Глава седьмая. Черная ворона висела над черной крышей

Черная ворона висела над черной крышей. Серые наледи с крыши не удавалось согнать даже сплошному апрельскому солнцу. Проникновение весны в изголодавшийся по теплу город задерживалось. Днем – солнце. Ночью – минус 7–10. Сплющенные сугробы, наледи, полные песка лужи. И серый, поблескивающий на солнце, наплыв на черной крыше.

Ворона висела на воздухе, изредка вздергивая крыльями. Ворона играла на ветру.

– Летом здесь можно загорать,– сказала Наташа, щурясь от яркости низко висящего солнца.– Здесь так много света по утрам… Мне нравится… Но у меня – лучше! – закончила она с улыбкой.

– А мне лучше там, где ты! – Андрей обнял ее, притянул к себе.

– Твой дом – твоя крепость,– сказал он.– Поэтому оперативный штаб будет здесь!

– Да, генерал!

Наташа приложила ладошку к виску и засмеялась.

– Пока можешь позаниматься,– предложил Ласковин.– Тут полно места!

– Для начала надо немного пропылесосить,– сказала Наташа.– Есть у тебя пылесос?

– Где‑то был,– ответил Ласковин.– Если только моя бережливая экс‑женушка не слямзила. Нет, точно есть. Посмотри в кладовке.

Вороне надоела игра, она сложила крылья и спикировала в развилку тополиных ветвей.

– Ребята будут звонить тебе по очереди. И сообщать новости. А ты передашь мне.

– На что ты рассчитываешь? – спросила Наташа.– И насколько это опасно?

Год назад она никогда не смотрела на происходящее под таким углом. Раньше никто не пытался ее убить. Ее и тех, кто ей дорог. Но к плохому привыкаешь быстрее, чем к хорошему.

– Я хочу узнать как можно больше,– сказал Ласковин.– Места, где они собираются, что делают – кроме своих публичных проповедей и распространения всякого дерьма. И еще надеюсь выйти на главного босса. Если, конечно, Лешинов не соврал насчет «богатыря»… Чем больше я узнаю, тем проще будет взять за горло и колдуна, и всю его бражку!

«Это – начало,– подумал он.– Потом я выведу из игры ребят и отловлю пару „прихожан“ этой чертовой церкви. Посмотрим, настолько ли они преданы хозяину, чтобы не разговориться, когда шкура начнет трещать? Главное – взять за нежную задницу именно тех, кто в курсе. Тут ошибок быть не должно». У липового протоиерея – организация. А что такое бороться с организацией, Ласковин знал на собственной шкуре.

«Занятно было бы натравить на них Корвета,– подумал он.– Спровоцировать колдуна, а потом пойти к рыжему и сказать: всё, согласен на тебя работать!»

Нет, здесь нужна тонкость. А то окажешься между двух жерновов.

– Опасно,– сказал он, отвечая на вопрос Наташи.– Опасно, если ребята полезут на рожон. Но я вправил им мозги, как мог. Никаких конфликтов! Главный прием – быстрые ноги!

Он засмеялся.

– Пусть отец Егорий борется словом, а мы поборемся кое‑чем поосновательней!

Наташа отвернулась.

«Надо ему сказать»,– в который раз укорила себя она.

Нет, никак. Духу не хватает. Сказать Андрею, что некому больше «бороться словом», что Потмаков мертв?

Нет! Пусть кто‑нибудь другой. У нее слова застрянут в горле. Она не может сделать ему так больно.

– Этот Гужма – один из первых в команде колдуна,– продолжал между тем Ласковин.– Проследить его связи – и вся свора у меня в кармане. И мы поборемся! Ух как мы поборемся, Наташка! – воскликнул он, подхватывая ее на руки и не без труда протискиваясь через балконную дверь в комнату.

Ласковин привез Федю на «Горьковскую». Спустились в переход.

– Вот этот человек,– сказал Ласковин, показав издали на тощего длинного мужика в зеленой куртке.– Следи за ним. Запоминай, куда пойдет, с кем встретится, кроме покупателей, сам понимаешь. Когда уйдет, пойдешь за ним. Если будет куда‑то заходить, запоминай адреса, запоминай, сколько был по каждому адресу, что было в руках, все детали. И смотри, чтобы тебя не засекли самого. Вопросы?

– Схвачено,– коротко, как подобает мужчине, ответил Федя.

