Глава 9. Праведный суд Флора

Много дней спустя на имя кураторов было полученного короткое послание от Халева, в котором он говорил, что, осознавая в себе полное отсутствие призвания стать последователем учения ессеев, он покинул их приют и нашёл убежище у друзей своего покойного отца, но где именно, об этом в послании не упоминалось. Принимая во внимание разнёсшийся в окрестностях слух о том, что виновником убийства был не кто иной, как Халев, почтенные старцы ессеи нашли в этом достаточное объяснение внезапного бегства юноши и, так как он не подавал блестящих надежд, то о нём не особенно жалели.

Прошла неделя со времени исчезновения Халева. Мириам за это время почти не видела Марка, так как надобности в дальнейших сеансах не было и она могла работать по глиняной модели, которая была уже полностью закончена. Теперь же и сам бюст был готов и даже почти отполирован. Однажды поутру, когда Мириам заканчивала свою работу, чья-то тень заслонила широкую полосу солнечного света, врывавшуюся в её мастерскую через открытую дверь. Она подняла глаза и, к немалому изумлению своему, увидела перед собой Марка в полном боевом одеянии, в кольчуге, панцире и дорожном плаще.

Мириам была одна в мастерской, так как Нехушта вышла распорядиться по хозяйству. Увидав Марка, девушка слегка покраснела и выронила из рук тряпку, которой она полировала мрамор.

- Прости, госпожа Мириам,- начал римлянин,- что я осмелился нарушить так неожиданно твоё уединение, но время не терпит!

- Ты покидаешь нас, господин?- прошептала она.

- Да, в три часа пополудни я должен выехать отсюда. Дело моё здесь завершено, мой отчёт о непричастности ессеев к убийству и их лояльности по отношению к властям окончен, и меня спешно вызывают в Иерусалим через гонца, прибывшего сюда с час тому назад!

- В три часа пополудни,- повторила девушка.- Что же, работа моя готова, и если ты, господин, хочешь, возьми её!

- Конечно, я возьму её с собой, а относительно цены мы сговоримся с уважаемыми старцами.

- Да, да,- промолвила Мириам, кивнув головой,- но если ты позволишь, я желала бы сама упаковать этот мрамор, чтобы он не пострадал в дороге. Кроме того, разреши мне оставить у себя модель, она по праву должна принадлежать тебе, но я не совсем довольна этим мраморным бюстом и хотела бы сделать другой!

- Мне кажется, что мрамор безупречен, но модель я оставлю в твоём распоряжении, госпожа, и скажу больше – я очень рад, что ты хочешь оставить её у себя! Но ты не спрашиваешь, госпожа, почему меня вдруг так спешно вызывают в Иерусалим, или тебе не интересно?

- Если тебе угодно будет сказать, то я буду рада!

- Помнится, я упоминал как-то, госпожа Мириам, о дяде моём Кае, проконсуле римского императора в нашей богатейшей провинции, Испании, где он нажил большое состояние. Так вот, старик занемог, и болезнь его смертельна; быть может, он уже умер, хотя врачи уверяли, что он может протянуть ещё с полгода или даже больше. Во время своей болезни он вдруг вспомнил обо мне и пожелал увидеть племянника, хотя в течение многих лет совершенно не вспоминал о моём существовании. Мало того, в своём письме он выражает намерение сделать меня наследником. А пока послал весьма крупную сумму на путевые издержки, прося поспешить к нему, насколько только возможно. Одновременно с его письмом к прокуратору Альбину пришло приказание цезаря Нерона немедленно отпустить меня к дяде, снабдив всем необходимым. Вот почему я срочно должен ехать, госпожа Мириам!

- Да, конечно,- сказала молодая девушка,- через два часа этот мраморный бюст будет докончен и упакован!- И она протянула ему руку на прощание.

Марк взял её руку и удержал в ладонях.

- Мне тяжело прощаться с тобой так!

- Мне кажется, что иного прощания не может быть!

- Проститься можно и так, и этак, но всякое прощание с тобой мне тяжело, больно и ненавистно!

- Стоит ли тебе, господин, терять время на такие слова?! Мы встретились на час и расстаёмся навек. К чему тут пустые слова?

- Я не хочу этой вечной разлуки с тобой, госпожа!- воскликнул Марк.- Вот почему я и сказал тебе это!

- Отпусти, господин, мою руку, мне надо ещё кончить работу!

- Тебе надо кончить, мне надо начать!- сказал Марк каким-то загадочным, взволнованным тоном.- Мириам, я тебя люблю!

- Я не должна выслушивать от тебя, Марк, такие слова!- смущённо сказала девушка.

- Почему же нет? До сих пор они считались позволительными между мужчиной и женщиной, когда намерения их чисты. В моих устах они значат одно: я предлагаю тебе быть моей женой, если только и ты любишь меня!

