Любительница частного сыска Даша Васильева – 34 9 страница

– Нет, – подтвердила я.

– Кто ж тогда?

Несколько секунд я колебалась, потом ответила:

– Если одинокий человек внезапно умирает, всегда начинается следствие, выясняют причину смерти.

Баба Вера заморгала.

– Из милиции, что ли?

Я кивнула.

– Ну и ну, – изумилась пенсионерка, – уж сколько у нас тут народу на тот свет убралось, и никогда власти не беспокоились! Значит, правильно я догадывалась!

– О чем? – быстро спросила я.

Баба Вера погрозила мне пальцем.

– Сама знаешь!

– Теряюсь в догадках, – ответила я.

– Аня не один год тут провела, – прищурилась бабка, – в деньгах не нуждалась, у нее даже мобильный телефон имелся, и еда на столе всегда была вкусная. Вроде женщина, как все, вышивать любила, сериалы смотрела, про дочку мне рассказывала, какая та хорошая была, пока с мужем не познакомилась, тот водку пьет и жену к алкоголю приучил. Раньше Аня с ними вместе жила, а потом ее сын сюда перевез. И я ей сначала поверила, да только спустя год засомневалась, поняла, обманывает она меня. Прячется Королькова! Значит, чего-то плохое сделала! И ты бы так просто не приехала, ведь верно?

– Почему вы решили, что Анна использовала деревню в качестве убежища? – тут же спросила я.

Пенсионерка пожала плечами.

– Старая я, но не глупая. И сын у бабушки есть, и дочь, но сюда они носа не показывали. Что, так много работают? К матери никак выбраться не могут? Ни в Новый год, ни на Пасху, ни в день рождения? А еще она в Бога не верила, в избе ни одной иконы нет. У всех в домах образа, а у Ани пустые стены. Яички она на Пасху не красила, кулич не пекла и готовый не брала. Вот пост держала, но какой-то странный, по осени от еды отказывалась, не весной. И очень о прошлом говорить не любила: где работала, чем занималась. Я один раз к ней с вопросами пристала, так она рассердилась и сказала:

– Вера, не лезь в душу, биография моя невеселая, лишний раз вспоминать не хочется.

Вот о дочке часто упоминала, а про сына молчок. Но ведь должно быть наоборот! О матери Лев позаботился, да только, если Аню послушать, получалось, что у нее Соня в любимицах. И Королькова ни к кому в гости не ходила, к себе баб не звала. Только со мной общалась. В прошлом году в райцентре для стариков устроили праздник, начальство концерт организовало, кино, буфет, все бесплатно. В Доме культуры гуляли, а потом еще и подарки дали. Только и разговору у нас было, что об этом мероприятии. Все побежали, принаряженные, а Королькова дома осталась, сказала, у нее грипп, температура высокая, но выглядела она нормально, не чихала, не кашляла. Чего от веселья спряталась? А в Москву ездила! Платок повяжет по брови, очки темные на нос посадит и брюки наденет. Во! Всегда в юбке или платье, а как в город, так в штанах, сверху кофта до колен. Аня маленькая была, худенькая, со спины за девочку могла сойти, а как в мужскую одежду обрядится – сразу толще смотрится. И сколько раз я ей предлагала:

– Давай вместе в столицу скатаемся, вдвоем веселее! – ни в какую не соглашалась.

В прошлом году, в сентябре, меня окончательно любопытство разобрало. Аня в Москву подалась, а я за ней потопала, в одну электричку села, на вокзале вышла и… потеряла Королькову, ушмыгнула она от меня. А теперь ты с вопросами примчалась.

– Вы очень умная женщина, – польстила я старухе.

– Не жалуюсь на голову, – кивнула баба Вера.

– Скажите, Анна любила рисовать?

– Картины? – уточнила пенсионерка.

– Пейзажи, натюрморты, может, портреты, – перечислила я.

– Нет, соседка вышивала разноцветными нитками, в основном кошек, – пояснила старуха, – ни разу ее с красками не видела.

