Глава 5. Водворение Мириам

Спустившись с холма, Нехушта очутилась среди возделанных полей ячменя и плодовых садов, огороженных низкими каменными стенами. Там и здесь виднельсь дома, но большинство их было разрушено пожаром, а поля и сады смяты и вытоптаны, точно здесь только что прошёл неприятель.

Но Нехушта смело шла вперёд по главной улице селения до тех пор, пока не увидела смотревшую на неё из-за стены сада молодую женщину. На вопрос, что здесь случилось, женщина с плачем рассказала, что в их селение нагрянули римляне, всё сожгли и разорили, стариков и старух убили, здоровых же молодых людей, кого могли изловить, увели в рабство – и всё это только за то, что старейшина их селения поспорил с римским сборщиком податей из-за несправедливого вторичного сбора налогов и отказался уплатить слугам великого цезаря…

- Неужели,- воскликнула Нехушта,- я не найду здесь ни одной женщины, которая могла бы выкормить ребёнка? Я готова щедро заплатить за это!

- Но скажи мне, откуда ты? Откуда у тебя этот младенец?- осведомилась женщина.

Нехушта рассказала женщине то, что считала нужным, и та предложила себя в кормилицы. Римляне убили её дитя, она же и муж её успели скрыться в подвале, где их не нашли. Дом тоже случайно уцелел, и муж теперь ушёл на поле собрать то, что осталось от урожая. Нехушта возблагодарила Бога и согласилась поселиться у этой женщины.

Муж кормилицы Мириам оказался трудолюбивым виноградарем, добрым хозяином и надёжным заступником для Нехушты и маленькой питомицы его жены. В доме этих славных людей, которым Нехушта каждый месяц давала по золотому, она и младенец пробыли целых шесть месяцев, ребёнок окреп, поздоровел и мог без всякого риска вынести самое дальнее путешествие. Поэтому, помня завещание покойной госпожи, верная Нехушта обещала дать этим добрым людям денег на покупку двух волов и на наём работника и, кроме того, ещё три золотых, если они согласятся проводить её и ребёнка в окрестности Иерихона. Сверх того она обещала оставить им в полную собственность вьючного осла и мула, которых поручила приобрести для путешествия. Хозяева не только согласились проводить их до окрестностей Иерихона, но даже обещали пробыть там около трёх месяцев, до того времени, когда ребёнка можно будет отнять от груди.

Скалистый берег, где галера, на которой Мириам увидела свет, потерпела крушение, находился всего в пяти лигах от Иоппии и в двух днях пути от Иерусалима, откуда в такой же срок можно было дойти до берегов Мёртвого моря.

Путешествие Нехушта с маленькой Мириам и своими двумя спутниками совершила благополучно и беспрепятственно, быть может потому, что их скромный вид не привлекал внимания ни разбойников, которыми тогда кишели все большие дороги, ни римских воинов, разосланных начальством для поимки этих разбойников и нередко бравшихся за их ремесло.

На шестой день пути путешественники спустились наконец в долину Иордана, а в два часа пополудни на седьмые сутки подошли к селению ессеев. Оставив своих вьючных животных и мужа кормилицы за околицей селения, Нехушта с младенцем, который теперь уже размахивал ручонками, смеялся и лепетал, в сопровождении самой кормилицы смело вошла в селение, где, по-видимому, жили только одни мужчины, так как женщин нигде не было видно.

Попавшегося навстречу старого человека, одетого в чистые белые одежды, Нехушта попросила помочь найти брата Итиэля. Почтенный старец, отворачивая от неё своё лицо, точно лик женщины казался ему опасным, весьма вежливо отвечал, что брат Итиэль работает в поле и возвратится не раньше, чем к ужину. Но если у неё спешное дело, она может дойти до зелёных ив, растущих по берегу Иордана, и оттуда непременно увидит Итиэля, который пашет в соседнем поле на паре белых волов.

Выслушав эти указания, обе женщины направились к реке и действительно вскоре увидели вдали на пашне двух белых волов и шедшего за сохой немолодого пахаря. Нехушта приказала кормилице остаться в некотором отдалении, а сама с младенцем на руках подошла к Итиэлю.

- Скажи, прошу тебя,- обратилась к нему арабка,- вижу ли я перед собой Итиэля, священника высшего сана среди ессеев, брата покойной госпожи моей Мириам, жены иудея Бенони, богатейшего купца в городе Тире?

- Меня зовут Итиэль, и госпожа Мириам, жена Бенони, пребывающая ныне в стране вечного блаженства за гранью океана, была моей сестрой!

