Но не для того, чтобы еще прочнее в нем обосноваться, а чтобы скорее и легче его покинуть

19.2. Наука о возникновении жизни

Как и раньше, при анализе физических, космологических и психологических проблем, обратимся вначале к тому материалу, который дает современная наука. Биологи в этом отношении являют отрадный контраст на фоне других, только что названных, отраслей знания. В их сообществе ни одна парадигма не захватывала надолго монопольного права “держать и не пущать” конкурентов. Поэтому свежесть подходов при решении задач и смелость при освещении встречающихся тупиков и неразрешимых парадоксов впечатляют.

В биологии, как и в космологии, наступило время подводить итоги, предложить новое осмысление огромному наблюдательному материалу. Биологи к этому оказались готовы в гораздо большей степени, чем другие.

В этой главе будут существенно использоваться данные из книги Ю.Чайковского [68], имеющей обобщающий характер и содержащей обширную библиографию. (Эта же тематика освещена им в серии статей на тему эволюции в комплекте изданий "Биология" издательского дома "Первое сентября").

При объяснении происхождения жизни из неживого вещества встают точно те же трудности, что и в космологии при объяснении происхождения Вселенной. Там это выражается в невероятной согласованности значений мировых констант (Приложение C). При малейшем ее нарушении вся Вселенная имела бы совершенно иной облик, в частности, жизнь на Земле была бы невозможна. Для объяснения феномена был выдвинут “антропный принцип”, за который физики с готовностью ухватились. Но, по-существу, он является нелепым суррогатом религии.

Так вот, даже в самой простой живой клетке все удивительно подогнано друг к другу. В не меньшей степени согласованы друг с другом разные части многоклеточного организма.

Не менее удивительна взаимоподогнанность отдельных компонентов единой биосферы. Не случайно во многих культурных традициях издавна утверждалось, что мир был создан специально для человека.

Так что биологи уже давно живут в тесном соседстве с религиозным “антропным принципом” и выработали определенный к нему иммунитет. Вот уже 140 лет они предпочитают искать объяснение жизни в рамках идеи естественной эволюции. На этом пути они обнаружили целый ряд неустранимых проблем и постарались сформулировать их с максимальной четкостью. Именно это важно для Концепции.

1. Долгое время, вплоть до 60-х годов двадцатого века, биологи, как и космологи, полагали, что в основе Мироздания лежит неупорядоченный хаос. В их случае он представлялся огромным резервуаром воды, где растворены всяческие химические элементы и их соединения. Они предполагали, что в результате миллиардов химических реакций каким-то образом, случайно и постепенно, сформировались устойчивые молекулы белка, а потом и клетки. Когда была расшифрована генная структура хромосом, к этому добавились ожидания, что так же случайно, неторопясь, возникли и спиральные молекулы ДНК.

Одним из наивысших достижений биологов, надеящихся на зарождение жизни в “ первичном бульоне ”, были опыты А.Опарина с коацерватами (микроскопическими плавающими в воде коллоидными каплями, содержащими полимеры). Коацерваты напоминали клетки. Они оказались способными окружать себя простыми оболочками. В них были получены некоторые важные для жизни реакции (например, синтез крахмала). Достигнув предельного размера, капля распадалась на несколько дочерних, которые тоже росли. Однако для всего этого в коацерват приходилось извне вводить ферменты. Без них эта симуляция жизни тут же прекращалась. Но в природе условия для возникновения ферментов всегда оказываются губительны для капель, и наоборот. Так что в “первичном бульоне” им не встретиться никак.

Математические подсчеты показывают, что в резервуаре размером с мировой океан самопроизвольного образования одной-единственной молекулы ДНК пришлось бы ждать триллионы лет. Для справки: геологический возраст Земли оценивается всего в 4,5 миллиарда лет. Причем, по общему мнению, молодая Земля была очень горячей. До температуры в 100⁰С градусов она остыла только 4 миллиарда лет назад. И уже через каких-то 200 миллионов лет на ней кишели микробы! Они, правда, еще не имели выраженного ядра. Температура океана при этом была выше 90⁰С - почти кипяток! Столь же высокой она оставалась еще 800 миллионов лет. А вот на происхождение клеток, имеющих ядро, ушло еще 2 миллиарда лет.