– Каждый час по возможности будешь отзванивать по этому телефону.– Показал листок с номером.– Запомнил?

– Да.

– Дальше, звонишь, говоришь: я – Федор. И все, что узнал. Если он будет заходить куда‑то больше чем на пять минут, внеочередной звонок. Вот, держи!

Ласковин вручил парню кредитную карточку и горсть жетонов.

– Через четыре часа тебя сменит Юра. С ним не разговаривать, только визуальный контакт, иначе говоря, увидели друг друга и разошлись. Освободишься – снова звонишь. Еще раз сообщаешь, что видел, со всеми подробностями, мелочей тут нет. После этого – свободен на три часа. Затем звонишь по тому же номеру – получаешь новые инструкции. Все.

– Вопрос?

– Да?

– За час я могу не успеть добраться до нужного места.

– Разумно,– похвалил Ласковин.– Вот тебе сотня. Если что – бери мотор. Не экономь, ясно?

– Ясно.

– Тогда – действуй! – Ласковин пожал парню руку и двинулся вверх по лестнице.

Федя остался в переходе.

Минут через пять он передвинулся поближе, к компании уличных музыкантов, вокруг которых тусовалось уже человек с полдюжины. Сделал вид, что слушает. Впрочем, он действительно слушал. Неплохо играли. Особенно маленький чернявый чел на басе. Потом и вокал подключился, сбацали пару вещей из БГ, «Кино», все старое, но кайфное.

За длинным Федя наблюдал издали. Ничего особого. Топтался вокруг своего товара, перекинулся словом с парой‑тройкой заинтересовавшихся прохожих. Объяснял что‑то, показывал на плакатик с фото какого‑то мужика. Одному столкнул книжечку и бумажный пакетик из тех, что лежали в коробке. Короче, не ахти какая торговля.

Прошло около часа. Музыканты кончили играть, болтали, тянули пиво. Феде стало скучно. Потом он вспомнил: надо позвонить. Поднялся наверх, к метро. Набрал номер.

– Да? – произнес женский голос.

– Федор,– солидно сказал Федя.– Объект на том же месте, ни с кем не встречался.

Когда сыщик вернулся обратно, длинный складывал товар в коробку, валить собирался. Паковался объект минут десять, запихнул плакат в тубус, потом тубус и коробку в рюкзак и отчалил.

Федя двинул за ним.

Тощий спустился в метро, доехал до «Василеостровской», вышел и пешком добрался до Тринадцатой линии, где вошел в дом с лепными рожицами и пузатым балкончиком. Телефон оказался рядом, так что Федя без промедления доложил новости.

Ровно через двадцать пять минут длинный вышел из подъезда и направился к метро. Рюкзака при нем уже не было.

В метро объект сожрал пирожок с неизвестной начинкой, доехал до станции «Ленинский проспект» (Федя чуть не потерял его на переходе к «Маяковской»), сел на автобус и через остановку вышел. Федя сопроводил его во двор, окруженный тремя многоэтажными домами. Тощий пересек его и вошел в железную дверь в пристройке к одному из домов. Надписей на дверях не было. Через пять минут Федя рискнул отлучиться в арку, где был телефон‑автомат. Лаконично изложил, что требовалось,– и бегом обратно.

За железной дверью объект пробыл час восемь минут и вышел не один, а с компанией. Двумя женщинами и мужчиной. Мужчина выглядел сущим алкашом, женщины: одна – средних лет, ничем не примечательная, вторая – постарше и примечательная разве что уродством.

Компания проследовала к троллейбусной остановке, где разделилась. Тощий и старуха сели в троллейбус двадцатого маршрута, остальные – остались.

Старуха вышла через две остановки, тощий доехал до конечной. Здесь он вышел и, обогнув Нарвские ворота, зашел в книжный магазин. Федя из осторожности остался снаружи, но видел, как объект беседовал с продавщицей.

Выйдя из магазина, тощий свернул направо, затем дворами прошел на соседнюю улицу.

«Бумажная» – прочитал Федя на табличке.

Тощий остановился у лотка и купил литровый пакет кефира.

«Живет где‑то близко?» – предположил Федя, оглядываясь в поисках ближайшего телефона.

Точно. Тощий обогнул дом и со двора вошел в подъезд.