- Хорошо. Так ты, верно, знаешь, что у госпожи моей Мириам была дочь Рахиль, которой я служила до последней её минуты. Она умерла в родах – вот младенец, которому она умирая дала жизнь!- И Нехушта показала ему спящую малютку. Итиэль долго вглядывался в маленькое личико, а затем, растроганный, с нежностью поцеловал ребёнка, улыбнувшегося ему во сне. Ессеи, хотя и мало видят детей, любят их, как и все люди.

- Поведай мне, добрая женщина, эту печальную повесть!- сказал Итиэль. И Нехушта рассказала ему всё, передав в точности последние предсмертные слова своей молодой госпожи.

Дослушав, Итиэль отошёл в сторону и застыл в скорби об усопшей, затем сотворил молитву – ессеи не предпринимают ничего, даже и самого пустячного дела, не помолившись предварительно Богу о помощи и вразумлении – и только после этого вернулся к Нехуште со словами:

- Добрая и верная женщина, в которой, думается мне, нет ни коварства, ни лукавства, ни женского тщеславия, как у остальных сестёр твоих! Ты загнала меня в угол; я не знаю, как мне теперь быть и что делать. Законы моего братства воспрещают нам иметь какое-либо дело с женщинами, будь они стары или молоды. Суди сама, как могу я принять тебя и младенца в мой дом?

- Законы твоей общины мне неизвестны,- несколько резко возразила Нехушта,- но общечеловеческие законы природы для меня ясны, а также и некоторые заповеди Божии. Я, подобно госпоже и её ребёнку, тоже христианка. Все эти законы говорят, что прогнать от себя сироту-младенца родственной тебе крови, которого горькая судьба привела к твоему порогу,- жестокий и дурной поступок. За это тебе придётся когда-нибудь дать ответ Тому, Кто превыше всех законов земных!

- Я не стану спорить, особенно с женщиной,- огорчённо сказал Итиэль.- Мои слова правдивы, но правда и то, что наши законы предписывают нам самое широкое гостеприимство и строжайше воспрещают отказывать в помощи обездоленным и беспомощным!

- А тем более ребёнку, в жилах которого течёт родная вам кровь. Если вы оттолкнёте его, он попадёт в руки деда и будет воспитан среди иудеев и зилотов, будет приносить в жертву живые существа, мазаться маслом и кровью жертвенных животных!

- О, одна мысль об этом приводит меня в ужас!- воскликнул Итиэль.- Пусть уж лучше она будет христианкой!

Ессеи считали употребление масла нечистым и более всего испытывали отвращение к приношению в жертву животных и птиц. Хотя они не признавали Христа и не хотели слышать ни о каком новом учении, но, тем не менее, многому из того, что завещал своим ученикам Христос, сочувствовали.

- Но решить этот вопрос один я не могу,- продолжал Итиэль,- а должен представить его на обсуждение собрания ста кураторов. Как они решат, так и будет! На вынесение решения потребуется не менее трёх дней, я имею право предложить на это время тебе с ребёнком и тем людям, которые пришли с тобой, кров и пищу в нашем странноприимном доме. К счастью, этот дом стоит как раз на том конце селения, где живут наши братья низших степеней, для которых допускается брак. Там вы найдёте нескольких женщин – они не могут показываться среди нас в другой части селения!

- Прекрасно,- сказала Нехушта,- только я назвала бы этих братьев – братьями высших степеней, так как они исполняют завет Божий, которым заповедано людям плодиться и множиться!

- Об этом я не стану спорить, нет, нет… Но, во всяком случае, это – прелестный ребёнок. Вот она открыла глазки, и эти глазки точно васильки!- Старик снова склонился над малюткой и поцеловал её, затем добавил со вздохом:- Грешник я, грешник. Я осквернил себя и должен теперь очиститься и покаяться.

- Почему?- спросила Нехушта.

- Я нечаянно коснулся твоей одежды и дал волю земному чувству, поцеловав ребёнка дважды. Согласно нашему правилу, я осквернился!

- Осквернился!- воскликнула негодующим тоном Нехушта.- Ах ты, старый сумасброд! Нет, ты осквернил этого чистого младенца своими мозолистыми руками и щетинистой бородой! Лучше бы ваши священные правила учили вас любить детей и уважать честных женщин-матерей, без которых не было бы на свете и вас, ессеев!

- Я не смею спорить с тобой, не смею спорить!- нервно отозвался Итиэль, ничуть не возмущаясь резкостью речи Нехушты.- Всё это должны решить кураторы, а пока пойдём, я погоню своих волов, хотя ещё не время выпрягать их из ярма, а ты и спутница твоя идите немного позади меня. Впрочем, нет, не позади, а впереди, чтобы я мог видеть, что вы не уроните ребёнка. Право, личико его так прекрасно – жаль расстаться с ним, прости мне, Господи, это прегрешение… Дитя напоминает мне покойную сестру, когда она была ещё ребёнком и я держал её на руках… Да, да… Прости, Господи, мои прегрешения!

