Взгляд на культуру Н. А. Бердяева

Бердяев Николай Александрович (1874–1948), русский религиозный философ, в 1922 году высланный за границу – сторонник богоискательства, экзистенциализма, христианского эсхатологизма. В ряде работ ("Русская идея", "Судьба России", "Истоки и смысл русского коммунизма", "Душа России") развивал тему специфики исторического пути России и, в частности, ее культурного развития.

Философ противопоставляет понятия "культура" и "цивилизация". Он отмечает, что "латинское слово "цивилизация" указывает на социальный характер определяемого этим словом процесса. Цивилизацией следует называть более социально коллективный процесс, культурой же – процесс более индивидуальный и идущий вглубь… Культура означает обработку материала актом духа, победу формы над материей… Эпохой цивилизации по преимуществу можно назвать такую эпоху, в которой преобладающее значение получают массы" [69].

Касаясь проблемы генезиса культур, Бердяев высказывается в духе эволюционистской теории, полагая, что культура в своем развитии проходит ряд стадий, среди которых выделяются стадии зарождения, цветения и упадка. Самым плодотворным периодом развития культуры является стадия увядания. "Осень культуры – самая прекрасная и утонченная пора. Поздние цветы культуры – самые изысканные ее цветы. В это время в культуре достигается наибольшая острота познания и наибольшая сложность. Раздвоение упадочной культуры открывает многое, закрытое для боле цветущих и здоровых культурных эпох… В искусстве, в философской мысли, в мистической настроенности открываются две полярные бездны. Приобретается острое знание и добра, и зла. Но воля к жизни, к ее устроению и развитию не имеет прежней цельности. Появляется утонченная усталость. Нет уже веры в прочность культуры в этом мире, в достижимость совершенства и красоты цветущей культуры" [70].

Говоря о культуре вообще, Бердяев отстаивал мысль о постепенном превращении "человеческого рода" в "человечество". Огромная роль на пути осознания человечеством своей общности принадлежит христианству, которое "исторически возникло и раскрылось в период вселенской встречи всех результатов культурных процессов Древнего мира, в период, когда соединились культуры Востока и Запада, в котором соединение культуры эллинской с культурами Востока преломилось в культуре римской. Это объединение Древнего мира, этот эллинский синкретизм обусловили образование единого человечества"[71].

Падение великих культур, по мысли Бердяева, свидетельствует не только о переживании ими моментов зарождения, расцвета и умирания, но также и о том, что "культура есть начало вечности". Падение Рима и античного мира – катастрофа в истории, а не смерть культуры, "поскольку коренное начало древней культуры осталось жить навеки. Римское право вечно живо, вечно живо греческое искусство и философия и все другие начала Древнего мира, составляющие основу нашей культуры, единой и вечной, но переживающей лишь разные моменты".

Согласно концепции Бердяева, в культуре и истории действуют два полярных начала – мужское и женское, от их сочетания зависят особенности национального менталитета. Женское начало – это безличная, природно-родовая стихия, ей присуща пассивность и мягкость, мужское – персональное, активное, способное эту стихию структурировать. Коренное отличие стран Западной Европы от России состоит в том, что "в них на известной стадии развития в национально своеобразной форме пробуждался мужественный дух и изнутри, органически оформлял народную стихию". В России же не произошло подобного соединения начал, здесь превалирует женское. Разрабатывая проблему кризиса культуры, Бердяев приходит к выводу о том, что Европа стоит на пороге новой культурно-исторической эпохи, которая может быть названа Новым Средневековьем. Принципы "фаустовской цивилизации" оказались ложными, установка на индивидуализм привела к атомизации общества, секуляризация общественной жизни – к массовому безверию и падению морали, развитие демократических институтов обернулось торжеством анархического начала. На смену плоскому рационализму идет рационализм, на смену индивидуализму – новый коллективизм, соборность, на смену либерализму – авторитаризм, на смену тотальному атеизму – вера в божественную истину и религиозный путь спасения, на смену власти, базирующейся на праве – власть, опирающаяся на силу. "Мужская культура", по мнению Бердяева, окончательно скомпрометировала себя. Ее силы подорваны в результате войн, и приобщение к ней ничего не может дать человечеству, ищущему смысла жизни. Женщина "более связана с душой мира, с первичными стихиями, и через женщину мужчина приобщается к ним. Мужская культура слишком рационалистична, слишком далеко ушла от непосредственных тайн космической жизни… Женщины играют большую роль в религиозном пробуждении нашего времени. Женщины предназначены быть женами–мироносицами. День был временем исключительного преобладания мужской культуры. Ночь есть время, когда вступает в свои права и женская стихия" [72]. Характерной чертой Нового Средневековья Бердяев считает широкое распространение теософских учений, оккультных наук, языческих верований. Наука должна, наконец, вернуться к своим магическим истокам и стать тем, чем она была на заре человеческой цивилизации. Это будет время обновления европейской культуры, которая, получив живительный импульс, начнет новый этап своего развития.