Федя огляделся. Металлическая сетка отделяла территорию, принадлежавшую детскому саду (занятное здание почти круглой формы). Справа – выход на Бумажную, слева – тоже, но его пересекала глубокая траншея, на машине не проехать, только пешком, по досочке.

Федя прикинул, что из телефона ему будут видны оба выхода и территория детского сада. Так что, если объект решит прогуляться, он его увидит. А позвонить – надо. До конца Фединого дежурства – двадцать минут.

Федя рискнул и сбегал к телефону. Заняло это максимум три минуты. Затем он вернулся во двор, сел на пенек и задумался. Мысли приятные были. Вот только есть хотелось. Остается надеяться, что объект не выйдет раньше, чем придет Юра. А выйдет он вряд ли, раз домой пришел. Федя еще раз похвалил себя за проницательность. Да, с заданием он справляется неплохо, не будем скромничать…

– Молодой человек!

Федя вздрогнул от неожиданности, поднял голову и обнаружил в полуметре от себя женские коленки в черных лосинах. В разрезе коричневого замшевого пальто.

Когда же он перевел взгляд выше, то был буквально ослеплен. Нечто убойное! Рядом стояла черноглазая блондинка лет двадцати с небольшим и улыбалась ему улыбкой Королевы. У блондинки была матовая кожа, большой яркий рот, длиннющие ресницы и все прочее, что в кино видишь гораздо чаще, чем в жизни.

Федю можно было принять за взрослого. Если не видеть его лица. Но – видя его физиономию, никто не стал бы утверждать, что ему больше шестнадцати.

Если Федина молодость и удивила красавицу, то виду она не подала.

– Молодой человек, вы не могли бы мне помочь? Не «Эй, парень, помоги мне!», а именно так, словно Феде уже перевалило за двадцать.

– Я? – Федя вскочил на ноги.– Вам? Помочь?

– Ну да,– сказала потрясающая женщина.– Мне нужно шкаф поднять. На третий этаж. А самой не справиться.

Она улыбнулась совершенно ослепительно и показала на завернутый в бумагу «пакет» размером примерно сто пятьдесят на восемьдесят.

Пакет был прислонен у того самого подъезда, куда с полчаса назад вошел объект.

Федя заколебался. Вернее, он разрывался на части. Долг требовал от него сказать: нет. Но сказать «нет» такой женщине? Вся его зарождающаяся мужественность при мысли об этом вопила и размахивала кулаками.

– Пять минут,– умоляющим голосом попросила женщина.

Федя был близок к тому, чтобы разорваться пополам…

Но, к счастью, этого не потребовалось.

Из‑за угла дома появился Матвеев.

Никогда еще появление друга не было для Феди такой радостью.

Общаться им не полагалось, вся информация передана, а более подробный доклад может и подождать.

– Конечно! – воскликнул обрадованный Федя.– Запросто! С удовольствием!

Юра прошел мимо, когда Федя уже примеривался к шкафу. Виду не подал. Протопал, как случайный прохожий, даже не взглянул.

– Третий этаж, это не так ведь высоко, правда? – говорила блондинка.– Давайте я вам помогу?

– Нет,– гордо отказался Федя.– Это мужская работа.

И взгромоздил разобранный шкаф на спину.

Силенкой он был не обижен, а за три месяца интенсивных занятий у Зимородинского поднакачался будьте‑нате. Сэнсэй, правда, не ставил целью выпуклость мышц, но в пятнадцать лет мясо нарастает быстро.

А шкафчик оказался тяжеленький!

Когда Федя доволок его до нужной площадки, ноги у него дрожали, как у загнанной лошади. Никто, конечно, не заставлял Федю переть без передышки, но – гордость!

Женщина открыла дверь, и Федя (с немалым облегчением) опустил шкаф у стенки в тесном коридорчике.

– Огромное вам спасибо! – поблагодарила блондинка.

Не голос, а райская музыка!

Федя топтался на пороге, вроде собираясь уйти… и не решаясь. А вдруг?

Красавица тоже медлила.

– Давайте я вас накормлю? – вдруг предложила она.

– Да… неудобно,– пробормотал Федя.– Я… мне…

– Удобно, удобно! – блондинка явно обрадовалась.– Не деньги же вам давать, правда?

– Денег я не возьму! – поспешно сказал Федя.

– Ну вот видите! Раздевайтесь!

