Глава 22. – Ну, давай рассказывай, – устало попросила я Славика после того, как закончила разговор с агентом

– Ну, давай рассказывай, – устало попросила я Славика после того, как закончила разговор с агентом.

– Ты под колпаком? – спросил родственник.

Я кивнула.

– А тут есть прослушка?

– Откуда я знаю? Хотя зачем? Журналисты сюда не допускаются…

– Да какие журналисты?! Комитетчики!

– Мы вообще‑то в США находимся, – напомнила я. – Да и КГБ приказал долго жить. Теперь у нас…

– КГБ живее всех живых, – объявил родственник – и вскоре я поняла, что он имел в виду.

Славик говорил шепотом. Мне приходилось близко склоняться к его лицу. Возможно, страх перед спецслужбами был заложен в нем на генетическом уровне, впитан с молоком матери. Да и в более поздние годы мама, наверное, кое‑что рассказывала.

– Лера, я еще раз повторяю: все, что принадлежало Юрке, – твое. Твое и твоего сына.

– Кстати, где Ольга Петровна? Я не смогла до нее дозвониться, правда, в последнее время не звонила. И в Питере, когда я была на твоих похоронах… Ой!

Славик махнул рукой.

– Ольга Петровна мертва.

Я посмотрела на него вопросительно.

– Она была лишней. Она была никому не нужна. Если бы она вернулась с вами на яхту…

Славик пожал плечами.

– Если помнишь, ей предлагали сделать выбор. Она сделала неправильный. Для себя неправильный. В общем, ее больше нет.

– А ты о чем думал?! Слава, ты мог ее спасти?

– Я думал о спасении собственной шкуры, – честно ответил родственник. – Каждый человек – эгоист. Это еще Карл Маркс сказал, хотя ты его трудов, наверное, не читала.

– Мой брат говорил, что в трудах классиков марксизма было много здравых мыслей, только последующие поколения представляли их так, как им было удобно и выгодно.

– Вот именно. Да, я – эгоист. И я это признаю. Лера, речь шла о спасении моей жизни и… В общем, я должен благодарить Ларису, первую Юркину жену, с которой он поступил просто по‑свински.

– Тебя спасла Лариса? – признаться, я удивилась.

– Да, – кивнул Славик. – Но совсем не потому, что прониклась ко мне чувствами. Ко мне у нее не было совсем никаких чувств. Ей на меня было плевать с высокой колокольни. Но она хотела отомстить Юрке. Кто‑то из нас должен был погибнуть. В общем, Лариса сделала все, от нее зависящее, чтобы погиб Юрка, а не я. Но я всегда буду ставить свечку за ее здравие.

– Она виновна в гибели Ольги Петровны?

Славик задумался.

– Она ее не убивала. Она… думаю, что она просто ничего не делала. Хотя они успели дико поругаться. Я даже пытался Ольгу успокаивать, но… Ты же ее знала. Я считаю, что Лариса имела все основания и право говорить то, что сказала. Хотя в том, что с ней случилось, был виноват Юрка, а не Ольга. Ольга не отнимала у Ларисы ребенка хотя бы потому, что ей внуки не требовались! Ты сама это прекрасно знаешь. Но… Я думаю, что Ольгу убили потому, что она являлась еще одной конкуренткой на наследство. Реальной конкуренткой… Она наследовала бы за мной. И она стала бы бороться.

– Какое наследство? Ты о чем? – не поняла я.

– Ты знаешь, зачем я был нужен им всем?!

– Кому «всем»? – не понимала я.

– КГБ, шейху, этим «новым американцам».

– Да у тебя пунктик с КГБ! – не удержалась я.

– Ну не могу я их по‑новому называть! Все, кто настоящим делом занимается, оттуда! Знаешь, Лера, в советские времена во внешнюю разведку идиотов не брали.

– Теперь берут?

– А теперь все развалилось. И теперь идеалов нет. И цель у всех одна – личное обогащение.

– Но КГБ – в советские времена – состоял не только из внешней разведки, – напомнила я, хотя в те времена не жила. Наверное, к счастью.

– Да, тех, кто оказался не способен к оперативной работе, отправляли сидеть в НИИ и в различные вузы. Знаешь, наверное, что один ныне очень известный политик как раз был отправлен на юридический факультет ЛГУ, там познакомился с одним преподавателем, быстро подавшимся в демократы, – и они стали очень успешными чиновниками. Для себя.

– Какое это имеет отношение к тебе? Ко мне? К Юрию Владимировичу?