Говоря об особенностях развития русской культуры, Бердяев отмечает, что суть русского характера составляет совокупность противоположностей: свободы и порабощенности, революционности и консерватизма, жестокости и сострадания. Антиномичность "русской души" объясняется тем, что в своих устремлениях она не признает никаких ограничений, здесь сказывается и географический фактор – необъятность просторов, отсутствие пределов, устремленность в бесконечность. Западные философско-политические идеи, влияющие на духовное единство европейских народов, попадая на "женственную" почву русского Востока, приживались с большим трудом или претерпевали сильные изменения. Только с развитием самосознания в недрах самой России может окрепнуть "мужественный" дух, способный дать противоречивому русскому характеру целостность.

Своеобразие "русской души" отразилось на истории и культуре. Бердяев выступает против монистической трактовки культурно-исторической жизни страны, по его мнению, она может быть определена как дуалистическая, раскольническая. Ей свойственны конфликтность и прерывность. Примерами могут быть конфликт между языческой народной средой и христианской идеологией, перманентное противостояние между властью и народом, острые межклассовые противоречия. Линия Петра I на европеизацию вызвала антагонистический прием со стороны народного большинства. Даже внутри духовного стержня общества, интеллигенции, никогда не было согласия в идеологических установках, примером тому могут быть многочисленные группировки западников, славянофилов, евразийцев, народников, социалистов. Как результат – революционные потрясения, репрессии со стороны государства, террор и духовные расколы.

В России отсутствует единая культурная традиция. Бердяев говорит о пяти самостоятельных периодах культуры: киевском, татарском, московском, петровском, советском. Раздробленность культуры объясняется антиномичностью национального характера, отсутствием гармонии между мужским и женским началами. Выход для России Бердяев видел в соединении западного и восточного элементов, становлении единого Востоко-Запада.

Культурологическая концепция Н. А. Бердяева является цельной системой взглядов на сущность культуры, ее генезис и на причины кризиса, поразившего "фаустовскую" западноевропейскую цивилизацию. В рамках его концепции культура представлена как феномен, несущий на себе отпечаток сакрального, как сфера подлинного, а не мнимого бытия человека, как нечто, противоположное цивилизации, как результат деятельности аристократов духа, приобщенных к божественным истинам.

Философия Н. А. Бердяева явилась гениальным выражением духовного драматизма переломной эпохи, когда человеческий дух обнаруживает, что старые культурные формы стали тесны для его развития и ищет для себя новых форм и способов воплощения. Трудно найти серьезную философскую или культурологическую проблему, которая бы так или иначе не получила своего осмысления в трудах Бердяева. Для культурологии работы Бердяева значимы, прежде всего, тем, что в них раскрывается драма культурного творчества, понятого как реализация изначальной и неотъемлемо присущей человеку свободы.

Рассматривая свободный человеческий дух в качестве творца культуры, Бердяев исходит из нового философского понимания духа, преодолевая обезличивающую трактовку классического рационализма (прежде всего гегелевского). Здесь он мыслит в русле христианской традиции, но наполняет ее новым содержанием. По Гегелю, дух обезличен и, в конечном счете, сводится к разуму с его логической необходимостью. По Бердяеву, дух есть такое внерациональное начало в человеке, которое выводит его за пределы необходимости, ставит человека "по ту сторону" предметного мира, по ту сторону рационального мышления. И в то же время дух принадлежит человеку, сотканному из плоти и вписанному в порядок общественной жизни; именно дух соединяет сферу человеческого со сферой божественного: "Дух одинаково и трансцедентален (т. е. запределен, потусторонен, надмирен и имманентен (т. е. посюсторонен, укоренен в мире). Дух не тождественен сознанию, но через дух конструируется сознание, и через дух же переступаются границы сознания…" [73]. По Бердяеву, дух есть свобода, но дух и свобода не безличны, они всецело принадлежат личности. Именно личность, а не безличный разум есть подлинный субъект творчества, подлинный творец культуры. Дух у человека – от Бога, но свобода, присущая духу, имеет не только божественное происхождение: свобода коренится в том безначальном и до-бытийном "ничто", из которого Бог сотворил мир. Свобода есть великая неопределенность и великий риск, в ней кроется как возможность добра и бесконечного возвышения человека, так и возможность зла и бесконечного падения. Свобода духа есть подлинный источник всякой творческой активности. Свобода не связана ограничивающими путами и условиями бытия, но сама способна творить новое бытие. "Дух есть свобода, свобода же уходит в добытийственную глубину. Свободе принадлежит примат над бытием, которое есть уже остывшая свобода… Поэтому дух есть творчество, дух творит новое бытие. Творческая активность, творческая свобода духа первична … Но дух не только от Бога, дух также от начальной добытийственной свободы … Он свобода в Боге и свобода от Бога … Эту тайну нельзя рационализировать" [74]. Таким образом, Бердяев отстаивает достоинство человека как творца культуры.

