Глава 16. Часы показывали ровно половину второго

Часы показывали ровно половину второго. И эта медсестра сидела перед моей палатой за столом, словно суровый конвоир, отвечавший за мое содержание под стражей. Очевидно, она получила строгие инструкции от Арвида. Интересно, каким образом она сможет помешать мне уйти отсюда, а врачу, которому заплатил деньги Хейфиц, войти в мою палату? Может, поднимет шум, начнет кричать, и откуда‑то появятся добрые молодцы, которые будут помогать ей остановить врача Шейкина. Или это всего лишь мои фантазии, и медсестра просто исполняет свой долг, а врач Шейкин всего лишь обычный доктор, который остался дежурить в больнице на эту ночь и поэтому попал в поле зрения людей Хейфица?

Впрочем, это были не мои проблемы. Телефон подозрительно молчал, и я все время смотрел на аппарат, не понимая, почему он молчит. Это меня даже немного тревожило. Самое страшное, что могло произойти в моем случае, – это если две противоборствующие стороны решат договориться. На самом деле на их месте я бы давно так и поступил. Просто созвониться и выяснить, что этот подлый чернозадый кавказец обманывает обе стороны и пытается вытянуть из них деньги. Но для этого хотя бы один должен был поступиться собственными амбициями. Понятно, что ни Палехов, считавший себя гением продюсерского мастерства, ни Хейфиц, привыкший обманывать всех, в том числе и своих коллег, не могли поступиться принципами и первыми пойти на переговоры со своим злейшим противником. В шоу‑бизнесе и в творчестве ненавидят гораздо больше, чем в другой профессиональной среде или даже в мафии. Среди бандитов все понятно. Там убивают не потому, что руководствуются личными чувствами мести, обиды, ревности или зависти, убивают из‑за корыстных интересов своего бизнеса, а личные разборки категорически не допускаются.

А вот в творческой среде и в шоу‑бизнесе именно личные амбиции, именно суетливое чувство тщеславия, зависти, соперничества вызывают невероятную ненависть. Талантливого художника почти всегда ненавидят коллеги. Популярный писатель вызывает дикую злобу у своих товарищей по перу. Успешный композитор нервирует своих собратьев по творческому цеху. А успехи в шоу‑бизнесе просто невозможно пережить. Ведь всякий успех конкретного исполнителя означает как минимум меньший успех другого исполнителя. И здесь уже не церемонятся. В ход идут подкупы, интриги, сплетни, все, что поможет остановить чужого исполнителя и обеспечить благоприятные возможности собственному протеже.

И именно поэтому я был почти уверен, что ни Глеб Мартынович, ни Леонид Иосифович не пойдут на перемирие, и с этой стороны мне ничего не может угрожать. Я просто лежал на кровати и ждал. Прошло примерно полтора часа с тех пор, как меня доставили на другой этаж в другую палату. Как я уже говорил, часы показывали половину второго ночи. Если бы я только мог предположить, что именно сейчас происходит, то, наверное, не лежал бы так спокойно и не ждал, пока мне позвонят. Я бы попытался что‑то предпринять, сбежал бы из своей палаты, придушил бы своими руками эту медсестру, которая так бдительно охраняла меня у моей палаты.

Но я ничего не знал. И вообще выяснилось, что я сильно недооценивал всех этих ребят. Нельзя столько лет выживать в таком криминальном шоу‑бизнесе и оставаться ангелом, неизбежно теряешь часть своей души. Выживание в любых условиях – всегда трудная задача. Выживание в шоу‑бизнесе – это задача со многими неизвестными. И почти никто не дает гарантии, что вы сможете победить в этой изнурительной схватке. Сколько их – талантливых, одаренных, творчески озаренных, внешне состоявшихся актеров и певцов, музыкантов и композиторов, художников и писателей, которые когда‑то довольно успешно начинали, а затем также быстро уходили в никуда, спивались, разорялись, опускались на дно.

Я посмотрел на часы – без двадцати два. Если еще в течение пяти минут никто не позвонит, значит, действительно что‑то произошло. Неужели Хейфиц отменил свой план по моему бегству из больницы, а Палехов решил не мешать моему побегу? Но этого просто не может быть. И, словно услышав мои мысли, телефон все же зазвонил. Это был Арвид.

