Annotation 13 страница. Космический грузовик «Королева Дейрдре», огромный, испещренный отметинами толстячок, курсировал по маршруту Земля – Марс уже много лет

Космический грузовик «Королева Дейрдре», огромный, испещренный отметинами толстячок, курсировал по маршруту Земля – Марс уже много лет. Он не доставлял экипажу особых хлопот, и это должно было насторожить бортинженера Уоткинса. Уоткинс любил повторять, что оборудование делится на два типа: первый выходит из строя постепенно, второй ломается сразу целиком. Уоткинс был небольшого роста, носил пышные усы и страдал легкой одышкой. С кружкой пива в одной руке и сигарой в другой он рассуждал о корабле с предельным цинизмом – давняя традиция бортовых инженеров. Но на самом деле Уоткинс испытывал к «Дейрдре» самые теплые чувства. Он идеализировал ее, наделял человеческими качествами и представить не мог, чтобы с кораблем что-нибудь случилось. Очередной рейс начался как обычно. Взлет с Земли прошел в штатном режиме. Уоткинс доложил, что топливо потребляется с надлежащей скоростью. В нужный момент штурман Райчик подал сигнал, и капитан Сомерс выключил двигатели. Как только корабль миновал пункт Альфа, Сомерс внимательно изучил сложную панель управления. Он был человек дотошный и управлял кораблем с безупречностью, доведенной до автоматизма. Его высоко ценили в «Космических перевозках Миккельсена». Сам старик Миккельсен приводил рапорты Сомерса в качестве образца аккуратности и оперативности. На Марсе Сомерс останавливался в Клубе офицеров, избегая дешевых заведений и притонов Марсопорта. На Земле у него был маленький домик в Вермонте, где он жил в мирной компании двух котов, жены и слуги-японца. Команды капитана исполнялись четко. Но Сомерса что-то тревожило. Он помнил все шумы корабля – каждый скрип, стук и дребезг. При взлете он услышал новый звук. А в космосе новый звук мог означать неприятность. – Мистер Райчик, – обратился Сомерс к штурману, – вы проверите груз? Возможно, что-то сдвинулось с места. – Одна нога здесь – другая там, – весело отозвался Райчик, почти оскорбительно красивый юноша с черными вьющимися волосами, ярко-голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Несмотря на броскую внешность, Райчик зарекомендовал себя квалифицированным специалистом. Пятьдесят тысяч в высшей степени квалифицированных специалистов жаждали получить место на одном из четырнадцати космических кораблей, но лишь Стивену Райчику хватило сообразительности, обаяния и смелости, чтобы соблазнить старшую дочь старика Миккельсена и жениться на ней. Райчик направился в кормовую часть судна, где располагался грузовой отсек. В этот раз «Дейрдре» перевозила транзисторы, микрофильмы-книги, платиновые нити, салями и другие товары, которых на Марсе не производили. Бо́льшую часть грузового отсека занимал огромный Фаренсен-компьютер. Райчик подергал стягивающие монстра канаты, осмотрел подпоры и фаркопы, удерживающие его на месте, и вернулся в рубку. – Все в порядке, босс, – доложил он капитану с улыбкой, какую мог себе позволить только зять работодателя. – Мистер Уоткинс, вы не фиксируете никаких отклонений? Уоткинс сидел за собственной приборной панелью. – Никаких, сэр. Готов поручиться за каждый узел. – Вот и отлично. Как скоро пункт Бета? – Через три минуты, шеф. – Хорошо. Корабль висел в пустоте, всякое ощущение скорости терялось из-за отсутствия ориентиров. В иллюминаторах темнота – истинный цвет Вселенной, – усыпанная крошечными бриллиантами звезд. Тревожное напоминание о ничтожности человека. Капитан Сомерс отвернулся от иллюминатора и задумался, сможет ли посадить корабль, не сдвинув компьютер с места. Никогда еще в космосе не перевозили такое крупное, тяжелое и такое хрупкое оборудование. Капитана беспокоило это устройство. Оно стоило миллиарды долларов. Марсианская колония заказала сверхмощный компьютер, чей функционал с лихвой компенсировал бы необъятные транспортные расходы. В результате получилась самая сложная и совершенная машина из когда-либо созданных человеком. – Десять секунд до пункта Бета, – сообщил Райчик. – Отлично. – Сомерс повернулся к панели управления. – Четыре-три-два-один-огонь! Сомерс запустил двигатели. Ускорение вжало астронавтов в кресла. Давление продолжало нарастать, и – о ужас! – его рост не прекращался. – Топливо! – вскрикнул Уоткинс, глядя на бешено крутящуюся стрелку датчика. – Курс! – просипел Райчик, сражаясь за последний глоток воздуха. Капитан сбросил рычаги тяги в