– Никакого. Но я тебе объясняю ситуацию. Лера, я не хочу иметь дел с бывшими кагэбэшниками. С теми, которые не идиоты и которые не были отправлены сидеть в НИИ и вузы. С теми, которые были резидентами. С теми, кто работал за границей. С теми, у кого в голове не опилки! С теми, кто прошел советскую школу! А тогда на самом деле учили, на самом деле готовили высококлассные кадры! На наших ученых, обучавшихся в советских вузах, до сих пор невероятный спрос по всему миру!

– Кстати, что с теми тремя с ледокола?

– Их посадили на корабль.

– Где?

– Там, на острове.

– Чей?

– Понятия не имею. Я, честно говоря, подумал, что Лариса с компанией их кому‑то перепродали. То есть, конечно, не Лариса, она там никто, всем эти бывшие кагэбэшники заправляют… Но продали.

– Вообще‑то работорговля запрещена какими‑то международными конвенциями, – заметила я.

– Лера, я тебя умоляю! А наших девчонок сколько продали в сексуальное рабство? А гастарбайтеры из наших бывших республик? Можно подумать, ты сама не в состоянии привести соответствующие примеры! Но я думаю, что у этих мужиков все будет хорошо. Конечно, если не сопьются.

– Ты не спрашивал про них?

– Лера, я шкуру свою спасал! Я же почему остался? Мне в США было нужно попасть. Я думал, что проберусь сюда, решу все проблемы, прославлюсь, спонсоров найду, ну а потом как‑нибудь выберусь. Наплету про побег от пиратов, еще про что‑нибудь. Версия про амнезию тоже сошла бы. А вышло все по‑другому…

– Ты говорил про какое‑то наследство?

Славик кивнул.

– Отец оставил наследство нам с Юркой. В равных долях. То есть он оставил после себя много чего, но дом, машины, банковские вклады отошли его американской жене и детям. У меня, кстати, есть две сводных сестры. Они тебе кем приходятся?

– Золовками.

– Если будет желание, дам адресок. Познакомишься.

Я решила, что как‑нибудь обойдусь. Чем меньше родственников, тем лучше. В особенности приобретенных, так сказать, в пакете с мужем.

– Что он оставил вам двоим?! – мне стало просто интересно.

– Патенты. То есть права. Лера, я не юрист, я не могу тебе все правильно объяснить.

– Объясни, как сам понимаешь.

– Наш папаша был изобретателем.

Я удивленно посмотрела на Славика.

– Лера, я понятия не имел, чем он занимался в США! Я его никогда в жизни не видел! Ольга говорила, что он был талантливым парнем – его же не просто так в Ленинграде оставили. Без блата! Тогда же за бабки никого никуда не принимали. Тогда связи играли роль. Или человек должен был быть на самом деле талантливым. Но талант должен был быть определенным – чтобы служить на благо советской Родины. А старшие товарищи поняли, что у моего папаши – светлая голова.

– Что он изобретал?

– Это я пока не выяснил. Но вроде много чего. Двигатели какие‑то. Детали к этим самым двигателям.

– Двигатели от чего? Или для чего? Подводных лодок? Самолетов?

Славик развел руками.

– Но если он был такой талантливый ученый и имел отношение к подводным лодкам или самолетам, его не должны были выпустить из страны! А его выгнали, если я все правильно помню!

– Его выгнали после того, как он сколько‑то лет отсидел и, кстати, не один раз. И еще после того, как он в психушке побывал. Секреты устарели. Да и не успел он к секретам приобщиться. По крайней мере, изобрел он все в США. То есть патенты он здесь регистрировал. Хорошо, что ему в психушке голову не успели промыть. Все, чему учили, осталось. Он, кстати, и в США где‑то успел поучиться. Ведь наука и техника ушли вперед, пока он по тюрьмам чалился. В общем, я могу констатировать факт: наш с Юркой папаша в Америке наизобретал кучу всяких штуковин, официально все это зарегистрировал и получал со всего деньги. У них с этим строго. Они ведь и с электронным воровством смогли справиться. Это у нас только безнаказанно скачивают книги и фильмы, ни копейки не платя правообладателям. А у них нет такой халявы. У них есть законы, на самом деле защищающие правообладателей. Правообладатели получают деньги со скачиваний. И у них тут принято писать завещания. Все пишут, даже молодые. У нас‑то человек помирает, а родственники потом расхлебывают. Потому что наши люди считают: после меня – хоть потоп.

– Ты оставил завещание? – улыбнулась я.

