Пальмира – город‑мираж

Путешествие по Сирийской пустыне в царство красавицы Зенобии

В нашем сознании укоренилось, что Одессу и Санкт – Петербург за их красоту называют соответственно Южной и Северной Пальмирой. Кое‑кто слышал, что Пальмира – древний сказочно красивый город, символ богатства и роскоши. Но то, что он расположен в Сирии, знает гораздо меньше наших соотечественников, а бывали там единицы. Туристические маршруты в этот регион ещё не получили у нас широкого распространения. А зря. Западные туристы: немцы, французы, японцы – законодатели мод в освоении Ближнего Востока – давно Пальмиру, визитную карточку Сирии.

Любимый город Агаты Кристи

Когда‑то там, где расположена Пальмира, был цветущий оазис, находившийся на пересечении торговых путей. Жители его, племена бедуинов, богатели на торговле и приёме караванов на отдых. Так возникло Тадморское царство. Оно привлекало внимание завоевателей мира – греков и римлян. Особенно преуспели последние, сделавшие правителей Тадмора вассалами Рима. С середины 1 века более двухсот лет они оказывали влияние на жизнь тадморцев, и те постепенно переняли римский быт, обычаи, нравы, архитектуру. Столица бедуинского царства превратилась в образцовый римский город. Но всё изменилось, когда после гибели властителя Тадмора Одената править царством стала его жена – Зенобия. Она бросила вызов Риму, подчинив себе всю восточную часть Римской империи. Но воевать с Римом трудно, и после 6 лет войны Зенобия потерпела поражение. Богатый город захирел, а после землетрясения в 10‑м веке жители и вовсе покинули его. Со временем город был занесён песками и только в 1797 году случайно обнаружен двумя английскими купцами.

Каждый уважающий себя путешественник мечтает посетить эту жаркую жемчужину Востока! Когда знаменитый автор детективов Агата Кристи ехала навестить мужа, ведущего археологические раскопки в Сирии, она сделала крюк длиной в 300 километров, чтобы увидеть этот город‑мираж. Мне пришлось пролететь несколько тысяч километров, чтобы подобраться поближе к царству Зенобии.

«Но что необычного будет в том, если оставшиеся пару сотен я проеду как все, на машине или автобусе? – рассуждал я, лёжа на мягких подушках в кругу своих арабских друзей. – Вот, если бы на верблюдах, было бы что вспомнить». Мохаммад, владелец маленькой гостиницы в сирийской глубинке, и шага не ступивший без любимого «шевроне», не колеблясь, поддержал мою идею. Хусейн, мой спутник по ряду путешествий, робко высказал сомнения в целесообразности «верблюжьего рейса». Но меня трудно остановить, если я что‑либо задумал. Мы долго искали верблюдов в окрестностях городка Калаат Мудык, но так и не нашли. Пришлось звонить в Хаму Касиму, ещё одному моему знакомому. В большом городе проще решать проблемы. Касим перезвонил через 3 дня и сообщил, что завтра заедет на машине и отвезёт к владельцу верблюдов, уточнив, что его сводничество обойдётся мне в 20 долларов. Он приехал в семь утра вместе с дочерью, выпускницей колледжа, прекрасно говорившей по‑английски. По дороге пытался отговорить меня от экзотической поездки: «Искандер (Александр – по‑арабски), доплати ещё 30 долларов, и я отвезу тебя на машине со всеми удобствами. А так ты намучаешься и потеряешь ещё сотню». Я был непреклонен.

День – в Сирийской пустыне

Владелец верблюдов имел в Тадморе (так называется Пальмира по‑арабски) дальнего родственника, поэтому и согласился на вояж в 200 километров. Одного верблюда он нагрузил подарками; на второго сел сам; третий ждал меня, глядя отстранённым мутным взором на какую‑то аппетитную колючку, росшую неподалёку. Наконец Хасан подал сигнал. По его свисту верблюд согнул передние колени, потом задние и плавно опустился на землю. Как только я вскарабкался на жёсткое седло, Хасан свистнул ещё раз. Теперь верблюд выполнил процедуру в обратном порядке. Сначала, выпрямляя задние колени, он поддал мне такого пинка, что я чуть не упал вниз через его голову; когда животное поднялось на передние ноги – чуть не сделал сальто‑мортале назад. Дальше больше: при движении верблюд совершал колебательные движения, и я вместе с седлом мотался из стороны в сторону. Если вспоминать что‑то ужасное в мое жизни, то езду на верблюде можно сравнить с морской качкой в несколько баллов. Да, не зря его называют «кораблём пустыни» – через полчаса признаки морской болезни были налицо.