– Слушаю, – ответил я чересчур быстро, словно опасаясь, что он не захочет со мной разговаривать и положит трубку.

– Мы посоветовались и решили, что ты можешь уехать с этим Шейкиным, – неожиданно сообщил мне Арвид. – Поезжай с ними, узнай, что именно они планируют и где будет пресс‑конференция. Затем найди возможность с нами связаться, чтобы мы могли тебя оттуда вытащить. И уже затем ты дашь настоящую пресс‑конференцию, где расскажешь о своем побеге из больницы, который тебе организовал Хейфиц.

В общем, они поступали разумно. Ведь у них была съемка, где Лихоносов пинал меня ногами. Затем Хейфиц организовал через своего врача в больнице мой срочный побег, чтобы показать всем, насколько я себя хорошо чувствую. Можно будет потом заявить, что меня даже выкрали, а потом вернуть опять в больницу и провести пресс‑конференцию в пользу Палехова, рассказав о подлом поступке Леонида Иосифовича и его попытках спасти своего протеже Лихоносова.

Получалось, что все складывалось в мою пользу. Я должен буду сбежать из больницы при помощи врача Шейкина, узнать все подробности и попытаться связаться с Арвидом, чтобы в решающий момент сбежать и изобличить Хейфица во всех неблаговидных делах. Меня несколько настораживал только вот этот момент. Почему Арвид и сам Глеб Мартынович так уверены, что я обязательно сбегу? Почему они считают, что у меня будет возможность выйти на них, избавившись от своих опекунов? Не слишком ли они рискуют в этом случае? Не слишком ли мне доверяют? Предположим, что меня даже не накачают наркотиками, а я просто предпочту взять пятьдесят тысяч и выступить за Леонида Иосифовича, разоблачая своего бывшего нанимателя. Почему они так уверены, что я вернусь к ним? Или настолько верят в силу денег? Верят, что сто тысяч долларов, которые они мне обещали, гарантия моей лояльности? Не слишком ли велик риск? Неужели Палехов решил поверить в мое благородство? Или он верит в мою жадность? Но никто не знает, что именно ждет меня у Хейфица. Может, вообще наш разговор запишут на пленку, меня заставят выступить, а потом уберут. Нет, это невозможно. Если меня не предъявят живьем, то весь эффект от моего разоблачения будет потерян. Я должен появиться живым и здоровым, чтобы мне поверили, иначе снова решат, что это очередной блеф. Очередная подстава.

Значит, можно не опасаться за свою жизнь. Мертвый я никому не интересен – ни той, ни другой стороне. Я нужен им живым, чтобы рассказать о махинациях конкурента. Только живым. Но где гарантия, что Хейфиц в последний момент не поднимет цену и не даст мне больше? Вот такой гарантии у Палехова нет. Однако и он, и Арвид идут на такой невероятный риск. Получается, что они готовы рисковать. Значит, я где‑то ошибся, не сумел просчитать правильно возможные ходы всех игроков.

Все это промелькнуло в голове буквально за считаные секунды. И я спросил Арвида:

– А если у меня отнимут телефон и не дадут возможности с вами разговаривать?

– Тогда ты должен найти другую возможность с нами связаться, – спокойно, очень спокойно ответил он, – и мы постараемся тебя вытащить.

– Легко говорить. Я же не знаю, что там будет.

– В любом случае тебе ничего не угрожает. Ты сейчас самый ценный свидетель, и они будут беречь тебя так, чтобы с твоей головы не упал ни один волос, – пояснил Арвид.

Это мне нравится больше. Собственно, я тоже так думаю. Но когда говорит Арвид, мне это особенно приятно.

– Значит, мне нужно уйти с их врачом? – еще раз переспросил я. – А что с медсестрой, которая сидит у моей палаты?

– Она через пять минут уйдет, – пообещал Арвид.

– Прекрасно. Получается, вы все рассчитали и уверены, что все пройдет нормально.

– Думаем, что да. Во всяком случае, твое бегство будет зафиксировано в больнице, и это тоже вызовет настоящий скандал. Все узнают, что Хейфиц с помощью подкупленного врача просто выкрал жертву наезда своего протеже. Можешь представить, что именно об этом напишут газеты?

– Могу. Спасибо за доверие. Вы так уверены, что я к вам обязательно вернусь?