Таким образом, жизнь на Земле возникла не в виде одиноких молекул или даже клеток, а в виде огромной массы живых существ - биоценоза. Причем очень быстро. Это явно требовало коренного пересмотра исходных теоретических посылок.

2. В 1960-е гг. Л. Силлен и М. Руттен отвергли концепцию "первичного бульона" как химически невероятную. Они предложили не уповать на последовательность исчезающе редких удач, а выяснить, при каких условиях могут протекать нужные реакции и были ли такие условия на молодой Земле. Так вот, этим условиям удовлетворил не "бульон", а поток. В нем может идти любой синтез, если его продукт уносится и тем самым предохраняется от распада. (В “бульоне” этот продукт остается на месте и подвергается гораздо более вероятным разрушающим воздействиям, чем те, в результате которых он мог бы сам возникнуть).

Рассмотрением процессов в потоках, а шире, в неравновесной среде, занимается синергетика [45]. В ней выяснено, что на фоне явлений, сопряженных с большими затратами энергии, могут протекать процессы самоорганизации, которые в равновесных условиях термодинамически невозможны. Это так называемые диссипативные системы.

Чего хватало на молодой, остывающей Земле, так это высокоэнергетичных процессов! Многие из них имели циклический характер. Это извержения вулканов и огромное количество гейзеров. Это водные потоки, размывающие континенты и уносящие породу в океан. Это дожди и ветры, также усиливающие эрозию. В то время поверхность Земли представляла собой почти сплошную прибрежную низменность с редко торчащими отвесными скалами (континенты были размыты, а из-за этого океан сильно обмелел). Было где разгуляться приливам и отливам. В результате, на огромных пространствах осуществлялся тесный и динамичный контакт трех фаз вещества - твердой, жидкой и газообразной. (Не забудем добавить сюда еще и четвертое состояние вещества - плазму, возникающую при частых грозовых разрядах. В атмосфере, состоящей из влажной смеси метана, аммиака и углекислого газа, они приводили к образованию аминокислот - первичных кубиков для строительства белка. - прим. Ле Мар).

Современные взгляды на происхождение жизни сводятся к тому, что она возникла сразу в форме примитивного биоценоза (обширного сообщества), лишь позднее разделившегося на отдельные особи и виды. Сперва на планете существовали только геохимические круговороты веществ (еще без всякой жизни). Затем возникали одна за другой те реакции, которые мы теперь именуем метаболическими (это уже преджизнь). Будучи более эффективными, они встраивались в прежние круговороты и частично их замещали. И только позже возникли отдельные особи, наследственность и размножение.

Наглядный пример включения органического звена в геохимический круговорот дает круговорот серы. Он существует и вне жизни, но основной поток серы из морских вод в горные породы ныне осуществляют бактерии Desulphovibrio, которые восстанавливают сульфаты в сульфиды.

Двумя главными для нынешней жизни химическими процессами являются расщепление воды с выделением свободного кислорода и, наоборот, окисление различных субстратов свободным кислородом. Первую реакцию в неживой природе реализует ультрафиолет, а в живой - фотосинтез. Вторая в неживой природе всем известна (например, железо ржавеет), а в живой означает дыхание. Первичным катализатором этих реакций в неживой природе выступала всем известная глина. Химическая эволюция привела к появлению целого спектра уже органических катализаторов (предшественников ферментов). Названные реакции суть тот базис, на который опиралась возникающая жизнь.

В наше время на поверхности планеты уже нет мест, похожих на те, что были на молодой Земле. Но на дне океана и сейчас встречаются так называемые гидротермали. Это выбросы горячих газов, растворов и взвесей из разломов океанического дна. Температура выбросов намного превышает сто градусов, но вода в них не кипит из-за огромного давления.

