В. М. МЕЖУЕВ. Марксизм в контексте истории цивилизации и культуры

Я думаю, нынешние наши ниспровергатели марксизма все-таки правы в одном: учение Маркса в той своей части, которая формулирует конечные цели общественного движения, плохо согласуется с нашими сегодняшними перестроечными процессами. Лозунги перехода к свободной рыночной экономике и правовому государству - действительно, не марксистские лозунги. Сколько бы мы ни говорили о совместимости социализма с рыночной экономикой и парламентской демократией, нельзя забывать, что Маркс вошел в историю мысли как один из наиболее радикальных критиков того и другого. Здесь исток той драмы и даже трагедии, которые переживают в наши дни люди, придерживающиеся марксистских убеждений. Идя вслед за Марксом, очень трудно усмотреть в товарном производстве, денежном обращении, индивидуальном предпринимательстве и даже демократическом государстве парламентского типа то общественное состояние, которое Маркс называл социализмом и шире коммунизмом. Если бы в своих представлениях о будущем обществе Маркс отстаивал идею вечности и незыблемости всех этих институтов, то он не был бы Марксом. Признавая правомочность и прогрессивность их существования на определенном этапе истории, он в то же время свое основное усилие сосредоточил на доказательстве их относительной ценности для целей достижения подлинной свободы каждого индивида и его всестороннего развития. Многое в этом доказательстве звучит убедительно и сегодня. Но как быть марксистом там, где даже эта, по мнению Маркса, относительная, исторически ограниченная и несовершенная степень свободы, представленная институтами частной собственности, рынка и парламентаризма, остается пока еще далеким и только желаемым состоянием? Что может дать идея социализма стране, не достигшей уровня нормального цивилизованного общества? Вопрос этот - поистине роковой для любого марксиста.

Опыт послереволюционного развития нашей страны заставляет усомниться в возможности социалистических преобразований на доцивилизованном и даже раннецивилизованном этапе существования общества, или, как писали у нас, "минуя капитализм". Попытка ввести социализм на этом этапе приводит к противоположному результату, сопровождается эксцессами крайнего насилия над людьми, оборачивается их еще большей несвободой. На мой взгляд, не сбылась и надежда Ленина на особый путь перехода к цивилизации, предполагавшей сосредоточение государственной власти в руках коммунистов. Почему, спрашивал Ленин, имея власть в своих руках, нельзя сначала создать основы цивилизации, чтобы затем двигаться дальше к социализму? Жизнь показала несочетаемость, несовместимость власти одной партии с теми элементами экономической и политической демократии, которые необходимы для вхождения в цивилизацию. В итоге интересы сохранения и упрочения этой власти, породив чрезмерный бюрократический сверхцентрализм, отбросили страну за порог не только социалистического, но и вообще сколь-нибудь цивилизованного существования.

На нашем примере история подтвердила то, что уже было давно понятно из теории: цивилизация и социализм отнюдь не однопорядковые явления, хотя и находятся между собой в отношении исторической преемственности. Социалистическая теория; одной из форм развития которой был марксизм, возникает в истории мысли не как апология, а как критика цивилизации, которая в самом марксизме достигает ее предельно радикального, революционного отрицания. Социализм (и тем более коммунизм) в представлении Маркса является не абстрактным отрицанием цивилизации, а таким, которое преодолевает ее на качественно новом витке общественного развития с сохранением всего богатства достигнутого. А поскольку во всей предшествующей истории адекватным для цивилизации (во всяком случае, в ее промышленной, индустриальной фазе) механизмом становления последней явился капитализм, критика цивилизации обретает в марксизме (и не только в нем) четко выраженную антикапиталистическую, антибуржуазную направленность.

Следует подчеркнуть, что Маркс своей теорией социализма и коммунизма, признавая "великую цивилизующую роль капитала", выдвинул альтернативу не просто капитализму самому по себе, а всей до сих пор существовавшей цивилизации, которая на этапе капитализма достигает лишь своего наивысшего расцвета. Решающую роль капитализма в развитии цивилизации, его, так сказать, ведущую цивилизаторскую функцию в истории Маркс никогда не отрицал. И если мы хотим ограничить историю человечества лишь историей цивилизации, то лучше капитализма ничего не придумаем.