Потрясающая женщина сняла шапочку, повесила на рог вешалки, встряхнула головой. Волосы у нее были цвета пшеничного хлеба. Немного светлее Фединых и намного гуще. Феде захотелось их потрогать.

– Раздевайтесь,– еще раз повторила она. Без сапог блондинка оказалась сантиметров на семь пониже юноши.

– Я – быстро! – пообещала она.– У меня шашлычница. А мясо уже готово, только поставить. Будете шашлык… как вас зовут?

– Федор,– солидно сказал Федя. Благо, голос у него уже установился: баритон, а не какой‑нибудь фальцет.

– Буду. Шашлык – это здорово!

Еще как здорово! Даже в животе забурчало.

– А я – Света! – потрясающая женщина улыбнулась ему.

Ему! Как равному!

«Может, я ей понравился?» – со слабой надеждой предположил Федя.

– Вы проходите в комнату, Федор,– предложила Света.– Телевизор пока посмотрите, не стесняйтесь, пожалуйста!

Федя попытался придумать, что бы такое сказать… достойное… не придумал и просто пошел в комнату.

Комнатуха была не то чтобы маленькая, но тесная. Слишком много мебели, на его взгляд. К окнам – только сложным зигзагом.

Слева от Феди, рядом с тумбочкой, заставленной полусотней разномастных флаконов, стояло ростовое зеркало в бронзовой раме. Федя посмотрел на собственное отражение… хм, да.

Он взял один из флаконов, понюхал пробку… ничего запашок, приятный.

Низкая кровать была застелена тигровой раскраски покрывалом. Федя поразмышлял о том, что можно сделать на таком роскошном сексодроме (не имея собственного опыта, он тем не менее был достаточно эрудирован), и почувствовал… неважно что.

«Классная комнатушка»,– подумал Федя.

Обогнув кровать, он пробрался к эркеру, посмотрел вниз, обнаружил Матвеева, прохаживающегося вдоль канавы. Дело идет!

Аппаратурка у Светы тоже оказалась – ништяк. «Панасоник». Кассеты лежали горками на полке тумбы.

Выбрав из полусотни названий «Криминальное чтиво» (классный фильмец и не дешевка), Федя воткнул его в пасть «Панасоника», тут же врубившегося без дополнительных команд. Лента пошла с середины, но перематывать Федя не стал. Разместил поудобнее кресло, похожее на сиденье гоночной машины, уселся, закинул ногу на ногу, пульт положил на ковер, сделал уверенно‑безразличное лицо…

Дома у Феди «Панасоника» не было. Старенькая «Радуга», даже без дистанционки. А видак он ходил смотреть к Юрке.

– Готово,– раздался голос Светы.

Она возникла в дверях, катя перед собой сервировочный столик.

Облако шашлычного аромата достигло ноздрей Феди, и рот его наполнился слюной.

Но, как он ни был голоден, вид и запах шашлыка не затмили той, кто его приготовил.

«Вот это ножки!» – восхитился Федя, играя перед самим собой роль Кевина Костнера.

Бесстрашный агент с невозмутимым лицом.

Черные колготки облегали нечто божественное. И все прочее – высший класс. Крутые бедра, обтянутые юбкой‑резинкой, плавные движения рук. Свободная, вышитая на груди кофта, или как там это называется, с подложенными плечиками, из ткани, переливающейся при каждом движении, обозначающей то округлость груди, то изгиб талии, когда женщина, ловко маневрируя между предметами обстановки, подкатила столик прямо к Фединым коленям. Оказаться наедине, просто наедине с такой потрясающей чувихой – просто воплотившаяся мечта!

– Немножко вина? – улыбнулась Света.– Или, может быть, колы? Я готовлю острый шашлык!

– Кола? К шашлыку? – «Костнер» был удивлен.– Вино – это идеально!

– Да, конечно. Я выключу? – последнее относилось к «Чтиву».

– Угу, да, я сам!

«Много говорю!» – тут же укорил себя Федя. Мужчина должен говорить мало, но веско. Желтоватое вино до краев наполнило фужер.

– За встречу? – сказала Света.

– Да! – Федя чувствовал себя крутейшим мэном.– За нашу встречу!

Они улыбнулись друг другу и чокнулись с хрустальным звоном.