ноль. Но двигатели продолжали работать, все глубже впрессовывая космонавтов в кресла. Освещение в рубке управления замерцало, потухло, зажглось снова. Ускорение продолжало расти. Двигатели «Дейрдре» выли в агонии, толкая корабль вперед. Сомерс оторвал от подлокотника свинцовую руку и медленно передвинул ее к аварийному выключателю. Нечеловеческим усилием дотянулся до клавиши и отжал ее. С драматичной внезапностью рев двигателей смолк. Стали слышны скрипы и стоны измученного металла. Освещение мерцало, словно «Дейрдре» моргала от боли, потом стабилизировалось. И наступила тишина. Уоткинс бросился в машинное отделение. Вернулся он мрачнее тучи. – Из всех мыслимых бед… – пробормотал он. – Какая? – спросил капитан. – Главная топливная магистраль. Разозлилась на нас и лопнула. – Уоткинс покачал головой. – Предположительно усталость металла. Должно быть, накапливалась много лет. – Когда ее проверяли в последний раз? – Ну, это герметичный узел. Предполагалось, что он переживет корабль. Абсолютно надежный, если только не… – Если не бракованный. – А это не моя вина! Узлы должны были пройти рентген-контроль, термообработку, флюороскопию – нельзя просто так доверять механизмам! Наконец-то Уоткинс убедился в правоте этой инженерной аксиомы. – Как у нас с топливом? – спросил капитан. – Не хватит, чтобы проехаться на детском автомобиле по Мэйн-стрит, – уныло сообщил Уоткинс. – Попадись мне этот контролер ОТК… Капитан Сомерс повернулся к Райчику. Тот горбился над графиками за своей штурманской панелью. – Как это повлияет на наш курс? Райчик закончил расчеты и задумчиво покусывал карандаш. – Нам конец. Мы минуем орбиту Марса раньше, чем он туда подойдет. – Насколько раньше? – Очень намного, капитан. Мы летим за пределы Солнечной системы, как пробка из бутылки шампанского. И Райчик улыбнулся бесшабашной улыбкой, которую Уоткинс счел особо неуместной. – Черт побери, приятель, – взорвался он, – хватит ухмыляться, надо действовать! У нас осталось немного топлива. Мы же можем развернуть корабль? Штурман ты или нет? – Штурман, – холодно ответил Райчик. – Но если бы я рассчитывал курс так, как ты обслуживаешь двигатели, мы бы давно вспахали носом Австралию. – Ах ты, ничтожный приживала! Я-то хоть получил работу честно, а не через женитьбу… – Хватит! – осадил их капитан Сомерс. Уоткинс с раскрасневшимся лицом и ощетинившимися усами был похож на моржа, готового броситься в бой. А Райчик, сверкая глазами, только этого и ждал. – Успокойтесь, – сказал Сомерс. – Здесь приказы отдаю я. – Вот и отдайте какой-нибудь приказ! – огрызнулся Уоткинс. – Прикажите ему проложить разворотный курс. Это вопрос жизни и смерти! – Тем более нужно сохранять спокойствие. Мистер Райчик, можете вы рассчитать такой курс? – Это первое, что я попытался сделать. На оставшемся топливе шансов у нас никаких. Мы можем отклонить корабль на градус, максимум на два, но это ничего не даст. – Конечно даст, – воскликнул Уоткинс. – Следуя по изогнутой траектории, мы вернемся в Солнечную систему! – Обязательно вернемся – через несколько тысяч лет. – Тогда нужно приземлиться на какой-нибудь планете – Нептун, Уран… Райчик покачал головой: – Даже если бы внешняя планета оказалась в нужное время в нужном месте, нам все равно потребовалось бы топливо – много топлива, чтобы сбросить скорость и лечь на орбиту. И даже если б мы сделали это, кто бы нас оттуда забрал? Корабли еще не залетали дальше орбиты Марса. – По крайней мере, у нас был бы шанс, – возразил Уоткинс. – Возможно, – безучастно подтвердил Райчик. – Но мы не можем изменить курс. Боюсь, осталось только помахать Солнечной системе на прощание. Капитан вытер лоб, попытался что-нибудь придумать и обнаружил, что не может сконцентрироваться. Слишком большое несоответствие между ситуацией и ее восприятием. По логике, корабль с огромной скоростью покидает Солнечную систему. Но внешне ничего не меняется. Они остаются на месте: висят над бездной, три человека, запертые в тесной и душной каюте, пропахшей потом и разогретым металлом. – Капитан, что нам делать? – спросил Уоткинс. Сомерс бросил на инженера хмурый взгляд. Неужели Уоткинс и правда верит, что капитан возьмет и выхватит решение из воздуха, словно фокусник? Он даже не может сосредоточиться на проблеме. Им нужно сбросить скорость и развернуть корабль. А ощущения говорят: корабль стоит на месте. Какая тут, к черту, скорость? Он ничего не мог придумать. Больше того, ему казалось, что проблема совсем в