Но ведь помимо истории цивилизации есть еще и история культуры, в центре которой стоит духовное, нравственное развитие человеческой личности, формирование "свободной индивидуальности". И вот в силу причин, которые и пытался выяснить Маркс, обе эти истории почему-то до сих пор плохо "стыковались" друг с другом, оказывались во взаимоисключающем отношении. На этапе капитализма причина этой нестыковки становится лишь более понятной, очевидной, чем на всех предыдущих.

По мысли Маркса, вся предшествующая история цивилизации постепенно, но неуклонно утверждала принцип общественного разделения людей, проводя его с неумолимой последовательностью через все стороны и сферы их общественной жизни - разделение их труда, собственности, власти, их национальное разделение и т. д. История цивилизации есть история победы разделенного, или частного, индивида (частного собственника или частичного работника) над всеми формами и видами первоначальной и непосредственной коллективности и целостности людей, где части еще не выделились из целого, сливаются друг с другом в какой-то однородной и неразличимой внутри себя общности. Но частное - отнюдь не синоним индивидуального. В обществе частных (разделенных) интересов индивидуальное есть, скорее, юридическая, правовая видимость (иллюзия) частного, чем его реальная характеристика. Части на то и части, что могут удерживаться в составе целого по причинам, так сказать, от них не зависящим, вне их находящейся и противостоящей им силой - то ли возвышающимся над ним государством, то ли механизмами товарного производства и рыночного обмена, вплоть до господства денег и капитала.

Компенсацией разделения людей на частных индивидов становится концентрация на другом полюсе цивилизации развившихся до всеобщности, до универсальности, но существующих в отрыве, отчуждении от большинства людей их собственных сил и отношений. Вся цивилизация движется в этой противоположности частного и всеобщего, каждая из которых в отрыве от другой тяготеет к чистейшей абстракции. Цивилизация не знает иного способа объединения людей, чем их объединение как частных, или абстрактных, индивидов, связанных между собой узами, не имеющими прямого отношения к их личности, индивидуальности.

В этом смысле она и противостоит культуре, в которой принципом коммуникации людей является неповторимая, уникальная, самобытная личность, индивидуальность каждого человека, его индивидуальная свобода ("свобода каждого").

Возможно ли такую культурную связь сделать - если не сразу, то хотя бы постепенно - не исключением из общего правила, а всеобщим основанием общественного устройства человеческой жизни? Иными словами, можно ли, не отвергая положительных результатов предшествующей цивилизации, положить в основу общественной жизни людей не принцип их социального разделения и частного существования (цивилизационный принцип), а принцип их всемирного объединения на базе межиндивидуальной, межличностной коммуникации (культурный принцип)? В терминах социально-исторической теории Маркса различие между этими двумя принципами (то есть между цивилизацией и культурой) фиксируется как различие между капитализмом в качестве высшего этапа всего цивилизационного развития и коммунизмом (включая социализм) как прежде всего уходящей в историческую бесконечность культурной альтернативой этому развитию. Переход от одного состояния к другому в разные времена может видеться по-разному и в смысле сроков, и в смысле путей и способов его осуществления (от революционных до самых умеренных и реформистских), но в любом случае он выглядит неизбежным, если речь идет о реализации прав человека не только на свою частную жизнь, но и на свое индивидуальное существование и развитие. Ибо, повторяем, быть частником - вовсе не тождественно тому, чтобы быть личностью, свободной индивидуальностью. За набившей оскомину терминологией скрывается вполне реальная проблема, сохраняющая свое значение и в наше время. Можно в конце концов показать, как та же самая проблема в иных выражениях и толкованиях ставится и обсуждается не только Марксом, но и в других направлениях классической и современной философской и общественной мысли.

