От кастовых нравов к общечеловеческой морали

Критика партаппарата может прозвучать обидой для партий­ных работников, многие из которых несомненно являются людьми

"сетными, работают самоотверженно, не зная спокойных семей­ных вечеров и выходных дней, а незначительные льготы вос­принимают как слабую и неадекватную компенсацию за их тя-■;;<'.-|гйший по нынешним временам неблагодарный труд. Вот их-то писай не хотелось обидеть. Конечно, ье рашидовы и медуновы сим г.олизируют нравственный облик сегодняшних партийных работ­ников. Волес того, мы вполне готовы согласиться, что по личным моральным качествам партийные работники в массе своей могут оыть выше любой другой профессиональной группы населения.

Но это не имеет прямого отношения к предмету наших размышле­ний, в частности к анализу партаппарата как определенного со­циального института. Наша мысль проста и откровенна: судьба партаппарата в его нынешних функциях неотделима от судьбы административно-командной системы. И именно этим вызвано об­щественное недоверие к нему.

Чтобы вообще устранить возможные обиды и не отсекать парт­работников от перестройки, нельзя представлять дело таким об­разом, будто подмявший под себя партию партаппарат был источ­ником только плохого в административно-командной системе. Нет, хорошее в ней — тоже от него. Без дисциплинированного, фана­тично преданного делу, беспощадного к себе и другим партаппа­рата, готового на все во имя выполнения вышестоящей партийной воли, удивительным образом переплавлявшего в своем сознании индивидуальные страдания и трагические изломы судеб в памят­ник общей победы, даже в дебрях ГУЛАГа сохранявшего верность идее и «вождю», которые в силу какой-то особой логики отождест­влялись друг с другом, без такого «ордена меченосцев» нельзя было бы собрать народ в единый кулак ни в период индустриали­зации, ни во время войны. И она, железная когорта партработни­ков, являлась гарантом социальной справедливости — пусть огра­ниченной, примитивно-казарменной, нищенской, но другой ведь не было.

Уникальная роль партаппарата, включая его всевластие, имеет историческую и в этом смысле вполне разумную природу. Цемен­тирующей основой большевистской партии, как партии особого тина, была организация профессиональных революционеров. Когда партия стала правящей, организация профессиональных револю­ционеров трансформировалась в партаппарат — один из важней­ших механизмов сведения многообразия человеческих целей и ин­тересов к единому основанию, подчинение общественной воли сознательной воле сознательного меньшинства. Партаппарат наиболее полно воплощал свойственную большевизму железную дисциплину, которая по крайней мере дважды спасала страну: пер­вый раз — когда надо было вновь собрать воедино уже почти раз­валившуюся в ходе гражданской войны Россию, второй раз — когда надо было отстоять независимость в борьбе с фашизмом.

Объективность требует сделать еще одну оговорку. Справед­ливо критикуя партаппарат, нельзя в то же время превращать его в козла отпущения. На нем лежит львиная доля вины, которая па­дает на партию за несчастья народа. Львиная, но не вся. Была еще партийная масса, миллионы членов партии, сохранялась партий­ная демократия, решения, в том числе самые жестокие, принима­лись голосованием. И все это нельзя считать декорацией, простой видимостью, призванной прикрыть и скрыть реальный механизм власти. Нет, это была очень важная часть этого механизма. Мил­лионы членов партии, движимые рычагами аппаратной власти, составляли живые кровеносные сосуды административно-команд­ной системы. Гул одобрения — ее неотъемлемый элемент. Без пос-

лушного энтузиазма (или энтузиастического послушания) адми­нистративно-командная система не могла бы состояться ни в ста­линском, ни в брежневском варианте. И от этой вины ни одному члену партии не уйти, не укрыться за запоздалым (пусть хоть та­ким!) «героизмом». Кстати, сам этот «героизм» является превра­щенной формой вины. Обращает на себя внимание факт: многие из общественных деятелей, пострадавших в годы застоя за прогрес­сивные взгляды, занимают сейчас в оценке прошлого более спо­койные, умеренные, взвешенные позиции, чем те активные сто­ронники перестройки, которые были тогда, в те же годы застоя, как говорится, неплохо устроены. Эти «перекрещенцы», как правило, более крикливы, шумны, готовы все отрицать и чернить. Отчего бы? Может быть, от того, что сейчас конъюнктура иная? Может быть, от нечистой совести? Если одни бегут впереди прогресса, то другие спешат просто покинуть партию, демонстрируя двойную трусость. Однажды им не хватило мужества бороться против за­стоя, а сейчас недостает мужества взять на себя ответственность за это.