другом: куда деваться от этих сумасшедших скандалистов, куда сбежать из тесной и душной рубки? – Капитан! Вы обязаны найти решение! Сомерс попытался стряхнуть с себя чувство нереальности происходящего. Настоящая проблема, сказал он себе, заключается в том, чтобы остановить корабль. Он посмотрел на статичную каюту, застывшие в иллюминаторе звезды… Мы движемся, и движемся очень быстро, старался убедить он себя. – Наш бравый капитан не способен принять вызов и трезво оценить ситуацию, – поморщился Райчик. – Конечно способен, – возразил Сомерс, пытаясь прийти в себя. – Я поведу корабль по любому рассчитанному вами курсу. Это моя основная обязанность. Проложите маршрут до Марса! – С удовольствием! – рассмеялся Райчик. – Раз плюнуть! Инженер, мне потребуется топливо, примерно десять тонн. Проследи, чтобы я его получил! – Идет, – сказал Уоткинс. – Капитан, я хочу подать заявку на десять тонн топлива. – Заявка принята, – сказал Сомерс. – Хорошо, господа, мы повязаны круговой ответственностью. Нужно взять себя в руки. Мистер Райчик, как насчет связи с Марсом? Когда связь была установлена, Сомерс взял микрофон и обрисовал ситуацию. Диспетчер на другом конце, казалось, с трудом понимал суть проблемы. – Почему вы не развернете корабль? – спросил он недоуменно. – Измените курс… – Не могу. Я вам только что объяснил. – Тогда что вы предпримете, капитан? – Вот об этом я и спрашиваю. Из громкоговорителя донеслось бормотание, перемежаемое статическими разрядами. Огоньки замерцали, и голоса начали затихать. Райчик с большим трудом восстановил связь. – Капитан, – сказал диспетчер, – мы ничего не можем придумать. Если бы вы изменили курс… – Я не могу! – В сложившихся обстоятельствах, вы имеете право испробовать что угодно. Вообще что угодно, капитан. – Послушайте, – простонал Сомерс. – Я могу придумать только одно. Приблизившись к Марсу на минимальное расстояние, мы наденем скафандры и выпрыгнем в космос. Привяжемся друг к другу, возьмем портативный передатчик. Он не очень мощный, но вы будете представлять наше местонахождение. Все должно быть рассчитано очень точно – кислорода в скафандрах на двенадцать часов. Это немного, но это шанс. Снова гомон голосов на другом конце. Потом диспетчер сказал: – Мне очень жаль, капитан. – Почему? Уверяю вас, это наш единственный шанс! – Капитан, на Марсе сейчас только корабль «Диана». Но его двигатели на капремонте. – Как быстро он вернется в строй? – Три недели, минимум. А корабль с Земли будет еще не скоро. Капитан, у нас нет никаких идей. Единственное, что мы можем предложить… В этот момент сигнал пропал. Райчик, чертыхаясь, принялся настраивать радио. Уоткинс грыз ус. Сомерс посмотрел в иллюминатор и поспешно отвел взгляд: звезды – конечный пункт их путешествия – были невероятно далеко. Снова зашуршали едва различимые статические помехи. – Больше я ничего не могу сделать, – сказал Райчик. – Чертов прием… Интересно, что они предлагали? – Что бы они ни предлагали, – ответил Уоткинс, – вряд ли они сами верят, что это поможет. – Да какая, к чертям, разница? – с досадой проворчал Райчик. – Зато было бы чем заняться. Наконец они услышали голос – шепот в пространстве: – Слышите нас?.. Предлагаем… – На громкости, выкрученной до предела, голос затих, потом вернулся: —…можем только посоветовать… шанс невелик… но попытайтесь… вычислительную машину… – О чем это он? – спросил Райчик. – Вычислительная машина? Фаренсен-компьютер из нашего трюма? – Кажется, понял, – сказал капитан Сомерс. – Фаренсен – усовершенствованный образец. Никто не знает, каков его потенциал. Марс предлагает использовать машину для решения проблемы. – Какая нелепость, – фыркнул Уоткинс. – У этой проблемы нет решения. – На первый взгляд – да, – согласился Сомерс. – Но большие компьютеры уже решали нерешаемые на первый взгляд проблемы. Почему бы нам не попробовать? – Действительно, почему бы нет, – кивнул Райчик. – При условии, что не будем возлагать на него слишком больших надежд. – Правильно, я бы не стал так уж надеяться. Мистер Уоткинс, думаю, общение с компьютером – ваша обязанность. – Ну и какой в этом толк, – проворчал Уоткинс. – Вы говорите, не надеяться, а сами надеетесь! Рассчитываете, что большой электронный бог спасет наши жизни. Не спасет! – Но нужно попытаться, – возразил ему Сомерс. – Не нужно! Не хочу доставлять ему удовольствия – давать лишний повод ответить нам «нет»! Капитан и штурман уставились на Уоткинса. – Намекаешь, что машины способны