Глава 7. «Во что бы такое одеться?» – разглядывая содержимое шкафа, думала я

«Во что бы такое одеться?» – разглядывая содержимое шкафа, думала я. – «Опять ведь на мотоцикле поедем, холодно, поди, будет… Эх, придется снова в джинсы влезать!

Мне хотелось подарить металлисту радость. Хоть внешним видом, раз уж я столько горя, пусть даже нечаянно, ему доставила в последние дни.

Но байкер мне и слова не сказал по поводу моего внешнего вида. Расплылся в улыбке, расцвел, аки ясно солнышко.

– Как ты классно выглядишь! – сказал. – Я соскучился.

– За какие‑то четыре часа? – не поверила я.

– Ага, представляешь? – сияя, ответил металлист. – Чем занималась?

– Тренировалась, – честно ответила я. – А ты?

– В «Байкленд» ездил, шлем тебе купил, – потрясая сумкой, ответил Илья. – Примеришь?

Я кивнула головой, деланно улыбнулась, и со вздохом облегчения полезла головой в очередной мотоциклетный шлем. Постаралась убрать глупо‑счастливое выражение лица за ту пару секунд, что надевала защиту. По‑моему, не удалось.

«Сказать, что у меня уже есть шлем?» – думала я. – «Или нет? Вдруг это как упрек расценится? Не скажу, пожалуй…»

– Не жмет? – заботливо поинтересовался байкер. – Не болтается? На глаз покупал.

– Глаз‑алмаз, – одобрила я. – Сидит, как влитой.

И без того сияющий Илюха расплылся в улыбке еще шире.

– Поедем, что ли?

– Поехали. Холодно будет?

– Не очень.

Так, переговариваясь, дошли мы до соснового бора. Маня деловито обползла вокруг нас (на этот раз она даже и не думала от меня шарахаться), и направилась на северо‑восток.

Мотоцикл, как всегда, стоял в обширной сторожке у ворот, давным‑давно превратившейся в гараж для джипа начальства, которым тот, как я успела узнать полгода назад, пользовался в развлекательных целях. А с этой весны в будке поселился еще и мотоцикл.

Металлист усилием мысли завел явно тюнингованное чудо японской техники, и я в который уж раз поразилась тому, что не чувствую запаха выхлопных газов.

– А он у тебя на бензине бегает, или как? – поинтересовалась я, продолжая играть роль малознакомого человека.

– Или как, – отозвался металлист.

–?

– На шаровой молнии. Он у меня экологически чистый, – похлопал Илья своего железного коня по сиденью.

– Ух ты! – восхитилась я, попутно недоумевая, как это подобное событие ускользнуло от моего внимания. – Это ты здорово придумал!

Польщенный металлист просиял. А потом на его лицо набежала тучка:

– Да… Вот ты сразу заметила, – обиженно протянул он. – Не то что некоторые…

Кто был этими самыми «некоторыми», я уточнять не стала. Вот интересно, когда действие зелья закончится, он весь этот абсурд помнить будет? Очень интересно.

– Лиса, о чем задумалась? Надевай шлем и садись, – позвал меня Илья.

Сколько раз мы уже выезжали из этих ворот, и мчались ухабистой лесной дорогой. Именно мчались, и я каждый раз думала, что еще вот‑вот, и придется мне проверять, хорошо ли я научилась выполнять падения на тренировках айкидо.

«Люблю мотокросс», – думала я, изо всех ножных сил отрабатывая приземление тяжелого «Трансальпа», так и норовящего наподдать седлом по моей многострадальной пятой точке. – «Но смотреть, и по телевизору. Ура!!! Поворот на шоссе!»

Дальнейшая дорога нареканий у меня обычно не вызывала. Но не в этот раз. Металлист превзошел сам себя. Ехал так, как будто задался получить приз самого невоспитанного водителя года: нагло подрезал попутные машины, показывал оттопыренный палец пытавшимся было остановить его (и, надо признать, за дело!) гайцам, лавировал между машинами на встречке, даже собратьев‑мотоциклистов не приветствовал. Потому что не успевал. Мне было и весело, и страшно – все же, сидя вторым номером за таким вот водилой, чувствуешь себя рисковым самоубийцей. Когда показался указатель «Щедринка», я возблагодарила всех существующих богов за то, что до сих пор жива. О том, что нас впереди, возможно, ждала какая‑то опасность, я и не думала. А вот при мысли об обратном пути очень хотелось воспользоваться прибором телепортации.

И ведь не скажешь ему, глухарю токующему, что подобные развлечения мне не по душе!

Мы оставили байк на площадке перед огороженным участком с вывеской «Музей кузнечного ремесла», для виду постучали в калитку (нам, естественно, никто не ответил), отворили ее. Несмазанные петли издали характерный звук. Возможно, это и был звонок.

Шурша палой листвой, направились в обход ветхого дома, обнаружившегося сразу за оградой. Где только можно, высились чахлые травы.

Участок не то, чтобы производил абсолютно заброшенное впечатление. Но и присутствие крепкой хозяйской руки в нем тоже не чувствовалось. За домом оказался поместительный с виду сарай с на редкость добротной кровлей – вероятно, там была кузня.