Существует выброс всего 50-100 лет, и всё это время он окружен биоценозом совершенно необычных организмов. Известны бактерии, живущие в устьях гидротермалей и имеющих оптимум роста при 110 градусах - как в скороварке. Они восстанавливают углекислый газ и серу, окисляя водород и выделяя наружу метан и сероводород, чем обеспечивают включение основных химических элементов в биологические круговороты. Ученые полагают, что эти организмы мало изменились со времени своего возникновения.

Среди гидротермальных сообществ есть такие, которые не получают нужных им веществ ниоткуда, кроме как из недр. По-видимому, они являют собой биоценозы, способные жить без остальной биосферы. Но своими отходами они создают базу для существования более сложной и разнообразной жизни. Это так называемые литотрофные бактерии. Они играют роль первичных продуцентов, т.е. вводят в биологический круговорот вещества, прежде принадлежавшие неорганической природе, и служат пищей огромной массе других организмов.

Но в такой экосистеме поедание крупными организмами мелких играет подчиненную роль: вместо этого крупные животные предпочитают разводить внутри себя бактерий, служащих им пищей. Некоторые даже не имеют никакой пищеварительной системы. Таковы рифтии - похожие на кольчатых червей существа, до полутора метров длины. Вместо органов пищеварения они имеют трофосому - полость наполненную бактериями, усваивающими углекислый газ. Они играют здесь роль растений, т.е. вторичных продуцентов, с той разницей, что вместо света источником энергии им служит сероводород, произведенный в устье гидротермали литотрофами.

Итак, получается, что это не бактерии, живущие в горячих гейзерах, приспособились к жизни в кипятке, а мы приспособились к холоду. То же самое касается тесного симбиоза, например, гриба и водоросли, как в лишайнике. Мы считаем это чем-то удивительным, тогда как в начале жизни симбиоз был неизбежной нормой. Только когда жизнь широко распространилась и наполнила органикой поверхностные слои океана, она смогла позволить себе такую роскошь, как животных, самостоятельно ищущих свою пищу. До этого искать было нечего, и каждое животное, словно космонавт на чужой планете, носило свою среду обитания с собой [68].

При всей удовлетворительности изложенной схемы, она все же не устраняет пропасти между живым и неживым. Хотя та сильно сузилась благодаря усилиям исследователей, приближающихся к ней с двух сторон, со стороны живого и со стороны неживого. Но для совершения качественного скачка все еще не хватает какого-то “жизненного порыва”, по выражению Бергсона. Получить самосборкой живое из неживого никак не удается. Ю.Чайковский отмечает, что долгое время эволюционисты пытались эту трудность не замечать. Немногих замечавших упрекали в ненаучности. Но теперь, когда контуры проблемы обозначены довольно четко, дальше так продолжаться не может.

Кроме того, остается необъясненной устойчивость и тонкая самонастройка биосферы на всех этапах ее развития, от возникновения до наших дней.

Уже подчеркивалось, насколько важно было появление обширных прибрежных пространств взаимодействия трех фаз вещества, так называемой эквилибросферы. А ведь это ничем не гарантировано. Так, на Марсе в наше время нет открытой воды, а на Юпитере нет суши.

На Земле же эквилибросфера возникла быстро и никогда с тех пор не исчезала. Секрет этого кроется в постоянном обновлении океанического дна, происходящего благодаря циркуляции вещества внутри Земли. Новые его толщи непрерывно поступают из недр в срединные области океана и расползаются в стороны. А старая океаническая кора все время задвигается под кору континентов. Если бы не этот круговорот донных толщ, на Земле давно не было бы океана (он был бы полностью забит осадочными породами всего за 50 миллионов лет). Как следствие, не было бы дождей, а вернее всего не было бы и жизни.