Не только Марксу принадлежит в истории мысли заслуга критики глубинных противоречий цивилизации, ее негативных - экологических, социальных, духовных, культурных последствий для человека. Эта критика - центральная тема всей европейской культуры нового времени, самых разных ее художественных и интеллектуальных течений. Неприятие Марксом буржуазной, то есть наиболее развитой, по его мнению, цивилизации в качестве окончательной и единственно возможной формы человеческой жизни ставит его в один ряд со многими выдающимися мыслителями прошлого и настоящего, хотя и отличает от них предложенными им способами и средствами выхода из ее тупиков и противоречий.

Как бы ни оспаривалась правомочность и оправданность этих средств в наше время, нельзя вместе с ними отвергать и главный, общий смысл его учения.

Подобно многим мыслителям нового времени, Маркс стремился пробиться к более фундаментальным основаниям человеческого бытия, чем лишь реальности его экономического и политического существования. В своей критике любой формы политического и экономического порабощения людей он отталкивается от той культурной "парадигмы", которая была сформирована всем ходом развития европейской культуры, начиная с античности и кончая эпохой Возрождения и гуманизма. В конечном счете в своем неприятии существующей действительности он руководствуется завещанным этой эпохой идеалом свободной и разумной индивидуальности, усматривая полную несовместимость этого идеала с обществом, преследующим лишь цели экономической рациональности и эффективности. Возможно, с точки зрения сегодняшнего дня, Маркс и ошибался, слишком резко противопоставляя друг другу интересы человеческой свободы и экономической эффективности, основанной на рыночных механизмах хозяйствования, но важно то, что главным, решающим аргументом в оценке действий и последствий этого механизма были для него все-таки интересы свободной человеческой индивидуальности. В этом смысле марксизм - не аномалия, а закономерный продукт европейского сознания и культуры нового времени, важный шаг на пути самосознания всей западной цивилизации, ее стремления не только понять себя, но и в какой-то мере предугадать направление будущего развития. Похоронить Маркса равносильно тому, что похоронить всю новоевропейскую культуру с ее неустанным поиском нового видения мира, в котором нашли бы свое реальное воплощение принципы гуманизма, индивидуальной свободы и социального равноправия людей. Ибо учение Маркса, взятое в аспекте не только своих прямых политико-экономических выводов, но и своих- глубинных философско-мировоззренческих оснований, несомненно, находится в общем русле этого поиска, существенно обогащая и расширяя его.

Догматический ум сделает из сказанного следующее заключение: раз мы установили, что цивилизация и социализм - "две вещи несовместные", то, значит, одну из них надо отбросить. Либо социализм, либо цивилизация с ее рынком, гражданским обществом и пр. Раньше мы строили социализм, отбросив все институты и нормы цивилизованного общества. Ничего из этого не получилось. Сегодня мы хотим построить цивилизованное общество и, следовательно, нам надо отказаться от социализма не только на практике (где его, собственно, никогда и не было), но и в теории, а заодно и от марксизма. Могу уверить, что и из этого ничего не получится. Ибо социалистическая критика и даже отрицание цивилизации есть закономерное порождение той же самой цивилизации - ее самокритика и самоотрицание, без которой эта цивилизация просто не способна выжить и двш-аться дальше.

Я бы даже сказал острее: без марксистской и вообще всей социал-демократической и коммунистической мысли капитализм не стал бы тем, чем он является в настоящее время. Как и любая другая динамическая и развивающаяся система, цивилизация включает в свое развитие момент собственного отрицания и критики, преодолевая который она только и обретает способность к саморазвитию. В этом ее отличие от статических, традиционно-замкнутых систем древнего общества, в котором та или иная цивилизация видела своего противника не в самой себе, а в другой цивилизации, истощая и разрушая себя в непрерывных войнах с нею. Застойный характер таких систем объясняется тем, что они не допускали критики в собственный адрес, испытывали по отношению к себе "чувство глубокого удовлетворения", самообожествляли себя. приписывая все недостатки лишь своим ближним или далеким соседям.