– Кузня, – подтвердил металлист мое предположение. – Последний раз тут ковали где‑то с месяц назад.

Пока мы стояли во дворе, разглядывая предметы обихода, из дома показался ветхий маленький старичонко. На его сморщенном, точь‑в‑точь высохшее яблоко, лице, неестественно оживленно смотрелись умные и ясные глаза. На груди слева висел значок – розочка.

– Вы к кому будете? – осведомился он на редкость бойким для своего возраста фальцетом.

– Мы от Бориса Ивановича, – ответила я согласно выданной начальством инструкции.

Дедушка остановился, как вкопанный, уставился на нас немигающим взглядом. Потом отвел глаза в сторону, потом оглядел еще раз. Я даже не знала, что и подумать, как дедуля заговорил.

– Ну что же… Заходите. Музей заодно посмотрите.

Выставка меня не впечатлила. Какие‑то литые подсвечники рядом с наградами за них же на неведомых мне соревнованиях, жуткого вида шпаги с не менее жуткого вида гардами, еще что‑то непонятное мне, но страшно тяжелое на вид. Зато металлист попал в милую его сердцу стихию, подолгу замирал у каждого экспоната, спрашивал, спорил, сыпал малопонятными терминами…

Дедуля, первоначально отнесшийся к нашей делегации несколько настороженно, видя такой неподдельный интерес, и, пуще того, профессионализм, разговорился. Правда, его больше интересовало оружие, но в этой области он был непревзойденным знатоком. Минут через десять он спохватился, поведал нам то, ради чего мы, собственно, сюда и явились.

По словам бодрого деда, где‑то с полмесяца назад один за другим повадились пропадать кузнецы. Причем, сначала не самого хорошего умения, а потом и лучшие. Вот и хозяин этого дома куда‑то подался вчера вечером.

– Вчера вечером? – переспросил металлист. – А что же к кузне уже месяц как никто не подходит?

– Ишь ты, глазастый, – с непонятной интонацией произнес старичок. – Все замечает! Только разве же он тут ковал? Тут только соревнования ихние, кузнечные, проходили, а ковал он где‑то в Москве, не знаю уж, где точно.

– Понятно, – тоном человека, которому ничего как раз не понятно, сказал металлист.

– А вы нам от себя ничего сказать не хотите? – спросила я, видя что старик как будто в чем‑то сомневается. – Не случалось ли чего загадочного в последнее время кроме этих пропаж человеческих?

Дед с сомнением поглядел на меня, поскреб полысевшую маковку, потом тяжело вздохнул и бодро порысил вглубь дома.

– Что‑то я не пойму, – шепнула я своему спутнику. – На вид ему лет восемьдесят, а по всем остальным признакам не скажешь…

– Я тоже заметил, – зашептал в ответ товарищ. – Несовпадение налицо.

И вот что интересно – не был этот старик магом. Отнюдь.

Вернулся хозяин почти сразу, нес что‑то, тщательно завернутое в бумагу.

– Вот, – с видом человека, держащего ядовитого слизняка, произнес он. – Только руками не трогайте.

Он положил ношу на стол, и аккуратно, стараясь не задеть содержимое, развернул обертку.

– Какой красивый тенгу! – восхищенно завопила я, бросаясь к маленькой статуэтке. – И живой такой!

Японский бог фехтования, симпатичный ворон с мечом на боку, застыл в позе готовности. Того и гляди, меч выхватит, и порубает всех в капусту.

Металлист схватил меня, протянувшую обе конечности, поперек туловища.

– Да это же на редкость уродливая железяка, – с гримасой отвращения произнес Илья. – Что это на тебя нашло?

– И не только на нее, – изучающе глядя на моего спутника, сказал старикан. – Все, кто к этой штуковине притронулся, раньше или позже либо подались отсюда, либо с собой покончили.

Я поежилась. Еще чуть‑чуть, и влипла бы! Теперь я отчетливо видела предмет, лежащий на столе. Больше всего он походил на кривобокий, полный некрасивых изъянов ножик. Мне даже показалось, что он живой и строит рожи (если, конечно, у ножа есть лицо). Кто же сподобился сковать такую мерзость? И из чего?

– Спасибо, – от души поблагодарила я товарища. – Гадость‑то какая! Еще чуть‑чуть…

И тут до меня дошло. Точно такое же впечатление «строимых мне глазок» было у меня от беса форменного, по вине которого погиб злосчастный журналист из «Известий». Я обернулась к металлисту, чтобы сообщить ему эту новость, и увидела, что он смотрит на меня так, как будто чуть было не пережил самую огромную потерю в своей жизни.

Дедуля посмотрел на нас обоих, хмыкнул, осторожно, двумя пальцами принялся заворачивать опасную железяку в бумагу.

– Постойте, – очнулся металлист. – Я след сниму.

Я напряглась – не хватало ему, злосчастному, еще и под влияние этой мерзости попасть. Но он, видимо, знал, что делал, да и странный старикан отнесся к затее моего товарища спокойно. Не мог же этот дедуля, в самом деле, позволить металлисту погубить себя?

– Силы хватит? – только и спросил он.

– Думаю, да, – ответил Илья.

– Ну, смотри, – пожал плечами дед, и отошел в сторонку.

