Частные лингвистические теории, разрабатываемые в рамках когнитивной науки 8 страница

• Степанов Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.

• Кубрякова Е.С. Язык и знание. М., 2004. С. 519 – 532.

Задание 2. Одним из возможных направлений дискурсивного анализа является исследование так называемого бытового диалога. Познакомьтесь с результатами анализа стереотипных городских диалогов, предложенными в статье М.В. Китайгородской и Н.Н. Розановой.

Каковы общие установки проводимых авторами исследований дискурса? Каковы их цели и задачи? Проанализируйте предлагаемые в указанном издании тексты диалогов из сферы «магазинной коммуникации» с точки зрения соотношения «глубинного содержания» и «поверхностной организации».

М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова

СОВРЕМЕННАЯ ГОРОДСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ: ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ

(Русский язык конца XX столетия (1985 – 1995).

М., 1996)

Происходящие в последние годы радикальные политические и социально-экономические преобразования заметно повлияли на структуру и характер городской коммуникации. Существенные изменения наблюдаются в функционировании типичных жанров городской речи – стереотипов и микродиалогов. Возрождаются жанры городского фольклора (устная реклама, зазывы, острословицы и др.). Появились новые актуальные коммуникативные сферы – в частности, народные митинги. Как показывают проведенные исследования, для современного города характерно расширение сферы контактов между незнакомыми людьми.

Общими тенденциями в изменении характера городской коммуникации являются следующие:

• усиление диалогизации устного городского общения;

• усиление личностного начала;

• возрождение карнавальной стихии в жизни города. Рассмотрим действие этих тенденций в разных сферах и жанрах современной московской городской речи. Материалом для исследования послужили магнитофонные записи устной речи, относящиеся к периоду 1990 – 1995 гг. <...>

Персонификация как мотив городских номинаций

Массовое обыденное сознание привычно (и не всегда объективно) соотносит те или иные явления общественной жизни с конкретными политическими лидерами. Персонификация некоторых социально-экономических процессов – один из частых мотивов городских микродиалогов. Ср. следующие примеры.

(Записано в мае 1991 г. в парфюмерном магазине. Покупательница А, покупает крем. П. – продавщица) А. Мне две «Магии» и два «Зодиака» // П. Только три в одни руки // А. Но мне нужно четыре // П. Это вы к Попову (в то время мэр Москвы) обращайтесь!

(Записано в ноябре 1992 г. В переполненном троллейбусе мужчина М. обращается к приятелю) М. Что-то они ходят плохо! Совсем транспорт не работает // Ну дождешься Лужков! (мэр Москвы)

Тенденция к персонификации связана с проявлением личностного фактора. В языке она воплощается в виде определенных номинативных моделей, когда в качестве мотивирующей базы выступает имя собственное, например: (записано в октябре 1992 г. после очередного повышения цен на хлеб. Пожилой мужчина обращается к продавщице) Дай-ка мне вот эти булочки /гайдаровские // (Егор Гайдар был в это время премьер-министром).

Актуальные для современной жизни явления мгновенно получают имя их «автора». Например, 5%-ный налог с продажи, введенный в 1991 году, назывался президентским, горбачевским налогом. Обмен денежных купюр получил отражение в разговорной речи в виде словосочетаний павловская реформа, павловские деньги.

Языковые процессы такого рода всегда были характерны для периодов социальных изменений. Социальные сдвиги как бы провоцируют, активизируют распространение данных номинативных моделей. Ср. например: столыпинская реформа, столыпинские галстуки, керенки (от Керенский), хрущобы (от Хрущев, ср. трущобы), андроповка (дешевая водка, продававшаяся при Андропове).

В этом явлении обнаруживается конкретный, неабстрагированный характер мышления человека, типичный для сферы неофициального обыденного общения. Подобные номинации основаны на принципе метонимии (хотя в реальной жизни смежность сопоставляемых явлений, конечно же, достаточно условна).