Цивилизация, родившаяся в средневековых европейских городах, несомненно, разделила бы судьбу всех предшествующих ей земледельческих цивилизаций, если бы с момента своего возникновения в лице своей культуры (религии, морали, философии, искусства, науки) постоянно не опровергала, не критиковала, не отрицала себя, не стремилась бы к собственному самопреодолению. В этом культурном контексте только и можно понять смысл и значение появления таких радикально-критических учений, как марксизм и социализм в целом. Радикализм этих учений во многом объясняется тем, что они сопровождали ранний этап становления новой цивилизации, когда ее отрицательные и бедственные для многих людей последствия были слишком заметны и остры.

Чем более несовершенна становящаяся цивилизация, тем, естественно, более негативную критику в свой адрес она вызывает. Марксизм по отношению к ней выполняет свою историческую задачу тем, что способствует ее большей демократизации, гуманизации, перерастанию в новое качество, выявлению ее собственного культурного смысла. Критика цивилизации и сегодня сохраняет свое значение, но по мере развития последней все более теряет характер классовой непримиримости и нетерпимости, требующей применения революционного насилия с целью ее изменения и исправления. История развития марксистской и постмарксистской мысли на Западе это подтверждает в полной степени.

Иное дело, когда учение, претендующее на обоснование более совершенной, чем цивилизация, формы общественной жизни, берется на вооружение в странах, где цивилизацией еще и не пахло. В этом случае оно - это учение - может обернуться совсем другой и, прямо скажем, опасной стороной - стать оправданием антицивилизационных (антизападнических, антимодернизаторских, то есть патриархально-консервативных или традиционно-реставраторских) тенденций в общественном развитии, выражением умонастроений, изначально отвергающих цивилизацию, отметающих ее с порога. Не случайно в дореволюционной России марксизм был воспринят первоначально теми слоями революционной интеллигенции, которые воспитывались в традициях скорее народнической, чем западнической идеологии с типичным для нее неприятием западных моделей жизни. Принятие марксизма на Руси, вопреки действительному смыслу этого учения, стало своеобразной расплатой за ее нежелание (или неготовность) пойти по пути развития цивилизованных стран Запада. "Русский коммунизм" увидел в марксизме лишь наиболее радикальную форму отрицания, критики буржуазной (западной) цивилизации, не придав существенного значения заключенному в нем обоснованию ее огромной исторической ценности, ее обязательности и необходимости для последующего движения. Во всяком случае, наиболее крайняя в своей левизне часть социал-демократического движения в России не заметила того, что критика цивилизации у Маркса ведется с позиции все же цивилизованного человека, уже успевшего оценить ее основные приобретения и достоинства, но не желающего примириться с ее изъянами и пороками. В нецивилизованном же обществе такая критика, обосновывается ли она марксизмом или каким-либо другим учением, может легко обернуться (и обернулась!) отрицанием и разрушением самих основ цивилизованной жизни, придающих и самому социализму черты какого-то варварского и античеловеческого строя ("грубый коммунизм").

К чести самого Маркса надо отметить, что он никогда не придавал своей теории значения "универсальной отмычки" к истории любой страны или народа. Отнюдь не всюду и не все "марксисты" пользовались его безусловной поддержкой и доверием. Русские коммунисты и большевики не от Маркса получили титул "верных марксистов". И оценивать их действия нужно не по текстам Маркса, а по логике той политической борьбы, которая шла в самой России. Да и о Марксе нельзя судить по действиям тех, кто зачислял себя - возможно, даже и искренне - в его ученики и сторонники. Тем, кто сваливает сегодня на Маркса ошибки и просчеты собственной истории, следует задуматься и о своей коллективной ответственности перед ней. Вошедшая ныне в моду разносная критика марксизма, особенно со стороны тех, кто еще вчера клялся в верности ему, видимо, из соображений карьерной выгоды, наводит на мысль, что она - эта критика - стала весьма удобной формой собственной реабилитации и самооправдания, снятия с себя вины (не обязательно личной, но во всяком случае гражданской, партийной, национальной) перед собственной страной и народом. Если во всем виноват Маркс, то с нас вроде бы и спроса нет.