А металлист протянул руку по направлению к подлой железке, подержал так с минуту. Ничто не выдало усилий, только струйка пота сбежала по щеке, и пальцы на руке так и заходили ходуном…

– Ну вот и все, – облегченно вздохнув, заявил мой боевой товарищ.

Опустил дрожащую руку.

Когда мы, попрощавшись, выходили за калитку музея кузнечного ремесла, я спиной чувствовала эдакое настороженное уважение со стороны странного деда.

Впрочем, я скоро о нем забыла – ведь мне предстояло еще сумасшедшая поездка на мотоцикле.

* * *

А вечером погода испортилась. Пошел мелкий, но крайне противный дождь, загнал разыгравшихся было не на шутку эмпатов в Тролля, а вдохновенно что‑то там сажающих друидов – в Дерево. Огневиков не нужно было никуда прогонять – они и так изучали плазму в своем корпусе. Мы же с металлистом сидели в домике у волхва, и слушали его витиеватые ругательства на тему о фашистах вообще и нехороших денебцах в частности.

– Наверняка эта зараза уже успела хорошенько распространиться, – ворчал Борис Иванович. – Поздновато они там, на Огненной, спохватились…

– А в чем опасность‑то?

Ситуация была, конечно, аховая. Но ведь не такая аховая, как с тем же СПИДом.

Однако, волхв был со мной не согласен:

– Эти горячие денебские тугодумы, судя по тому, что вы мне рассказали, выдумали способ сделать из людей себе подобных, практически бессмертных зомби.

А вот это было уже неприятно.

– А разве из нашего тела может получиться что‑нибудь более‑менее вечное? – усомнился металлист. – Оно же сгниет через год, не говоря уже о том, что вонять будет так, что…

– А кто тебе сказал, что у людей останется человеческое тело? – вкрадчиво поинтересовался волхв. – Судя по тому, что негодяи связались с кузнецами, люди могут быть превращены в подобие нержавеющего железа с парой мыслишек и всего одной эмоцией.

– Это точно?

– Это предположение, – мрачно ответил Борис Иванович.

Настолько мрачно, что в домике стало темно, и появился перепуганный Гоша.

– Валерьянки не желаете? – поджав полосатый хвост, осведомился домовой. – А то я уже и стакан с водой заготовил…

При виде самоотверженной мелкой нечисти, потрясающей техногенным аптечным пузырьком с валерьянкой, волхв усмехнулся. Он отрицательно качнул головой домовому (того тут же как ветром сдуло), и уже куда более жизнерадостным тоном донес до аудитории то, что ей пришлось иметь дело с умнейшей денебской элитой. И что рядовой денебец отличался от Штирлица так же, как китайская торговка на базаре от китайского же императора. И что количество мыслей у денебцев в голове, действительно, стремится к нулю, зато они упрямы, как ослы, и общительны, как старушки на лавочке у подъезда.

– Нет, нам этого не надо, – уверенно заявила я. – Давайте искать это новое кузнечное поселение. И будем надеяться, что эти металлические… амулеты еще не поступили в продажу.

– А тот тип в «Известиях», – подал голос молчавший все это время металлист, – он, вроде как рекламщиком был. Может, он тоже как‑то с ними связан?

– Нет, скорее всего, – поморщился волхв. – Но проверить все же не мешает.

– И все же я не пойму, как это можно жить всего с парой мыслей? – спросила у начальства я. – Это же подохнуть со скуки можно.

– Ну, во‑первых, денебцы гораздо более медлительные по сравнению с нами, – ответил мне Борис Иванович. – И поэтому им самим от себя скучно не становится. А, во‑вторых, у рядового землянина дельных мыслей тоже не так много.

– Это как это?

– А вот так, – грустно усмехнулся Борис Иванович. – Те, что действительно способствуют нормальной жизнедеятельности, обычно не превышают десятка, а все остальные – игры разума. И не надо так удивленно на меня глазеть, я знаю, о чем говорю. Можно сказать, денебцы менее ментально загрязнены по сравнению с нами. Вот поэтому тот серый, как ты выражаешься, тип, и работал рекламщиком – его продукция была проста, как сибирский валенок, но била точно в цель.

– Я не согласен… – возмутился было металлист.

– А ты подумай, многими ли мыслями управляется твоя жизнь? – вкрадчиво поинтересовался волхв. – Это сначала тебе покажется, что много, но я уверяю тебя, ты сведешь все их к минимуму: делать – не делать. Ну и еще парочке команд в том же духе. Еще раз повторяю, у денебцев, кроме командных мыслей, нет других. Это иные существа, и не надо их с собой сравнивать.

На металлиста снизошло озарение. Он постоял, поморгал – вероятно, к мыслительным процессам прислушивался.

– Пойду, мысли свои пересчитаю, – сказал Илья. – Так мы собираемся завтра с утра?

– В восемь, – подтвердил волхв. – За завтраком и решим, что к чему.

* * *

Не успела я войти в избушку, как услышала надрывающийся телефон.

– Привет, Тань! Как дела?

– Отлично! – оптимистично заявила подруга. – На свадьбе свидетелем будешь?

– Твоей? С Вадиком? – как можно нейтральнее переспросила я. – А… когда? Я, конечно, пойду, если смогу… И, потом, разве сейчас нужны свидетели?