Устная реклама, зазывы, объявления

Усиление личностного начала, ориентация на активный диалог ярко проявляется в возрождающихся жанрах устной рекламы, зазыва. Заметно изменился также стиль московских объявлений. Вместо безадресных извещений типа «Меняю двухкомнатную квартиру на две однокомнатные» или «Продаются щенки афганской борзой» все чаще можно встретить объявления с использованием разных речевых форм обращения, привлечения внимания, зазывов. Например: «У Вас есть желание поработать за рубежом? Если да, то мы можем предоставить этот шанс!» или «Холодно? Тогда сделайте себе подарок и купите оренбургский пуховый платок! Только на этой неделе цены снижены на 15 процентов». Вместо так хорошо знакомых сурово-запрещающих объявлений типа «Руками не трогать!» появляются шутливые: «Потрогать – 10 рублей. Посмотреть – бесплатно». В обувной мастерской над служебным входом, где привычна табличка «Посторонним вход воспрещен», висит шутливое объявление: «Не входи – убьет!»

Неофициальная игровая стихия, ломающая барьеры «своего / чужого» пространства, врывается в традиционно монологические ситуации городского общения, например устные объявления в метро: (записано на ст. м. «Белорусская», где часто дежурит знакомый многим москвичам старейший работник метрополитена, шутливо прозванный местными жителями «Кащеич») Товарищи! Сейчас будет пущена машина // Держитесь за поручень! Полный вперед! Гвардейцы, вперед! (пассажиры смеются).

Речевая жизнь современной Москвы характеризуется возвращением многих старых забытых жанров – устной рекламы, зазывов, выкриков, острословиц. Это связано с появлением частной, уличной торговли, вещевых рынков и т.п. Здесь можно наблюдать возрождение старых национальных форм зазывов, выкриков, рекламных острословиц: Беляши! Беляши горячие!; Пицца! Пицца горячая! Все ко мне на завтрак и обед! Пицца горячая / вкусная!; Новый интересный гороскоп по именам! Можно купить / а можно просто посмотреть! Пожалуйста сударыня! Всего за три рубля!

В.О. Ключевский отмечал, что торговля московских купцов и в старые времена во многом носила характер игры. Игровая скоморошья стихия особенно чувствовалась в рекламных зазывах, описанных В.А. Гиляровским, Евг. Ивановым и другими исследователями московской старины. В скоморошьих зазывах широко применялся прием рифмовки. Например, у того же Евг. Иванова находим замечательные образцы речи карточных шулеров: «Не жулики мы и не плуты, а карточные банкруты! Сами проиграем и других спутаем. Играем на петлю и ремешок и на три счастливые карты!»

Те же приемы языковой игры наблюдаем в речи современных «наперсточников», картежников и игроков в азартное лото. Ср. текст, записанный за «наперсточником» напротив военторга:

Это Саша / это Маша / а вот беременная Наташа // Я за нее плачу / за две пусто Я с вас получу!

Ср. также образец речи карточного шулера:

Для убеждения ваших глаз / показываю еще раз! Две красные проигрывают / черные выигрывают // Три движения / ваше зрение // Веселей играем / карту выбираем!

Еще пример шуточного зазыва:

Мы начинаем новую игру! Любимая игра Аллы Пугачевой и Раисы Горбачевой! Берем жетончики/ получаем червончики! Не отходим / а подходим! Не стесняемся / а оформляемся. На кону семьдесят пять рублей / на покупку новых «Жигулей!»; Финское лото / не проигрывает никто! Ставишь шляпу / покупаешь пальто!;

Граждане налетчики / лихие пулеметчики! Налетайте / покупайте! Если вы думаете что это обман / полезайте к себе в карман/ доставайте червончики/ покупайте жетончики!

Установка на игру, шутливый диалог с покупателем ярко проявляется не только в устных зазывах и выкриках уличных торговцев, но и в письменных рекламных текстах, часто рифмованных. Ср. следующие примеры:

(Записано в переходе метро у торговца новогодними свечками) Любят все – и стар и млад – когда свечи под Новый год горят. Свечу поставьте в центр застолья и избежите бестолковья.