– И последний вопрос, не видели вы у нее шрама?

– Где? – уточнила пенсионерка.

– На правой руке, ниже локтя, длинная такая отметина, – описала я примету, – это может получиться, если человек загораживается от преступника, вооруженного ножом.

Старуха поежилась.

– Господи, не дай бог с таким столкнуться! Аня в молодости упала и напоролась на кусок стекла, к врачу не пошла, думала – ерунда. Но рана сразу не заросла, и потом шрам образовался.

– Понятно, – протянула я, – теперь все стало ясно. Вы говорили, что у Анны был мобильный?

– Ну да, – кивнула баба Вера, – она им не хвасталась, я случайно увидела.

– Можно на него посмотреть?

Пенсионерка кивнула, встала, подошла к подоконнику, отодвинула тюль и сказала:

– А его нет!

– Вы уверены?

– Всегда здесь лежал, – растерянно пробормотала старуха, – вон, видите провод? Внизу розетка, Аня в нее черную коробочку воткнула, от той электричество к телефону поступает.

– Зарядка осталась, а аппарат испарился?

– Выходит, так, – признала баба Вера.

– Кто же его взял? – не успокаивалась я.

– И вчера я сюда приходила, и сегодня зашла, – протянула старуха, – да вот на подоконник поглядеть не собралась. Неужели кто из наших польстился? Телефон вещь нужная, но дорогая! И не знаю на кого подумать! Летом здесь подростков много, но сейчас одни свои, в годах!

– Воришка сильно рисковал, вы могли его увидеть, – сказала я.

– Если он со стороны леса шел, то нет, – не согласилась старуха. – От задней калитки можно неприметно прошмыгнуть. Там, правда, даже в мороз глина чавкает. Загадочное место, еще Стефановы его облагородить хотели, засыпали такими мелкими камушками, красивыми, бело-розовыми, где их брали, не знаю, но они до сих пор там. Да толку не получилось, грязь осталась, но вору-то на чистую обувь плевать, украл он телефон!

Глава 19

Когда я вернулась к машине, та походила на сугроб. Небо затянуло серыми тучами, из них валили густые хлопья, и меньше чем за час все вокруг стало белым. Я вытащила из багажника щетку и стала сбрасывать с малолитражки комья снега, руки споро выполняли работу, но голова была занята другими мыслями.

В деревне Дураково-Бабкино под именем Анны Корольковой проживала Равиля Ахметшина. Отчего мне это в голову взбрело? Очень просто! У Анны не было дочери Сони, а вот Равиля воспитала девочку Софью, которая потом вышла замуж за пьяницу Попова и сама начала пить. Один раз зять ударил тещу ножом, но Ахметшина успела увернуться, лезвие скользнуло по руке, осталась глубокая рана. К врачу Равиля не обращалась, доктор бы стал интересоваться, кто ее порезал, поэтому рана заживала долго, и шрам получился неаккуратный. Анна никогда не курила, Ахметшина дымила. Равиля была татаркой, наверное, она исповедовала ислам и, конечно же, не отмечала православную Пасху. Баба Вера удивлялась, что ее соседка осенью ограничивает себя в еде. Но мне в данной ситуации ничего не кажется странным, рамадан, пост, когда мусульманин не имеет права есть от восхода до заката солнца, приходится, как правило, на сентябрь или октябрь. И «Королькова» не увлекалась рисованием и выезжала в город, старательно меняя внешность. Она не любила конфеты, а Равиля много лет отработала на кондитерской фабрике, небось наелась сладкого до тошноты. Может, кто и сочтет мои аргументы неубедительными, но я абсолютно убеждена – в избе жила Ахметшина. Правда, на этом моя уверенность заканчивается, дальше начинаются вопросы. Зачем Лев привез Равилю в Дураково-Бабкино? Кому принадлежит избушка? Кто давал Ахметшиной деньги? За какие услуги? Почему Равиля согласилась участвовать в этом спектакле? Откуда взялся Лев? Кем он приходится Корольковой? И, самый главный вопрос, где сама Анна?