– Нет, вообще‑то, не нужны… Но… Короче, ты не смогла бы сейчас ко мне приехать?

– А что случилось? – бросила я взгляд на зеркало.

Часы показывали восемь. В принципе, до того, чтобы ложиться спать, было еще ой как далеко, может, и успеем с Танькой поговорить по душам. А там – глядишь, и отговорю ее от шага опрометчивого.

– Да вот… согласилась, а теперь сижу, думаю… – послышался в трубке невнятный ответ подруги.

– Ты дома? – только и спросила я. – Жди, минут через пять‑десять буду.

Как всегда, ПТ, искренне желание, связанное с пунктом назначения, а именно: «чтобы Танька жила тут долго и счастливо», и вот уже знакомая лестничная площадка – та самая, на которой состоялась беседа с Вадиком… Ой, черт, я же ничего к чаю не купила!

Пришлось телепортироваться к метро «Университет», возблагодарив высшие силы за то, что одета почти по сезону – в джинсы и куртку. Вот только дождь усилился, и кроссовки промокли практически сразу же.

Я, по‑быстрому отоварившись пряниками и конфетами, предвкушала, как сниму с себя мокрые кроссовки, и выпрошу у подруги толстенные шерстяные носки, когда заметила магазин со всякой сувенирной всячиной.

«Дай‑ка, загляну», – решила я. – «Хоть какую‑нибудь безделушку куплю для Танькиного нового жилища».

И, толкнув тяжелую дверь, вошла в магазин, представлявший собой довольно маленькое полуподвальное помещение, забитое всяческой лабудой, призванной вносить уют в жилища и радость в сердца. Мои глаза было разбежались по сторонам, но довольно быстро сфокусировались на ма‑а‑аленькой такой статуэточке… Стоп! Сегодня мы это уже проходили! Так и есть: гаденько ухмыляющийся кусок железяки. Хорошо хоть, упакован в коробочку с прозрачной крышкой – есть надежда, что удастся его вынести отсюда, и не пострадать…

– Извините, – невинно поинтересовалась я у продавца. – А у вас много экземпляров вот… этого?

Мало ли, чем гнусная железяка представляется продавцу?

– Вы про вот эту юбилейную монету? – с нездоровым блеском в глазах отреагировал тот. – Вообще‑то, это первая и последняя…

Вот черт! – в сердцах выругалась я. – И с ней вы, понятное дело, не хотите расставаться?

Продавец помялся, помялся, да и «уступил» мне «монету». За тысячу рублей. Как‑то дешево для истинной‑то нумизматической ценности. Что‑то было не так.

Я заплатила, и чуть ли не бегом бросилась вон из лавчонки.

Но, как бы то ни было, основное дело было сделано, волхву позвонено («опасности при хорошей упаковке нет, сейчас я занят!»), завернутая еще в десяток слоев бумаги и полиэтилена коробочка упрятана на дно рюкзака, а поверх нее наложено заклинание для отвода глаз. На всякий случай.

Ага! Размечталась! Заклинание для отвода глаз…

Как только я вошла в квартиру подруги, то была атакована потерявшей разум Танькой. Как‑то раз я слышала, что безумные люди невероятно сильны. Теперь вот мне представилось сомнительное удовольствие в этом убедиться. Щуплая на вид подруга, с горящими от вожделения глазами, перла на меня, подобно бронетранспортеру с приделанными к нему парой (ой ли?) беспорядочно мельтешащих рук. Конечности ее, как на грех, заканчивались длинными ногтями.

– Это мой подарок, отдай!!! – вопила эта фурия форменная.

«Странно», – отрешенно думала я, удирая от буйно помешанной под потолок. – «Если я наблюдаю такую бурную реакцию, то почему же в лавке никого не было?»

Пришлось оставлять злосчастную Таньку в одиночестве (нехай без меня приходит в норму!), и драпать в Заповедник.

У волхва шло заседание. Я застыла на пороге, не решаясь приближаться к людям: они и так слишком подозрительно уставились на меня. Борис Иванович сразу просек ситуацию, едва только взглянул в мою сторону, у меня в руках образовался непонятно откуда взявшийся холщовый мешок.

Мешок заглотнул объемистый сверток, помедлил, изобразил на себе череп со скрещенными костями, и, повинуясь взгляду волхва, спрятался у него в столе. Я, пятясь задом, уже почти покинула помещение, когда волхв кинул мне еще один мешок:

– Если увидишь еще, положишь сюда. А теперь, извини, я занят.

Я не пошла прямо к Таньке – телепортировалась под дерево возле дома, в котором находилась сувенирная лавчонка. Чуть поодаль виднелась станция метро, за нею – башня МГУ, съеденная дождливым облаком до половины. Я потратила несколько секунд на любование знакомой картиной, после чего заглянула за угол. Протерла глаза, потрясла головой. Не помогло. Лавки не было.

Я потрясла головой, тщательно просканировала местность. Никакой лавкой, пусть даже потайной, тут и не пахло. А также магазином, бутиком, или, на худой конец, торговой точкой.

«Как хорошо, что я отнесла вещдок начальству», – подумала я. – «В крайнем случае, он мне подтвердит, что я в своем уме. Или поставит другой диагноз, и я буду отлеживаться в лазарете», – окончательно повеселела я, и направилась к улице Строителей.