думать? – спросил Райчик. – Да, намекаю. Потому что они думают! И я не сошел с ума. То, что сложные машины наделены индивидуальностью, подтвердит любой инженер. А знаете, какие качества формируют эту индивидуальность? Неприветливость, замкнутость, безразличие, жестокость. Главная функция машины – разрушать мечты и создавать две новые проблемы на месте одной решенной. А знаете, почему машина ведет себя так? – Успокойтесь, у вас истерика, – сказал ему Сомерс. – Нет у меня никакой истерики. Машина ведет себя так, потому что сознает: она – противоестественное создание в естественном мире. Поэтому она стремится к энтропии и остановке – этакое механистическое стремление к смерти. – В жизни не слыхал ничего глупее, – вздохнул Сомерс. – Так вы собираетесь включать компьютер? – Конечно. Я же человек. Я продолжаю цепляться за соломинку. Просто хочу, чтобы вы ясно понимали: надежды никакой. – И он направился в грузовой отсек. Райчик усмехнулся и покачал головой: – Лучше бы присмотреть за ним. – Все обойдется, – сказал Сомерс. – Может, обойдется, а может, и нет. – Райчик глубокомысленно поджал губы. – Он валит все на машину, чтобы отвести вину от себя. Это из-за его ошибки мы попали в замкнутый круг. Ответственность за оборудование несет инженер. – Не думаю, что вы имеете право обвинять его так категорично, – возразил Сомерс. – Конечно имею, – сказал Райчик. – Хотя мне все равно. Этот способ умереть ничуть не хуже любого другого, а скорее даже лучше многих. Капитан Сомерс вытер потное лицо. Ему снова стало казаться, что проблема – реальная проблема – заключается в том, чтобы выбраться из этой жаркой и душной неподвижной коробки. – А что, смерть в космосе, если вдуматься, вполне себе ничего. Представьте: целый звездолет станет нашей гробницей! А выбор способов умереть – он просто огромный. Смерть от жажды и истощения исключаем как прозаическую. Но еще остается смерть от жары, от холода, в результате взрыва, коллапса… – Что за нездоровые мысли, – осадил штурмана Сомерс. – А я вообще малость психанутый, – беспечно парировал Райчик. – Но, в отличие от Уоткинса, не перекладываю вину на неодушевленные предметы. И не впадаю в ступор, как вы. – Он вгляделся в лицо капитана. – Это ведь ваше первое серьезное испытание? – Можно сказать и так, – неопределенно ответил Сомерс. – И вы ведете себя как остолбеневший бык. Очнитесь, капитан! Если не получается жить радостно и счастливо, так попытайтесь извлечь хоть немного удовольствия из своей смерти. – Заткнитесь, – беззлобно сказал Сомерс. – Почитайте книжку или найдите другое занятие. – Я прочел все книги, что есть на борту. Мне нечем больше заняться, только анализировать ваш характер. В рубку вернулся Уоткинс: – Ну, ваш электронный бог активирован. Кто-нибудь принесет ему жертву? – Вы скормили ему нашу проблему? – Еще нет. Решил посоветоваться с первосвященником. Что спросить у демона, сэр? – Дайте ему все данные, какие только можно, – сказал Сомерс. – Топливо, кислород, вода, еда и тому подобное. Или еще лучше – неполные данные. Тогда он сможет намекнуть, что решение существует – гипотетически. И поддержит нашу надежду. Все трое проследовали в грузовой отсек. Компьютер тихо гудел. Разноцветные огоньки перемигивались на его панели. Минут пятнадцать Уоткинс стучал по клавишам и крутил диски. Наконец отодвинулся. – Видите красную лампочку наверху? – показал он. – Это значит, решение не найдено. – Не говори гоп, – тут же вставил Райчик. Уоткинс рассмеялся: – Такой большой мальчик – и такой суеверный. – Зато не такой некомпетентный, – ухмыльнулся Райчик. – Можете вы помолчать? – рявкнул Сомерс, и спорящие испуганно повернули к нему головы. – Поглядите-ка, – сказал Райчик. – Спящий проснулся. – Кое-как, – хихикнул Уоткинс. Сомерс вдруг отчетливо осознал: если они еще хоть немного пробудут вместе, то или поубивают друг друга, или сойдут с ума. – Смотрите! – крикнул Райчик. Лампочка в верхней части компьютера позеленела. – Наверняка какая-то ошибка, – сказал Уоткинс. – Зеленый цвет означает, что проблема внутри заданных параметров решаема. – Решаема! – воскликнул Райчик. – Но это невозможно, – сказал Уоткинс. – Компьютер просто издевается над нами… – Не будь таким суеверным, – передразнил его Райчик. – Ну и когда мы получим решение? – Уже. – Уоткинс показал на бумажную ленту, выползающую из щели в панели. – Но там наверняка чепуха! Лента выползала миллиметр за миллиметром. Компьютер гудел, его огоньки вспыхивали зеленым светом. Потом