Инок Ферапонт

«СРЕДИ ВАС АНГЕЛЫ ХОДЯТ»

Подвиг сугубого постничества инок Ферапонт принял на себя еще до монастыря. Монахиня Нео-нилла, певшая в те годы на клиросе Ростовского кафедрального собора, пишет о нем так:

«Постник он был необыкновенный. На Вели­кий пост набирал в сумочку просфор, сухариков и бутыль святой воды. После службы удалялся в храме за колонны, вкушал здесь святую пищу. А я переживала, что он такой худенький, и все пригла­шала его в трапезную покушать постного борща».

В первую и последнюю седмицу Великого по­ста, как уже говорилось, он не вкушал ничего. А в

последнюю неделю своей жизни не принимал, го­ворят, даже воды. Но проверить достоверность этого утверждения трудно, ибо на братской трапезе не принято смотреть, как кто ест и пьет. И если инок Ферапонт иногда обращал на себя внимание, то лишь потому, что мог зачерпнуть ложкой супу да и забыть про него, держа ложку на весу. Он на­столько погружался в молитву, перебирая четки, что не замечал уже ничего.

В пост инок Ферапонт всегда белел лицом, а последним Великим постом был уже «прозрач­ный» и светился какой-то радостью. Иеромонах Киприан, а в ту пору монастырский зубной врач Володя, вспоминает, что в Страстную Пятницу он дежурил у Плащаницы и обратил внимание, что инок Ферапонт оживленно и радостно разговари­вает с кем-то в комнатке-кармане храма. Так про­шло минут сорок. Время от времени он погляды­вал в ту сторону, удивляясь необычному: «Ну, надо же, о. Ферапонт разговорился!»

Перед Пасхой он будто выходит из затвора - улыбается и почему-то просит многих: «Помоли­тесь обо мне!»

Тихий инок жил все эти годы в монастыре в таком безмолвии, что теперь удивляло простое - он разговаривает. И если сначала кого-то задевало, что он не замечает людей, то потом и его перестали замечать. Он жил в монастыре, а будто исчез. Запом­нился такой случай. Через двор монастыря шел при­езжий иконописец, спрашивая встречных: «Не под­скажете, где найти о. Ферапонта?» Встречные в свою очередь окликали знакомых: «Не знаешь, кто у нас о. Ферапонт?» Гадали долго, пока иконописец не догадался спросить: «А где у вас делают доски для икон? Меня за досками послали».- «А-а, доски! Тогда идите в столярку».

Инок Ферапонт жил настолько не касаясь зем­ли, что даже из братии его мало кто знал. Когда, собирая воспоминания, расспрашивали всех, а ка­кой он был, большинство лишь сожалело, что не привел Господь узнать. А вот один паломник отве­тил: «Я знаю его. Ферапонт был сачок». - «Да ты что, брат, говоришь?» -опешили все, зная исключи­тельное трудолюбие инока. «То, - уверенно отве­тил паломник.- Он же вечно опаздывал. Тут на послушание надо идти, а он как заляжет у мощей на молитву, вспомните!» И тут, действительно, вспом­нили, а ведь было такое. Когда на хоздворе строи­ли дом, инок Ферапонт, случалось, опаздывал на стройку на несколько минут. Этих копеечных опо­зданий никто бы не заметил, если бы не сам инок. Он пунцово краснел и говорил сокрушенно: «Про­стите! Простите! Опять опоздал». Мастер он был золотые руки, и в отличие от пунктуального палом­ника работал споро. И все же водилось за ним такое: когда он становился на молитву у мощей возлюбленных им Оптинских старцев, то настолько забывал о земном, что жил уже вне времени и про­странства.

Молился он обычно уединенно - в комнатке-кармане храма, где до канонизации стояли мощи преподобного Оптинского старца Нектария. Быва­ло, служба уже кончилась и храм давно опустел, а в уединенной комнатке перед мощами все еще мо­лится, распростершись ниц, инок Ферапонт.

Был такой случай. К дежурному по храму по­дошел приезжий человек, рассказав о себе, что в монастырь он попал случайно и сомневаясь в душе, а есть ли Бог? «Бог есть! - сказал он взволнован­но. - Я увидел здесь, как молился один монах. Я ви­дел лицо Ангела, разговаривающего с Богом. Вы знаете, что среди вас Ангелы ходят!» - «Какие

Ангелы?»- опешил дежурный. А приезжий ука­зал ему на инока Ферапонта, выходившего в тот момент из храма.