А потому и не заметила, как кирпичная стенка дрогнула, и сувенирная лавка, как ни в чем ни бывало, появилась на прежнем месте.

* * *

– О! Явилась – не запылилась! – радостно встретила меня явно пришедшая в норму Танька. – Заходи, как раз к чаю.

– А у меня пряники, с твоей любимой начинкой. Вот, держи!

Из дальней комнаты высунулся Димка, торопливо прокричал «Здрассте!», и скрылся обратно. Через мгновение оттуда раздались сопутствующие «думу» звуки. Танька выхватила у меня пакет с пряниками, и умчалась на кухню. Ее место в прихожей занял серый пушистый котенок – забавный, широко разевающий пасть представитель породы «московская помойная». Лапы его так и норовили разъехаться в разные стороны.

– Привет, – села я на корточки, и почесала его за ухом. – Давно ты здесь?

– Вчера появился, – появилась в обозримом пространстве Танька. – Сам нашел нашу дверь, полчаса под ней мяукал, пока Димка мое сердце не растопил. Иди ко мне, Бульдозер! Иди, маленький мой.

– Классная кличка, – оценила я, глядя на то, как кот, шатаясь, передвигает лапы по скользкому паркету по направлению к хозяйке. – Колись давай, что у тебя за сомнения?

– Может, все же на кухню, – покосилась Танька на высунувшуюся Димкину головенку.

– Тили‑тили‑тесто, жених и невеста! – завел дразнилку всех времен и народов вредный ребенок.

– А ну, брысь отсюда! – кинула Танька в брата чем попало. То бишь, моей правой кроссовкой.

Не попала. Зато кота прогнала – тот ее высказывание на свой счет принял. Хотел было гордо удалиться, но лапы не справились с задачей, и подло разъехались самым недостойным образом. Животное обиженно посмотрело на пол перед носом, на хозяйку, поднялось на лапки, напрудило лужу. Брат гнусно ухмыльнулся, показал сестренке нос, закрыл за собой дверь, и, судя по звукам, снова принялся гонять фрицев по экрану. Интересно, и как он только услышал, о чем мы беседуем?

Попав на кухню, я дала волю смеху. До этого крепилась, главным образом потому, что не хотела унижать кота. Они, заразы, гордые да обидчивые. Еще нагадит в мою спортивную обувь! Появилась Танька с мокрыми руками, сердито зыркнула на меня карими глазами, но не выдержала, и тоже расхохоталась. Начало конструктивной беседе было положено.

– Так какие, ты говоришь, у тебя сомнения? – задала я вопрос вечера.

– Что‑то радости у меня нет, – ответила, чуть помедлив, Танька. – Такое впечатление, что выхожу замуж только потому, что так в обществе принято. Да и Вадик заладил: «хочу из тебя сделать честную женщину!» Можно подумать, что я падшая!

Я проигнорировала Танькины эмоции. Если мы сейчас начнем в них копаться, то разговор сведется к банальному «все мужики – сво», а воз будет и ныне там.

– То есть, ты хотела‑хотела, а как тебе сделали предложение, и ты дала согласие, тут же засомневалась?

Танька кивнула головой. Я в задумчивости почесала маковку. Надо было давать ответ, а мне этого делать очень и очень не хотелось. Хуже нет встрять между супругами – они потом помирятся, а вот ты окажешься крайняя. Но у собеседницы были такие горестные глаза буриданова осла, утопающего в трясине, что я решилась.

– Ты ведь знаешь, я недолюбливаю Вадика, – осторожно начала я высказывать свою точку зрения.

– Знаю, – подтвердила подруга. – Но ты ошибаешься!

– В чем же, позволь полюбопытствовать?

– Он такой… – обратила она на меня горящий взор, – ласковый, нежный, заботливый, предупредительный…

– Хватит‑хватит, – жестом остановила я ее. – А как насчет верности?

– Клянется, что я – его единственная и неповторимая любовь на веки вечные…

– А что так кисло?

– Я ему не верю, – понурив голову, ответила Танька. – Он меня обманывает…

– А чего же ты тогда согласие дала? – моргнула я. – Кстати… Кстати, ты всегда можешь проверить его чувства…

– Это как? Прописать его, и нарваться на развод? – подняла на меня недоверчивые глаза подруга.

– Не угадала, – усмехнулась я.– Составить брачный контракт, где будет пункт о том, что квартира – твоя и только твоя.

– Неудобно как‑то, – поежилась, как от холода, подруга. – Да и боюсь я его потерять…

– Согласна, неудобно, – жестко ответила я. – Зато потом ты не будешь костерить себя в том, что, как дура последняя, поверила альфонсу!

Танька хлопая глазами, уставилась на меня.

– Раньше ты не была такой жестокой, – наконец, сказала она.

Все правильно. Не была. Внешне не была.

– Извини, я погорячилась, – безо всякого, впрочем, раскаяния, ответила я. – К тому же, ты не права. Я всегда была такой, просто все больше молчала.

– А теперь не могла? – с отчаянием в голосе спросила Танька.

– Извини, нет. Ты не забыла, зачем ты меня позвала? Потому что у тебя были сомнения.

