Сатáн-диавол в библейской картине мира

Еврейское слово сатáн означает «противник» в самом широком смысле: таким «противником» может быть Ангел Божий (Числ. 22:22); враг на войне – «противник» (1 Цар. 29:4); на суде обвинитель – «противник»: «Поставь над ним нечестивого, и сатáн да станет справа от него» (Пс. 109/108:6).

В кн. пророка Захарии сатáн упоминается как духовное существо – его показывает пророку Бог: «И Он показал мне Иисуса, иерея великого, стоящего пред лицем Ангела Господнего, и – сатáна, стоящего справа от него, чтобы противиться ему» (Зах. 3:1).

Если переводчики на греческий язык видели в сатáне противника Божьего, то переводили сатáн как диáболос – «клеветник»; это тоже противник, но – бесчестный противник в духовной (словесной) брани.

Сатáн как действующее лицо упоминается только в одной книге Ветхого Завета – Книге Иова. Он предстает как духовное существо среди бенé ха-элохúм: «сынов Божиих», то есть «Ангелов Божиих» (так в переводе на греческий). Бог Сам дал ответ о диаволе в кн. Иова. Это – самое трудное место не только в Книге, возможно, во всем Св. Писании. Сатáн – ангел, отпавший от Бога, ставший Ему «противником» во всем. Имена диавола в речи Господа будут как главные указатели на природу сатанинского духа. Этих имен два: бехемóт (множественное число) – «скоты, скотье», скотов скот, скотовище; и ливйатáн (левиафан) – «извивающийся, вьюн, свитый, крученый», возможно, «связанный», чудовище морское (в греч. переводе дрáкон). Описанию бехемот’а и левиафана посвящена большая часть Второй речи Господа к Иову (Иов 40:15/40:10 сл.).

«Сатана – противник человека, но не Бога». Такая картина мира нам предлагается как древняя, и как исходное библейское воззрение, и как плод научного исследования (С.С. Аверинцев, М.И. Рижский, А.С. Десницкий, М.Г. Селезнев, М. Элиаде).

При таком подходе, в частности, заключительная часть речей Господа к Иову, где речь идет о диаволе под именами бехемот и ливйатан (левиафан), предстанет либо как поэма о гиппопотаме и крокодиле, либо как рудимент древних мифологических сказаний о «борьбе Яхве с первобытными чудовищами».

Врага рода человеческого названные ученые как врага Божьего не видят. Не наука виновна в том, что ученые диавола не видят: наука знает о себе, что она строится на каком-то мировоззренческом основании – является частью некоторой картины мира. Мировоззрение определяет отношение к библейским текстам.

Нам (под видом науки) предлагают взгляд, что исследователь библейских текстов может быть в своей личной жизни религиозным человеком, но в своей научной работе он должен быть безрелигиозным индивидом. Общее истолкование Ветхого Завета содержится в двух диаметрально противоположных учениях – в иудаизме и в христианстве. Исследователь сам по себе может быть кем угодно, хоть атеистом, «наука» предлагает ему суровую аскетическую практику: наука-де требует: ни христианства, ни иудаизма – только надрелигиозный и надконфессиональный подход. Но разве «ни христианства, ни иудаизма» – это позиция нейтральная?

Если «ни христианства, ни иудаизма», – то книги Ветхого Завета будут изучаться отдельно от книг Нового Завета.При том подходе, который демонстрирует «наука», Ветхий Завет и Новый Завет никак не могут быть чем-то целым.

Изучать Ветхий Завет при помощи Нового Завета – это конфессиональный взгляд. Слова Христа: «Испытайте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную, а они свидетельствуют о Мне» (Ин. 5:39) – такое руководство для изучения Ветхого Завета с позиций «науки» есть именно узко конфессиональный взгляд, ему следовать нельзя. Но если отсечь от Ветхого Завета Новый Завет, то это будет, в конечном счете, чей подход – христианства или иудаизма?

Иудаизма, потому что между христианством и иудаизмом – нет середины, и нет никакой верховной – нейтральной – позиции, как бы она ни называлась. Нет надличной объективности в вопросах изучения библейских текстов.