Дом Ахметшиной в Москве находился в промзоне, несмотря на холодный зимний день, одно окно на первом этаже оказалось открытым настежь, оттуда долетало нестройное пение.

– Владимирский централ, этапом из Твери, – выводил хор пьяных голосов.

Я вошла в подъезд, поняла, что квартира Равили находится на первом этаже и гулянка идет там, и нажала на звонок.

В конце концов дверь распахнулась, высунулась черноглазая темноволосая женщина и нетрезвым голосом спросила:

– Чего хотите?

– Мне надо поговорить с Равилей Ахметшиной, – сурово сказала я.

– Нету мамы, – прозвучало в ответ.

– И где она?

– А вам какое дело?

– Ладно, – не стала я спорить, – пойду за милицией.

– Эй, эй, – забеспокоилась собеседница, – вы кто?

– Отдел социального обеспечения, – рявкнула я, – поступило заявление от соседей. В квартире Ахметшиной каждый день оргии, самой Равили Шамсудиновны давно не видно, а пенсия ей начисляется. Где пожилая женщина, а?

– Ой, здрассти, – сладко заулыбалась тетка, – я Соня, дочка Ахметшиной, не беспокойтесь, мама жива-здорова! В деревне живет! На свежем воздухе!

– Давно вы ее выгнали? – нахмурилась я.

Соня выскользнула на площадку и плотно закрыла дверь.

– Скажете тоже! Я маму люблю! Ей врач после больницы покой прописал, вот мы и сняли домик.

– Да уж, – вздохнула я, – в вашей квартире тишины не жди! Дым стоит коромыслом!

– Ремонт мы делаем, – заявила Соня, – передохнуть сели.

Тут дверь опять открылась, на пороге появился хорошо поддатый мужик, одетый весьма экзотически. Нижняя часть тела была упакована в валенки и семейные трусы, меня впечатлила их игривая расцветка: красные пингвины на зеленом фоне. Плечи и грудь добра молодца скрывал завязанный крест-накрест оренбургский платок, а на голове сидела бейсболка с надписью «Girl».

– Где пузырь? – прохрипел он, распространяя сильный запах перегара.

– Скройся, – сквозь зубы приказала Соня.

– Молчи, дура, – икнул супруг, – давай бутылевский!

– И дорого такой штукатур берет за работу? – не удержалась я. – Выглядит умелым мастером!

– Это мой муж, – буркнула Соня.

– Константин? – уточнила я.

– Угу, – подтвердила она.

– Инвалид? – не успокаивалась я.

– Дда! – завопил пьяница. – А че?

– Вроде руки-ноги на месте, – отметила я, – по какой причине вы пособие получаете?

– Он на голову больной, – быстро сказала жена, – совсем идиот! Его на работе по башке железкой звездануло, весь ум и отшибло.

– Вот уж беда, – воскликнула я.

– Че она тут выспрашивает? – внезапно обозлился Попов.

– Успокойся, – процедила супруга, – о маме речь.

Пьяное лицо расплылось в широкой улыбке.

– И где моя тещенька? – явно обрадовался алкоголик. – Че, дура, молчишь про маменькин приезд? Ей же спокою хочется!

Не успела я удивиться столь горячей и, похоже, искренней любви алкаша к теще, как Константин повернулся и заорал:

– Эй, пацаны, пошли живо на… мамашка приехала, а у ней от вас голова болит. Валите к… да поживее. Че стоишь, беги, уберись на кухне, сука, не знаешь, как мать надо встретить? Аська, гони за картошкой к Ивановым. Ну? Топ-топ, хлоп-хлоп…

Из квартиры донесся шум, звон, пение стихло.

– Посуду побьют, – всполошилась Соня и ринулась внутрь.

Константин поспешил за женой, я без приглашения двинулась за хозяевами, увидела, что на кухне за столом восседает несколько пьяных в дымину мужиков, решила во что бы то ни стало продолжить разговор с хозяйкой, сделала шаг назад и услышала недовольное:

– Вау! Поосторожней!