Не менее важным, чем круговорот воды в природе, для поддержания жизни являются круговороты всех необходимых для нее элементов - например, фосфора и серы, о которой уже упоминалось. Эти элементы вымываются или добываются из горных пород в виде солей, включаются в жизненные процессы, затем сносятся в моря и океаны, где оседают на дно с телами отмерших организмов и в океанах задвигаются под континенты. Круговорот замыкается только через медленные геологические процессы (когда захороненные осадочные породы возвращаются на поверхность), и без горообразования на континентах жизнь долго не протянет. Гораздо менее дефицитный углерод, и тот постоянно поступает из вулканов в форме углекислого газа. О важности гейзеров и гидротермалей уже говорилось.

3. Все это привело ученых к формулировке "геохимического принципа сохранения жизни": планета может быть обитаема, пока активны ее недра. Эта активность важна не меньше, чем активность Солнца. Чтобы на Земле продолжалась жизнь, Земля сама должна быть живой в указанном смысле.

Примечание: Не последнюю роль в жизненной активности Земли как планеты играет, по-видимому, резонанс между периодом ее обращения вокруг оси и фундаментальной частотой эфирных волн, о чем говорится в Разделе 18.5.

Здесь уже просматривается идея, что живое может рождаться только от живого, и первичный носитель жизни - сама планета Земля. Эта точка зрения близка Концепции, так как при создании “аварийного природного порядка” многомерные существа, сотворенные до людей, были вынуждены привнести свою жизнь сюда, в трехмерное пространство, хотя и в очень “уплощенной” форме. Это и было тем самым “проклятьем”, которое легло на всю предыдущую Сферу творения из-за человека.

Последовательным проводником идеи живой Земли выступает Лавлок. Он именует это планетарное существо Геей. (Lovelock J.E. Gaia: A new look of life on Earth. Oxford, 1979). Вместе с ним целый ряд ученых всерьез считают Землю организмом. При этом, наука должна понять не столько появление первой живой клетки на Земле, сколько появление первой биосферы. Предполагается, что феномен высокой организованности биосферы - не результат случайных совпадений, а проявление собственной активности Геи.

"Гипотеза Геи постулирует, что физические условия на поверхности Земли, в атмосфере и океане активно созданы жизнью самой для себя”... Гея - более, чем биосфера: "Мы верим, что Гея сложное единство, включающее атмосферу, биосферу, океаны и почву".

Однако, ученое сообщество оказалось не готово принять столь радикальную мысль. Под воздействием критики Лавлок ослабил предполагаемые возможности Геи, сведя их к способности поддерживать собственный гомеостаз. Теперь организмом считается не планета в целом, а только биосфера. Нервной системой этому организму служит царство животных. Кроме того, разумный статус Геи теперь снижен с уровня человека до улитки.

Однако, биосфера уже 3 млрд лет поддерживает свои основные параметры (состав атмосферы, вод и т.д.). Более того, в кризисные моменты, когда она была готова замерзнуть, почему-то "во-время" повышалась активность вулканов, увеличивавшая парниковый эффект и спасавшая жизнь.

О том, что только циркуляция вещества в толще Земли обеспечивает длительное существование эквилибросферы и круговорот элементов, уже говорилось.

Так набирается очень много “счастливых случайностей”. Считать, что нам просто постоянно везет, значит исповедовать пресловутый “антропный принцип”, иными словами, пребывать в познавательном тупике. Но если не так, значит Гея сама умеет поддерживать в себе необходимые состояния.

Что же тогда считать организмом - всю планету или только ее биосферу?

К этому уместно присовокупить еще высказывание Н.Горовица: "Я считаю самовоспроизведение и обмен веществ важными, но недостаточными критериями наличия жизни; система должна быть наделена еще импульсом к развитию”... (Сборник: Возникновение жизни на Земле. М., 1959, с. 109).