Два шампура сочнейшего и действительно острого шашлыка Федя проглотил с потрясающей скоростью. И три фужера вина. После этого он слегка расслабился и поведал прекрасной даме, что занимается каратэ и умеет ходить на серфе. И то и другое было по достоинству оценено его восхитительной собеседницей. О том, что стаж его в каратэ весьма невелик, Федя умолчал. Умолчал и о том, что в данный момент прогуливает занятия в школе, якобы участвуя соревнованиях, до которых, кстати, сэнсэй его не допустит еще минимум год.

Света достала вторую бутылку. Вино было сухое, но Федя с непривычки несколько окосел.

Как‑то незаметно они перешли на «ты», и Федя дважды, вроде бы невзначай, потрогал обтянутую черной сеткой коленку. Света сделала вид, что не заметила. Дела продвигались успешно. Федя полагал, что еще часок – и потрясающая женщина окажется в его объятиях и ему удастся потискать скрытое за вышитой тканью.

«А может быть, и…» – подумывал он, глядя, как двигаются густо покрытые фиолетовой домадой, обведенные по контуру красным женские губы.

– …не очень спешишь… – протиснулся сквозь его мечты бархатный голос.

– Я? Что? – Великолепная сцена еще маячила у Феди перед глазами.– Я? – Он залпом опрокинул фужер сушняка.– Совсем не спешу!

– Тогда, может, поможешь мне? С этим? – Кивок в сторону коридора.

– С чем с этим?

Федя въезжал медленно. С некоторым огорчением (и облегчением, если честно: не дай Бог опозориться!) он сообразил, что ему предложено не возлечь на просторное ложе, а нечто более прозаическое.

– Шкаф. Поможешь мне собрать его, а то я не умею, ну совсем не умею этого! – И засмеялась обещающе.

По крайней мере, так показалось Феде.

– Собрать? – Федя гордо расправил плечи.– Эт я спокойно! Прямо счас!

Алкоголь сделал его движения резкими, но самочувствие оставалось превосходным.

Федя энергично принялся за дело.

Части шкафа были освобождены от бумаги и веревок, из Светиной сумочки появился крепеж и паспорт. Нашлись кое‑какие инструменты. Небольшая проблема возникла с местом, но решили и ее, перетащив в коридор одну из тумб.

Через каких‑нибудь полчаса шкаф возвышался рядом с дверью, «лицом» к стене, а Федя ловко ввинчивал бронзовые шурупчики в высверленные изготовителем дырочки.

– Еще немного, еще чуть‑чуть… – бормотал он то ли себе, то ли Свете, придерживающей заднюю стенку.– Тогда только ручки привинтить…

Федя не сразу заметил, что к его спине тесно прижимается упругая грудь, а Светины руки гладят его по животу.

– Какой ты сильный! – прошептала прекрасная женщина, привстав на носки, чтобы дотянуться до его уха.

Отвертка в руке Феди перестала вращаться. И сам он тоже застыл.

– Да брось ты ее! – Света отобрала у него отвертку, развернула к себе лицом.

– Ты сильный и красивый,– проворковала она, обнимая Федю за шею.– Ты ведь совсем не против, правда?

Притянув его голову, потрясающая женщина страстно впилась в пухлые Федины губы.

Это был не первый Федин поцелуй, но забалдел он от него круче, чем от выпитого вина.

То ли во сне, то ли уже в нирване Федя позволил отвести себя к занимавшей треть комнаты кровати и провел упоительные минуты (или часы?), обнимая неповторимое женское тело, так хорошо прощупываемое сквозь мягкую ткань. Вскоре он беспрепятственно проник и под нее, убедившись наверняка, что никаких лифчиков там нет. Это подвигло Федю на дальнейшие действия, но не слишком уверенный его натиск был остановлен.

– Какой ты… конкретный,– проговорила Света, освобождаясь от его рук и оставляя Федю в одиночестве на смятом покрывале.

Выпрямившись, она подняла руки, поправила волосы:

– Я тебе нравлюсь, да?

– Очень! – честно признался Федя, глядя на белую полоску кожи между нижним краем кофточки и юбкой.

– Я так волнуюсь! – проворковала Света.– Может, еще выпьем?

– Давай,– согласился Федя. Перестав ощущать ее переливающуюся под нежной кожей плоть, он понемногу трезвел.

Покачивая бедрами с грацией манекенщицы. Света сходила за вином.

Опустившись на постель рядом с Федей, она вложила ему в руку бокал.

– Пей,– сказала томно.– За нас!