Я обернулась и поняла, что это выкрикнула девушка лет двадцати, в отличие от остальных присутствующих она казалась абсолютно трезвой и держала в руках хорошо мне известный учебник французского языка.

– Parlez vois francis? – улыбнулась я.

– Пытаюсь, – по-русски ответила незнакомка.

– Учитесь в институте? – не отставала я.

– На вечернем, – уточнила девушка, – днем работаю.

– Аська! – заорал из кухни Константин. – Вали за картофлей!

– Сам иди, – схамила студентка.

Алкоголик, шатаясь из стороны в сторону, вышел в коридор.

– Отцу грубить? Ща ремня получишь.

Ася скривилась.

– Идиот! Ты меня сначала поймай! И ремень папочка давно пропил!

Константин рыгнул и удалился.

– Вы дочь Попова? – удивилась я.

– Мне повезло, – ухмыльнулась Ася.

– Равиля Шамсудиновна ваша бабушка?

– Нет, она мать Сони, – ответила девушка, – моя родительница жила на этаж выше. У них с отцом было одно хобби, алканавты чертовы. Мамашка до смерти доклюкалась, а папенька здоровее оказался, не берет его водка. Равиля хорошая женщина, я рада, что она отсюда уехала!

– Похоже, ваш отец любит тещу, – отметила я.

Ася скривила рот.

– Ну да! Она каждый месяц дочери денег привозит, по тридцатым числам. Устроилась поварихой.

– Кем? – изумилась я.

Ася поманила меня пальцем.

– Давайте выйдем, у Сони в квартире очень воняет, лучше на лестнице постоим. А вы кто?

– Из собеса, – ответила я, следуя за девушкой, – соседи бумагу прислали: «Старшую Ахметшину никто давно не видел, семья каждый день гуляет, куда подевалась Равиля? Явно с ней что-то нехорошее случилось!»

Ася села на подоконник.

– Раньше папа с Равилей дрался, он совсем дурак, весь ум пропил. Бабка терпела, терпела и сбежала, полгода от нее ни слуху ни духу не было. Соня все канючила: «Мама жадная, ей пенсию на книжку переводят, никак мне деньги не снять, с голоду подохнем». А потом Равиля приехала, денег привезла и объявила: «Жить с вами не хочу, нанялась кухаркой в богатый особняк, имею теперь комнату в Подмосковье, живу на свежем воздухе, в тишине и покое, ем досыта, по вечерам спокойно вышиваю. Не ищите меня и не волнуйтесь».

А Соня с отцом и не беспокоились о старухе, их только ее пенсия волновала. Вот так!

Ася замолчала, я продолжала смотреть на девушку, та неожиданно разозлилась:

– Неужели первый раз человека, подобного моему папашке, встречаете? Еще скажите, что никогда о брошенных старухах не слышали! Равиля всю жизнь на кондитерской фабрике пахала, у нее рабочего стажа столько, сколько я не прожила, и что? Ушла с предприятия, и ее забыли! По вашим бумажкам небось бабушка семейной считается, да только жилось ей хуже, чем одинокой. Хорошо это в старости у плиты прыгать? Кстати, я знаю, кто вам в собес бумагу накатал! Ксения Петровна из двенадцатой квартиры! Она с Равилей дружила! Вы к ней загляните, небось у нее адрес бабушки есть! Хотите, отведу? Ксения Петровна побоится чужому человеку дверь открыть!

– Спасибо, – сказала я, – буду очень благодарна.

Услышав про письмо в собес, Ксения Петровна замахала руками:

– Ничего такого я не строчила! Знаю, где Равиля, она отлично устроена, иногда мне звонит, правда не чаще раза в месяц, телефон хозяин поварихе для служебных нужд дал, он очень внимательно счета проверяет.