Живая Гея, а также “импульс к развитию” - не последние примеры, на которых мы будем убеждаться, что исследователи постоянно ощущают нехватку некоего “мотора”, который мог бы привести их научные построения в согласие с реальностью.

Привнося новые идеи и стараясь при этом преодолеть отторжение со стороны научной парадигмы, исследователи используют старые термины в новом смысле. Таково понятие “жизненного поля” или родственные ему. Наибольший успех в этом отношении выпал на долю Р.Шелдрейка. Опубликованная им в 1981 г. книга "Новая наука о жизни. Гипотеза созидательной причинности" [70], вызвала бурную реакцию в диапазоне от восторга до предложений публичного сожжения книги.

Шелдрейк распространил понятие морфогенетического поля, введенное Гурвичем при описании развития зародыша, на все биологические процессы. Поэтому он говорит о морфическом (формообразующем) поле.

Что касается происхождения жизни, то теперь предлагается примерно такой сценарий: первые биоценозы возникли до первых организмов и сформировали первую биосферу, поля которой с тех пор и управляют эволюцией появившихся позже организмов. Здесь важно слово “поле”. В качестве аналога Ю.Чайковский упоминает, например, о поле, возникающем в растворах аминокислот и организующем в нем синтез полимеров. Это поле сопоставляется с морфическим полем Р.Шелдрейка, которое благодаря резонансу действует как "созидательная причинность". Но сам Р.Шелдрейк источником поля видит не молекулы в данном растворе, а “вселенскую сеть морфического резонанса среди галактик, звезд и атомов”. Она действует также между “молекулами, кристаллами и формами жизни" (Sheldrake R. The presence of the past. Morphic resonance and the habits of nature. L., 1994).

Одним словом, пропасть между живым и неживым преодолевается с помощью внешнего агента, имеющего полевую природу. Это как нельзя лучше соответствует Концепции, в чем можно будет убедиться в одном из следующих разделов.

19.3. Наука о развитии жизни

При освещении проблем эволюции с точки зрения науки в этом разделе по-прежнему используются сведения из книги Ю.Чайковского [68].

Эволюция жизни рассматривается наукой как последовательность появления и вымирания таксон ов, которыми называются большие группы живых существ, объединяемые по специально сформулированной системе признаков. Множество таксонов обладает иерархической структурой. Перечисляя сверху вниз, это царства, типы, классы, отряды, семейства, роды и виды живых существ.

В наше время насчитывается всего четыре царства:

■ растения, производящие кислород и органику;

■ животные, все это потребляющие;

■ грибы, разлагающие органику так, что она возвращается в ранг неживого вещества;

■ прокариоты, чьи клетки не имеют выделенного ядра, могут исполнять функции трех других царств, но только они умеют включать элементы из неорганической природы в круговороты живого (например, усваивать азот из воздуха).

Проблема возникновения жизни связана именно с появлением прокариот, о чем говорилось в предыдущем разделе. Возникнув неизвестно как, они монопольно населяли Землю в течение 2 миллиардов лет. Поэтому им одним приходилось делать в биосфере все то (в геохимическом смысле), что теперь делают еще и другие существа. Эти другие присоединились к прокариотам только 600 млн. лет назад, образовав остальные три царства.

Следующий уровень иерархии - типы - определился в основном 550 млн. лет назад, запоздали только семенные растения - они возникли примерно 400 млн. лет назад. С тех пор эволюция протекала на уровне классов, отрядов и ниже. Человек, как известно, относится к типу хордовых. В те времена этот тип был представлен чем-то вроде плоского червя ланцетника.

Понятие эволюции в общественном сознании неотделимо от дарвинизма. Его популярная и краткая формулировка включает триаду: «наследственность, изменчивость, отбор».

Наследственность обеспечивает сходство потомков с предками.

Из-за изменчивости свойства потомков хоть немного, но отклоняются от свойств родителей, причем случайным образом.

Благодаря отбору выживают носители только удачных отклонений.