И что это за аргумент в речах ученого: во всем Россия хороша, да вот только "Маркс попутал"? Можно сколь угодно не любить Маркса, но нельзя же так принижать собственную страну, полагая, что один человек - даже такой, как Маркс, - смог своими идеями в корне изменить ее судьбу, доведя ее чуть ли не до погибели. Если для нас так опасны заимствованные из-за рубежа идеи, то как мы собираемся жить дальше? Где гарантия, что, наконец избавившись от марксистского соблазна, мы не впадем в новый соблазн, не попадем под влияние какой-то другой концепции или теории? Вот и сейчас кому-то кажется, что рыночная экономика, гражданское общество, правовое государство суть чуждые для нас западные идеи, грозящие нашей исконной самобытности. Так и будем бояться чужих мыслей, подозревая за каждой из них враждебное поползновение против нашего "органического развития"? Предъявляя Марксу счет за беды и несчастия нашей истории, мы обнаруживаем лишь наше собственное неумение жить своим умом и осуществлять собственный выбор, свидетельствующее о еще во многом не преодоленном нами комплексе исторической неполноценности и социальной инфантильности.

Нет, в чем-то очень важном и существенном мы не переросли Маркса, а еще не доросли до него. Наивно и смешно пытаться "похоронить Маркса" с помощью идей, возникших задолго до того, как он появился на свет. А то Маркс не знал и не понимал пользы рыночной экономики, преимуществ правовой системы перед деспотической и частной собственности перед государственной. Знал и понимал лучше, чем мы, но видел дальше, хотя и стремился в духе своего времени слишком ускорить и приблизить наступление этого далекого будущего. Как часто мы воюем с Марксом с позиций, уже в его времена пройденных наиболее цивилизованными странами, но которые для нас пока еще остаются передовым рубежом. Можно ли опровергнуть Маркса доводами наших отечественных рыночников и товарников (не говоря уже о радетелях нашей патриархальной самобытности), возможно, уместных в ситуации нашей страны, но бьющих мимо цели там, где рынок давно уже не представляет никакой проблемы? Отождествив "реальный социализм" с каким-то дорыночным, доправовым состоянием, еще не преобразованным длительным развитием цивилизации, мы хотим ниспровергнуть марксистскую теорию социализма соображениями, более пригодными для борьбы с добуржуазными (азиатскими или феодальными) отношениями и представлениями. И с такой-то идейной амуницией, снятой с плеча ранних предшественников Маркса по политической экономии и правовой теории, мы думаем его победить?

Глядя в нашу сторону, Маркс может спать спокойно с этого фланга ему ничего не угрожает.

Сказанное, разумеется, не избавляет науку от анализа как слабых, так и сильных сторон марксизма. Те и другие, как мне представляется, лучше видны в контексте все-таки не русской, а европейской истории, то есть той самой цивилизации, критиком которой он и явился в первую очередь. Недаром в классических странах капитализма, к которым это учение и было преимущественно обращено, имя Маркса не вызывало ни доведенного до абсурда догматического почитания, как это было у нас, ни столь же абсурдного поношения и охаивания, как это есть у нас сегодня. Влияние Маркса на развитие общественной мысли при всех издержках, перехлестах, революционных и классовых перегибах его учения, вызванных обстоятельствами, в которых оно создавалось, признавалось на Западе не только его прямыми последователями, но и теми учеными, которые никогда не считали себя марксистами. И разве для людей, мыслящих свободно, в согласии со своим разумом и совестью, а не в зависимости от меняющейся политической конъюнктуры, может быть иначе?