– Подскажите адресок, – я прикинулась равнодушной чиновницей, – надо отчитаться о проделанной работе, сообщить, что Ахметшина не живет по месту прописки, но с ней полный порядок.

– Павлово, – соврала Ксения Петровна.

– Ой, спасибо, – поблагодарила я, – телефончик не сообщите?

– Чей? – изобразила дуру старушка.

– Равили Шамсудиновны, – терпеливо пояснила я.

– Не знаю его, Ахметшиной звонить нельзя, – заморгала Ксения Петровна, – барин ее уволить может!

Мне надоел этот спектакль.

– Равиля умерла!

Ксения Петровна вздрогнула.

– Что?

– Ахметшина скончалась, – повторила я, – и она не работала кухаркой, последние годы жила в деревеньке, название которой ни забыть, ни перепутать невозможно: Дураково-Бабкино. Вы мне соврали, но среди потока лжи была малая толика правды: Равиля, похоже, была счастлива, ее жизнь наконец-то стала спокойной и сытной!

Ксения Петровна прижала ладони к щекам.

– Боже!

– Вы знаете, кто отвез Ахметшину в Подмосковье? – прямо спросила я.

– Это государственная тайна, – пролепетала бабуля, – дело особой важности.

– Мужчину звали Лев?

Ксения Петровна будто стала ниже ростом.

– Бородатый, усатый, смуглый, похож на цыгана? – не успокаивалась я.

Старуха помотала головой.

– Нет!

– И как же он выглядел? – насторожилась я.

– Я его никогда не видела, – прошептала Ксения Петровна, – а она правда умерла?

– Да, – коротко ответила я.

– И ее похоронят под чужим именем?

– Как Анну Королькову?

– Вы же все знаете! – с отчаянием воскликнула старуха. – Равиля не виновата! Каждый человек имеет право на счастье. Думаю, ей бы не понравилось упокоиться с табличкой «Анна Королькова» и крестом на могиле. Можно мою подружку достойно похоронить? Она не была православной.

– Ксения Петровна, вы расскажете мне все, что знаете про Льва, а я приложу все усилия, чтобы захоронение оформили по мусульманским традициям, – предложила я.

Старуха молитвенно сложила ладони.

– Дорогая! У меня лишь поверхностные сведения.

– Сойдут любые, – воскликнула я.

– Муж Сони мерзавец, – воскликнула соседка, – пьет литрами, но даже не болеет. Одну жену он уже довел до смерти, осиротил Асеньку. Не успела Зина на кладбище оказаться, как Константин с Софьей загулял. Ну скажите, почему женщины так себя не уважают? Ложатся в постель к выпивохе?

Я развела руками, нет ответа на сей вопрос, сама провела некоторое время с мужем-алконавтом, поэтому не имею никакого морального права упрекать других. Каждый кузнец своего несчастья. Но только у женщины, решившей жить с фанатом зеленого змия, частенько бывают дети и престарелые родители, которые, простите за нелепый каламбур, собирают в чужом пиру похмелье. Бедной Равиле досталось по полной программе. Алкоголик избивал старуху, отнимал у нее пенсию, а один раз так сильно толкнул несчастную, что та упала и сломала ногу. Хорошо, Ксения Петровна услышала крик подружки и вызвала «Скорую». Впрочем, соседка хотела еще обратиться в милицию, но Ахметшина взмолилась:

– Ксюша, не надо! Константина посадят!

– Туда ему и дорога, – ответила приятельница.

– Сонечка изведется, – заплакала Равиля, без памяти обожавшая дочь.

Пришлось Ксении Петровне молчать, хотя больше всего ей хотелось, чтобы Попов наконец-то увидел небо в клетку.

– Наверное, умру я там, – прошептала Равиля, когда соседи впихнули носилки в микроавтобус, – прощай и спасибо за помощь.