– В Россию вернусь – и напишу. Только надо подумать, от чьего имени. Лера, я еще не знаю, Юркой буду или снова собой стану.

От такой формулировки я расхохоталась. Усталость как рукой сняло. Вообще, я получала огромное удовольствие от общения с родственником. Может, потому, что давно не общалась с русскими живьем?

– В России тебе, наверное, лучше снова стать собой, – заметила я. – Там же у тебя много знакомых осталось.

– Да, и дома я сидеть не смогу. Опять пойду на митинги. Слушай, а может, мне в какие‑нибудь маги податься? Или в медиумы? Легенду придумать: типа воскрес и…

– Слава, тебе вначале нужно в Россию вернуться, – напомнила я. – А мой голливудский агент уже работает над очередной легендой для меня. То есть пиар‑ходом. Сейчас ты станешь Юрием Владимировичем. Ты меня‑то не подводи!

– Нет, что ты, Лера, что ты! – Славик схватил мою руку двумя своими, сжал, потом поднес к губам и поцеловал. – Лера, я так счастлив, что до тебя добрался! Я ведь жил только одной этой мыслью, когда узнал, что ты в Штаты прилетела! Но до Лос‑Анджелеса пешком не дойдешь… Я следил за тем, как идут съемки. А пока тут узнавал все ходы и выходы. Слава богу, тебя поселили в той же гостинице, что и по прибытии. Кстати, ты знаешь, что тут журналисты дежурят круглосуточно? Ждут, когда кто выйдет?

Я покачала головой. А Славик рассказал то, что успел выяснить. Он же даже познакомился с парой папарацци. Те рассказывали, как звезды, которые вроде бы не хотят, чтобы их фотографировали, и постоянно говорят в прессе о том, как им надоело это вторжение в частную жизнь, выходя, специально позируют, вроде бы непреднамеренно, но показывая себя с лучшей стороны, обеспечивая папарацци самые лучшие ракурсы… Вот, например, Мадонна на самом деле не хочет, чтобы ее фотографировали во время пробежки, – и три года подряд появляется одетой совершенно одинаково! Кому интересны точно такие же фотографии? Возможно, у нее уже давно новый костюм, возможно, он уже третий или пятый. Но он точно такой же. И очки точно такие же. Поэтому, когда она совершает пробежку, ее никто не фотографирует. Эти снимки не продать. Она сама сделала так, что ее снимки во время пробежки будут непродаваемыми.

Но другие, стонущие перед камерами о вторжении в частную жизнь, специально завели маленьких собачек – как раз для такого вторжения. Есть повод по несколько раз в день выходить из гостиницы в любой стране – собачек таскают с собой повсюду, хотя для таких животных существуют специальные памперсы. Выходя с собачками, меняют наряды и драгоценности – и на себе, и на питомцах.

– Слава, а ты оформил наследство? Ты же должен официально принять наследство, насколько я понимаю, – я решила вернуться к случившемуся.

Актрисы с собачками меня мало интересовали. Пока я только наслаждалась вниманием к своей персоне. Я не собиралась бегать от журналистов – сегодняшний случай не в счет. Я собиралась делать деньги на своей артистической и модельной карьере – пока могу. Пока ко мне есть интерес. И мне он очень нравился!

– Оформил, Лера. И Юрка тоже оформил. Свою долю. От меня хотели, чтобы я написал дарственную.

– Кто? На кого?

– На Ларису. Ее мужик и его дружок.

Я моргнула.

– Как тебя вынудили это сделать?

– Уж вынудили… Я же видел мертвую Ольгу. А тут мне пояснили, что я дарю, а не завещаю. Следовательно, моя смерть никому не нужна. Я могу отправляться на все четыре стороны. Правда, я еще письмо Ларисе написал, то есть переписал то, что мне подсунули. Вроде как у нас в молодости была любовь, я помнил ее все годы, она оставила неизгладимый след в моей душе и все такое прочее.

– Но тебя все равно хотели убить?

Славик кивнул.

– А Лариса спасла. Сказала, чтобы Юрку для разговора пригласил. Он же в США находился. А киллер не разобрался. Все‑таки она, наверное, хорошая женщина. Ее саму жизнь била. Пожалела она меня. Может, даже чувствовала себя передо мной виноватой. Я же ей ничего плохого не сделал. Я же с ней даже знаком не был раньше. Мы‑то с Юркой не общались. В общем… Ну, я тебе уже все объяснял.

– И что ты делал все это время? У тебя были хоть какие‑то деньги?