Федя мигом сглотнул вино, и тотчас губы Светы прижались к его губам, а верткий язык проник между его зубов.

Света рывком освободилась от половины собственной одежды, стащила с Феди рубашку. Прикосновение телом к женской мягкой груди было потрясающим.

Спустя некоторое время Федя вновь предпринял попытку проникнуть в наиболее сокровенные места, но опять встретил сопротивление.

– Не спеши,– влажным жарким шепотом проговорила Света.– Нужно сперва кое‑что.

– Что? – машинально спросил Федя. Соображалось ему туго: кровь шумела и играла внутри.

– Помыться.– Света кончиком языка прошлась по его шее.– Можно, я тебе помою? Можно?

– Да! – немедленно и охотно согласился Федя. В ванной Света раздела его полностью, причем проделала это не спеша, так что Федя вдоволь налюбовался на ее гладкую спину с четырьмя родинками на левой лопатке и цепочкой проступивших сквозь тонкую кожу позвонков.

Когда он, оставшись в чем мать родила, собирался влезть в ванну, потрясающая женщина остановила.

– Нет, нет! – возразила она.– Мне так нравится твой запах. Мы помоем только Его!

Но едва красавица блондинка приступила к делу, с Федей случилась… маленькая неприятность.

По крайней мере, он расценил это именно так и был ужасно смущен.

Но Света тут же утешила.

– Какой ты страстный! – проворковала она и буквально через несколько минут ее пальчики восстановили временно утраченное.

– Иди в комнату! – Света подтолкнула счастливца наружу.

На некоторое время он остался один, в состоянии эйфории и не полной уверенности, что такое происходит именно с ним.

Света не заставила его ждать. Когда она вошла в комнату, трусиков на ней не было. Зато оставались черные колготки с пикантным вырезом там, где по правилам морали его уж точно быть не должно.

– Музыка! – торжественно произнесла она и впихнула в пасть «Панасоника» кассету с клипами неизвестного Феде негра‑джазмена.

– Приляг!

Свете пришлось повысить голос, чтобы перекричать стоны сакса.

Очень медленно и очень картинно Света начала снимать колготки. Она встала так, чтобы Федя мог лицезреть ее полностью. И Федя лицезрел. Фигурка у Светы была не просто отпад, а полный отпад. Конец вечности.

Женщина‑экстаз плавно опустилась на постель, прилегла рядом, прошлась ноготками по Фединому животу.

– Какие у тебя мускулы! Как железо!

Федя еще больше напряг пресс. Он ощущал себя героем, большим, сильным, неотразимым.

Потолок с солнечными разводами раскачивался над ним. Потом его заслонило прекрасное возбужденное лицо.

Рот Светы накрыл его губы, женщина распласталась, приникла, навалилась всем телом.

– Возьми меня! – потребовала она, отрываясь от его губ.

Лицо ее было так близко, что глаза сливались в одно огромное немигающее око.

– Возьми меня!

Федя поерзал, сделал попытку… но, даже будь он более опытен и менее пьян, в таком положении это была почти невыполнимая задача.

Света соскользнула телом вниз, помогла рукой, вздохнула – «ах‑х…», словно она, а не Федя в данный момент расставалась с девственностью. Схватив его за плечи, женщина толкнулась коленом, ловко перекатилась на спину, потянув Федю за собой. Бедра ее прыгнули вверх, острые ногти вонзились в Федины ягодицы, вжимая его в глубину лона.

С этого момента Федя вообще перестал о чем‑либо думать.

Через некоторое время он задрожал, излился и обмяк. Но когда сделал попытку высвободиться из женских объятий, Света не отпустила. Руки ее еще крепче соединились на его спине, а потерявший упругость орган удержан иным способом.

Федя не сопротивлялся. Он был счастлив и готов позволить делать с собой что угодно. И очень скоро оказался вновь способен к решительным действиям.

Второй раз вышло еще лучше.

Света решила сделать перерыв. Любовники выпили вина и вместе отправились в ванную, где горячая вода, а в большей степени – женские губы помогли Феде воспрянуть вновь.

Затем они трахались стоя. Ноги Светы обвивались вокруг Фединого тела, а лопатки упирались в мощную грудь Сталлоне, чей плакат украшал дверь ее ванной комнаты.