Возьмем пример из М. Рижского. Он представил краткий очерк развития «религии Израиля» от племенного бога «Яхве» до развитого монотеизма. Если племенной бог – это исходное, то как быть с первыми – в Библии стоящими – книгами, скажем, книгами Бытие и Исход? Когда речь идет о сотворении мира, о грехопадении человека, о жизни патриархов, об Исходе из Египта, десяти заповедях, то Бог в этих мировых событиях – никак не бог еврейского племени. В первых словах Писания: Берешúт барá Элохúм («В начале сотворил Бог») – Бог «Элохим» никак не те боги «элохим», из числа которых – Кемош моавитян, Милком аммонитян или Аншур ассирийцев (среди таких «богов» М. Рижский помести племенного бога Яхве). Что ответит «наука»?

Наука – спуску не дает. Начал косить – валяй себя по ногам (девиз нигилиста из И.С. Тургенева). Рижский отвечает: «Библейские сказания о так называемых патриархах, родоначальниках еврейского народа, окутаны туманом мифов, и искать в них рациональное зерно очень трудно. Библейский рассказ об исходе – миф» (М.И. Рижский. Книга Иова. Из истории библейского текста. Новосибирск, 1991, с. 151).

Миф? Спросим иначе: а может человек сочинить миф? Где создаются мифы? В среде ученых-писцов? Собрались книжники и выдумали миф? Или они только подогнали миф под собственное богословие? И наверное, миф о едином боге чем-то очень отличается от всех других мифов? Откуда взялся этот – не миф, конечно, а непредставимо мощный источник единобожия, который держит все Писание и питает мысль богословов и мистиков тысячи лет?

Если мы скажем, что Пятикнижие излагает миф, то сложностей у нас прибавится, а не убавится. Недобросовестно с позиций науки объяснять небывалое, уникальное, неповторимое, неиссякаемо живое – Откровение при помощи явлений иного порядка, доступных сравнительному анализу, следовательно, в общих чертах повторяющихся, каковы миф и мифы.

Единобожие не получается из многобожия. Реконструкция исторического процесса возникновения единобожия обречена быть фикцией именно с позиций исторической науки.

Самый яркий пример того, что мировоззрение определяет отношение к библейским текстам, что от религиозных взглядов (атеизм, иудаизм, христианство) зависит истолкование библейских книг, – это отношение к персоне диавола в библейской картине мира, где сатáн-диавол выступает под многими именами.

Когда историк религии строит свое рассуждение о том, чтó есть сатáн, его исследование движется по текстам при помощи словаря. Где у нас появляется слово «сатáн»? Обозрели, получили: во всем корпусе Ветхозаветных книг, как нам говорят, сатана нигде не предстает как глава невидимых сил, враждебных Богу, как искуситель и источник всяких бедствий, – таковым он предстает только в апокрифических книгах, где-то к I веку до н.э.

Поставим вопрос иначе – немного шире, чем позволяет словарь.

В кн. Бытие 2:9 упоминается эц ха-дáат тов ва-рá – «дерево познания хорошего и злого» (на греческий «злого» перевели как «лукавого», подразумевая, что «лукавый» – это диавол). Откуда в мире «зло» (или «злой»)? Творил ли Бог зло (или злого)?

Вопрос о происхождении зла (страдания, смерти) таков, что без него нет никакой религии. Однако историк религии знает, что племенные боги – Яхве вначале таким, дескать, и был – творят чудовищные вещи, Яхве тоже-де творил зло, а древо познания хорошего и злого – миф.

А тот, кто явился в раю как «змей» – нахáш (Быт. 3:1), говорил с первыми людьми, лгал им и прельстил их, так что человек стал смертным, – этот змей нахаш, он кто? Миф. Слово «миф» повторяют как заклинание от единобожия. И еще слово «миф» должно оберечь сатану от признания, что он в библейской картине мира – действительно есть, что он падший ангел, который «человекоубийца был от начала» (Ин. 8:44).