Пустыни в Сирии не соответствуют тому образу, к которому мы привыкли в кино: ни тебе песка, ни тем более барханов. Твёрдая каменистая равнина, кое‑где поросшая колючими кустами, какие‑то спёкшиеся комья земли, кочки, мелкие камни. Конечно, иногда попадались песчаные участки, но барханов – не было. Куда ни кинешь взгляд, всюду видишь «плоскостопное» однообразие, и тебя охватывает бесконечное уныние.

Ближе к полудню я взмолился о привале. Не знаю, что больше подействовало на Хасана – крики «stop», или мимика моего лица. Он достал что‑то наподобие керосинки и за 5 минут сварганил крепкий чай. Для поддержания сил протянул горсть фиников. Привал был слишком короток. Мучения мои продолжились.

Мы сделали ещё одну остановку, чтобы пообедать, после которой Хасан, по‑видимому, не укладывающийся в график, дал команду перейти на рысь. В конце концов, я привык к такому темпу и даже слегка задремал, прижавшись щекой к верблюжьему горбу. Из состояния полудрёмы вывели крики Хасана: «Гарби, Гарби». Он показывал на какой‑то силуэт, по мере приближения принимавший контуры не то крепости, не то дворца. Это Каср Аль‑Хейр Аль‑Гарби, замок 8‑го века, летняя резиденция халифа Хишама из рода Омейядов – догадался я. Судя по карте, Хасан сбился с пути вправо на 30 км. Но я не стал его ругать. Интересно было ознакомиться с древней ирригационной системой. По сведениям арабских источников, халиф развёл в центре пустыни огромный сад и любил здесь, вдали от дамасской суеты, предаваться меланхолическим размышлениям. Хасан торопил ехать дальше. Ослушаться было нельзя – в пустыне темнеет быстро.

Ночь – в номере Агаты Кристи

Мы подъехали к гостинице «Зенобия» в кромешной тьме. Хасан уехал ночевать к родственнику в новый Тадмор, построенный рядом с древними руинами, а я – в заранее забронированные апартаменты. Это был самый большой номер самой старой гостиницы города, открытой ещё в 1921 году. В нём несколько дней жила Агата Кристи. В 1937 году писательница отправилась из Лондона в Сирию к мужу, археологу Максимилиану Мэллоуэну, который вёл раскопки к северу от Евфрата… Попасть сюда удобнее всего через Турцию, до которой Агата Кристи добиралась в «Восточном экспрессе». Здесь у неё и родилась идея знаменитого детектива, действие которого развивается в поезде. Второй муж Агаты Кристи, Мэллоуэн, был известным учёным. В местечке Тель Брак он раскопал древнее святилище, построенное около 5 тысяч лет до н. э. Найденный объект получил название «храм глаза», потому что при раскопках было обнаружено более 300 статуэток, изображавших два глаза на подставке. По гипотезе Мэллоуэна, эти статуэтки приносили верующие, чтобы избавиться от глазных болезней или от завистливого ока. Может быть, с тех пор на Востоке так популярен амулет в виде глаза.

Сначала я гордился тем, что ночую в номере Агаты Кристи. Это казалось мне наградой за добровольное участие в мучительных верблюжьих бегах. Не чувствуя под собой ног, отказавшись от ужина, я бухнулся на широкое ложе и приготовился смотреть радужные сны. Не сомневаясь, что попаду в крепкие объятия Морфея, дал указание метрдотелю разбудить меня в четыре часа, чтобы не проспать рассвет. Но не тут‑то было. Сон не приходил. Вместо этого в глазах вспыхивали яркие блики, кровать уплывала, покачиваясь, словно на верблюжьих горбах. Под утро удалось вздремнуть. Cнились глаза на подставке.

Утро – в садах Пальмиры

Ровно в четыре раздался стук, спасший от мучительного взгляда из глубин 5‑го тысячелетия. Через 15 минут я уже бродил в полутьме колонн древнего города, начинавшегося в 2‑х шагах от гостиницы.…Не знаю, откуда взялся он, громадный араб в белом платье до пят с бедуинским платком на голове и стареньким велосипедом в руках. Шёл он со стороны пустыни навстречу приближавшемуся рассвету. Не мираж ли? Незнакомец махал рукой, приглашая следовать за ним. Я пытался отказаться, объясняя, что хочу снимать рассвет. Араб радостно кивал головой, всем видом давая понять, что покажет что‑то необычное. …Путь по пескам оказался недолгим. Мы подошли к длинному глинобитному забору, казалось, такого же возраста, что и древняя Пальмира, прошли вдоль него, а потом нырнули в узкий коридор меж двух бесконечных стен. Мой провожатый остановился возле калитки и пригласил войти. За ней оказался сад, состоящий из дюжины исполинских пальм. Хозяин открыл дверь в небольшой сарайчик, постелил на земляной пол пыльную циновку и пригласил сесть.