Для Феди этот вариант оказался скорее работой, чем удовольствием, но накачанные на тренировках ноги выдержали охающий и подпрыгивающий груз. Финальное «О‑о‑о!» – и Света соскользнула на пол, обессиленная, но по‑прежнему прекрасная.

Федя присел на край ванны и сполоснул лицо холодной водой. Он был еще вполне.

Его шикарная любовница отдыхала недолго.

– Побудь здесь, я тебя позову,– сказала она и вышла в коридорчик.

Спустя пару минут из комнаты донесся ее зов:

– Ми‑илый!

Натянув колготки (те самые, с интимным вырезом), Света ждала его, стоя на полу на четвереньках, выгибая спину, как мартовская кошка, и поигрывая ягодицами.

На этот раз Федя получил полное удовольствие.

И не в последний раз.

Проявив себя настоящим мужчиной и осушив, по меньшей мере, еще одну бутылку, Федя вырубился. Вернее, погрузился в приятное беспамятство.

А вот пробуждение было чертовски неприятным.

Болела голова. Болели руки и ноги. Болела спина, яйца, желудок, поцарапанная задница, губы… короче, все болело. Во рту же… нет слов для того чтобы описать то, что творилось у Феди во рту, еще не придумали. Страшно хотелось пить, и одновременно было полное ощущение, что мочевой пузырь сейчас лопнет.

Федя разлепил вспухшие губы и выдавил из себя стон. Сознание возвращалось… и вместе с ним возвращались прекрасные воспоминания. Стало как‑то легче.

Повернув голову, Федя увидел потрясающую женщину Свету. Свою неистовую любовницу.

Потрясающая женщина пила сок из картонного пакета, положив ноги на край «сексодрома».

– Очухался? – спросила она.

Без малейшего сострадания в голосе.

Федя попытался мужественно улыбнуться, похлопать ее по ноге: ничего мол, я в полном порядке, крошка!

Но потерпел фиаско и в том и в другом.

Движение лицевых мышц отозвалось всплеском головной боли. А попытка дотянуться до Светиной гладкой голени была пресечена стальным браслетом, удерживавшим Федино запястье.

Приподняв голову (еще один всплеск боли), Федя обнаружил, что прикован к кровати. В лучших традициях американского триллера. Если бы не боль, жажда и пульсирующий мочевой пузырь, он воспринял бы новый тур игры намного лучше.

Света извлекла откуда‑то длинную коричневую сигарету и закурила.

Коробка с соком стояла совсем рядом – но в полной недосягаемости.

– Ты куришь? – спросил Федя первое, что пришло в голову.

– А тебе что?

Голос потрясающей женщины утратил бархатные обертоны. Сейчас она даже выглядела лет на пять старше, чем когда Федя увидел ее в первый раз.

Но по‑прежнему оставалась очень красивой.

– Я пить хочу,– сказал Федя, сделав попытку улыбнуться.

Вышло довольно жалко. Что, черт возьми, происходит?

Света вытянула руку, щелкнула ногтем по тонкой коричневой палочке – пепел упал Феде на живот.

– Потерпишь,– уронила прекрасная женщина с холодным пренебрежением.

– Света,– начиная подозревать недоброе, пробормотал «герой‑любовник».– Мне это не нравится. Освободи меня!

– Заткнись.

– Ты что, двинулась?

– Сказано: заткнись!

И ударила Федю пяткой по губам.

Он сразу ощутил вкус крови во рту. И рассердился.

Но сердиться он мог сколько угодно. Толку – ноль. Максимум – поерзать по кровати и позвякать цепочками наручников.

Федя решил молчать.

Он угрюмо ковырялся в собственных мыслях. Вспомнилось, кстати, что скоро наступит, если уже не наступило, время менять Юрку…

Света зажгла еще одну сигарету. «Она кого‑то ждет»,– с некоторым опозданием сообразил Федя.

Предчувствия у него были самые скверные. Во влетел!

Лежать голышом, с набором скверных ощущений, ожидая неизвестно чего… Феде стало холодно… и страшно.

– Я замерз,– буркнул он.– Мне в туалет надо!

– Потерпишь.

– Я не выдержу!

– Выдержишь!

Сказано было с угрозой, и Федя со всей полнотой ощутил бедственность и уязвимость собственного положения. Света посмотрела на часы, потом – на него.

– Выдержишь,– повторила она и усмехнулась припухшими губами. Только губами.– Не обоссышься. – Вот теперь Федя испугался по‑настоящему.