Историк религии может и в черта не верить, его дело, но в Библии сатáн присутствует – в текстах разных книг Ветхого Завета он упоминается под разными именами:

злой – ра (в переводе на греческий Быт. 2:9 – «лукавый),

змей – нахáш (Быт. 3:1, Ис. 27:1),

скотовище – бехемóт (Иов 40:15),

змий – ливйатáн (Иов 40:25, Ис. 27:1),

зверь водяной – таннúн (Ис. 27:1),

большой зверь моря – таннúм гадóл (Иез. 29:3),

большая рыба – даг гадóл (Ион 2:1),

чудовище – рáхав (Ис. 51:9; Иов 26:12, 13),

блистающий сын зари – хелéл бен-шáхар (Ис. 14:2),

фараон – парó (Иез. 29:3),

противник – сатáн (Иов 1:6; Зах. 3:1),

никчемный, негодяй, велиал – белийáал (Пс. 41/40:9; Пс. 18/17:5),

боги – элохúм. В кн. Исход Господь (Яхве) говорит: «Во всех богах (элохим) Египта произведу суды» (Исх. 12:12), что можно понимать как суд над теми «сильными» (элохим), с помощью которых действовали египетские маги.

И это только имена диавола-человекоубийцы. Он может являться в образах – как «лев» (Пс. 7:3), «конь» (Иов 39:19), «орел» (Иов 39:26) и других. Приведем пример из Псалма: «На льва (шáхал) и аспида (пéтен) наступишь, потопчешь скимна (кефúр) и змия (таннúн)» (Пс. 91/90:13). Лев и скимен – плотоядное и коварное. Аспид и змий – ядовитое и низкое. Сатанинские силы упоминаются в паре: лев и аспид, скимен и змий. Однако это – одно духовное существо: диавол изображается с разных сторон.

Диавол может являться в образах и – вне фиксированного образа. В Новом Завете он назван архонт этого космоса – «князь мира сего» (Ин. 12:31, 14:30, 16:11; Еф. 2:2), а его слуги – космократоры, «мироправители тьмы века сего» (Еф. 6:12).

Как мыслит современный ученый о диаволе, когда (возьмем для примера) тот выступает как активная сила под именем даг гадóл – «большая рыба». Сказано: «И повелел Яхве большой рыбе проглотить Иону, и был Иона во чреве рыбы три дня и три ночи» (Ион. 2:1). Иона отлично понял, куда он попал: он взмолился Богу – «из недр Шеола» (Ион. 2:2). Во аде (Шеóл) был Иона – в царстве мертвых, владыкой которого был сатана – даг гадóл – проглотившая Иону «большая рыба». Иона – как из мертвых воскрес, о чем говорил Христос, что это знамение Его из мертвых воскресения. И знамение Ионы – особое, о нем Христос сказал: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» (Мф. 12:39).

О добрые времена, когда кто-то искал знамений! Знамения могли быть основанием для зрелого суждения, чтобы отвергнуть проповедь Христа Спасителя. Род лукавый и прелюбодейный искал знамения с этой именно целью, но иное знамение ему не давалось, кроме знамения Ионы пророка. Когда иудеи не приняли Воскресения Христова (знамения Ионы пророка), не приняли и Христа-Мессию. Как все было ясно. А что теперь?

Теперь иной «род» восстал – он ищет «жанровое определение книги Ионы», и он его находит. Книга пророка Ионы – «волшебная сказка», а особенности этого жанра исследованы досконально. Мнение о пророческой книге как о «волшебной сказке» высказывает переводчик Книги Иова на русский язык А.С. Десницкий – историк литературы (А.С. Десницкий. Поэтика библейского параллелизма. М., 2007, с. 373).

Для современной «науки» диавол остается невидим – почему? По одной причине: кто такой диавол в Ветхом Завете, отчетливо видно только из Нового Завета, когда диавол был побежден.

Концепция, которая легла в основу последнего перевода Ветхого Завета на русский язык (предприятие Российского Библейского Общества), заявляет, что она исследует и переводит Библию «при помощи стандартных литературоведческих методов» (А.С. Десницкий. Писание – Предание – современность. М., 2007, с. 89). Этот подход можно сформулировать иначе: «ни иудаизма, ни христианства, только текст».

Если книги Ветхого Завета рассматриваются в изоляции от Новозаветной религии («ни иудаизма, ни христианства, только текст и ориентация на современную литературную норму»), – то это, в конечном итоге, подход не христианский, а поскольку нейтрального подхода нет, это взгляд иудейский.

Итак, трудами Российского Библейского Общества мы получили весь Ветхий Завет в новом переводе. Хотелось бы узнать, какое ощущение стоит за этой дружной, командной работой переводчиков? Как чувствует себя в современной России автор межконфессионального перевода?