Но, видно, кто-то на небесах решил дать Ахметшиной немного счастья. Равиле сделали бесплатно сложную операцию, в больнице она познакомилась с Анной Корольковой. У той был сын Лева, он самоотверженно ухаживал за матерью, исполнял любые ее капризы, и Ахметшина не могла скрыть зависти. Соня не навещала маму, скорее всего, она даже не знала, в какой клинике та лежит. Один раз Равиля не сдержалась и разрыдалась в присутствии Льва, тот стал утешать бывшую кондитершу, увел ее в буфет, напоил чаем, а на следующий день вдруг сказал:

– Равиля, вы умеете держать язык за зубами?

– Я татарка, – улыбнулась женщина, – нас с детства учат: слово хорошо, а молчание лучше.

– Хотите покончить с совместной жизнью с алкоголиком? – спросил Лев.

– Мечтаю забыть Константина навсегда, – призналась Ахметшина.

– Тогда слушайте, – приказал Лев.

Глава 20

Информация, которую сообщил Лев, звучала шокирующе. Анна Королькова – сотрудница органов госбезопасности, ее сын работает в той же организации. Анна выполняла очень важное задание, была ранена и теперь восстанавливает здоровье. Физически женщина почти окрепла, но выходить из больницы ей опасно, велика вероятность следующего покушения. Лев хочет спрятать мать, он придумал замечательный план.

У него есть домик в Подмосковье, место тихое, уютное и обжитое. Лев привезет туда Равилю, которая представится всем как Анна Королькова, мать владельца избушки. Равиля будет получать за это хорошие деньги, Лев купит ей телевизор и новую одежду. Ахметшину ждет безбедное существование, вдали от пьяниц. Скорее всего, ее никто не будет беспокоить. Но если, паче чаяния, кто-то заинтересуется госпожой «Корольковой», последняя должна сказать:

– Мне после больницы память отшибло. Здесь меня поселили родственники, чтобы свежим воздухом дышала. Документов на руках нет, оставьте свой телефон, я его сыну передам, когда он сюда приедет.

Когда любопытный уйдет, ей следовало позвонить Льву, для этой цели он дал Равиле мобильный.

Ни Соня, ни Константин не должны были знать, где живет Равиля.

– Вы с ними не общаетесь, – категорично приказал Лев, – не звоните, не приезжаете в гости. Никогда.

– Она согласилась? – поразилась я.

– Глупо, да? – склонила голову набок Ксения Петровна.

– И очень опасно! – воскликнула я. – Ахметшину могли убить! Если, конечно, рассказ про Королькову правда!

Старуха взяла со стула клетчатую шаль и завернулась в нее.

– Равиля сломала ногу зимой, на улице был гололед, я одна выйти боялась, поэтому в больницу не ездила, мы только по телефону разговаривали, подруга мне звонила, там автомат был. А потом она пропала! Я очень волновалась…

До мая от Ахметшиной не было сведений, но девятого числа, в самый светлый праздник, в квартире Ксении Петровны ожил телефон.

– Алло, это Равиля, – прошептали из трубки.

– Где ты? – закричала Ксения.

– Тише, – шикнула Ахметшина, – никому ни слова! Приезжай в торговый центр около Курского вокзала, ищи меня в кафе на первом этаже.

Страшно заинтригованная соседка помчалась к метро, ее подгоняло любопытство, ранее Равиля никогда не посещала рестораны.

Ахметшина рассказала о своих приключениях Ксении и заверила:

– Я живу отлично!

– Ты прямо помолодела, – отметила подруга.

– Свежий воздух, – улыбнулась Равиля, – питание хорошее, тишина и покой. Деньги я аккуратно получаю, без задержки. Одно плохо, по Соне тоскую, как она там?

– Пьет горькую! – честно сказала Ксения.

– Наверное, голодает, – дрожащим голосом произнесла Равиля.

– На водку деньги есть!

– Бедная моя девочка!

– Не стоит ее жалеть.

– Сонечка не виновата, ее Константин спаивает.

– Забудь.

– Не могу, – заплакала подруга, – кусок в горло не лезет.

– Ты имеешь право на счастье.

– Сонечка! – всхлипывала Равиля.