– Искандер, – представился я, прижимая правую руку к груди.

– Махму, – ответил хозяин сарайчика.

Наконец я рассмотрел его лицо: длинный сливовидный нос, щетинистые усы и глаза навыкате. Такой портрет не сулил ничего доброго. Я пожалел, что не взял с собой перочинный ножик для карандашей, – не Бог весть какое оружие, но всё же… Махму протянул мне горсть грязных фиников. Поблагодарив за угощение, я попытался незаметно сунуть их в карман. Радушный хозяин жестами потребовал, чтобы я отведал дары. Он не спускал с меня хмурого взгляда, пока я не дожевал до конца один финик и не выплюнул косточку. Удовлетворённый этим, Махму набрал небольшой пакетик фруктов и протянул мне. Оценив радушие по достоинству, я принял его. Но что‑то с этим подарком было не так. Махму пристально всматривался в меня. Потом протянул руку к свитеру из чистой верблюжьей шерсти и, бешено вращая зрачками, что‑то залопотал по‑арабски. Сначала я ничего не понимал. Одно только слово «мафи» он, как безумный, повторил с десяток раз. «Наверное, причисляет себя к славной когорте мафиози и требует взамен фиников свитер», – осенило меня. Чтобы внести ясность в этот вопрос, я прикоснулся к свитеру, а потом указал пальцем на Махму. Тот радостно закивал головой. Я протестующе замахал руками. Тогда Махму указал на мой зелёный шарфик. Его жесты и мимика были понятнее слов: «Я бедный, у меня большая семья, мне нечем кормить детей». Недолго думая, я отдал шарф. Это заметно снизило напряжённость. Махму дал понять, что официальная церемония завершилась, и проводил меня к выходу. Вдруг сомнение на миг овладело им. Он прошёл несколько метров и открыл ещё одну дверь в заборе. Она вела в другой сад, больше первого. В нём земля была усеяна финиками. Махму наполнил ими пакет, вручил мне и после этого попрощался. Навсегда. Я знал, что за эти финики он ничего не попросит.

Храм Бела

Приключение в садах Пальмиры отняло сил не меньше, чем езда на верблюдах. Если бы рядом оказалась церковь, я готов был неустанно молиться Господу за благополучный исход «фотосессии рассвета». По стечению обстоятельств, через десяток метров я наткнулся на древний храм. Он находился на вершине искусственной насыпи за громадным забором, не глинобитным, как в садах, а составленным из больших, тщательно подогнанных каменных блоков. Из путеводителя понял, что нахожусь рядом с храмом Бела, верховного владыки мира, культ которого был введён на Ближнем Востоке несколько тысячелетий назад. В Пальмире Бел (он же – Баал или Ваал) отождествлялся с Зевсом, и вместе с богом солнца Ярихболом и богом луны Аглиболом составлял триаду богов Пальмиры. Похоже, христианский догмат о Троице, соединивший Бога‑отца, Бога‑сына и Святой Дух, возник не на пустом месте.

На рубеже 3‑го и 4‑го веков в христианском мире проходили острые споры о Троице. В это же время пальмирцы стали заменять главного бога триады богом с запретным, неизвестным именем. Он именовался «Тот, чьё имя благословенно в вечности». К нему обращались и в радости, и в горести, называя добрым и великодушным, а также милосердным и воздающим. Такая перестройка в сознании была вызвана усилением влияния христианства на Ближнем Востоке. Языческой Пальмире оставалось сделать лишь шаг навстречу нашей вере. Он и был сделан в 4‑м веке, в византийское время в городе было построено несколько христианских храмов. Утвердиться Христовой вере помешало арабское нашествие, через 3 века принесшее бедуинам ислам и единого бога Аллаха. Впечатляющая эволюция религиозного мышления и взаимопроникновения религий. Мне, уставшему от бессонницы, встречи рассвета и богословских размышлений, последние метры пути в гостиницу казались шагами по вечности