Итак, есть нецивилизованное и цивилизованное отношение к марксизму. Первое превращает марксизм либо в икону, либо в исчадие ада. Одно другого стоит. Если даже оголтелый антимарксизм стал у нас реакцией на нашу былую марксистскую ортодоксию и идолопоклонство, то от этого он не оказался более убедительным и привлекательным по сравнению со своим антиподом. Оба они в своей нетерпимости суть проявления такого же варварства и бескультурья, какими являются, например, религиозный фанатизм и агрессивный "воинствующий атеизм". Цивилизация не пожирает своих детей, не предает анафеме свои собственные идейные порождения, а извлекает пользу и урок для себя даже из той духовной продукции, которая направлена против нее самой, заключает в себе ее радикальное отрицание и критику (тем более что эта критика часто и во многом бывает права). Не только марксизм, но и многие другие мощные течения духовной жизни западного общества - романтизм, модернизм, постмодернизм и пр. - родились на свет отнюдь не со словами любви и благодарности к этому обществу. И тем не менее оно не отвергло их с негодованием, а признало в них своих законных и глубоко чтимых культурных отпрысков.

И только у нас марксизм получил право на жизнь, лишь превратившись из глубоко критического по отношению ко всему существующему учения в апологетическое, смысл и назначение которого видели в прославлении существующего строя. А когда этот строй встал "поперек горла" всем и каждому, некоторые наши целители не нашли ничего лучшего, как именно Маркса объявить той костью, которая застряла у нас в горле. Даже если мы и подавились марксизмом, спрашивается, почему в другом горле эта кость прошла безболезненно, не вызвав ни у кого удушья? Посмотрим теперь, какая новая пища, приготовленная по западным или нашим отечественным рецептам, подойдет нам больше. Если принесенная с рынка, то ведь и для нее потребуются какие-то специи и добавки, которые позволят смягчить и в чем-то нейтрализовать ее действие на наши еще непривычные к ней желудки. Цивилизация - особенно в своей начальной фазе - совсем не рай для всех, а весьма прозаическая, расчетливая и безжалостная к слабым форма жизни. И поэтому в общество она приходит в сопровождении своих критически мыслящих оппонентов в лице философов, художников, ученых и т. д. В этот ее эскорт входят огромное число революпионеров самого разного толка и направлений. И важно лишь, чтобы эти оппоненты не придушили цивилизацию в самом начале, а дали возможность ей выжить, окрепнуть и стать более гуманной по отношению к слабым мира сего.

В этом, собственно, и состоит историческое назначение любой критической, в том числе и марксистской, мысли: она испытывает цивилизацию на прочность. Без такого испытания она рискует остановиться на месте, впасть в социальный и духовный застой.

Цивилизованное отношение к учению Маркса нужно, стало быть, не самому Марксу (он свое дело уже сделал) и не современным доктринерам от марксизма, а нам самим. Не его виной, а нашей бедой является наша неспособность относиться к идеям с той долей реализма и чувством меры, которые позволяют не принимать их целиком на веру, не фетишизировать их, но и не отбрасывать как ненужный хлам. Цивилизованный человек даже в своих идейных противниках видит не врага, которого нужно убить или проклясть, а еще одно напоминание о своем собственном несовершенстве. И если Маркс сегодня против того, что мы посчитали для себя самым важным и нужным, то, может быть, за такое противостояние его следует ценить больше, чем за наше вчерашнее безоговорочное согласие с ним.

Во всяком случае, тотальное отрицание марксизма столь же лишено смысла, как и его признание в качестве вечной и абсолютной истины. То и другое, на мой взгляд, есть лишь рецидив тоталитарного мышления, от которого мы так хотим сегодня избавиться. Маркс не открывал абсолютной истины и не претендовал на это. Он в лучшем случае открыл истину относительную, причем степень этой относительности сегодня очень велика.