(Самодельная реклама на киоске, торгующем различными товарами по уходу за домашними животными) Не захочет киска деток после этих трех таблеток.

(Надпись на лотке торговца книгами) Скандальная книга! Скандальный писатель! Волосы дыбом встанут, читатель!

Стереотипы, микродиалоги

Особое место в структуре городской коммуникации принадлежит стереотипным ситуациям общения, которым соответствует жанр городского стереотипа.

Современное российское общество переживает период ломки, разрушения устоявшихся стереотипов, в том числе поведенческих, ментальных. Это приводит также к разрушению речевых стереотипов и возникновению новых.

Речевые стереотипы, подобно барометру, чутко реагируют на колебания социальной атмосферы общества. Такие материалы обладают социокультурной значимостью. Записи, фиксирующие «мелкий сор повседневной жизни», отражают языковое существование города.

Записи городских стереотипов и микродиалогов – это своего рода хроника нашего времени, а, например, стереотипы в ситуации покупки – это, можно сказать, «дневник инфляции». Стремительность происходящих социально-экономических изменений отражается в языке города. Так, в разговорах, относящихся к периоду до января 1992 года (т.е. до либерализации цен), было типично употребление слова колбаса в расширительном значении – «любые продукты питания». Ср. такой семейный диалог: А. Ты куда? Б. Да в магазин / колбасы какой-нибудь купить // Или: Хватит вам о колбасе разговаривать! (т.е. говорить о еде, быте). К этому же времени острого товарного дефицита относится и частотный пример, когда на стереотипный вопрос о наличии товара в магазине Что там есть? следовал ответ Там ничего нет, который имел буквальный смысл («полное отсутствие товара», ср. также выражения пустые прилавки, голые прилавки). В настоящее время вернулось прежнее гиперболизированное значение («нет того товара, который меня интересует»).

Имеющиеся в литературе записи стереотипов и их описание отражают прежде всего стереотипные речевые формулы. Как представляется, необходимо последовательное описание стереотипа как текста, вписанного в контекст коммуникативного акта и отражающего определенную микроситуацию, т.е. важно исследовать жизнь клишированных реплик в структуре естественного диалога. Это позволит выявить модели микродиалогов, изучить закономерности сцепления реплик в рамках диалогического единства.

Некоторые исследователи отмечают, что жанры городских стереотипов и микродиалогов представляют собой тексты максимально стандартизованные, клишированные, не несущие на себе печать речевой индивидуальности говорящего. Следует отметить однако, что функционирование малых жанров городского общения связано с разными типами коммуникативных ситуаций. Одни ситуации почти не допускают отклонений от стереотипных моделей общения (например, «Транспорт», «Сберкасса» и др.), другие характеризуются возрастанием роли индивидуального, личностного начала.

В связи с этим заметим, что вопреки существующему мнению доля фатического общения в разных жанрах городской коммуникации (при контактах с незнакомыми людьми) достаточно велика. (Ср., например, такие ситуации, связанные с вынужденным ожиданием, как «Очередь», «Остановка городского транспорта».) При этом существует определенный набор типичных тем, не совпадающий с темами фатических бесед между близкими людьми.

Личностный параметр важно учитывать при описании ролевой структуры стереотипа, причем не только на уровне коммуникативных ролей (говорящий – слушающий), но и на уровне ролей социальных. Характер исполняемых социальных ролей задает степень официальности общения. Например, типичная ситуация «Как пройти?» по-разному реализуется в микродиалоге при обращении к милиционеру или к прохожему. В первом случае официальность общения будет выше (ср. распространенное речевое клише, оценивающее статус милиционера – «он при исполнении»). Иное речевое поведение, более раскованное, допускается при общении с прохожим.