– Ты к нему предвзято относишься, – встала подруга грудью на защиту своего жениха.

– Тань, – устало ответила я. – Давай не будем, а? Ты что думаешь, мне приятно цербером быть? Давай, так: ты все же заведи разговор о контракте, если у него будет положительная реакция, я извинюсь. Публично.

– А если нет? Если он опять будет изображать из себя оскорбленную невинность?

– А что, уже изображал? – усмехнулась я.

– Да, когда я его спросила про Люську, – всхлипнула Танька. – Как уставился на меня глазами униженного лемура, так я чуть не заплакала от жалости…

– Да… Если мужиков брак губит, то теток – эта самая жалость… Сочувствую…

– А ты бы что сделала?– вскинулась Танька.

Я встала, налила себе еще чаю. Воззвала ко всем известным мне богам. Зачем, зачем я в это влезаю?

Вернулась на место. Ответила:

– Заявила бы, что не верю, и на гнусную примитивную манипуляцию поддаваться не собираюсь. Правду говорить легко и приятно, как утверждал советский классик. А где, кстати, жених‑то? Вы, кажется, вместе жили?

– К Люське пошел, за вещами. Скоро будет, наверное…

Танька снова поникла красивой головой. Боже, какая драма! Толпы средневековых трубадуров рыдали бы от концентрированного маразма этой, в общем‑то, банальной и избитой ситуации.

– Короче, Склифосовский, – потеряла я всякое терпение. – Могу помочь двумя способами. Первый – тебя накрутить. Да так, что тебе будет море по колено, а примитивная манипуляция со стороны всяких там проходимцев – до лампочки. Второй – жениха твоего на откровенный разговор вытащить. И пусть это все будет на моей совести.

– Ага… – жалобно всхлипнула Танька. – Чтобы я потом, в случае, если Вадик все же хорошим человеком окажется, всю оставшуюся жизнь чувствовала себя полной скотиной? Не‑е‑е‑т…

Ага. Значит, хороший человек – это тот, который наделит тебя, несчастную, непрекращающимся чувством вины до конца дней твоих?

– Ладно, – решила я. – Плохой девочкой буду я. Только, чур, не мешать мне. А то придется и тебя обездвижить.

Танька радостно закивала красивой головой. А вот мне стало не до веселья. И когда я только поумнею настолько, что в чужую семейную жизнь соваться перестану? Кажется, кто‑то совсем недавно про жалость распинался? А сама? Не смогла выдержать слез в карих глазах подруги? Ага, вот и объект.

Послышался звук открываемой двери, Танька, просияв, сорвалась с места, как подорванная. И на фига я во все это лезу?

Из коридора послышался шепот, и я самым бесстыдным образом расширила границы восприятия. Понятно… Пока «дум» самозабвенно показывал, как надобно мочить фашистов, Димка, приложив стетоскоп к двери, не менее самозабвенно подслушивал. Я хотела было испортить ему удовольствие, но вовремя одумалась: а я, собственно, не тем же самым занимаюсь?

Я переключилась на тех, что в прихожей. Ага. Оправдывающиеся нотки в голосе Таньки – мол, прости, у меня в гостях моя лучшая подруга. И презрительное со стороны новоявленного жениха: «Ладно, пущай чай допивает, а потом мы ей тонко намекнем, что пора бы и честь знать». Вот… редиска! Пытаться копаться в его голове я точно не буду – не в ассенизационном обозе работаю, как‑никак!

Я вернула слух в человеческие границы, налила себе еще чаю, и с самым невинным видом уселась ожидать «возлюбленных». Что‑то потерлось о мои ноги. Мягкое, доверчивое, пушистое. Я наклонилась, подняла Бульдозера, положила его к себе на коленки.

– Здравствуй! – с самым что ни на есть радостным и благожелательным видом поздоровался Вадик. – Как здорово, что ты к нам заглянула!

У меня немедленно сложилось впечатление, что меня тут давно ждали, обо мне мечтали, и со мною будут носиться, как с писаной торбой до конца дней моих. Во актерский талантище пропадает! Не слышала бы его высказывания до этого момента, ни за что бы не поверила, что это лишь игра. Вадик же, выдав на гора порцию обожания, притулился возле стола. Скромненько так…

Танька не сводила с него влюбленных глаз, только раз на меня покосилась – мол, ну разве он не прелесть? Еще бы! Еще чуть‑чуть, и я поверю в то, что у этого человека единственная радость в жизни – моя подруга, и что ради нее он готов на все – даже меня терпеть в своем доме… Та еще прелесть! Я глубоко вздохнула, и потянулась к Вадиковому сознанию: «Ты среди друзей, своих в доску, можешь делать, что хочешь… Можешь расслабиться, тебе хорошо оттого, что можно быть самим собой…»

Краем глаза я следила за Вадиком – никаких изменений. Он, как сидел в позе притулившегося птенчика, так в ней и остался. То ли я плохо училась у эмпатов, то ли мы альфонсу были самые что ни на есть лучшие друзья. Вот совсем как бриллианты для представительниц прекрасного пола.

