Обезьяний вагон

И всё же иногда этот запах вольера с приматами до тошноты бьёт в нос. Я ехал с работы в метро, был не то День Победы, не то День Города, не то Выпускной – отличить сложно, в общем, шумная молодежь, старшеклассники и студенты, ломилась с флагами на Поклонную, и я вдруг почувствовал, что между нами гораздо большая разница, чем мне только что казалось. И дело тут совсем не в том, что я лет на 15 их старше. Они криво держали свои флаги, нестройно пели: «Россия – великая наша держава…». Для меня это флаг совершенно другой страны, я помню его по демократическим митингам 90-ого года, и никогда не считал своим, мы ходили тогда под черно-красным знаменем. Участвовал ли этот флаг в войне? Да, конечно, но только с противоположной стороны, под триколором воевала армия Власова, перешедшая на сторону фашистского противника, а мой дед воевал и был ранен под красным. Поэтому становится не очень понятно, какая именно из воевавших сторон празднует сегодня победу. Они, фыркая недорогим пивом друг на друга, скандировали: «Какой же ты прекрасный! бело-сине-красный!». Я даже не помнил, в каком порядке у него полоски, пока друзья не подсказали мне выучить три буквы: «КГБ» снизу вверх. Мы презрительно называли его «ельцинский матрас» и для меня с тех пор ничего не изменилось. Ещё у них к шортам были приколоты георгиевские ленточки, замещающие красные, чтобы косвенно коммунистов не рекламировать.

Они ни дня не жили в СССР. Наконец-то первое послесоветское поколение пришло. Мы, помнится, рассчитывали на них, пока они ходили в детский сад и школу. Им не понадобится быть ни «советскими» ни «антисоветскими». Их с рождения окружал капитализм и, значит, именно из них будут вербоваться адекватные антикапиталисты. Не может же капитализм нравиться людям, которые при нём выросли? У них не будет в прошлом этой «травмы» и ложной мечты о западной «жизни по-человечески», не позволяющей адекватно воспринять левую идею, им не придется разоблачать ложь и цинизм позднесоветского «социализма». И они впервые за десятки лет в нашей стране адекватно прочтут именно то, что написано у Маркса, Бакунина и Троцкого, правильно, без снисходительных улыбочек, оценят антибуржуазный пафос Сартра, верно почувствуют то, что делали «новые левые», оценят революционный авангард и контркультуру, и наконец, без недоумения воспримут городскую партизанскую войну как один из способов воспитания правящего класса и избавления пассивных масс от мазохистского комплекса жертвы. Мы — я и те, кого я считал своими ближайшими товарищами — оставляли себе элементарную роль: подготовить, откомментировать и издать тексты, создать популярные версии для первичного понимания, перечислить все исторические пароли, и дальше только поражаться успехам и преклоняться перед креативностью молодежи, создающей новую антикапиталистическую теорию, эстетику и практику. Почти ничего из этого не произошло. Или я не замечаю? Большинство из них нашли себя в потреблении. Впрочем, это ожидалось, «Хищные вещи века» были нашей настольной книгой, однако нас подвела интеллигентская уверенность: то, о чем предупреждено в известных книгах, уже никак не может случиться в реальности. Те из них, кто всё же недоволен своим положением, заговорили на языке патриотизма и национализма разной степени радикальности, иллюстрируя своим «бунтом» давно известный тезис: фашист есть обыватель, недовольный мягкостью власти. Ещё меньшая часть из них симпатизирует Чичваркину, унаследовав от упрямых родителей веру в то, что наш капитализм «неправильный», а нужен и возможен здесь «правильный». И вот, в этом вагоне, среди триколоров, георгиевских бантиков, радостных молодых и не очень трезвых лиц, я почувствовал себя как…. кто? Так, возможно, чувствовали себя случайно выжившие белогвардейцы году в 30-ом. Но у них было дореволюционное неотменимое прошлое, а у меня никакого «правильного» прошлого нет. Те, к кому я себя причислял, всё постсоветское двадцатилетие что-то «ксерили» и распространяли, а позже «выкладывали» на сайт и в блог, провоцировали студенческие волнения, открывали нонпрофитные галереи и выставки, проводили скандальные концерты, флэшмобы и акции, собирали художественные группы, организовывали легальные и не очень движения, взрывали памятники царям, перегораживали трассы, приковывали себя наручниками в заметных местах, сжигали чучела, ездили на антиглобалистские евротусовки по обмену опытом, занимали пустующие дома, открывали кооперативные книжные магазины, писали в тюремных камерах бунтарские дневники и запускали радикальные издательские серии. Никто из едущих со мной на Поклонную в этом шумном веселом вагоне ничего об этом не знал и никогда не узнает. Мне пора было выходить, к тому же сквозь алкогольные испарения и популярный парфюм явно ощущался обезьяний запах. Как кто? – я ещё раз спросил себя сквозь легкую тошноту – я себя здесь чувствую? Как человек, который всю жизнь пользовался таблицей умножения и вдруг выяснил, что она верна только для него одного и не имеет никакого отношения к жизни остальных людей.