Пир во время чумы

На улице стоит накрытый стол, за которым пируют несколько молодых мужчин и женщин. Один из пиру­ющих, молодой человек, обра­щаясь к пред­се­да­телю пира, напо­ми­нает об их общем друге, веселом Джек­соне, чьи шутки и остроты забав­ляли всех, ожив­ляли застолье и разго­няли мрак, который теперь насы­лает на город свирепая чума. Джексон мертв, его кресло за столом пусто, и молодой человек пред­ла­гает выпить в его память. Пред­се­да­тель согла­ша­ется, но считает, что выпить надо в молчании, и все молча выпи­вают в память о Джек­соне.

Пред­се­да­тель пира обра­ща­ется к молодой женщине по имени Мери и просит её спеть унылую и протяжную песню её родной Шотландии, чтобы потом вновь обра­титься к веселью. Мери поет о родной стороне, которая процве­тала в доволь­стве, пока на нее не обру­ши­лось несча­стье и сторона веселья и труда превра­ти­лась в край смерти и печали. Героиня песни просит своего милого не прика­саться к своей Дженни и уйти из роди­мого селения до той поры, пока не минет зараза, и клянется не оста­вить своего возлюб­лен­ного Эдмонда даже на небесах.

Пред­се­да­тель благо­дарит Мери за жалобную песню и пред­по­ла­гает, что когда-то её края посе­тила такая же чума, как та, что сейчас косит все живое здесь. Мери вспо­ми­нает, как пела она в хижине своих роди­телей, как они любили слушать свою дочь... Но внезапно в разговор врыва­ется язви­тельная и дерзкая Луиза со словами, что сейчас подобные песни не в моде, хотя ещё есть простые души, готовые таять от женских слез и слепо верить им. Луиза кричит, что ей нена­вистна желтизна этих шотланд­ских волос. В спор вмеши­ва­ется пред­се­да­тель, он призы­вает пиру­ющих прислу­шаться к стуку колес. Прибли­жа­ется телега, нагру­женная трупами. Телегой правит негр. При виде этого зрелища Луизе стано­вится дурно, и пред­се­да­тель просит Мери плес­нуть ей воды в лицо, чтобы привести её в чувство. Своим обмо­роком, уверяет пред­се­да­тель, Луиза дока­зала, что «нежного слабей жестокий». Мери успо­ка­и­вает Луизу, и Луиза, посте­пенно приходя в себя, расска­зы­вает, что ей приви­делся черный и бело­глазый демон, который звал её к себе, в свою страшную тележку, где лежали мерт­вецы и лепе­тали свою «ужасную, неве­домую речь». Луиза не знает, во сне то было или наяву.

Молодой человек объяс­няет Луизе, что черная телега вправе разъ­ез­жать повсюду, и просит Валь­син­гама для прекра­щения споров и «след­ствий женских обмо­роков» спеть песню, но не грустную шотланд­скую, «а буйную, вакхи­че­скую песнь», и пред­се­да­тель вместо вакхи­че­ской песни поет мрачно-вдох­но­венный гимн в честь чумы. В этом гимне звучит хвала чуме, могущей даро­вать неве­домое упоение, которое сильный духом человек в состо­янии ощутить перед лицом грозящей гибели, и это насла­ждение в бою — «бессмертья, может быть, залог!». Счастлив тот, поет пред­се­да­тель, кому дано ощутить это насла­ждение.

Пока Валь­сингам поет, входит старый священник. Он упре­кает пиру­ющих за их кощун­ственный пир, называя их безбож­ни­ками, священник считает, что своим пирше­ством они совер­шают надру­га­тель­ство над «ужасом священных похорон», а своими востор­гами «смущают тишину гробов». Пиру­ющие смеются над мрач­ными словами священ­ника, а он закли­нает их Кровью Спаси­теля прекра­тить чудо­вищный пир, если они желают встре­тить на небесах души усопших любимых, и разой­тись по домам. Пред­се­да­тель возра­жает священ­нику, что дома у них печальны, а юность любит радость. Священник укоряет Валь­син­гама и напо­ми­нает ему, как всего три недели назад тот на коленях обнимал труп матери «и с воплем бился над её могилой». Он уверяет, что сейчас бедная женщина плачет на небесах, глядя на пиру­ю­щего сына. Он прика­зы­вает Валь­син­гаму следо­вать за собой, но Валь­сингам отка­зы­ва­ется сделать это, так как его удер­жи­вает здесь отча­яние и страшное воспо­ми­нанье, а также сознание собствен­ного безза­кония, его удер­жи­вает здесь ужас мертвой пустоты родного дома, даже тень матери не в силах увести его отсюда, и он просит священ­ника удалиться. Многие восхи­ща­ются смелой отпо­ведью Валь­син­гама священ­нику, который закли­нает нече­сти­вого чистым духом Матильды. Имя это приводит пред­се­да­теля в душевное смятение, он говорит, что видит её там, куда его падший дух уже не достигнет. Какая-то женщина заме­чает, что Валь­сингам сошел с ума и «бредит о жене похо­ро­ненной». Священник угова­ри­вает Валь­син­гама уйти, но Валь­сингам Божьим именем умоляет священ­ника оста­вить его и удалиться. Призвав Святое Имя, священник уходит, пир продол­жа­ется, но Валь­сингам «оста­ется в глубокой задум­чи­вости».