Танька, заметив мое замешательство, уже было начала подпрыгивать от счастья, когда меня осенило – надо не внушать (кто его знает, что там за морально‑этические принципы у человека, может для него тетка, из которой он деньги тянет, и есть самый лучший друг). Я кардинально изменила тактику – вошла в состояние человека, которого все достало, у него ничего не получается, кругом полный облом, терять уже абсолютно нечего, и, единственное, что он может сделать – высказать «этим сукам» все, что он о них думает. И подключилась к Вадику. Тот вздрогнул, оглядел кухню, и злорадным голосом произнес:

– А мебель‑то не итальянская… И плита всего на три конфорки, хоть и керамическая. Но это и ничего – авось, быстрее разобьется… И домик старый, весь тараканами так и кишит… Уж не знаю, чем их тут морили, но рано или поздно они все равно появятся… И уж тогда‑то мы с тобой и переехали бы, и новое жилище наконец‑то было бы совместным. Но ненадолго. Как же ты меня достала! Знала бы Танька, какая ты дура! Ты мне немного нравишься, конечно, и это хорошо. А то, была бы ты толстой и не красивой, пришлось бы страдать. А так – и квартиру получу, и развлекусь попутно. Только потом от тебя все равно избавлюсь, хе‑хе. А вот подруга у тебя с характером… Была бы моя воля – пристрелил бы стерву на хрен, да вот нельзя. Как же, дуреха моя обидится, из дому выгонит обоссатой паршивым котенком тряпкою… Ненавижу котов.

Краем сознания я заметила, что котенок сполз с моих ног, направился на шатких лапках вон из кухни.

– А уж как придурок этот семилетний меня заколебал!

Вот тут и надо было бы остановиться. Танька достаточно впечатлилась увиденным, на лице у нее появилась гримаса неподдельной боли и отвращения, но я вдруг почувствовала, что не могу разъединиться. Недоучка хренова!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Димка. Малец, не отягощенный взрослыми предрассудками, ворвался в кухню, и со всей семилетней дури залепил обидчику клавиатурой по голове. Вадик моргнул, и непонимающе уставился на аудиторию. Потом, как ни в чем ни бывало, пригладил левой рукой взъерошенные волосы, снова становясь «белым и пушистым». Димка недоуменно переводил взгляд с одного взрослого участника этого безобразия на другого. Вот его взгляд окинул смятенную сестру, упал на меня…

– Тетя Лиса, что с вами!? – завопило чадо. – Что‑то вы как‑то позеленели, и, по‑моему, вас… того… тошнит чего‑то…

Как ни странно, именно это детальное описание происходящего мне и помогло. Правда, в голове все еще мутилось, но я была уже в этой реальности, а не где‑то там, и смогла осознать, что действительно веду себя не так, как положено в гостях.

«Молодца!» – «похвалила» я себя. – «Пять баллов! Интересно, что мне сказало бы мое разлюбезное начальство, если бы увидело это безобразие?»

Мысль о волхве окончательно привела меня в чувство. Я извинилась, подмигнула ошарашенному Димке и помчалась в ванную, быстренько привела себя в порядок, и повернула обратно.

Вовремя! Уже по пути на кухню я услышала интонации «оскорбленного в лучших чувствах лемура», но такие визгливые и въедливые, что, казалось, источником звука была дрель, а не человек.

– Ты хоть понимаешь, о чем ты сейчас говоришь? – упрекал Вадик свою невесту. – Чтобы я мог на такое пойти?! Да тебя эта стерва, пардон, подруга твоя лучшая, подучила, а ты и повелась… Эх! Ты…

– Неправда! – вклинился звонкий детский голосок. – Я все слышал! Лиса тут вообще ни при чем!

– Вон отсюда, – послышался отстраненный голос Таньки. – Вместе с вещами.

– Ну ладно, – с угрозой в голосе ответил Вадик. – Я уйду. Но ты на коленях приползешь обратно. И тогда я подумаю, прежде чем тебя простить…

– Крути педали, пока не дали! – снова встрял ребенок.

– Ну так я ухожу? – с непонятной смесью вопроса и угрозы поинтересовался жених.

– Уходишь, – подтвердила я его худшие опасения, входя в кухню. – И ключи оставь на тумбочке, пожалуйста.

– Ведьма! – злобно бросил мне незадачливый аферист, забрал так и не распакованный чемодан, швырнул брелок с ключами на пол, и вышел из квартиры.

Разогнавшаяся было дверь тихо захлопнулась. Ай да я! Первый раз удалось совладать с металлом! Наверное потому, что сейчас я была немного не в себе. А потом я увидела понурившуюся Таньку, и улучшившееся было настроение забилось куда‑то под плинтус. Даже мелкий Димка, вообще говоря, довольный уходом Вадика, и тот чуть было не прослезился при виде неподдельного горя, исказившего лицо сестры.

– Тань, – позвала я великомученицу. – А представляешь, это случилось бы позже? И у тебя была бы парочка детей, издерганная чувством вины нервная система, и куча болячек в придачу? Димка! – заметила я уставившиеся на меня любопытные детские глазенки. – Брысь отсюда!

– Не могу же я бросить свою сестру! – возмутился малолетний защитник. – Она во мне нуждается!

– Не сейчас, – ворчливо отозвалась Танька. – Мы еще поболтаем немного, а потом я к тебе приду, ОК?

– Договорились, – покладисто ответил брат.