– Это она о тебе думать должна! – вскипела Ксения. – Мать все силы дочери отдала и что получила взамен?

– Зря я согласилась, – уныло сказала Ахметшина.

– Тебе там плохо?

– Что ты! Отлично!

– Вот живи и радуйся!

– А Сонечка? – снова застонала Равиля.

В конце концов Ахметшина нарушила обещание, данное Льву. Она старательно маскировала свою внешность, приезжала в Москву и давала дочери деньги.

– Странная любовь, – буркнула я.

– Вы полагаете? – спросила старушка.

– Преступно совать алкоголичке рубли, ясно же, что она их прогудит!

– Равиля все видела сквозь розовые очки, – вздохнула Ксения Петровна. – Сонечка, по ее мнению, была идеальной, во всем виноват Константин.

– Она вам сообщила телефон Льва?

– Нет, – помотала головой пенсионерка, – зачем?

– А кто ей деньги вручал?

– Понятия не имею.

– Каким образом?

– Простите? – не поняла собеседница.

– Равиля получала денежные переводы, ездила в банк или просто брала конверт с купюрами из ячейки? – уточнила я.

– Она ничего об этом не рассказывала.

– Ну хоть какую-нибудь информацию о Льве вспомните, – взмолилась я.

Ксения Петровна пожевала губу.

– Он хороший человек.

– Так!

– Работает в КГБ!

– Теперь эта организация носит другое название.

– Наверное, но суть-то не поменялась?

– Вероятно, вы правы, – согласилась я, – а как фамилия Льва?

– Корольков, он же сын этой Анны!

Я ощутила себя мухой, увязшей в сиропе, ни одной крошки нет рядом, чтобы уцепиться за нее лапками и выкарабкаться.

– Дом принадлежит ему, – сказала Ксения Петровна, – еще с детства.

– Почему вы так решили? – сделала я стойку.

Пенсионерка выпрямилась.

– Равиля сказала.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – вздохнула я.

Ксения Петровна тронула меня за руку.

– Мою подругу похоронят под фамилией Ахметшина? И на могиле не будет креста?

– Я сделаю все возможное, чтобы могилу оформили по-мусульмански, – ответила я.

Снегопад на улице не закончился, пришлось опять вытаскивать щетку и обметать машину. Дети порой запоминают совсем ненужные вещи. Однажды Афанасия Константиновна пришла домой раздраженная, села в кресло и стала звонить по телефону. Я, хоть и была первоклашкой, сразу сообразила, что у бабули на работе неприятности, кто-то из пациентов написал на нее жалобу.

В конце концов Фася слегка успокоилась, и я спросила:

– Что случилось?

– Корень неправильной формы, – начала было бабушка, потом сообразила, что говорит с ребенком, и улыбнулась: – Ерунда, Дашенька.

– Ты расстроилась? – лезла я к Фасе.

– Да уж не обрадовалась!

– Сделала кому-то больно?

– Он просто дурак, – взвилась Афанасия, – «сделайте бюгель, как Сергееву! Чтобы крючок был не виден!» А за что я протез зацеплю? За его глупый язык?

Будучи внучкой стоматолога, я знала, что бюгель это несколько пластмассовых зубов на креплениях, их можно надевать и снимать, поэтому рискнула дать совет бабуле:

– Ты бы ему объяснила!

Афанасия закатила глаза:

– Венедиктов – профессор! Он думает, что все лучше специалистов знает! Читает курс лекций по математике и решил меня протезированию учить. Я вот смело признаюсь, что даже таблицу умножения плохо помню, но в бюгелях понимаю лучше Венедиктова. Поневоле пожалеешь, что с завода Байкова ушла, вот там пациенты были золотые. Придут, скажут:

– Доктор, сделайте протез! – и спокойно в кресле сидят.

Никто скандалы не закатывал, люди мне абсолютно доверяли. И я всем замечательные зубы делала.

– Ты работала на заводе? – удивилась я.

