С вами Абель Драггер:

VII.

Краем глаза заметил в углу движение.

Мышь?

В общем, что-то вроде того.

VIII.

Пора ложиться. Кормлю голубей, раздеваюсь.

Наблюдаю загрузку с сайта суккуба,

может, вызвать кого-нибудь

(из общественного домена, со сводницами и бодами,

условно-бесплатно, много платить не придется,

даже защищенных от скачивания

можно копировать и передавать,

все имеет цену, как каждый из нас).

Софты: для дали, для близи,

для боли, для слизи,

для тьмы, черноты и кошмаров…

У телефона призывно модем

глазом мигает. Пускай,

в наше время доверия нет никому.

Когда загружаете что-то, черт знает, откуда

и кто последний скачал.

Ну а вы что? Вы-то вируса не боитесь?

Даже с лучшей защитой файлы бьют,

и с наилучшей – тоже.

Слышно, на кухне клюются и топчутся голуби,

и снятся им печи алхимика, нож леворучный и зеркала.

Весь пол моего кабинета в пятнах их крови.

Один засыпаю. Один я, один вижу сны.

IX.

Видимо, ночью проснулся, внезапно что-то поняв,

потянувшись,

записал кое-как на счете

свое откровение, обретенное вдруг,

предчувствуя: утром оно обернется банальностью;

зная, что магия – дело ночное;

вспоминая, как все это было тогда…

Из откровенья выходит трюизм, например:

Все было проще, пока мы компами не обзавелись.

X.

Просыпаясь и даже во сне я слышу

дикие шабаши, ветр завывает, пленка гудит, и музыка

лязгает

неживая;

ведьмы на бластерах мчатся к луне,

тела их сверкают в пространстве безжизненном.

Никому не приходится платить за вход,

каждый позаботился о том заранее,

детские косточки с застрявшим жиром;

это дебет, регламент,

и я вижу, или мне кажется,

давешнего знакомца,

а они выстраиваются в очередь, целовать его в зад,

дьявола давайте лизнем, ребята, холодное семя,

а он, обернувшись:

«Дверь открывается – дверь закрывается,

полагаю, вы всем довольны?

Делаем, что можем, каждый имеет право

на честный пенни; все мы банкроты, все безработные,

но мы стараемся, свистом деньгу выживаем,

вот в чем наш бизнес. Торговля с лотка – не грабеж.

Утро вторника, сэр, – с голубями, ведь так?»

Я киваю, задергиваю занавески. Письма с рекламой

повсюду.

Они вас достанут,

так или иначе, они вас достанут; однажды

я сяду в мой поезд подземный, бесплатно,

а пропуском будут слова: «Это ад, я туда не хочу», —

и снова все станет как было.

Он приползет за мной черным драконом сквозь темный туннель.