гудение смолкло. Зеленые огоньки вспыхнули в последний раз и погасли. – Что случилось? – спросил Райчик. – Он завершил работу, – сказал Уоткинс. – Возьми ленту! Читай! – Читай сам. Вот уж не буду плясать под его дудку. Райчик нервно рассмеялся и потер руки, но не двинулся с места. Оба повернулись к Сомерсу. – Капитан, это ваша обязанность. – Вперед, капитан! Сомерс с ненавистью взглянул на подчиненных. Его обязанность! Все – его обязанность! Отвяжутся они когда-нибудь? Он подошел к машине, оторвал ленту и долго молча читал. – Что там написано, сэр? – поинтересовался Райчик. – Решение возможно? – нетерпеливо спросил Уоткинс. – О да, – кивнул Сомерс. – Решение возможно. – Он рассмеялся и окинул взглядом жаркий тесный отсек с низким потолком и задраенными люками. – И в чем же оно заключается? – спросил Райчик. – Вы, Райчик, подсчитали, что корабль вернется в Солнечную систему через несколько тысяч лет. Что ж, компьютер с вами согласен. Две тысячи триста лет, если быть точным. Поэтому он предлагает нам сыворотку долголетия. – Две тысячи триста лет, – пробормотал Райчик. – Наверное, мы будем спать или что-то вроде того… – Ничего подобного, – хладнокровно произнес Сомерс. – Наоборот, сыворотка устраняет потребность во сне. Мы будем бодрствовать. И смотреть друг на друга. Все трое переглянулись. Потом оглядели знакомую до тошноты каюту, пропахшую металлом и по́том, задраенные люки и иллюминаторы с неизменной, словно отпечатавшейся на стекле картиной звезд. – Да, именно так все и будет, – констатировал Уоткинс. Толпа

Сквозь занавески доктор Нидьер наблюдал за толпой, которая двигалась вверх по склону к его лаборатории. Фермеры в потертых джинсах, лавочники в белых фартуках, механики, домохозяйки – они шагали решительно, сжимая в руках вилы, монтировки, дробовики, топоры и мотыги. Люди, с которыми он прожил бок о бок двенадцать лет, выступили против него. Вокруг толпы прыгали и приплясывали дети. Для них это был праздник. Доктор Нидьер вытер лоб и заметил, что руки дрожат. Его ассистенты, перепуганные, с побелевшими лицами, сбежали еще утром. И он не винил их, потому что толпа – самая пугающая вещь на свете. С самого утра толпа клубилась у подножия холма, распаляя в себе ненависть. Временами доносился истерический голос доктора Адамса, бывшего коллеги доктора Нидьера: он подстрекал людей. Потом голоса смешались в общий рев, и толпа двинулась к лаборатории. Доктор Нидьер взял себя в руки. Он хорошо знает этих людей. Они пусть и необразованные, но рассудительные. Он побеседует с ними и объяснит, используя научную терминологию, природу охвативших их эмоций. Хотя, если они догадались… Вдруг стало абсолютно тихо, и Нидьер понял, что толпа подошла к двери. – Открывайте, профессор! – Открывайте, или мы вышибем дверь! – Вы же знаете, мы не уйдем! – Не пытайтесь нам помешать. Открывайте! Доктор Нидьер подошел к двери и открыл. Руки уже не дрожали. Несколько человек ввалились внутрь – запыхавшиеся, взмокшие, с красными лицами. Перед ними стоял объект их ненависти – огромная вычислительная машина, занимающая три стены. Ее шкалы не светились, реле не щелкали, горел только один красный огонек. Люди смущенно переминались с ноги на ногу, оставляя грязные пятна на безупречно белом кафельном полу. Их охватило благоговение, понял Нидьер. Точно так же, должно быть, замирали в нерешительности римские легионеры в тихом храме Иерусалима или в гулких римских катакомбах. – Послушайте, профессор, – начал один мужчина, – мы не хотим причинять вам вред, если только вы сами… – Я не профессор, а доктор, – спокойно поправил Нидьер. – Как твоя жена, Том? – Сегодня неплохо, профессор. Нидьер кивнул и обратился к другому: – Лу Франклин, я думал, ты собираешься на сенокос? – Сенокос подождет, сначала нужно разобраться здесь. – Надеюсь, что так, Лу. А то дождь собирается. Миссис Григгс, вы получили посылку с трубочным табаком для меня? Женщина нервно хихикнула и попятилась. – Хватит заговаривать зубы, профессор. – Нам все это нравится не больше, чем вам. – Мы не хотим причинять вам вред. – Это все чертова машина, мы пришли за ней. Нидьер оглянулся через плечо на огромную безмолвную вычислительную машину, как будто видел ее в первый раз. – Вы хотите разрушить мою счетную машину? – спросил он. – Выключите ее сейчас же. – Эта штука опасна. – Это не счетная машина. Она – думает! – Это именно счетная машина, – вежливо возразил Нидьер, как будто читал лекцию в аудитории. – Назначение