– Были, но они быстро закончились. Ночевал где придется. Иногда удавалось подработать. В бары пристраивался, чтобы телевизор посмотреть – из‑за тебя. Специально искал газеты, накопил на интернет‑кафе…

– Ты видел Юрия Владимировича мертвым?

– Я даже видел, как он из окна летел… Ну а квартира была снята на мое имя. Все официально. Вероятно, этим типам нужно было подтверждение моей смерти. Что не безызвестный россиянин из окна сиганул… Сделал доброе дело – отдал, что имел, любимой женщине, ну и… Наверное, они боялись, что я смогу все отыграть назад. Ведь мне же мог кто‑то и поверить.

– Я верю, – сказала я.

– Вот именно! Я мог обратиться в полицию, Интерпол. И у них бы возникли проблемы. Здесь полиция взяток не берет! Нервишки бы им потрепали. Выяснили бы, чьей женой на самом деле была Лариса, наши отношения – или их отсутствие – с Юркой. Конечно, этим кагэбэшникам нужно было от меня избавляться, чтобы самим получать проценты за использование изобретений моего отца.

– Слушай, а как ты в Штаты въехал? Была кампания с плотом, подобранным в океане?

– Не было. Меня нелегально ввезли. Насколько я понял, у этих типов канал налажен. Не меня первого, не меня последнего.

– Но если ты оформлял наследство, у тебя должны были быть документы! Это же Америка! Даже в нашем бардаке и то нужны документы и подтверждение родства!

– Паспорт у меня тогда еще имелся, только без визы. Пока меня держали у шейха, он лежал на яхте – в матрасе. Его никто не нашел. А на остров я его зачем‑то с собой взял. Но я его потерял, пока скитался. Не знаю, когда и где! Может, карманники вытащили. А наш с Юркой папаша был не промах… Юрка, наверное, в него пошел. Родство определяли по экспертизе ДНК!

Я моргнула.

– Ага, – кивнул Славик. – Вот такое завещание оставил папаша. И Юрка сдавал анализ, и я. Поэтому этим типам и нужен был именно я, а не кто‑то другой с поддельными документами. Папаша же знал, с кем имел дело.

– Ваш с Юрием Владимировичем отец работал на этих типов, которых мы видели на острове?

– Мне сложно сказать, как строились их взаимоотношения. Но думаю, что он, скорее, работал на вора в законе. Они, вероятно, на зоне познакомились, потом в США встретились. Случайно или специально – не знаю. Но эти типы пользовались и пользуются изобретениями моего отца. И хотят пользоваться дальше. У них же тут какие‑то заводы, но в стране – не наш бардак. Ты сама знаешь.

– И теперь обладательницей прав на патенты стала Лариса? – уточнила я.

– Моей доли. Юркина – у Юрки. А он исчез. Ты знаешь, когда я представлял, как эти типы локти кусают, у меня душа радовалась. Ведь он же исчез, не оставив следов! Они же его явно искали и знают, что он нигде не появлялся и с тобой развод не успел оформить. Лариса наверняка молчит.

– Как ты считаешь, мне что‑то угрожает?

– От них? Не думаю. Ты же вроде как про патенты вообще ничего не знаешь. И при разводе делится только совместно нажитое, а унаследованное остается у наследника. То есть тебе с тех патентов ничего не положено.

– В случае развода. Но положено в случае смерти Юрия Владимировича. То есть для меня лучше, чтобы никто не знал про его смерть…

– Значит, до возвращения в Россию я буду им. Мы разведемся, то есть я за Юрку с тобой разведусь, и уеду.

– Но как тебе будут капать деньги за патенты? Те, что Юрий Владимирович оформил?

– Деньги будут идти на его счет в Лондоне. Я слышал, как они это обсуждали. Ты со мной в банк сходишь?

– Чего ты хочешь добиться?

– Чтобы те деньги мне в Россию переводились.

– Ты нормальный или нет? Люди, наоборот, деньги из России вывозят.

– А я, может, патриот, – улыбнулся Славик. – А если честно, то надо бы с адвокатом посоветоваться. Как это оформить, чтобы я их получал?

Я пообещала свести Славика с адвокатом, который ответит на все его вопросы.

– Ты уверена, что этому адвокату можно сказать, что я – не Юрка? И англичанин вообще в состоянии понять ситуацию?

– Я тебя сведу с евреем из бывших наших, который теперь – уважаемый английский адвокат, но с менталитетом советского еврея. Его мама с папой в свое время вывезли в Англию, он получил английское образование, а дома его учили жизни. Теперь он в Лондоне имеет свою адвокатскую контору, в которую обращаются наши бывшие граждане, как, впрочем, и не бывшие. Берет он много, но деньги отрабатывает. Юрий Владимирович мне про него много рассказывал.