Вина, однако,— вещь объективная. От нее не уйти. И это еще один важный аргумент в пользу возрождения партии, ее конвер­сии (воспользуемся модным словечком) — превращения из управ­ляющей инстанции в действительную политическую. Такая пере­стройка партии откроет достойную нравственную перспективу для миллионов ее членов, даст их чувству вины нормальный, а не сублимированный выход.

Прогресс в обществе осуществляется не только путем отмира­ния старого и появления нового. Часто качественное обновление той или иной структуры достигается простым перемещением эле­ментов из центра на периферию и. наоборот, изменением их удель­ного веса, в результате чего второстепенные, нередко просто де­коративные элементы вдруг приобретают решающее значение. Так произошло, например, с зафиксированным в нашей Конституции правом союзных республик на суверенитет, вплоть до выхода из Союза ССР. В условиях фактической советской унитарности это право было сугубо формальным, никогда и никем всерьез не вос­принималось. Но когда административно-командная система заша­талась, оно наполнилось реальным содержанием и стало ценностно-правовой основой движения народов за независимость. Нечто по­добное происходит и с партийной демократией. Партийные собра­ния, выборность руководящих органов, отчетность и другие атри­буты партийной демократии, которые долгие годы были лишь па­радным фасадом здания, вход и выход в которое располагались с обратной стороны, формальным прикрытием аппаратных игр, могут стать и становятся работающим механизмом политического возрождения партии.

Демократизация партии, равносильная ее возрождению, тесно переплетена с демократизацией всей общественной жизни. С нрав­ственной точки зрения решающий вопрос здесь — это вопрос о ста­тусе партии в составе общественно-политических сил страны.

Оказавшись единственной правящей силой, к тому же завоевав­шей это право в результате вооруженного восстания, партия не­вольно сузила каналы нравственной оценки своей деятельности до самооценки. Последняя включает, разумеется, и самокритику. Од­нако, как свидетельствует опыт общественной и личной жизни, самокритика без критики теряет реальную силу, становится прев­ращенной формой самовозвеличивания, орудием манипулирования общественным мнением, социального фарисейства (вспомним, как умело использовалась в партии «самокритика» в годы репрессий — ну хотя бы в 1938 году, когда партия «сама» подвергла критике необоснованно широкий масштаб репрессий, осудила «ежовщину» и т. д.). Сознательное лицемерие — не единственная форма зло­употребления «самокритики». Партиям, как и отдельным людям, свойственно думать о себе лучше, чем они есть на самом деле; поэтому критический взгляд «со стороны» для их нравственного здоровья так же необходим, как свежий воздух для здоровья фи­зического. А большевистская партия, разгромив все другие поли­тические силы, получив безраздельную политическую монополию, оказалась фактически вне отрезвляющей, нравственно бодрящей критики «со стороны» (если, конечно, не считать отвергавшуюся с порога критику со стороны буржуазных и социал-демократи- ' ческих кругов Запада).

Не будем рассматривать вопрос о многопартийности, который неожиданно быстро вышел за рамки теоретических дискуссий и стал политической реальностью страны. Ко всем многочисленным плюсам и минусам, аргументам в пользу и против многопартий­ности мы хотели бы добавить одно сугубо этическое соображение: если бы даже в политическом плане можно было обойтись без мно­гопартийности, ее тем не менее следовало бы ввести в целях нравст­венного оздоровления общественной атмосферы. Монополизм в по­литике не менее губителен, чем в экономике. Политическая партия может поддерживать свое нравственное здоровье на должном уров­не только тогда, когда у нее есть достойный конкурент, заинтере­сованный, пристрастный критик со стороны. Тем самым КПСС оказывается в совершенно беспрецедентной со всех точек зрения ситуации: она должна способствовать созданию своей собственной оппозиции. Какой бы странной, непривычной по историческим и-человеческим меркам эта задача ни казалась, очень многое будет зависеть именно от ее решения. И, к сожалению, как показывают последние внутрипартийные события, она не вполне готова к этому. Набранная за десятилетия инерция командования, адми­нистрирования не позволяет ей осознать новую реальность.

Коммунистам, и как партии и как отдельным людям, надо отбросить сознание собственной исключительности, исторической «избранности», освободиться от коммунистического чванства. Надо учиться быть одними из многих, учиться действительному демо­кратизму. Это трудно, невероятно трудно. Но иного пути нет. Ино­го, как говорится, не дано.