- Уронить ребёнка!- воскликнула было Нехушта, возмущённая словами этой «жертвы глупых правил», как она мысленно назвала его. Но угадав своим женским чутьём, что этот человек успел уже полюбить младенца, она смягчилась и полушутя заметила:- Смотри сам не пугай малютку своими огромными волами. Вам, мужчинам, так презирающим женщин, ещё многому следовало бы поучиться у нас!

Затем, подозвав кормилицу, она молча пошла впереди Итиэля. Так они дошли до большого прекрасного дома на самом краю селения. Это был странноприимный дом ессеев, где они оказывали своим гостям самый радушный приём, окружая их всеми возможными удобствами и предоставляя всё, что у них было лучшего. Дом этот оказался незанятым. Призвав женщину, жену одного из низших братьев-ессеев, Итиэль, закрыв лицо руками, чтобы не видеть её лица, и говоря с нею издали, поручил ей позаботиться о Нехуште, младенце и их спутниках. Затем старик удалился доложить обо всём кураторам.

- Что, все они такие полоумные?- презрительно спросила Нехушта у женщины.

- Да, сестра,- ответила та,- все они таковы, даже мужа своего я вижу мало, и он каждый раз твердит мне о том, что женщины полны всяких пороков, что они – искушение для человека праведного, ловушка и многое другое, столь же лестное…

В этом странноприимном доме гости прожили несколько дней.

На четвёртые сутки собрался совет кураторов, и Нехушта должна была явиться на собрание вместе с ребёнком. Сто почтенных, убелённых сединами старцев в белых одеждах разместились на длинных скамьях; на противоположном конце залы было приготовлено особое место для арабки. По-видимому, Итиэль уже заранее изложил все обстоятельства дела, так как кураторы сразу же приступили к расспросам. Нехушта отвечала вполне ясно и точно, после чего кураторы стали совещаться между собой. Большинство оказались согласны принять и воспитать ребёнка, но нашлись и такие, которые считали, что так как и младенец, и приёмная мать его женского пола, то им здесь не место, или же что если оставить здесь ребёнка, то все полюбят и привяжутся к нему, тогда как они должны любить только одного Бога!

Другие на это возражали, что они должны любить и всех обездоленных, и всё человечество. Затем Нехуште предложили удалиться. Встав со своего места, она высоко подняла улыбающегося младенца – так что все могли видеть его прелестное личико – и умоляла собрание не отвергать просьбы умирающей женщины, не лишать ребёнка попечений единственного родственника, не отказывать бедной сиротке в наставлениях и мудром руководстве её дяди Итиэля и всей святой общины ессеев.

Затем она вышла в смежную комнату, где оставалась довольно долго в ожидании решения собрания. Наконец её вновь призвали в залу совета; при одном взгляде на сиявшее радостью лицо Итиэля Нехушта поняла: решение кураторов благоприятно. Действительно, председатель собрания объявил, что большинством голосов решено принять младенца Мириам на попечение общины до достижения ею восемнадцатилетнего возраста, когда девушке придётся покинуть селение. За это время никто не попытается отвратить её от веры родителей, Мириам и её приёмной матери даны будут дом и всё лучшее для их удобства и безбедного существования. Дважды в неделю к ним будут приходить выборные из кураторов, чтобы убедиться, что ребёнок здоров и ни в чём не испытывает нужды. Когда девочка подрастёт, её будут обучать полезным наукам и познаниям мудрейшие и учёнейшие из братьев.

- А теперь пусть все знают, что мы приняли этого ребёнка на наше попечение,- сказал председатель.- Мы все в полном составе проводим вас до предназначенного вам дома, а брат Итиэль, как ближайший родственник ребёнка, понесёт девочку на руках. Ты, женщина, пойдёшь рядом с ним и будешь давать ему необходимые указания, как обращаться с ребёнком!

И вот организовалось целое торжественное шествие с председателем совета кураторов и их священниками во главе, с младенцем, которого нёс брат Итиэль, в центре, и длинной вереницей кураторов и простых братьев-ессеев. Шествие это проследовало через всё селение и остановилось на дальней окраине села, у одного из лучших домов, предназначенного служить жилищем малютке Мириам и её верной хранительнице Нехуште.

Таким образом это дитя, которое впоследствии стало называться «царицей ессеев», в сопровождении «царского эскорта» было водворено в свой домик – и не только в домик, но и в сердца всех этих добрых людей, воздвигших ему там трон.