Для примера сравним два типичных городских микродиалога. В первом из них прохожий (А.) обращается к милиционеру (Б.) во втором – к прохожему же (В.).

Диалог первый:

А. Товарищ лейтенант!

Б. Я слушаю вас//

А. Как пройти к музею Пушкина?

Б. Прямо по Волхонке/ с левой стороны//

А. Спасибо//

Диалог второй:

A. Не скажете/ как к райсовету пройти?

B. Вот мимо этих домов прямо пойдете/ а потом налево//

A. И там увижу? Да?

B. Да/ да/ такое красное здание//

А. Ага/ спасибо//

Социально-личностная маркированность стереотипа может проявляться в его лексическом наполнении. Именно этот компонент языковых клише чутко реагирует на меняющиеся социальные условия. Кроме того, можно выделить стереотипы, которые характеризуют говорящего как носителя литературного языка или городского просторечия, а также могут содержать информацию о профессиональной принадлежности говорящего. Ср. примеры: взвесьте (лит.) – свешайте (прост.) – завесьте (проф. жарг); выбить чек (лит.) – пробить чек (проф. жарг); сделать – «устроить покупку по знакомству» (прост., жарг); выходить (лит.) – слезать, вылезать, слазить (прост.) и др.

Для стереотипных речевых актов важно также их разграничение по коммуникативным типам реплик-стимулов – вопрос или побуждение к действию <...>. Реплика часто задает характер коммуникативного взаимодействия. Оно может быть только вербальным или предполагать использование жесто-мимического канала. Например, ситуация первого типа («Сколько времени?») предполагает либо ответ, либо (что значительно реже) жестовую реакцию, заменяющую реплику диалога. Для ситуации второго типа характерна эллиптизация ответной реплики до нуля. Ср. например общение между водителем и пассажирами в маршрутном такси (П. – пассажир, В. – водитель):

П. (открывает дверцу маршрутного такси) До Гарибальди доедете?

В. (молча кивает, что означает утвердительный ответ)

П. (садится, захлопывает дверцу) Спасибо//

П. Вон у того дома остановите//

В. (чуть тормозит, показывая, что он готов выполнить просьбу пассажира)

П. Да нет/ у следующего//

В. (останавливает машину у того дома, на который указал пассажир)

П. Спасибо большое//

П. (протягивая деньги водителю) Это вам нужно отдавать?

В. (кивком головы, указывает на коробочку, в которую пассажиры опускают плату за проезд)

П. А! Вот сюда// Понятно//

При описании стереотипов одной из важных задач является описание интонационно-синтаксической структуры. Ядерная (инвариантная) часть стереотипного микродиалога имеет свою, достаточно четкую морфолого-синтаксическую и интонационно-ритмическую организацию, которые взаимосвязаны и тесно спаяны. Пример тому – общение на фоне городского шума. Опора на конкретную ситуацию и определенный клишированный интонационный рисунок фразы, сегментная часть которой может быть смазана (либо не расслышана слушающим, либо редуцирована говорящим), обеспечивают понимание стереотипа. Ср.: А. (проходя по салону автобуса, обращается к стоящему впереди него пассажиру) Р(азре)шите! – с восходящим мелодическим акцентом.

Типичной для реплики-стимула является ее синтаксическая и интонационная двучленность отражающая коммуникативное членение фразы на «топик» и «комментарий». Постоянная коммуникативная двучленность, выступающая как базисная модель, позволяет предположить, что именно в репликах-стереотипах наиболее ярко проявляется грамматикализующая функция актуального членения в РР [разговорной речи].

Просодически эта коммуникативная двукомпонентность может быть реализована двояко. (1) Фраза членится на две самостоятельные синтагмы: Молоко / есть у вас?; Килограмм огурчиков / взвесьте!'(2) Фраза представляет собой одну синтагму с двумя фразовыми акцентами, выделяющими коммуникативное ядро высказывания: Кефир мне подайте!; Талончик не пробьете?; «Детский мир» далеко? Именительный темы, широко распространенный в устной непринужденной речи, представляет собой крайнее проявление этой двучленности. Ср.: Бронная / как пройти?; Время / не скажете?