Дарвинисты верят, что эти малые случайные отклонения, вызванные мутациями, постепенно накапливаются, что со временем приводит к возникновению новых видов. Видообразование становится особенно интенсивным в эпохи быстрых изменений природной среды, ибо тогда усиливается роль отбора - выбраковки неудачных экземпляров. Она реализуется в форме борьбы конкурирующих сообществ за дефицитные ресурсы.

За прошедшие полтора века у биологов накопилось множество критических замечаний в адрес дарвинизма. Основная мишень - постулат о случайности и ненаправленности мутаций. И в самом деле, получается, что реально отбор действует только на тех, кто погиб и не оставил потомства. А оставшиеся являются итогом малых ненаправленных мутаций. Поэтому одно из главных утверждений дарвинизма, что отбор действует направленно (иначе не объяснить «формообразующей роли естественного отбора»), являют собой словесную ловушку, самообман, по выражению Ю.Чайковского. В опытах и в наблюдениях показано только, что направлен отрицательный отбор, а говорится, что существует и к тому же направлен отбор положительный.

Оказывается, эту ловушку видели все, кто хотел и умел видеть, отчего в дарвинизме всегда присутствовало течение (идущее от Э.Геккеля), отрицавшее роль ненаправленных вариаций и утверждавшее, что отбору подвергается итог направленной изменчивости. Те же, кто не умел, торжественно погрязали в противоречиях, и в советских учебниках это погрязание именовалось (тоже торжественно) диалектикой познания.

Иными словами, теории Дарвина не хватает внутреннего активного фактора, какого-то механизма, поставляющего новые варианты организмов, чтобы те подвергались отбору.

Поскольку понять эволюцию вида для дарвинизма значило выстроить «непрерывный» ряд форм, соединяющих некоторый вид организмов с его предшественниками, то долгое время эволюцию так и описывали - в виде приведенной уже системы царств, типов, классов и так далее. Причем система представала в виде ветвистого древа. Но этот путь оказался тупиковым.

Основная проблема связана с тем, что непрерывные линии происхождения можно строить, да и то не всегда, только ограничившись каким-то одним признаком. Например, систематика млекопитающих сводится к систематике их зубов. А при попытке учесть массу других, не менее важных, признаков, никаких непрерывных линий не получается.

Наиболее драматично это обстоятельство можно сформулировать так: если и удается умозрительно как-то связать предшествующий вид с последующим, то в реальности остаются неизвестными переходные формы, которые по дарвинизму просто обязаны были существовать. А их нет!

Таким образом, на практике не подтверждается один из основных постулатов дарвинизма. Жизнь, как выяснилось, развивается скачками. Наличие теоретически непреодолимых зазоров на эволюционном древе заставляет исследователей отказываться от старых догм.

После того, как для преодоления пропасти между живым и неживым веществом были привлечены “принцип Геи”, “жизненный порыв” и “морфические поля”, объяснить указанные зазоры на эволюционном древе можно по той же методике.

Наименьшими отступлениями от традиционной научной позиции отличаются те, кто придерживается позиции номогенеза - учения о закономерном характере путей эволюции. То есть, они отказались только от случайности как основного двигателя развития, не уточняя, что же является источником закономерности.

Основное их достижение связано с тем, что они расширили множество признаков, учитываемых при рассмотрении эволюции. Вместо одного признака, который должен приводить к форме древа, они рассматривают сеть. Осознав, что непрерывной линии наследования все равно не получается и указать предков вида не удается, они вместо ответа на вопрос “от кого произошел тот или иной вид?” теперь стараются ответить на вопрос “каким образом это случилось?”.

Номогенетики выяснили, что планы строения таксонов задаются так называемыми “рефренными таблицами”, в которых учтены границы изменчивости форм. Простейшие водоросли, например, бывают зеленые, желто-зеленые, золотистые и красные. По внешнему виду каждая из них может напоминать монаду, кокон, нить или пластину. Однако, как правило, рефренные таблицы описывают не формы целых организмов, а отдельных их органов. Например, формы ног, формы черепа и т.п. При возникновении нового вида воедино собираются формы из разных клеток таблицы, и уже из них, как из кубиков, составляются организмы. Таким образом, установлено, что эволюция придерживается принципа блочности.