– Конечно. Во‑первых, ты должен вернуться, чтобы получить свои сто тысяч долларов. Это очень большие деньги, которые тебе не заработать за всю оставшуюся жизнь.

Уже когда он сказал «во‑первых», мне это не понравилось. Единственное, что интересовало Арвида в жизни, – это деньги. Во‑первых, и во‑вторых, и в‑третьих. Ни казино, ни карты, в которые он иногда позволял себе играть, ни женщины, которых он просто презирал, ни певцы, которых он не любил, а именно деньги. И он сказал «во‑первых». Значит, будет и «во‑вторых». Я словно почувствовал нечто очень нехорошее.

– И во‑вторых, – продолжал Арвид, – мы решили, что нам нужно подстраховаться. В конце концов, согласись, что, когда речь идет о десяти тысячах долларов, мы можем позволить тебе встречаться с кем угодно и разговаривать на какие угодно темы. Но когда речь идет о ста тысячах долларов и на кону стоит репутация Глеба Мартыновича, мы просто обязаны подстраховаться.

– Я вас не понимаю.

– Мы решили подстраховаться, чтобы ты обязательно вернулся, поэтому попросили госпожу Зорицкую приехать к нам, чтобы мы могли вместе дождаться твоего появления.

Я постепенно начал понимать, что именно он мне сказал. Выходит, они знают про Женю. И хуже всего, что они забрали ее к себе. Господи, как такое могло случиться?

– Кто такая эта Зорицкая? – сделал я последнюю попытку хоть каким‑то образом спасти Женю.

– Не нужно так глупо себя вести, – посоветовал Арвид. – Это та самая женщина, которая пыталась сегодня ночью навестить тебя в больнице. Кажется, она твоя близкая знакомая. Во всяком случае, она именно сегодня прибыла в Москву из Минска, чтобы с тобой встретиться. У нас ее телефон, она звонила тебе даже в больницу. Только не говори, что она все время ошибалась номером и ты не знаешь, кто она такая.

У этого сукина сына проснулось чувство юмора. Вот почему они так уверены, что я обязательно вернусь. Они действительно «подстраховались». С одной стороны, крупная сумма денег, а с другой – Женя, которая сейчас находится в холодных руках Арвида. И, очевидно, не по своей воле, если они сумели отобрать у нее телефон. И тут я, совершенно потеряв самоконтроль, допустил стратегическую ошибку, позволяя им почувствовать, насколько мне важна эта женщина.

– Ты, сукин сын, – прошипел я в трубку, – решил, что самый умный? Если с ее головы упадет хотя бы один волосок, я лично тебя растерзаю на куски. Ты меня слышишь? Всю свою оставшуюся жизнь посвящу тому, чтобы разрезать тебя на кусочки.

– Не пугай. – Такой разговор для Арвида был привычен, здесь он в своей стихии. – Не пугай, а заткнись и слушай. Сделаешь все как нужно, и она вернется к тебе в целости и сохранности. Это я тебе лично обещаю. Но если вдруг Хейфиц захочет перебить цену и предложит тебе сто, двести, триста тысяч, а ты по простоте души своей согласишься, то ты должен понимать, что это очень огорчит и Глеба Мартыновича, и меня. Поэтому давай сразу договоримся – ты сделаешь все, чтобы пресс‑конференция не состоялась. Если увидишь, что ее невозможно избежать, сломаешь стакан прямо перед экраном и проткнешь себе горло. Чтобы твоя подружка осталась жива.

Непонятно, шутил он или говорил серьезно, но, похоже, он уверен в своем праве именно так разговаривать со мной.

– Будет лучше, если ты найдешь возможность либо нам позвонить, либо оттуда сбежать, – спокойно продолжил Арвид. – И ты должен помнить, что твоя смерть в любом случае будет поражением для Леонида Иосифовича, поэтому тебе лучше умереть, но не появляться на этой пресс‑конференции. Я думаю, у тебя хороший выбор. С одной стороны, уйти к Хейфицу, а с другой – остаться верным «нашей дружбе», вернуться к нам, получить сто тысяч долларов и свою подружку. И отправиться с ней куда‑нибудь на Сейшелы в Азию или в другое место.

– Сейшелы находятся в Африке, – поправил я его.