Нечто похожее видел один из братии. Инок Ферапонт молился у мощей в пустом храме, пола­гая, что его никто не видит. Брат в это время тихо вышел из алтаря и увидел такое сияющее, ангель­ское лицо инока, что в ошеломлении быстро ушел.

«Молитва должна быть главным подвигом ино­ка»,- писал святитель Игнатий Брянчанинов. У инока Ферапонта была такая жажда молитвы, что ее не насыщали даже долгие монастырские службы. Его сокелейники рассказывали, что сот­ворив монашеское правило с пятисотницей, кстати, не обязательной для иноков, он потом еще долго молился ночью, полагая многие земные поклоны. Один из сокелейников признался, что как-то он решил сосчитать, а сколько же поклонов полагает инок за ночь? Келью разделяла пополам занавеска, и инок Ферапонт молился в своем углу, бросив на пол пред аналоем овчинный тулуп. Поклоны звуча­ли мягко. Сокелейник считал их, считал и уснул, все еще слыша во сне звуки поклонов.

Словом, как нам, грешным, бывает трудно встать на молитву, так иноку Ферапонту было трудно прервать ее. Приведем здесь рассказ рабы Божией Ольги, предварительно рассказав о ней самой.

Ольга была еще студенткой, далекой от Бога, когда на нее напала тоска от вопроса: а какой смысл в трудах человека, если впереди могила и тлен? Тетка сказала ей, что с такими вопросами надо обращаться к психиатру. А Ольга металась. Это был год перенесения мощей преподобного Сера­фима Саровского, и, прочитав в газете статью

о Старце, она так полюбила его, что уверилась в мысли - у мощей Преподобного она получит от­вет. Вырезала Ольга из газеты статью о Старце и приехала почему-то в Оптину, оставшись работать здесь на послушании и поступив затем в женский монастырь. Так дивный старец Серафим вывел из мира будущую монахиню.

Но тогда, приехав в Оптину, Ольга еще ничего не знала о монашестве, расспрашивая с интересом, а что за веревочки с узелками монахи носят в руке? Это был неведомый для нее, но родной мир. Она с жадным интересом всматривалась в него и увидела однажды вот что.

Ольга работала на втором этаже в рухольной, когда внизу под окном остановился трактор с при­цепом, в котором сидели инок Ферапонт и еще кто-то из паломников и братии. Очевидно, намеча­лась поездка куда-то, но тут заморосил мелкий дож­дик со снежной крупой, и все ушли в укрытие. В кузове остался один инок Ферапонт. Выглянув в окно, Ольга подумала: «Почему он «спит» в стран­ной позе - на коленях и пав лицом вниз?» Через полчаса она снова выглянула в окно и увидела, что инок находится в той же позе, а рука его мерно перебирает четки. Когда через два часа она опять подошла к окну, то очень удивилась, не понимая, что происходит - рясу инока уже припорошило сверху снежком, а он все так же перебирал четки, пав молитвенно ниц. Потом она сама ушла в мона­стырь, понимая уже: Господь даровал ей увидеть ту неразвлекаемую монашескую молитву, которую не в силах прервать ни дождь, ни снег.

Иеродиакон Р., живший в ту пору в одной келье с иноком Ферапонтом, рассказывал, что перед смер­тью инок уже не ложился спать, молясь ночами и

позволяя себе для отдыха лишь опереться о стул. Он осуждал его за это, ибо по правилам святых Отцов так подвизаться рискованно.

Все не по правилам! Но у инока Ферапонта умирала в больнице его мать. За ним стояла его далекая от Бога родня с некрещеными сестрами и тот глухой таежный поселок, где, сгорая от вод­ки, рано ложились в землю его сверстники. Когда позже на могилки оптинских братьев приехал молодой сибирский священник о. Олег (Матвеев), он рассказал, что в иных местах Сибири до бли­жайшего храма надо лететь самолетом, а вокруг секты такого черного толка, что, уезжая из дома, он увозит жену с детьми к родственникам из-за угроз убить их. «Дайте нам, какие можно, материалы о наших сибиряках-новомучениках, - сказал священ­ник. - Они наши первопроходцы и молитвенники, а за ними стоит Сибирь».