Реальная языковая жизнь города демонстрирует многочисленные отступления от стереотипов речевого поведения. Подобные факты несут определенную диагностирующую информацию о коммуникантах. Можно выделить разные виды отступлений от стереотипов. Наиболее важные из них следующие.

– Недостаточное владение навыками общения в городе (и как следствие – речевыми стереотипами), обусловленное экстралингвистическими характеристиками говорящего («приезжие» – жители сельской местности, других городов).

– Недостаточное владение нормами этикетно выдержанного речевого поведения (носитель литературного языка / носитель просторечия).

– Невладение стереотипами речевого поведения или нежелание им следовать. Нередко это приводит к включению текста другой роли. Ср. например, разговор продавщицы и покупателя: А. Девушка / а туфлей черных нет у вас? Б. (поправляет) Не туфлей / а туфель//.

– Отход от привычной тематики разговора в стереотипных ситуациях (ср. упреждающее «блокирование» подобных ситуаций в письменных объявлениях типа «Кассир справок не дает», «Размена нет» и т.п.).

– Сознательный отход от стереотипного общения, связанный с реализацией творческого начала, установки на шутку, игру. Приведем примеры. (1) Сберкасса. Обычно процедура расчета происходит в молчании или прерывается шаблонными репликами, типа «Вы за два месяца платите?», «Готовьте мелочь» и т.п. В данной ситуации кассирша, принимающая коммунальные платежи, шутливо обращается к посетителям: Так / готовьте свои миллионы! (2) В магазине продавщица в ответ на вопрос покупателя шутит. А. Скажите / селедка у вас крупная? Б. Да вот как я (т.е. средняя).

– Отход от нейтрального вежливого стереотипа, за которым стоит выбор инвективной стратегии речевого поведения. При этом формулы грубости также имеют клишированный характер. Чаще всего этот вид отступлений от стереотипа отмечался в сфере обслуживания при нарушении партнерами коммуникации ролевых отношений «продавец – покупатель». Известный в условиях рынка принцип «Клиент всегда прав» предполагает несимметричные ролевые отношения. Однако в реальной речевой практике можно было наблюдать в лучшем случае установление паритетных, а нередко и «перевернутых» ролевых отношений («Клиент всегда неправ»). Это отражается в целом наборе стереотипных диалогических реплик-реакций: «Не хотите – не берите!»; «Вас много, ая одна!»; «Выбирать на рынке будете!» и мн. др.

При инвективном поведении задействованы определенные речевые механизмы, связанные с различным отношением партнеров коммуникации к сфере «свое / чужое».

1. Резкое разграничение сферы «своего» и «чужого». На уровне речи это проявляется прежде всего в актуализации противопоставления местоимений 1-го и 2-го лица (я, мы – вы). Ср.: А. Девушка / пакет можно? П. Мы пакетов не даем / чтоб вам подарки заворачивать! Пакеты только под виноград!

Еще большая дистанцированность достигается тогда, когда о партнере коммуникации говорится в третьем лице. Нередко он предстает в немотивированно обобщенном виде (неоправданная генерализация адресата). Ср. характерные примеры, относящиеся ко времени товарного дефицита:

(В отделе гастронома продают чебуреки; одна из продавщиц считает деньги; в этот момент покупатель А, протягивает ей чек)

А. Девушка / вы не подадите мне чебурек / я только что брал//

П. Вы не видите? Я считаю! Вон туда обратитесь // Не отдел / а проходной двор! Вот прям щас все брошу / и побегу ему чебурек подавать!

(Кассирша оживленно разговаривает со своей знакомой, забыв об очереди; покупатель пытается напомнить о себе, постучав монеткой по тарелке для денег; кассирша К. возмущенно реагирует)

К. Вы не стучите! На работе по два часа болтают/ а тут стучат!