- Едва ли ты говоришь серьёзно…

- Клянусь своей честью, Мириам, это моё самое искреннее желание!- воскликнул молодой воин.

- В таком случае, Марк, тебе придётся теперь же отказаться от него,- печально проговорила она, тогда как глаза её глядели ласково и с любовью.- Между нами лежит целая пропасть!

- И зовут эту пропасть Халев?- с горечью подхватил Марк.

- Нет, у неё другое название, и ты сам хорошо это знаешь. Ты – римлянин и поклоняешься богам Рима, а я – христианка и верую в Бога и во Христа Распятого. Вот что разлучает нас навек!

- Почему же? Очень часто муж христианин или жена христианка обращают своего супруга или супругу в свою веру. Ведь это дело убеждения, дело времени.

- Да, но что касается меня, то даже если бы я того хотела, всё равно я не могла бы стать женой человека иной веры, чем моя!

- Почему же?- спросил Марк.

И Мириам рассказала ему о завете покойных родителей.

- Как бы я ни любила человека, всё равно, я должна помнить этот завет!

Марк пытался было указать на необязательность этого завета для неё. Но девушка была непоколебима. Тогда центурион выразил предположение, что, может быть, и он станет в ряды последователей Христа, но просил дать ему время подумать, пока же обещал писать ей из Рима. Лицо девушки озарилось лучезарной улыбкой…

Долго ещё говорили молодые люди. Наконец пришло время расставаться.

- Прощай, Марк,- проговорила девушка,- и пусть любовь Всевышнего сопутствует тебе!

- А твоя любовь, Мириам?- спросил он.

- Моя любовь всегда с тобой, Марк!- просто отвечала Мириам.

- О, я жил недаром!- воскликнул римлянин.- Знай, что как я ни люблю тебя, а ещё более уважаю!- И опустившись перед ней на колено, он поцеловал её руку и кайму её платья, потом быстро вскочил на ноги, повернулся и вышел.

Когда стемнело, Мириам смотрела с крыши своего дома, как Марк во главе отряда тихим шагом выезжает из селения ессеев. На вершине холма, с которого открывался вид на окрестности, он придержал коня и, пропустив мимо себя солдат, повернулся лицом к селению и долго смотрел в ту сторону, где стоял домик Мириам. Серебристый свет луны играл на его боевых доспехах, он казался светлой точкой в окружающем мраке ночного пейзажа. Мириам не могла оторвать глаз от этой светлой точки, сердце её слышало его немой привет и посылало ему такой же привет, такое же нежное слово любви.

Но вот он быстро повернул коня и исчез. Всё мужество бедной девушки разом оставило её: припав головою к перилам, Мириам залилась слезами.

- Не плачь, дитя, и не горюй! Тот, кто исчез теперь во мраке ночи, вернётся к тебе в сиянии дня! Верь мне!- произнёс за её плечом ласковый голос Нехушты.

- Но, увы, дорогая Ноу, что из того, если он вернётся? Ведь я же связана этим зароком, нарушить который не могу без того, чтобы не навлечь на себя проклятия неба и людей!

- Я знаю только то, дитя моё, что и в этой стене, и во всякой другой найдётся калитка. Не тревожь же себя – всё в руках Божиих, и верь – он вернётся. Ты можешь гордиться любовью этого римлянина: он честен, верен и чист сердцем, несмотря на то, что вырос и воспитан в развратном Риме. Подумай об этом и будь благодарна Богу, так как многие женщины прожили свою жизнь, не встретив и не испытав любви, не изведав этой земной радости!

- Ты права, дорогая Ноу,- сказала девушка,- твои слова придали мне силы!

- Ну, а теперь, когда ты немного успокоилась,- продолжала Нехушта,- я сообщу тебе об одном важном деле. Когда ессеи приняли нас с тобой в свою общину, то поставили при этом строжайшее условие, что ты останешься у них только до достижения тобою восемнадцатилетнего возраста. Но этот срок минул уже почти год тому назад, и, хотя ты ничего об этом не знала, вопрос основательно обсуждался на совете. Слова «полных восемнадцать лет» были истолкованы так, что эти восемнадцать лет исполнятся тогда, когда тебе минет девятнадцать, иначе говоря, ровно через полгода, считая от сегодняшнего дня!

- И тогда мы должны будем покинуть этот дом, Ноу?!- воскликнула девушка, для которой это затерявшееся в пустыне селение было целым светом, а добродушные старцы – единственными друзьями.- Куда же мы с тобой пойдём, Ноу? Ведь у нас нет ни дома, ни родных, ни денег!