Согласно Бердяеву личность есть подлинный субъект культуры. Такое понимание позволило Бердяеву заглянуть в святая святых культурного творчества и увидеть подлинный драматизм отношений человека и культуры. У Шпенглера даже не ставится вопрос о человеке как творце культуры. Наоборот, Шпенглера в первую очередь интересует, как специфическая культура ("душа культуры") формирует соответствующего ей человека. У Бердяева же на первый план выходит именно человек как личность, и свободная творческая личность здесь стоит выше культуры. Такой подход дает возможность увидеть противоречие, коренящееся внутри самого культурного творчества – противоречие между безграничностью духа и сковывающими его символическими формами культуры. Если у Шпенглера трагедия культуры начинается лишь с ростом цивилизации, то Бердяев смотрит на вещи глубже. Как и Шпенглер, Бердяев видит, какую опасность несут для культуры те формы цивилизации, которые заявили о себе в начале ХХ века. Однако уже в самой сущности культуры кроется начало, ограничивающее и притягивающее вниз творческий порыв духа. Культура и ее формы нередко противостоят личности как нечто принудительное и сковывающее творческую свободу. Это оберегает от опасного произвола и своеволия (и тогда это благо), но здесь же кроются и существенные ограничения творческой свободы. Как понять эту "принудительную" и отчасти обезличивающую роль культуры? У Гегеля все объясняется изначально безличной и рациональной природой культуры. Но Бердяев не приемлет такого объяснения. Для Бердяева определяющая человека культурная форма есть не что иное, как "остывшая свобода" личного духа, это – отделившиеся от человека результаты личного творчества, а не выражение некого безличного мирового разума (по Гегелю). Но отсюда вытекает и трагедия культурного творчества: дух вынужден воплощаться в предметно-символические формы, сковывающие его свободу и устремленность в беспредельное. Согласно представлениям Бердяева "все достижения культуры – символичны, а не реалистичны. Культура не есть осуществление, реализация истины жизни. Она осуществляет лишь истину в познании, в философских и научных книгах…; красоту – в книгах стихов и картинах, в статуях и архитектурных памятниках, в концертах и театральных представлениях; божественное – лишь в культе и религиозной символике. Творческий акт притягивается в культуре вниз и отяжелевает. Новая жизнь дается лишь в подобиях, образах, символах" [75].

Как же решать эту вечную проблему? У Бердяева нет однозначного ответа на этот вопрос. В одном контексте, когда речь идет о соотношении культуры и цивилизации, Бердяев говорит о величайшей значимости "воли к культуре" в противовес упорной, но прагматично бескрылой "воле к жизни". Жизнь здесь выступает как синоним бездуховного благоустройства. Но, обсуждая исторические судьбы России, Бердяев надеется на "чудо религиозного преображения жизни" как альтернативу сковывающему символизму культуры и механически-бездушному порядку цивилизации, хотя при этом и считает, что России "придется пройти путь цивилизации". Известно и другое его более позднее высказывание: "Техника, порожденная духом, материализует жизнь, но она же может способствовать освобождению духа" [76].Культура, согласно воззрениям Бердяева, несет на себе отпечаток сакрального, ибо "вокруг храма зачалась она и в органический свой период была связана с жизнью религиозной" [77].

Касаясь проблемы генезиса культур, Бердяев высказывается в духе эволюционистской теории, полагая, что культура в своем развитии проходит ряд стадий, среди которых выделяются стадии зарождения, цветения и упадка. Самым плодотворным периодом развития культуры является стадия увядания. "Осень культуры – самая прекрасная и утонченная пора. Поздние цветы культуры – самые изысканные ее цветы. В это время в культуре достигается наибольшая острота познания и наибольшая сложность. Раздвоение упадочной культуры открывает многое, закрытое для более цветущих и здоровых культурных эпох… В искусстве, в философской мысли, в мистической настроенности открываются две полярные бездны. Приобретается острое знание и добра, и зла. Но воля к жизни, к ее устроению и развитию не имеет прежней цельности. Появляется утонченная усталость. Нет уже веры в прочность культуры в этом мире, в

достижимость совершенства и красоты цветущей культуры" [78].