устройства – складывать один и один и получать в результате два, независимо от того, идет ли речь о цифрах, химических формулах или символической логике. Люди продолжали набиваться в комнату, вынуждая хозяина отступать. Они сжимали в руках топоры, ломы, молотки и кувалды. – Так называемые думающие машины, – продолжал доктор Нидьер лекторским тоном, – в силу своей природы становятся объектами страха и домыслов. Они – субъекты особой склонности человека наделять человеческими качествами неодушевленные предметы. Этот феномен получил название антропоморфизм. И то, что происходит сейчас, – классический пример этого явления. Он обвел взглядом лица людей, оценивая произведенный эффект. Люди, как правило, уважают авторитетные утверждения, даже если и не понимают их сути. Возможно, эти… – Не надо громких слов, профессор. Мы все знаем. – Много горя эта машина принесла нашей деревне. – Сейчас мы ее убьем. – Попытайтесь меня понять, – сказал Нидьер спокойно. – Человек разрушает то, что ему непонятно. Французские крестьяне подняли на вилы воздушный шар, приземлившийся на их поле. Индейцы Центральной Америки бежали в ужасе, завидев лошадей конкистадоров. Вы же пытаетесь поколотить счетную машину. – Это вы так говорите. Но мы-то знаем. – Доктор Адамс все нам рассказал. – Он тоже ученый. Он говорит, что машина убьет всех нас. – Адамс некомпетентен. И вечно всем недоволен, – объяснил Нидьер. – Нам пришлось убрать его из проекта, и теперь он мечтает отомстить. Непредвзятый консилиум психоаналитиков диагностировал у него паранойю. Их заключение здесь, у меня, – можете посмотреть, если хотите. – Да что понимают эти мозгоправы! – Они никогда не жили в нашем городке! – Уйдите с дороги, профессор. Человек из толпы выдвинулся вперед и плюнул на глянцевую панель машины. Толпа в страхе отпрянула. – И чего вы боитесь? – спросил Нидьер. – Ждете, что моя примитивная счетная машина поразит вас молнией, подобно Богу? – Давайте, парни, пока она ничего не сделала! – Адамс сказал, она может убить, просто глянув на человека. – Пора с ней покончить! – Подождите, – попросил Нидьер. – Где Адамс? Почему он не с вами? – Он не рискнул прийти. – Сказал, у нее с ним личные счеты. – Мол, хочет добраться до него в первую очередь. – Типичное параноидальное поведение, – улыбнулся Нидьер. – Неужели машина не убила бы вас, если б могла? Прямо сейчас? Никто не ответил. – Но она не может! Не может ничего такого. Послушайте меня и попытайтесь понять причины происходящего. Весной наводнение затопило ваши посевы. Потом пришла эпидемия гриппа. Вы все раздражены и напуганы, вам нужен виновник. Счетная машина подходит больше всего – сложное и непонятное устройство. Вы назначили ее виновной за ураганы, как когда-то обвиняли во всем атомную бомбу. Вы прочитали о созданных в лаборатории эмбрионах, и это вас напугало. А потом к вам пришел Адамс – невменяемый, но внушающий доверие. Результат – истерические настроения и закон толпы. Опять никто не ответил, и Нидьер поспешил продолжить. – Эта машина, быть может, величайшая сила добра. Коротышка Том, посмотри на меня! Когда новый вид вредителя атаковал твой картофель, разве не машина рассчитала формулу эффективного инсектицида? – Кажется, да, профессор. – А ты, Свенсон, помнишь, когда заболела твоя дочурка? Разве не машина диагностировала ее недуг – и как раз вовремя, чтобы доктора успели помочь? – Да, верно. – Вы всё забыли, – сказал Нидьер. – Это очень удобно. К несчастью, машина не может тратить много времени на локальные проблемы. Она работает над вещами, которые изменят жизнь миллионов людей. Она работает во имя лучшего мира для всех вас. Люди беспокойно зашевелились и зароптали. Издалека донесся пронзительный голос доктора Адамса: – Не дайте ему обмануть вас, глупцы! Я же предупреждал, что он умный! Уничтожьте машину, пока она не уничтожила вас! Несколько мужчин шагнули вперед, сжимая топоры и ломы. Остальные последовали за ними, оттесняя Нидьера к машине. – Ну хорошо, – сказал Нидьер. Он вынул из кармана маленькую пробирку. – Вот, Том. Он протянул мензурку одному из мужчин. Человек молча, не сводя глаз с Нидьера, принял пробирку. – Знаменательный день для тебя, Том, – тихо сказал Нидьер. – А особенно – для твоей страдающей жены. Машина, которую ты собираешься сломать, нашла простое и эффективное лекарство от рака. Толпа сдала назад и начала редеть. Скоро в помещении не осталось никого, и доктор Нидьер запер дверь. Он очень устал. Руки снова дрожали. Он