Стратегия отчуждения от личной сферы партнера коммуникации может маркироваться как вербальными средствами (ср. стереотипную реплику «Это ваши проблемы»), так и невербально – с помощью интонации (просодия «отчуждения») или с использованием жесто-мимических средств (демонстративно безучастное, подчеркнуто безразличное поведение по отношению к собеседнику). Подобное поведение получает резко негативную оценку: Ну надо же / еле говорит!; Прям как / неживая!; А. Прям не шевелится / Девушка нельзя ли побыстрей? Смотрите, какая очередь! Б. А ей-то что? Вы же стоите!

Одной из форм речевой грубости является молчание в ответ на вопрос покупателя. Ср. например:

(Мужчина и женщина стоят перед прилавком; женщина обращается к продавщице)

Ж. Девушка / сколько стоит эта шапка?

П. (молчит, не отвечает)

Ж. (обиженно, обращаясь к своему спутнику) Трудно ответить // Боже мой! Как военная тайна! Я ее два раза спросила //

2. Нарушение адресантом установленной границы между «своим» и «чужим». Резко негативная реакция одного из партнеров коммуникации может быть связана с грубым вторжением собеседника в его личную сферу, неоправданным сближением «своего» и «чужого». Так, обращение на «ты» к незнакомому человеку на улице часто получает отрицательную оценку (Почему вы мне тыкаете?; Я с вами коров не пас!; Мы с вами детей не крестили!'и т.п.).

Как инвективное нередко воспринимается речевое поведение, нарушающее принятые для данной ситуации ролевые отношения. Например, неправильный выбор «модальности» высказывания (приказ или замечание вместо просьбы), разрушающий паритетные ролевые отношения между партнерами коммуникации, способен вызвать грубую реакцию собеседника. Реплика-реакция может содержать запрет на вторжение адресанта в чужую сферу (Не ваше дело!; Не вмешивайтесь!), либо выражать возмущение (Что вы лезете не в свое дело!; Какое вам дело?; Зачем вы вмешиваетесь?), либо отсылать говорящего к другим адресатам, входящим в его личную сферу (Детям своим замечания делайте!; Жену учите!) и т.п. Ср. характерный диалог: (в мастерскую металл оремонта входит женщина Ж., забыв закрыть за собой входную дверь; один из посетителей М. недовольно реагирует) М. Дверь-то нужно закрывать? Ж. А что это вы мне замечание делаете? Попросили бы / и все //.

В качестве примера приведем небольшой фрагмент из разговора в магазине. Показательно, что оба партнера коммуникации допускают грубость по отношению к собеседнику, но при этом способы реализации инвективной стратегии различны. Для А. характерно вторжение в сферу «чужого», что на речевом уровне выражается в использовании «ты»-обращения при общении с незнакомым человеком. Инвективная стратегия Б., наоборот, связана с резким разграничением сферы «свое / чужое» и получает вербальное воплощение в использовании формы 3-го лица по отношению к А. (Запись сделана весной 1991 г. Разговор идет о «роли» КПСС в развале страны. А. считает, что во всем виноваты коммунисты, а Б. придерживается противоположного мнения.)

А (кричит) «Партия наш рулевой!» «Партия наш рулевой!» Ты забыл!

Б. Вы не тыкайте, пожалуйста // Тыкает еще!

При восстановлении нормальной ролевой структуры ситуации неизбежно восстанавливается и этикетно выдержанное речевое поведение. Такие нормальные ролевые отношения наблюдаются чаще всего на рынке, зарождение подобных отношений происходит сейчас и в торговле (правда, не без отклонений в сторону привычной для нашего обихода грубости). Приведем два небольших примера:

(А. покупает яблочную кулебяку у продавца кооперативного магазина – П.)

П. Вам сколько?