С точки зрения номогенетиков эволюция представляет собой перебор различных комбинаций блоков, причем рефренные таблицы (наборы возможных блоков) задаются законами формообразования, а вовсе не законами изменчивости. Роль же механизмов изменчивости состоит в переключении развития с одного возможного варианта на другой. Основные блоки возникли очень рано, а новые после этого появляются очень редко.

При таком понимании эволюции вполне естественно, что организмы, очень сильно различающиеся физиологически и экологически, имеют сходное строение. Например, летающие ящеры птеродактили были похожи на млекопитающих летучих мышей и на птиц.

Таким образом, у существ, чьи клетки обладают ядрами, содержащими ДНК, эволюция состоит почти целиком в перегруппировке одних и тех же генов. Такой механизм обмена генами или их частями внутри одного генома называется рекомбинацией.

Новая форма, а потом и новая функция, всегда появляется скачком. В каком-то поколении происходит то, что глаз впервые посылает сигнал, который используется; яд впервые отравляет жертву, не губя обладателя и т.д. Но форма (глаз, ядовитая железа) к этому моменту уже должна существовать.

Именно это и наблюдается. Например, у кистеперых рыб суставчатые конечности впервые возникли в виде пары ни на что не годных отростков, расположенных в вертикальной плоскости возле хвоста. Однако обладатели излишнего блока не исчезли в борьбе за жизнь, а тиражировали его уже в горизонтальной плоскости (смена симметрии) - как грудную и брюшную пары суставчатых плавников, которые стали прообразом лап четвероногих. Таков классический пример преадаптации (адаптации к будущей потребности): форма «кисть» реализовалась впервые не там и не тогда, «где было нужно».

Как бы странно ни выглядела преадаптация с научной точки зрения, само наличие факта приспособления в ходе эволюции к условиям обитания, которые наступят только в будущем, является общепризнанным.

Примечание: В пределах микрокосмоса человека воспроизводится долгая череда миров, отстающих друг от друга на 266 лет (Глава 18).

Общая длительность этой цепочки почти 26 млн.лет.

Все такие миры сопряжены друг с другом через точку Кетер и через семимерный контур Высшего Я.

С учетом этой структуры преадаптация не должна вызывать удивления: есть агент, который обладает сознанием и энергией, и который призван к тому, чтобы как можно скорее вывести людей из падшего состояния. Биологическая эволюция - только один из рычагов для этого.

Для дарвинистов преадаптация недопустима, так как противоречит основному принципу отбора. Поэтому они говорят о «счастливой случайности» или о «прозорливости эволюции», что, разумеется, не более, чем пустые слова. Получается, что “счастливыми случайностями” выстлана дорога эволюции. Это не только легкие, которые тоже впервые появились почему-то у кистеперых, но и сам человеческий мозг со всеми его функциями. Его происхождение никак не вписывается в рамки дарвинизма.

Следующий очень важный вопрос связан с механизмом, запускающим в ход процесс генерации новых форм и их сочетаний. Ведь он должен срабатывать в родительском организме, чтобы выбрать нужные варианты для размножения. Биологи на этот вопрос отвечают вполне уверенно: этот механизм включается стрессом, когда условия обитания ставят вид на грань вымирания.

Резкий дискомфорт вызывает реакцию генетического поиска. Он связан с перебором генов и активизацией в потомках тех форм, которые потенциально содержатся в геноме. Генетический поиск ведут все существа, попавшие в дискомфорт, но лишь немногие способные приходят к новым приемлемым формам. Большинство же при этом вымирает.