А. Десницкий сравнивает положение православных христиан в современной России и положение христиан в Римской империи III века по Р.Х., в эпоху гонений. «Христиане, как и семнадцать веков назад, по-прежнему ощущают себя меньшинством, живущим в пренебрежении, а порой и в бесчестии» (А.С. Десницкий. Писание – Предание – современность. М., 2007, с. 276 (курсив наш. – Е.А.).

Никто сейчас в России христиан не бесчестит, однако христианин Десницкий так себя чувствует. Вероятно, это очень сильное чувство, потому что Десницкий – ценит общение и общее дело, но не находит его в православной среде. Для него Россия – страна «постхристианского мира», точно такая же, как любая страна на Западе. Десницкий цитирует автора III века (эпохи гонений) о христианах: «всякая чужбина им – родина и всякая родина – чужбина. На земле обитают, но гражданство их – на небе. Как душа пребывает рассеянной по всем частям тела, так христиане – по городам мира». Эти слова – о гонимых и мучениках – Десницкий применяет к христианам сегодняшнего дня: получается так, что христиане «постхристианского мира» живут в рассеянии; они, пишет Десницкий, – «граждане неба с земной пропиской» (там же, с. 274, 275, 277).

И, наконец, Десницкий ощущает себя ответственным меньшинством: «Мы меньшинство… можем стремиться хотя бы к тому, чтобы нас услышали. Не рассеет ночную тьму один светильник, но если погаснет и он, путники заблудятся» (там же, с. 304, 305).

Десницкий – христианин православного вероисповедания, Рижский – «научный атеист», но самочувствие у них общее. Умонастроение – нечто более глубокое, чем декларации об убеждениях. Самочувствие может сплотить людей разных взглядов, особенно если они чувствуют, что они меньшинство в косной (вариант: агрессивной) среде.

Например, сотрудники Библейско-Богословского Института св. апостола Андрея (духовным отцом которого был священник Александр Мень) примыкают к позиции Десницкого. В программном документе Института читаем: «К сожалению, следует отметить, что к углубленному изучению Библии и достижениям современной (главным образом, западной) библеистики в русском православии традиционно относятся подозрительно или с открытым неприятием. Конечно, речь идет о малообразованных священниках и мирянах, но их всегда было большинство и, увы, активное большинство, пользующееся большим влиянием. Так было в 19 веке, когда с огромным трудом пробивал себе дорогу первый русский перевод Библии. Само чтение Библии на русском языке казалось кощунственным. Желающим предлагалось изучить мертвый церковнославянский язык. Как не вспомнить здесь современный запрет на перевод церковной службы на понятный верующим язык!» (Библейско-Богословский Институт святого апостола Андрея. (Статья не подписана, опубликована в кн.: Б.М. Мецгер. Текстология Нового Завета. М., 1996. С. 326 сл.; курсив наш. – Е.А.)

Желание реформировать язык богослужения и необходимость перевода церковных служб на современный русский язык объясняют требованиями миссионерской работы и заботой о рядовых прихожанах. Однако для этого реформаторского движения могут быть и другие основания. Церковнославянский язык – это конфессиональная принадлежность, а желание реформаторов – возвыситься над конфессиональными различиями, потому что «наши перегородки до Бога не доходят». Да, межконфессиональность и всемирность приводят к тому, что приходится Ветхий Завет рассматривать изолированно от Нового, но кто сказал, что изоляция Нового Завета – это следствие? Может быть, это цель?

Иудейство умеет находить себе место внутри христианской Церкви – как прививка, как настроение, как научный метод. Иудаизация христианства – это неизбежный фактор нашей религиозной жизни, и работа в этом направлении не прекратится никогда.

Как-то так получается, что с конфессиональных позиций сатáн-диавол в книгах Ветхого Завета видим, а с межконфессиональных и научно-атеистических позиций он не видим. Есть люди, которые работают с текстами Ветхого Завета и трудятся как реформаторы, находясь внутри христианской Церкви, – так, чтобы сатáн-диавол как активная сила в библейской картине мира и впредь оставался невидим. Опыт показывает, что когда автор, много работающий с еврейскими текстами, заявляет, что он христианин, не следует сразу этому верить.