– Ты решил, что самый умный, – издевательски произнес Арвид, – будешь пользоваться моментом и деньги тянуть с нас обоих, как ласковый теленок, который двух маток сосет? Так не бывает, Салимов. Вы, чернозадые, почему‑то считаете себя самыми умными. Думаете, что можете всех обмануть, всех провести. Только на каждого хитрозадого найдется другой хитрец. Поэтому давай без глупостей. К утру ты должен вернуться. Что хочешь делай, как хочешь крутись, говори, как тебе нравится, но вернуться в больницу ты обязан. Я думаю, что мы договорились.

– Суки вы! – не выдержав, выругался я. – Молись, чтобы я не вернулся, иначе первым, кого я убью, будешь именно ты.

Он хмыкнул и закончил разговор. Через несколько минут ушла медсестра, а еще через пять минут позвонил Кирилл. Он разговаривал со мной по поручению Леонида Иосифовича.

– Сейчас к тебе зайдет наш врач и передаст тебе одежду, – сообщил он. В отличие от своего патрона, который ко мне обращался исключительно на «вы», этот молодой хам решил перейти на «ты».

– Понятно. – Я был в таком состоянии, что мне не хотелось ни с кем разговаривать.

Действительно, через несколько минут в палату вошел улыбающийся молодой врач – круглолицый, румяный, свежий, даже немного загорелый. Он поздоровался и протянул мне одежду. Я с трудом поднялся с кровати. Левая нога сильно болела. Пока переодевался, он стоял рядом. Когда я закончил и попытался сделать первый шаг, то сразу почувствовал неладное. Он заметил мое состояние и, наклонившись, спросил:

– У вас болит нога?

– Да. Кажется, во время аварии я упал на эту ногу.

– Сядьте, я посмотрю. – Он заставил меня снова сесть на кровать и осмотрел ногу.

– Вывиха нет, перелома тоже, очевидно, сильный ушиб. Нужно сделать компресс, иначе будет довольно неприятное синее пятно.

– Сейчас не успею. Нам нужно уходить.

– В таком состоянии я вас не отпущу, – возразил Шейкин, – сидите и не двигайтесь. Я сейчас принесу палку, чтобы вы могли ходить, и наложу на вашу рану компресс.

Он быстро вышел из палаты. Бывают и такие люди. С одной стороны, он за деньги работает на Хейфица, а с другой – помнит, что является врачом, и пытается мне помочь.

Шейкин вернулся через несколько минут. Быстро и ловко наложил повязку и протянул мне палку. Опираясь на нее, я вышел в коридор. Моего цербера‑медсестры там уже не было. Мы прошли к лифту. В третьем часу ночи здесь тоже никого не было. Спустились на первый этаж. Шейкин шел рядом, помогая мне идти. Мы прошли мимо сидевшего на стуле вахтера или санитара, я так и не понял, кто это был, и вышли на улицу. Была чудная ночь, прохладная и свежая, словно город только что вымыли. Мы прошли к машине, стоявшей в нескольких метрах от входа. На переднем сиденье располагались двое молодых людей. Шейкин помог мне усесться в салон и пожелал счастливого пути.

Автомобиль почти неслышно тронулся. Я сидел в машине, закрыв глаза. Мне необходимо было пережить это потрясение. Значит, Женя, все‑таки не выдержав, решила приехать ко мне в больницу, чтобы все увидеть собственными глазами. Я должен был более конкретно объяснить ей, что здесь нельзя появляться ни при каких обстоятельствах. Но я этого не сделал. И она приехала. И, конечно, сразу попала в руки головорезов Арвида, которые на всякий случай дежурили у больницы, чтобы я не сбежал. Арвид проверил звонки на ее телефоне и мгновенно все понял. Вот почему они так долго мне не звонили. Возможно, что даже допрашивали Женю, пытаясь узнать, в каких мы отношениях. Но Женю не так просто заставить говорить, когда она этого не хочет. Неужели они посмели ее бить? Я сжал кулаки от бессильной ненависти и гнева. Конечно, Арвид придумал абсолютно беспроигрышный ход. Конечно, он все рассчитал правильно. Все правильно, кроме моего гнева. Он решил, что со мной можно не церемониться, и очень сильно ошибся. Я открыл глаза. Посмотрим, что у нас впереди. Ночь только начинается.