- Не знаю, дитя. Но, без сомнения, и в этой стене отыщется калитка. У христианки много братьев, и для неё всегда найдётся приют. Кроме того, с твоим искусством ты всегда сумеешь в Иерусалиме или любом другом большом городе заработать себе на пропитание. Да и у меня сбережено на чёрный день немало денег: почти всё золото, данное Амрамом, цело, да и те деньги и драгоценности, которые капитан погибшей галеры оставил в своей каюте, тоже хранятся у меня. Наконец, и ессеи не допустили бы, чтобы ты терпела нужду. Итак, дитя, не мучь себя заботой, ты без того утомлена сегодня, тебе нужно отдыхать. Ложись-ка спать, уж поздно!

С тяжёлым сердцем покидал Халев тихую деревеньку ессеев за час до рассвета после поединка с Марком. Дойдя до вершины холма, он обернулся назад и долго-долго смотрел на домик, где жила Мириам. В любви и в бою он был несчастлив. Побеждённый, униженный тем, что надменный римлянин подарил ему жизнь, угадывая в душе, что счастливый соперник овладел сердцем Мириам, Халев невыносимо страдал. Но самое страдание рождало в нём злобу, а злоба – силу.

Мало-помалу тени ночи бледнели, восток начинал алеть, и скоро дневное светило торжественно взошло на горизонте, озарив всё своим золотым светом.

- О!- воскликнул Халев.- Я ещё восторжествую над всеми, как солнце восторжествовало над сумрачной мглой! Теперь я рад, что этот римлянин сохранил мне жизнь: настанет день, когда я отниму у него и жизнь, и Мириам!- И юноша, забыв про боль израненной руки, полный злобного торжества и зародившейся в нём надежды, чуть не бегом спустился с холма в долину и, бодро шагая, направил свой путь к Иерусалиму.

Дорогой он много размышлял и вступал в длинные беседы со всеми встречными, стараясь разузнать положение дел в Иерусалиме. Прибыв сюда. Он разыскал дом своей бывшей покровительницы. Её уже не было в живых, но сын этой женщины принял его, обласкал и снабдил хорошим платьем и небольшой суммой денег, чтобы он мог подыскать себе какое-нибудь занятие. Однако Халев, как только залечилась его рана, стал ежедневно ходить к дворцу Гессия Флора, римского прокуратора, ища случая поговорить с ним.

Три дня ожидал он напрасно по четыре-пять часов кряду, и в конце концов его прогоняла дворцовая стража. Но это не смущало Халева, и на четвёртый день, когда он снова явился туда, Флор, приметивший его, приказал своим приближённым спросить юношу, чего он так терпеливо ожидает. Офицер возвратился с ответом, что этот иудей имеет просьбу к благородному Флору.

- Так пусть он выскажет её!- сказал управитель.- Я на то и сижу здесь, чтобы чинить суд и расправу по милости и именем цезаря!

Халев очутился перед Флором, одним из худших людей и худших правителей, каких когда-либо имела Иудея.

- Чего ты хочешь от меня, иудей?- спросил прокуратор Халева.

- Того, что, наверное, получу от тебя, благороднейший Флор! Справедливости! Ничего, кроме справедливости!

- Что ж, это можно получить, но за соответствующую цену!- с усмешкой сказал правитель.

- Я согласен заплатить надлежащую цену!

- Если так, то расскажи своё дело!

И Халев рассказал, как отец его был случайно убит во время бунта, и как некие иудеи-зилоты захватили всё имущество, поделив между собой на том основании, что его отец был сторонником римлян. Таким образом он, Халев, единственный сын и наследник всех земель и капиталов, был оставлен нищим и воспитан из милости добрыми людьми, а те иудеи-зилоты или их наследники владеют всем его достоянием.

Маленькие бегающие глазки Флора заискрились корыстной радостью.

- Называй имена твоих обидчиков!- приказал он.

Но Халев был не так прост: он предварительно настоял на формальном договоре относительно того, что достанется ему, законному наследнику, и что должно быть уступлено правителю. После долгих препирательств было наконец решено, что все земли и дворец в Тире, с прилежащими к нему складами и магазинами, а также половина доходов за истёкшее время передаются ему, Халеву, всё же недвижимое имущество его отца, находящееся в Иерусалиме, и другая половина доходов достанется на долю правителя или, по выражению Флора, на долю цезаря. В этом, как и во всём, Халев оказался предусмотрителен: «Дома,- думал он,- могут сгореть или быть разрушены во время какого-нибудь бунта, поместье же и земли всегда будут в цене». Потом условие было оформлено и подписано. Тогда только он назвал имена своих обидчиков и представил свои доказательства.

Спустя неделю названные им лица были уже заключены в тюрьму, а всё имущество их отобрано. Потому ли, что Флор радовался такой непредвиденной наживе, или потому, что он угадал в Халеве человека многообещающего и со временем могущего стать ему полезным, но только на этот раз, вопреки обыкновению, римский прокуратор в точности выполнил свой договор.

Вот так, спустя несколько месяцев после бегства из селения ессеев, бездомный и униженный сирота Халев стал богатым и влиятельным человеком. Солнце счастья взошло теперь и для него.