– И. Будешь юзать стетоскоп не по назначению – уши обдеру, – пообещала я добреньким голосом.

И меня совершенно не мучила совесть по тому поводу, что парень меня спас всего каких‑то десять минут назад благодаря своей тяге к подслушиванию.

* * *

Когда я в двенадцатом часу ночи возвращалась домой, у меня было всего два чувства. Первым было ощущение, что по мне пробежалось стадо увесистых слоников. А вторым – желание поспать. Не тут‑то было! У меня в избушке горел свет.

– Кого еще принесла нелегкая? – обреченно вопросила я у хмурого неба.

Оно, естественно, не ответило – только налило мне воды в нос. Я фыркнула, совсем как Танькин Бульдозер. Ладно, все равно через пару секунд… Металлист! А у меня клейкой ленты нет, чем же я буду рот себе на ночь заклеивать, чтобы, не попусти стихия, ненароком не ругнуться?

Пока я раздумывала, не попросить ли мне помощи у волхва, силуэт товарища исчез из окна, дверь распахнулась, и он появился на пороге.

– Заходи, чего мокнешь?

– Да вот, видами любуюсь, – брякнула я первое, что пришло на ум.

– А тебе не сыро?

– Вообще‑то, я домой шла, но потом смотрю, у меня, оказывается, кто‑то в гостях сидит. Дай, думаю, подожду еще чуть‑чуть, может…

– Не дождешься! – нахально заявил металлист. – Проходи, а то простудишься. Я тут к тебе зашел – никого. Ну я и сел книжку почитать. Не возражаешь?

В руках у товарища действительно был наладонник. Почитать он мог и дома, но я ему, увы, об этом сообщить не могла.

– Я тебе чаю налью, – глядя на то, как я стаскиваю с себя мокрые кроссовки, сказал добрый товарищ.

«Ишь ты, какие мы заботливые! Интересно, а что будет, когда действие зелья кончится?» – в который уж раз за последнее время задала я себе один и тот же вопрос.

Ответа на него, естественно, не было.

– Где была? – тоном заботливого родителя осведомился Илья. – Проходи, садись, тебе с молоком?

– Мне покрепче, – не сдержалась я, очень уж хотелось проверить степень заботливости.

– Нельзя, спать не будешь, – не замедлил с ответом товарищ.

Я же не маленькая!!! И сколько мне еще прикажете терпеть этого буквоеда?

«Четыре дня, если не ошибаюсь», – услужливо подсказала память. – «Почти половина позади».

– Какими судьбами? – отхлебнув мятный (вот это забота о моем сне!) настой из чашки, поинтересовалась я.

Металлист покраснел, аки маков цвет. Я с любопытством уставилась на невиданное зрелище. С минуту он вел себя, как достойный пример для какой‑нибудь институтки, и я уже готова была подумать, что он так или иначе увернется от прямого ответа. Но я ошиблась.

– Лиса, – проникновенно глядя мне в глаза, сказал боевой друг и товарищ. – Ты мне нравишься.

Я поперхнулась мятным чаем.

– Конечно, это для тебя неожиданность, – продолжил исповедь металлист, – но я должен был с тобой поговорить. Дело в том, что мое сердце отдано другой.

– Это кому же? – подозрительно уставилась я на, как мне казалось, знакомого вдоль и поперек металлиста.

Богатое воображение принялось рисовать сексапильную леди‑вамп в черной кожаной одеже. Обтягивающей. С третьим размером и осиной талией, с…

– Ее, как ни странно, тоже зовут Лиса, – с усмешкой ответил собеседник. – И она недавно очень меня обидела. Но я все равно ее люблю.

– Ой.

Леди‑вамп растворилась, даже не помахав ручкой на прощание.

– Да‑да, – ответил металлист. – Странно, не правда ли?

– И что, я на нее еще и похожа? – от растерянности я не нашла ничего лучше, чем подыграть своему товарищу.

– Ты удивишься, но она – фактически твой двойник, – покачал головой металлист. – Только…

– Что «только»? – уставилась я на него с жадным интересом.

– Она – живая, – с мечтой в голосе отозвался Илья. – Бывало, ее подколешь, так, интереса ради, и тут же нарвешься на перченый ответ…

– Э‑э‑э, – только и смогла прокомментировать я необычные пристрастия товарища.

– И при этом она всегда остается доброй…

– Понятно… – протянула я. – Ты скучаешь. А где она?

– А я думал, ты знаешь, – удивленно посмотрел на меня Илья. – Ты живешь в ее домике, ты на нее похожа, как две капли воды, ты знаешь все подробности о преступниках с Огненной…

– Да, я знаю, где она, – поспешила исправиться я. – Не волнуйся, она скоро вернется, и ты сразу об этом узнаешь.

– Правда? – обрадовался металлист. – Ну ладно, я пошел тогда…

– Погоди, – позвала я его. – А что она такого сделала, что тебя обидела? Конечно, если хочешь, можешь не отвечать…

– Я предпочту не распространяться на эту тему, – покачал головой товарищ. – Спокойной ночи.

Ответные слова застряли где‑то на уровне горла. Впрочем, металлист и не ожидал от меня ничего. Встал и вышел из домика. Хлопнула входная дверь.