Нельзя не согласиться с тем, что предложенные Марксом способы, пути реализации защищаемых им гуманистических идеалов сегодня во многом устарели, особенно в той их части, которая допускает применение насилия, принуждения в любой форме - классовой, политической, партийной и т. д. Не будем, однако, забывать и то, что Маркс жил в эпоху европейских революций, ему непосредственно предшествовало одно из самых грандиозных событий политической истории нового времени - Великая французская революция, приведшая к власти буржуазию и существенно изменившая лицо Европы. Это событие глубоко переживалось всеми течениями общественной мысли того времени, способствовало их предельной радикализации. Не только Маркс видел тогда в революции единственно возможный способ решения социальных конфликтов и противоречий, в том числе и тех, которые уже обозначились и на чисто буржуазной почве. Не Маркс придумал классовую борьбу и революцию, он лишь распространил опыт борьбы буржуазии с феодальной аристократией и абсолютной монархией на взаимоотношение той же буржуазии с порождаемым ею классом наемных работников. Социализм Маркса, как и весь социализм XIX века, был вызван к жизни разочарованием в результатах буржуазной революции и уверенностью в том, что движение общества к подлинной свободе человека не может завершиться этими результатами.

Прав или не прав был Маркс, но кто может сейчас с уверенностью утверждать, что история завершилась и что общество, существующее сегодня в цивилизованных странах Запада, есть предел желаемого состояния, если его оценивать с точки зрения все того же гуманистического идеала? Вот это сознание принципиальной незаконченности, незавершенности истории, невозможности ее задержать, остановить в какой-то фазе, объявив последнюю абсолютным разрешением нужд и чаяний человека, и есть главное в учении Маркса.

Давайте остановим историю, и тогда нам не нужны будут мыслители, подобные Марксу. То, что в марксизме действительно принадлежит истории (то есть является устаревшим), не исключает того, что и сегодня "загадка истории" не может быть решена без учета сделанного Марксом, без продолжения его поисков и усилий.

Нет смысла подробно перечислять здесь все "ошибки" Маркса, естественные для любого ученого, претендующего не на абсолютную истину, а лишь на ту, которая доступна ему в условиях и обстоятельствах своего времени. Разумеется, в конце XX века многое выглядит иначе, чем в середине XIX. Капитализм стал другим, найдя новые источники экономического развития, связанные не столько с эксплуатацией живой рабочей силы, сколько с применением знания и информационным обеспечением производства. Не количество затраченного живого труда, а качество технологических идей стало в XX веке главным фактором роста прибылей, поставив под сомнение всю трудовую теорию стоимости. Рабочий класс в условиях современного производства обнаружил тенденцию не только к своему количественному сокращению, но и к качественному преобразованию, обретая черты не столько класса, сколько профессии, уступая место главной производительной силы работникам интеллектуального труда.

В своем преобразованном виде капитализм оказался способным реализовать многие программные установки и цели социализма, как он мыслился в прошлом веке. Между капитализмом и социализмом уже трудно увидеть ту разграничительную полосу, заполненную насильственными переворотами в сфере экономических отношений и государственной власти, которая раньше мыслилась чуть ли не как обязательная в процессе перехода от одного к другому. Можно назвать и еще многое такое, чего Маркс не видел или видел не так, как мы это видим сегодня. Но остается все-таки главное - поиск той исторической формы существования людей, при которой каждый индивид, будучи свободен от власти возвышающихся над ним экономических и политических институтов, подчиняется лишь необходимости своего собственного личного развития, где каждый может быть тем, кем он является по своей природе и по своему личному призванию.

Откажитесь и от этого - и вы откажетесь не только от марксизма, но и от всего того, что составляет смысл культуры нового времени, а может быть, и всей общечеловеческой культуры.

Я не против научной критики марксизма, но против его плебейски-нигилистического отрицания и оплевывания, присущего скорее не цивилизованным и образованным людям, а варварам, стремящимся выместить на идеях, которые они к тому же еще и сильно извратили, свою собственную неполноценность. Смерти достоин не марксизм (он достоин лишь анализа и разумной критики), а то отношение к марксизму, которое видит в нем окончательную и не подлежащую дальнейшему обсуждению истину. Но тут уж Маркс ничем нам помочь не может, ибо причину догматизации его учения надо ис^ть не в нем, а в нас самих.