Поразительный пример генетического поиска демонстрирует возбудитель сонной болезни, которую распространяют мухи ЦЕЦе. Популяция паразитов, несущих на клеточной оболочке поверхностный антиген, проникнув в кровяное русло животного, быстро и беспрепятственно размножается несколько дней. Тем временем иммунная система хозяина расшифровывает структуру антигена и образует соответствующие антитела, убивающие паразита. Когда их популяция сокращается в десять раз и более, у части особей паразита как бы внезапно происходит мутация соответствующего гена, обеспечивающего образование нового антигена, не знакомого иммунной системе животного. Быстрое размножение паразитических микроорганизмов будет продолжаться до тех пор, пока животное опять не выработает нужный вариант антител. Подобные циклы могут повторяться многие сотни раз.

Механизм смены антигенов у этих паразитов включает в себя направленное внедрение подвижных генетических элементов в тот ген, который кодирует структуру антигена. В этом процессе нет места случайностям. Можно сказать, что генетические модификации преследуют конкретную цель и продолжаются, пока цель не будет достигнута.

На этом примере можно сделать общее заключение: эволюционный отбор действует не только на тех, кто погиб, но и на всех тех, кто выжил, и кто подвергся направленному генетическому воздействию в результате актов поиска. Отбору подвергаются не малые ненаправленные вариации, а готовые конструкции, понимаемые в рамках номогенеза как клетки рефренной таблицы. Удачные новые формы действительно вытесняют неудачников. Но они возникли не случайно, а направленно.

Получается, что эволюция сходна с изобретательством. Об этом давно говорили Тейяр де Шарден и Р.Шелдрейк, но лишь в самое последнее время это стали признавать биологи-практики. Исследования показывают, что каждый важный акт эволюции состоял в одновременном изобретении разными таксонами различных элементов новой организации организмов. Но, будучи «изобретенными» порознь, эти элементы затем собираются у нового вида вместе, словно машина из деталей.

Остается спросить: где единый заказчик? Хотя для многих такой вопрос звучит странно, но как иначе выстроить в единый ряд множество загадочных фактов?

Еще одна из таких загадок связана с умением паразитов управлять поведением своих хозяев. Так в 1961-1962 гг. в Германии и Англии появились сообщения о том, что личинки паразитических плоских червей заставляют зараженных ими насекомых (муравьев и мух) вести себя так, чтобы их съели те животные, внутри которых личинки смогут развиться во взрослые особи. Личинка, попав в муравья, мигрирует в его подглоточный ганглий, и такие муравьи массой вползают на растения, прикрепляются челюстями на верхушке и переходят в состояние оцепенения. В результате они часто поедаются пасущимся скотом, который иначе почти не имеет шансов проглотить муравья.

Таким сообщениям вначале не верили, что и понятно: можно ли признать, что сложный поведенческий акт (миграцию в определенный орган «хозяина») осуществляет примитивнейший объект - даже не плоский червь, а его намного более просто устроенная личинка?

Но затем французский паразитолог Симона Эллюи смогла назвать еще около двадцати таких примеров. Сама она ставила опыты с рачком-бокоплавом, который вел себя не лучше: зараженный личинкой скребня, он изменял отношение к свету - вместо темных выбирал светлые места и быстро поедался водными птицами. Эллюи назвала такое поведение сумасшествием.

Фантастика? Да, но не больше, чем многое другое. Паразит, управляющий иммунитетом «хозяина» (как возбудитель сонной болезни), и паразит, управляющий поведением «хозяина» (как личинки червей), сходны в том, что оба становятся в один ряд с десятками иных примеров, которые никогда не попадают в учебники из-за своей фантастичности.

Если изощренное поведение проявляют личинки и даже клетки, явно не имеющие ничего похожего на мозг, то причину приходится искать вне их. Но где именно? Кто и как направляет их поведение? Как здесь не вспомнить «концепцию Геи», гласящую, что биосфера есть организм в прямом, а не в переносном смысле, есть организм со своей волей и сознанием.