– Отлично, – улыбнулся Славик.

Но у меня еще остались к нему вопросы. Из его слов в начале нашего разговора я поняла, что на наследство, оставленное отцом Славика и Юрия Владимировича, претендовали не только бывшие кагэбэшники, но и кто‑то еще…

Славик кивнул и снова стал печальным.

– Пожалуй, я один не знал, какой у меня был отец, – признался он. – То есть я узнал об оставленном мне наследстве гораздо позже, чем многие другие люди… Кстати, как там у тебя отношения с этим Игорем?

Я неопределенно пожала плечами. Я разговаривала с Игорем сегодня днем, но не видела его уже давно… Я не знала, буду ли еще с ним встречаться. Надо ли мне это? И уж точно я не страдала от несчастной любви. Может, все дело в моей флегматичности и безэмоциональности? Я способна на эмоции только на сцене? На жизнь меня не хватает? Или мне обязательно нужны восторженные зрители, много зрителей, из которых я пью энергию?

– Он что‑то знал. Или догадывался, – сообщил Славик. – Ты, наверное, видела, что мы с ним на яхте вели долгие разговоры?

Я кивнула.

– Он меня расспрашивал о самых разнообразных вещах. Я никак не мог понять, что он хочет выяснить. Он и политической деятельностью интересовался, и отношениями с Ольгой, и отношениями с Юркой… А потом, уже у шейха, он мне тихо сказал, что для меня лучше остаться у шейха. Я вначале даже не понял… То есть он это быстро и тихо сказал и ушел. А меня в камеру отправили.

– Но ты решил бежать вместе со всеми?

– Уже потом. А это было раньше. В самом начале. Потом меня вызвали к шейху. Одного. И сказали, что я должен оставить завещание на имя шейха. Уже текст был подготовлен в трех экземплярах – на русском, на английском и еще на каком‑то языке. То ли на арабском, то ли на их местном. Вроде бы у них есть свой сомалийский язык.

– И текст был составлен на нормальном русском?

– В Университете дружбы народов в советские времена давали хорошее образование, – улыбнулся Славик. – Мне даже рассказали про встречу двоих выпускников, которая вошла в анналы местной истории.

– Где встретились‑то?

– В море. Один оказался на захваченном судне, второй – захватывал.

– И захватил?

– Захватил. Но товарищ на протяжении всего плена был дорогим гостем в семье захватчика. Пили по‑русски.

– Так захваченный был наш или не наш?

– Не наш! Но их объединила братская дружба. Они в одном общежитии жили, и общий язык у них – великий и могучий. Ты вообще представляешь, сколько восточных людей разговаривают по‑русски? И сколько сердцем приняли наши традиции, пожив в наших общежитиях? И им этого не хватает!

Я рассмеялась.

Славик рассказывал дальше.

– Мне начали впаривать какую‑то чушь про то, что все заложники пишут завещания в пользу шейха. Меня держали отдельно, так что тогда я про других ничего не знал. Но в общем я такого не исключал. Хотя подумал: как он получать‑то будет мое добро, если оно все в Питере? Я спросил, когда меня отпустят. Но тогда я четкого ответа не получил, а потом мы сбежали. То есть Игорь вывел мужиков с научно‑исследовательского судна и меня. Кстати, я так и не понял, почему эту группу ученых забрали наши моряки на военных судах, а тех троих оставили на твоей яхте.

Я пожала плечами и заметила:

– Но шейх для начала должен был вывезти тебя в США! Как ты мне тут объяснил…

– Он меня спрашивал, когда я последний раз бывал в Америке. А я никогда не бывал, о чем и сказал. Шейх стал говорить, что обязательно нужно съездить и он хочет пригласить меня в поездку по разным штатам. Я не понимал, о чем речь! Ты же в курсе, Лера, что эти восточные люди говорят очень витиевато. Я никак в суть не мог въехать! Зачем нам с шейхом вместе ехать в США? Что мы там с ним будем делать? Я все понял только гораздо позднее…

– Но осталось завещание.

– Последующее отменяет предыдущее. Следующее напишу на тебя. Кстати, интересно, люди шейха уже приехали в Россию? Или в США? Ведь я официально мертв.

– Кстати, они могут схлестнуться с нашими бывшими гражданами, которые заставили тебя написать дарственную, – заметила я.

– Это было бы здорово! – с блаженством на лице сказал Славик.