Говорят, что Станиславский на репетиции был иногда очень резок, даже груб и в гневе был страшен. А Немирович-Данченко добивался результатов, не по­вышая голоса. Что лучше?

Быть Станиславским или Немировичем-Данчен­ко?.. Разве же в этом дело: громко делать замечания или тихо? Если режиссер может мне помочь найти себя в ро­ли, я согласен на все. Пусть хоть дерется... Да, Констан­тин Сергеевич был строг. Но неизвестно, что было легче перенести — крик Станиславского или спокойно сказан­ный, но жестокий приговор Немировича-Данченко. Эти великие мастера во многом отличались друг от друга, но сходились в чрезвычайной требовательности, настой­чивости, в прекрасном понимании природы каждого из актеров Художественного театра. Работа с ними всегда была радостью. От них ничего нельзя было скрыть, ни за что нельзя было спрятать свою неподготовленность, сла­бость, пустоту. Режиссер, если он хочет хоть в малой степени походить на Станиславского или на Немировича-Данченко, должен прежде всего понять сложные законы актерского творчества, должен хорошо знать актера, быть для него образцом отношения к делу. А тогда все равно: хитри, люби, кричи, не кричи — актер тебе верит, он за тобой идет.

Говорят, что опытные режиссеры знают, когда надо крикнуть, когда — нет. Они повышают голос созна­тельно, а не потому, что терпение лопнуло. Разве это возможно?

Никто никогда не говорит себе: «хочу не сдержаться». Просто не всегда это удается. Хорошего в этом мало. Но если ваш гнев вызван отвратительным, безоб­разным, возмутительным поступком — и не надо сдерживаться. £ уродством мириться нельзя и не следует увещевать, просить и уговаривать, когда надо требовать и наказывать...

Эти разговоры, как и все последующие, восстанов­лены по памяти. Записи, которые я делал после каждой встречи с Леонидовым, пропали во время войны. Но, сколько помнится, и тогда, в 1939—1941 годах, воспро­извести своеобразие речи, интонацию Леонида Мироно­вича было мне не под силу.

— Что вы станете делать, — спросил меня как-то Ле­онид Миронович, — при нарушении дисциплины?

— Все зависит от того, кто, где, когда нарушил ее, от серьезности проступка.