– Еще до твоего рождения, – отмахнулась Афанасия, – меня после института в их поликлинику распределили. Отличный коллектив там был, жаль, пришлось уйти.

– Почему? – удивилась я.

Афанасия Константиновна на секунду примолкла, затем ответила:

– Платили мало, и перспектив не было.

Мне показалось, что бабуля не совсем откровенна, но тут ожил телефон, и Фася стала жаловаться кому-то на капризного профессора Венедиктова.

Понимаете, почему я невольно вздрогнула, когда услышала, что дачу в Дураково-Бабкино построила семья Стефановых, сотрудников того самого предприятия, в поликлинике которого бабушка одно время работала? И уж совсем изумило меня вскользь брошенное бабой Верой упоминание про Ричарда Львиные ноги. Я слышала это смешное выражение в далеком детстве, и оно тоже связано с бабулей.

У Фаси была подруга Лена Мордвинова. Тетя Лена казалась мне тогда существом из иного мира, кем-то вроде эльфа или феи. Лена не была красавицей, слишком худая, всегда гладко причесанная, она ходила, странно выворачивая ступни, а еще у Мордвиновой имелась привычка сидеть на краю стула с абсолютно прямой спиной и слегка задранным подбородком. Когда тетя Лена приходила в гости, она шлепала меня между лопаток и говорила:

– Не горбись! Помни, основное украшение женщины – красивая осанка.

Из-за этой привычки мне бабушкина подруга не нравилась, я считала ее злюкой до тех пор, пока Фася не повела меня в Большой театр на балет. Память не удержала название спектакля, но роскошные костюмы, волнующая музыка, помпезные декорации произвели на детскую душу неизгладимое впечатление. А уж когда из кулисы появилась хрупкая балерина в белой пачке и начала порхать, словно диковинная бабочка, я чуть не зарыдала от восторга.

– Узнала? – шепотом спросила бабушка. – Это тетя Лена.

– Где? – завертела я головой. – Не вижу!

– На сцене, – уточнила Фася, – она перед тобой танцует!

Я онемела. Это вредная Мордвинова? Та самая, что вечно делает мне замечания, тычет пальцем под ребра? Да быть того не может!

– Леночка очаровательна, – вздохнула бабуля, – у нее редкое сочетание таланта и трудолюбия.

С тех пор я обожала Мордвинову, балерина продолжала хлопать меня по спине, но я больше не злилась. И слова про Ричарда Львиные ноги я впервые услышала от танцовщицы.

Стояла зима, в тот год она выдалась на редкость лютой, столбик термометра упал ниже тридцатиградусной отметки, и в школах отменили занятия. Очень довольная стихийно возникшими каникулами, я раскрашивала картинки карандашами, а Фася и тетя Лена вели тихий диалог. Многие взрослые совершают ошибку, полагая, что маленькому ребенку непонятна суть их разговора и он не заинтересуется беседой. Но малыши любопытны, а я не была исключением, поэтому с самым сосредоточенным видом чиркала по бумаге грифелем, не мешала взрослым, а сама развесила уши.

– Ты не права, – сердито говорила тетя Лена, – там были отличные условия.

– Чего уж теперь, – вздохнула бабушка, – на заводе Байкова мне еще лучше жилось! Оклад хороший, продуктовый заказ, комнату в санатории на лето давали и школа у них собственная имелась! Но пришлось уйти! Кто же знал, что Ричард Львиные ноги туда снова на службу придет! Однако он стал начальником!

– Интересно, почему этот тип каждый раз сухим из воды выходил, – задумчиво протянула тетя Лена.

– Ты у меня спрашиваешь? – нахмурилась бабушка.

– Действительно, глупо, – улыбнулась балерина, – ему следовало гипнотизером стать! Хотя, скажу честно, с виду он урод!

Афанасия поставила чашку на блюдце.

– Странное дело. Его обаяние было подобно наркозу. Сначала он тебя одурманивает, ты перестаешь соображать, а затем наступает пробуждение, которое сопровождается тошнотой.