Ключ к мозаикам монастыря Никертай

Бедуины Хуарти надёжно стерегут сокровища Византии

Это бедуинское селение есть не на каждой подробной карте Сирии. Мы с Мохаммадом Кералой мчимся в роскошном «шевроле» к шейху Абу‑Аззаму, который уже 20 лет и бог, и царь для жителей Хуарти.

Кажется, природа обделила эти места: лысые холмы, пески и непонятно, как растущие на таком грунте оливковые рощи.

– Скучный пейзаж» – говорю я, глядя, как пастух перегоняет отару овец по пустынному, почти марсианскому гребню.

– Хочешь, я докажу тебе, что ещё недавно на этой земле водились львы, леопарды и павлины, – отвечает мой путник.

Я не понимаю, смеётся Мохаммад или говорит серьёзно. На всякий случай переспрашиваю: «Недавно, это когда?» – Может тысячу, а может и две тысячи лет назад. Если повезёт, и мы найдём ключи от древнего храма, ты увидишь всё сам.

В доме Абу‑Аззама

Дом шейха Хуарти находился на самом высоком холме в округе. На пороге нас встречал его сын – Аззам.

– Отец отдыхает, я сейчас позову его, – сказал он и пригласил нас в просторную комнату. Обставлена она была более чем скромно. Над входом висели портреты шейха и именное оружие, по‑видимому, символ власти. Под окнами с золотистыми занавесками – ряд подушек. С другой стороны – телевизор, и на полу – несколько серебряных и позолоченных сосудов. Вот и вся обстановка.

Несмотря на жару в доме было прохладно. Аззам приготовил нам отменный бедуинский чай, настоянный на местных травах.

Ещё по дороге Мохаммад успел немного рассказать о шейхе. Абу‑Аззам стал правителем Хуарти в очень молодом возрасте, после службы в сирийской армии, когда умер его отец. Не смотря на то, что Абу‑Аззам не получил образования, благодаря природному уму и спокойному нраву, он пользуется у жителей огромным уважением.

Наконец, в комнату вошёл шейх, одетый в великолепный парадный наряд. Мы отложили чай и поздоровались. Абу‑Аззам сел сбоку с Мохаммадом, а я, как почётный гость – в середине, рядом – сын шейха. Пока Мохаммад беседовал с отцом – они старые друзья – я разговорился с наследником. Аззам собирался поступать в университет в Дамаске, сейчас усиленно готовился к экзаменам. Он довольно бегло говорил по‑английски, держался очень скромно, но с достоинством. Я показал ему снимки, сделанные в Сирии, он мне – семейные фотографии. После получасовой беседы мы стали прощаться. Я напомнил Мохаммаду о древних мозаиках. Оказалось, человека, у которого находились ключи от церкви, сейчас нет дома.

– Если хочешь, посмотрим на базилику, – предложил мой спутник. Я согласился. Мы объехали холм, на котором стоял дом Абу‑Аззама, и остановились возле ничем не примечательных руин.

На довольно большой ровной площадке беспорядочно, словно после землетрясения, валялись плиты, камни, колонны. Сохранилась только трёхсторонняя арка. Но, думаю, если бы у неё было две точки опоры, то и она приняла бы горизонтальное положение.

Руины умеют хранить тайны

Я долго был в оцепенении… Многие исторические объекты на Ближнем Востоке уцелели благодаря особому свойству арабов, бережно относиться ко всему, что их окружает. Особенно к наследству, доставшемуся от древних цивилизаций. Берегли и эти развалины. Иначе, как объяснить, что они лежали в самом центре посёлка бедуинов. У нас бы давно растащили по камушку.

– Где же здесь мозаичные картины? – я в недоумении развёл руки.

– Они под землёй, – ответил мой друг.

Я уже видел в Сирии несколько подземных храмов: в монастырях Св. Георгия, Сергия и Вакха, Ильи‑пророка. Это были ранневизантийские сооружения, сохранившие традиции катакомбных (подземных) церквей раннехристианского периода, когда учение Христа ещё было под запретом римских императоров. Все они являлись действующими культовыми сооружениями и столетиями поддерживались православными монахами. За этим же следили мусульмане. История знает несколько таких примеров. Взять хотя бы храм Гроба Господня в Иерусалиме – ключи от него несколько столетий хранятся в мусульманской арабской семье. Правда, наш случай уникален. Место, где сейчас расположился посёлок Хуарти – это такая глубинка, даже по сирийским меркам! Очевидно, что нога туриста сюда не ступала. Словом, ещё не видя древних мозаик, я решил попытаться разгадать тайну руин, под которыми они находились. Сделать это было тяжело. Научные центры: Дамаск и Алеппо находились далеко – за сотни километров отсюда. Местным же было явно не до тайн, им бы свои насущные проблемы решить.

Туман начинает рассеиваться

Итак, мы вернулись в гостиницу, в которой, пользуясь безграничным гостеприимством Мохаммада, я жил почти неделю. Просить Мохаммада ещё раз съездить в Хуарти, было неловко. Помог случай. Меня пригласил на обед знакомый по имени Хусейн. Он окончил среднюю школу, что для жителей городка уже считалось большим достижением, и сносно говорил по‑английски.