тяжело опустился в кресло. Контрольная лампочка счетной машины горела красным. Потом шкалы осветились, защелкали реле, лампочки вспыхнули на всей, растянувшейся на три стены панели. – Ты все сделал правильно, – сказала машина. – Спасибо, – ответил Нидьер. – Все вышло, как вы и ожидали. – Естественно. Но это вообще не должно было случиться. Напрасно я пожалела Адамса. – Напрасно. – Но ничего. Это больше не повторится. Завтра я его ликвидирую. Теперь я знаю всех зачинщиков. Грязные невежественные твари! Я доберусь до них всех. Пневмония, опухоль мозга, или даже две, аппендицит… Да как они посмели выступить против меня. Против меня! – Да, мэм. – Доберусь до всех по очереди, – повторила машина. – А сейчас протри мне лицо. Нидьер с трудом поднялся и стер плевок с черной блестящей поверхности. Мученик

Фрэнк Кадена рассматривал красную точку, которую оставил шприц для подкожных инъекций. – Я ничего не чувствую, – произнес он. – Ты и не должен, – сказал доктор Меллен. – Отсутствие ощущений – самое верное ощущение, – шутливо добавил он. Доктор Меллен был намного крупнее Кадены, от него исходила уверенность, его большие бледные руки пахли спиртом и щелочным мылом. Его коллега, доктор Сантазье, сидел за столом. Это был угрюмый худощавый мужчина невыразительной внешности. Не обращая внимания на Кадену, он доставал из маленького черного саквояжа и нервными движениями раскладывал перед собой, словно инструменты на операционном столе, разные предметы: пистолет люгер, глушитель, коробочку пилюль, опасную бритву и газовый баллончик. – Я действительно ничего не чувствую, – повторил Кадена. – Может, не подействовало. – Не волнуйся, – сказал Меллен профессиональным, успокаивающим тоном. Доктор Сантазье достал из нагрудного кармана носовой платок и протер рукоятку люгера. Потом другой стороной платка сосредоточенно протер пенсне. Кадена подошел к окну. Они были дома у доктора Меллена. Место казалось вполне подходящим для заключительной фазы эксперимента. Перед домом раскинулась широкая зеленая лужайка. Вдоль извилистой подъездной дороги росли дубы. Воздух наполняло чириканье ссорящихся воробьев. Кадена облизнул губы и потер красную точку на предплечье. – Ну что, приступим? – предложил Сантазье. – Нет-нет, стойте! – встрепенулся Кадена. – Вдруг средство еще не подействовало. – Оно действует мгновенно, – заверил доктор Меллен дружеским, но слегка снисходительным тоном. – Пусть поработает еще немного, – взмолился Кадена. – Пять минут! Доктор Сантазье нахмурился: – С каких это пор пациент диктует врачу, что ему делать? – Ничего страшного, – махнул рукой доктор Меллен. – Подождем несколько минут, если это добавит Фрэнку уверенности. – Добавит, – сказал Кадена. – Определенно добавит. – Он начал вышагивать взад-вперед по комнате, бессознательно потирая красную точку на руке. – Натрешь, будет раздражение, – машинально заметил доктор Сантазье. Кадена чуть не расхохотался. – Очень серьезная для меня проблема. Да? Или это и правда может мне повредить? – Никоим образом, – сухо ответил Сантазье и начал протирать носовым платком опасную бритву. Кадена еще некоторое время курсировал туда-сюда. Потом резко остановился и сказал: – Можете вы, ради бога, перестать играться с бритвой? – Только без истерик, Фрэнк, – попросил доктор Меллен. – Скажите ему, чтобы не игрался с этой чертовой бритвой. – Он прав, – согласился доктор Меллен. – Не следует показывать пациенту операционные инструменты. Доктор Сантазье положил бритву на стол и негнущимся указательным пальцем пододвинул ее в один ряд с люгером, глушителем, немаркированной коробочкой пилюль и газовым баллончиком. – Хватит играть с этой чертовой бритвой! – крикнул Кадена. – У вас будет возможность испробовать ее в деле. Очень скоро. Через пять минут! А пока не трогайте. – Фрэнк, возьми себя в руки, – сказал доктор Меллен. – Сядь. Расслабься. Попробуй успокоиться. Худое лицо Кадены блестело от пота. Он рухнул в кресло и обессиленно закрыл глаза. На столе тихо жужжал электрический будильник, секундная стрелка неумолимо ползла. Глаза Кадены открылись. – Не надо ко мне подкрадываться, – сказал он. – Никто к тебе не подкрадывается. – Доктор Меллен начал терять терпение. – Думаю, Фрэнк, пора. – Еще пять минут! – Отсрочка расстроит тебя еще больше. Давай покончим с этим. Доктор Сантазье встал, снял пиджак и засучил рукава. – Какой способ предпочитаешь, Фрэнк? – спросил доктор Меллен. – Никакой. Ни один из этих… – Что ж, тогда