А. Одну, пожалуйста //

П. (подает кулебяку) Пожалуйста//

А. Спасибо //

П. Кушайте на здоровье //

(На рынке женщина, торгующая цветами, зазывает покупателя)

Ж. Молодой человек! Мы вас полчаса ждем здесь уже! Не хотите розы? Смотрите какие! Ро-о-зочка!

Многожанровые сферы городской коммуникации

Некоторые стереотипные ситуации должны описываться как особые коммуникативные сферы, представляющие собой жанровый континуум. К ним относятся прежде всего «Очередь» и «Рынок».

В «Очереди» наряду с обязательным жанром – стереотипами покупки, а также речевыми клише, типичными для данной ситуации («Кто последний?»; «Я отойду на минуточку» и т.п.) – могут присутствовать и более свободные жанры: разговоры, диалоги в очереди. Темы подобных разговоров достаточно типичны. Наиболее актуальны из них: о покупках («кто?», «что?», «где?», «когда?», «сколько стоит?»); обсуждение товара, имеющегося в магазине (Картошка вся гнилая//; Яблоки хорошие //ж т.п.); уточнение того, кто за кем стоит в очереди (В красном платке не за вами стояла?; За мной мужчина стоял / он отошел //); беспокойство, хватит ли товара на всех (А. Торты кажется кончаются// Б. Да нет / там есть еще// А. Вот на нас все и закончится //). Отметим однако, что последняя тема сейчас стала менее актуальной.

Приметой времени является частое включение в разговор между незнакомыми людьми тем, связанных с экономической и политической ситуацией. Но подобные разговоры, более характерные для митингов, в ситуации «Очередь» возникают не спонтанно, а путем тематического «зацепления». Интересен сам процесс включения политических тем в разговор.

Приведем пример, записанный в сентябре 1993 года. (В булочной стоит большая очередь в кассу):

А. (пожилая женщина) Ну вот что они столько народу собрали // Поставили бы двух-трех продавцов / пусть бы они деньги брали // А потом бы через кассу провели //

Б. (возражает) Так нельзя // По закону запрещено // Я сама видела в магазине / как директора за это оштрафовали // Нельзя по закону//

А. (мгновенно реагирует) По закону! Да разве у нас есть законы? Одно беззаконие! (Далее начинается активное обсуждение политических проблем, в котором принимает участие сразу несколько человек).

Таким образом, слово закон явилось своего рода сигналом для тематического переключения разговора.

Показателен еще один небольшой, но очень характерный с точки зрения отражения стереотипов массового обыденного сознания разговор в очереди (записан в декабре 1992 года):

М. (мужчина лет 30) Вот можно сказать дожили // И за хлебом очередь // Если дальше так пойдет / придется эту демократию придушить//

Ж. (пожилая женщина) Ее теперь ничем не уничтожишь // Раньше можно было / а теперь у нее деньги / войска //

М. Ну на самом деле это не демократия // В демократической стране люди свободные / а мы разве свободные? Это не демократическое правительство //Люди просто хотели коммунистов скинуть / вот и поторопились //

Ж. Ну а где же демократическое-то взять?

М. Настоящее правительство еще не пришло // Настоящее правительство / это такое / которое о простых людях думают/ свою страну любят // А эти все на Америку смотрят // Я ничего не говорю // Америка очень прекрасная страна // Но мы-то не Америка //

Ж. Да / у нас должно быть не так // Чтобы больше души было // Чтоб любовь была //.

В последнее время коммуникативное пространство очереди сузилось. Однако можно наблюдать расширение пространства иной коммуникативной ситуации – «Рынок». Это связано с появлением частной уличной торговли, мелкооптовых вещевых рынков и т.п.

Ситуация покупки на продовольственном (бывшем «колхозном») рынке отличается от ситуации покупки в магазине стереотипным вопросом о цене товара («почем?» вместо «сколько стоит?»), формами обращений («хозяин», «хозяйка», возможно обращение на «ты»), набором специфических стереотипных клише, отражающих переговоры о цене товара (А. Мясо ваше почем? Б. Прошу восемь // Будете брать / уступлю //).