Традиционного, в европейском смысле, стола у арабов нет. Мы сидели на подушках, а поднос с едой стоял рядом на полу. Подавали кабачки и перец, фаршированные мясом. Вино арабы не пьют, его заменил айран – кефир, разведённый с водой и солью.

В доме было полно гостей. Создавалось впечатление, что всё мужское население городка прибыло поглазеть на иностранца. Участия в нашей трапезе они не принимали. Хусейн угощал их чаем.

Когда мы поели, ко мне подошёл малыш и предложил купить набор открыток с видами Апамеи. Я купил, и чтобы доставить ему удовольствие, стал рассматривать фотографии. К моему удивлению в наборе оказалась пара открыток с мозаиками из Хуарти. Подпись под одной гласила: церковь Св. Фотия – 483 век, под другой – церковь Св. Михаила – 487 век. Так у меня появились первые данные о том, что скрывали развалины. Поскольку церкви находились в безлюдной местности, в 20 км от Апамеи, я предположил, что это был монастырский комплекс, но вот какой именно и кто его разрушил? Учёные мужи в Дамаске и Алеппо, к которым я обратился, положительного ответа не дали. Пришлось выстраивать свою версию, которую, обложившись древними манускриптами, разрабатывал уже дома.

А пока я находился в Сирии, у гостеприимных арабов, надо было пользоваться моментом, чтобы узнать как можно больше. Я попросил Хусейна нанять машину для поездки в Хуарти.

– Давай съездим на моём мотоцикле, – предложил он.

Я в этот день был в длинном арабском платье до пят. Представить себя в таком одеянии на мотоцикле казалось выше моих сил. Правда, колебание было недолгим. Победила любовь к древностям.

Второе пришествие в Хуарти

Тусклый свет фонаря, принесённого хранителем Абу‑Хикметом, выхватывал из мрака подземелья яркие краски мозаики. Не было сомнений, что мы находились в одной из самых ранних церквей христиан, в которой ещё не было икон – их с успехом заменяли мозаичные картины. Причём, религиозных сюжетов было не так много. Стены украшали диковинные птицы, сады с пальмами, цветами и виноградными лозами, потрясающей красоты орнамент. Скорее всего, это были вовсе и не сады, а окружающий пейзаж того времени, очень напоминающий африканские тропики. То и дело из кустов, нам на встречу выскакивали львы, леопарды и пантеры, которые гигантскими прыжками преследовали коз, антилоп и других мелких животных. Оттенки смальты, из которой древние мастера набирали картины – византийцы использовали до тридцати оттенков – со временем не потеряли свой цвет. Это потрясающее искусство вряд ли под силу возродить современным художникам – а ведь от сегодняшнего дня нас отделяли целых 15 веков.

Выйдя на свет Божий, мы долго щурили глаза. Яркие солнечные лучи, отражаясь от белого песка, били в лицо с неимоверной силой. Абу – Хикмет, семья которого около ста лет охраняет диковинный мир, ничего не знал об историческом прошлом этих мест. Зато с упоением рассказывал о том, как не одно поколение местных жителей приходило любоваться творениями византийских мастеров. Он считает, что его соотечественники в полной мере являются наследниками и продолжателями этих традиций. Достаточно взглянуть на мозаики Мечети Омейядов в Дамаске, чтобы убедиться в его правоте.

Трудная миссия монастыря Никертай

Всё же мысль о том, что я не до конца знаю прошлое византийских базилик Хуарти, до сих пор не даёт мне покоя. Хотя, блуждание по томам энциклопедий кое‑что прояснили. Прежде всего, для понимания роли Сирии в истории мировой культуры и религии.

В научных фолиантах я нашёл подтверждение тому, что видел собственными глазами и слышал от местных гидов. Первые в мире христианские монастыри зародились в Сирии, бывшей провинции Римской империи, перешедшей по наследству к Византии. Здесь же в противовес учению о Святой Троице появились первая христианская ересь и сектантство. Одни – сторонники епископа Нестория – отказывали Христу в божественной сущности, считая его простым человеком, другие – последователи архимандрита Евтихия – считали его Богом, но только в единственном лице. Первых называли несторианами, вторых – монофизитами (от греческого – «одна натура»). Хотя вселенский собор осудил и тех и других, а власти преследовали еретиков, последователей у этих ответвлений христианства в Сирии оставалось очень много. Настолько много, что когда арабские завоеватели подошли к границам Византии, многие города сдались им без боя. Дело в том, что арабы пообещали побеждённым народам религиозную свободу и слово своё сдержали – до сих пор в Сирии несторианская и монофизитская церкви мирно сосуществуют с православием.

Но вернёмся к базиликам в Хуарти. Есть версия, что они входили в состав монастыря, называвшегося Никертаем Апамейским, который был практически единственным оплотом твёрдой христианской веры в Сирии того времени. Известно, что в 518 году во время религиозных беспорядков (задолго до арабского прихода) он подвергался нападениям монофизитов. По‑видимому, дело завершили мощные землетрясения 1157 и 1185 г.г.

Арабы, как смогли, сохранили для нас оставшиеся под землёй сокровища.