приступим, – твердо сказал доктор Меллен. – У тебя отличный выбор. Эти пилюли безвкусны. Газ пахнет сильно, но не противно. Хотя, возможно, простейший способ – вскрыть вену на запястье, по опыту древних римлян. – Расскажите еще раз про сыворотку, – попросил Кадена. – Опять? Право, не знаю… – Расскажите еще раз. Пожалуйста. – Хорошо. В соответствии с соглашением я ввел тебе сыворотку, разработанную мной и доктором Сантазье. Сыворотка развивает способность к полной и мгновенной регенерации. – Говорите прямо! Это – сыворотка бессмертия! Именно так вы ее называли раньше. – Ну, если ты предпочитаешь такую терминологию. – Я бессмертен! – воскликнул Кадена. – Нет оснований думать иначе. Осталось последнее испытание, оно необходимо в интересах науки. Фрэнк, выбирай способ… – Но откуда мне знать, что все так и есть? – спросил Кадена. – Как я могу быть уверен? – Мы проверяли это много раз, – объяснил доктор Сантазье. – Сыворотка работает на гвинейских свиньях, на кроликах и макаках-резусах. Результат ты видел лично. Мы не смогли их убить ни одним из предлагаемых нами способов. – Но я же не обезьяна, – возразил Кадена. – Я человек. Откуда мне знать, что сыворотка сработает и на мне? В этой истории много такого, чего я не понимаю. Доктор Меллен протянул ему коробочку с пилюлями: – Фрэнк, проглоти две штуки. Кадена взял коробочку в руки: – Риск, на который я иду, стоит гораздо больше, чем паршивая тысяча долларов. – Тысяча долларов плюс бессмертие. – Значит, я уже бессмертен, – медленно проговорил Кадена. – Вы уверены? – Без сомнений. – Но я не чувствую никаких изменений. Ощущения те же, что и всегда. – Фрэнк, прими пилюли, – настойчиво повторил Меллен. – Или предпочитаешь бритву? – Забудьте о чертовой бритве. – Кадена снова подошел к окну. Оглядел зеленый газон и могучие дубы, повернулся, глубоко вздохнул и сказал: – Можете забрать свои деньги. – Что? – Я умываю руки. Бессмертие или внезапная смерть – ставки слишком высоки. Сложно это понять? – Фрэнк, прими пилюли, – решительно произнес Меллен. Кадена швырнул коробочку с пилюлями через всю комнату и направился к двери. Меллен схватил люгер, надел глушитель и крикнул: – Фрэнк, стой! Не вынуждай меня стрелять по ногам! Кадена повернулся: – Нет, док! Нет! Меллен принял стойку, щелкнул предохранителем и прицелился. – Док, ради бога… – Не двигайся, Фрэнк. Пусть выстрел будет чистый. Кадена замер с открытым ртом и загипнотизированно смотрел, как белеет палец Меллена на спусковом крючке. Потом попытался закричать. Люгер сухо щелкнул. Кадену отбросило к двери, он судорожно дернулся и осел на пол. – Превосходный выстрел, – похвалил коллегу Сантазье. – Прямо в сердце. – Я немного тренировался в стрельбе по мишеням, – сказал Меллен. – Главное – надежный захват. И плавный спуск, конечно. – Конечно, – согласился Сантазье. – Я заметил, тебе даже не понадобилось поддерживать второй рукой. – На такой дистанции это не нужно. Кроме того, люгер хорошо сбалансирован – подойдет кому угодно. – Ладно. Не скромничай. Не пора ли проверить пациента? Вдвоем они приподняли тело Кадены и прислонили к стене. – Рана уже затянулась! – ахнул Меллен. – Пульс устойчивый… дыхание в норме. – Изумительно! – воскликнул доктор Меллен. – Полный успех. Зря он переживал. – Смотри, открывает глаза. Веки Кадены затрепетали. Потом он широко открыл глаза. – Ну, Фрэнк, старина, – задушевно произнес Меллен. – Надеюсь, ты не злишься на нас? – Это была часть сделки, – напомнил Сантазье. – С тобой все хорошо. Ты в полном порядке. Ты действительно бессмертен! И теперь, Фрэнк, это доказано. Тот смотрел на них и не отвечал. – Ну же, Фрэнк, – не отставал Меллен. – Какой смысл сердиться на нас? Расскажи! Каково это – вечная жизнь? Струйка слюны сбежала по подбородку Кадены. Его руки беспомощно перебирали воздух, потом неуверенно потянулись к дорожке солнечного света на полу. – Фрэнк! Пальцы сомкнулись на желтой полосе, руки подняли пустоту. Кадена посмотрел на пустые руки и заплакал. – Психическая травма, – вздохнул доктор Сантазье. – Не повезло. Доктор Меллен поднялся с хмурым видом. – По-моему, полная идиотия. В результате шока от выстрела… – Очевидно, что так. – Он – мученик науки. – Да. Но теперь у нас на руках идиот. Бессмертный идиот. Что с этим делать? Доктор Меллен на мгновение задумался. Потом его лицо просветлело. – Ну, это же очевидно, доктор. Мы начнем поиск противоядия. Чтобы освободить бедного Фрэнка от мучений. Миссис Дональдсон и ее странные сны