Тайну своей необычайно напряженной молит­венной жизни перед смертью инок Ферапонт унес с собой. Но иноку Макарию (Павлову) запомнилось, как инок Ферапонт однажды сказал при всех: «Да, наши грехи можно только кровью смыть». Слова эти показались тогда непонятными, и все пере­глянулись - странно!

Странности в жизни инока Ферапонта случа­лись. Монастырский зубной врач иеромонах Кип-риан рассказывал, как года за полтора до убийства к нему обратился с острой зубной болью инок Фера­понт. Запломбировав ему зуб, он заметил, что хоро­шо бы со временем поставить на зуб коронку, ина­че в старости нечем будет жевать. «Мне это не понадобится»,- ответил инок. А художник Сер­гей Лосев вспоминает, как в конце января 1993 года инок Ферапонт отдал ему свои теплые зимние вещи: меховую шапку, шерстяные носки и варежки, сказав при этом: «Мне это больше уже не понадо­бится».

Перед самой Пасхой 1993 года инок Ферапонт стал раздавать свои личные рабочие инструменты. Поступок по тем временам необычный - в обители был такой дефицит инструментов, что их привози­ли с собой из дома или доставали через друзей. Словом, если последнюю рубашку в монастыре от­дали бы с легкостью, то с инструментами дело обстояло иначе, так как послушание без них не выполнишь.

Рассказывает столяр-краснодеревщик Нико­лай Яхонтов, работавший тогда по послушанию в скиту: «Как раз перед самой Пасхой позвал меня к себе о. Ферапонт и предложил взять у него любые инструменты на выбор. Облюбовал я себе тогда отличный фуганок. Несу его в скит в мастерскую и думаю - наверное, о. Ферапонта переводят на другое послушание. Он ведь по по­слушанию был столяр, а тут без инструмента делать нечего. А после убийства взглянул на фу­ганок и похолодел - выходит, он знал о своей смерти, если раздавал инструменты заранее?»

Что ответить на этот вопрос? Евангельский сотник дал некогда такой ответ Господу нашему Иисусу Христу: «...имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет... и слуге моему: сделай то, и делает» (Мф. 8,9). Так и душа человека, предавшего себя целиком в волю Божию, уподобляется, по словам схиигумена Илия, «как бы прекрасно настроенному инструменту, который постоянно звучит, потому что постоянно касаются его невидимые руки». Тут тайна Божие-го водительства, или та тайна благодати, когда все

устрояется по воле Божией и душа уже не воп­рошает о цели, но слыша «иди» - с радостью идет.

Перед Пасхой инок Ферапонт пребывал в со­стоянии благодатной радости, получив, похоже, дар прозорливости. Во всяком случае вот две истории о том.

Рассказывает просфорник Александр Герасименко: «К концу Великого поста я так устал от недосыпания, что хотел сбежать из монас­тыря. И вот недели за полторы до Пасхи рабо­тали мы с о. Ферапонтом на просфорне, а имен­но он приучил меня когда-то ходить на полунощницу. Сижу напротив него и злюсь, думая про себя: «Полунощница-полунощница! Надоело!» И вдруг вижу смеющиеся глаза о. Ферапонта, и он весело говорит мне: «Полунощница-полунощ­ница! Надоело!» Я даже не понял сперва, что он высказывает мне мои же мысли. Просто обра­довался, что злость прошла. А о. Ферапонт гово­рит: «Хочешь научу, как избежать искушений? Отсекай даже не помыслы, а прилоги к ним. Отсе­чешь прилоги, и хорошо на душе, поверь». Эге, ду­маю, вон ты куда забрался. Ничего себе уровень!».

Вторую историю рассказал молодой послушник Р. Он был тогда паломником и давно уже подал прошение о приеме в братию. Великим постом многих зачислили в братию, одев в подрясники, и он думал, что на его прошение дан отказ. Своих мыслей он никому не открывал, но перед Пасхой был в угнетенном состоянии. «Не переживай, - сказал ему вдруг с улыбкой инок Ферапонт. - Тебя скоро оденут». Его, действительно, вскоре оде­ли в подрясник, зачислив в братию на Вознесение - на сороковой день кончины новомученика Фера­понта Оптинского.