Глава 17. Вечером ко мне в каюту без приглашения заявилась Ольга Петровна

Вечером ко мне в каюту без приглашения заявилась Ольга Петровна. Мы с ней еще не виделись после ее возвращения на яхту. Я только слышала ее голос. А мне так хотелось где‑нибудь скрыться от ее воплей… У меня не было никакого желания видеть свекровь (хотя кому когда хочется?), но я понимала, что разговора нам не избежать. И ее воплей тоже.

– Хорошо выглядишь, Лера, – заметила Ольга Петровна.

Я пожала плечами. Что я могла сказать? «Спасибо, вы тоже»? Так Ольга Петровна выглядела не самым лучшим образом. Вероятно, после этого плена ей придется сделать не одну пластическую операцию и провести не меньше месяца в каком‑нибудь спа‑центре, используя все предлагаемые ими процедуры. Я краем уха слышала, как свекровь еще до появления пиратов объясняла Славику, что такое безоперационный лифтинг. Пусть будет лифтинг – или операционный, или без, а также лимфодренаж, радиочастотная или микротоковая терапия, электропорация, кавитация и что там еще предлагает современная эстетическая медицина, в которой активно используются лазеры. Ряд этих слов я впервые услышала от свекрови. Не уверена, что поняла смысл описываемых ею процедур. Ну, ничего, ее сынок оплатит ей их все и моральный ущерб в придачу. И еще ферма и разведение жемчуга должны помочь. Может, хоть чем‑нибудь займется и оставит всех родственников в покое.

Ольга Петровна плюхнулась в кресло без приглашения, извлекла из кармана сигарету, зажигалку и закурила.

– А вы не могли бы здесь не курить? – спросила я.

Я терпеть не могу, когда накурено. Дым был единственным, что в свое время мешало моей работе в стриптизе. Это самый неприятный для меня запах.

– Я не могу не курить после всего случившегося, – заявила Ольга Петровна. – А ты можешь открыть иллюминатор. И кондиционеры тут хорошие. И вообще есть специальная вытяжка для дыма. Только я не знаю, как ее включить.

– Какая еще вытяжка? – не поняла я.

– Да сынок мой устанавливал какую‑то систему. Он мне когда‑то объяснял, но я слушала вполуха. То есть на яхте можно в каюте дымить, как паровоз, потом включаешь эту систему – и воздух чистый. Японцы все сделали. Ты не знала?

Я покачала головой.

– Значит, спросишь у кого‑нибудь. Пойми ты: мне сейчас без сигареты никак! Или пить надо, или курить. Пить я не люблю. А вот сигареткой себя побаловать… Ладно, я не об этом с тобой разговаривать пришла. Что ты собираешься делать дальше?

– В смысле?

– Ты прекрасно поняла, о чем я спрашиваю! – рявкнула Ольга Петровна.

Мне хотелось ляпнуть про какой‑нибудь лимфодренаж или лифтинг, но я сдержалась.

– Если вы про вашего сына, то с ним я разведусь. Он сам со мной уже давно собрался разводиться, только не поставил меня в известность. Почему‑то он не хотел сделать это цивилизованно. Придумал весьма оригинальный способ.

– На тебя что‑то записано из имущества?

– А что?

– А то, что и на меня записано немало. И кто у нас с тобой наследник?

Я молчала.

– А наш с тобой наследник, Лера, – мой сыночек, – ответила сама себе Ольга Петровна.

– У меня тоже есть сын, – напомнила я.

– Он – несовершеннолетний. А мой сын – его родной папочка. Так что до совершеннолетия Вовы все достается моему сыну. Кстати, что за дельце ты провернула с ребенком? Ведь этот же мальчик, который плывет с нами на яхте, – не твой сын?

– Нет, – подтвердила я. Какой смысл было это теперь отрицать?

– А где твой ребенок?

– Вы на самом деле думаете, что я вам это скажу?

Ольга Петровна задумчиво посмотрела на меня.

– Ты все правильно сделала, Лера, – устало сказала свекровь. – То есть не все. Сама‑то ты зачем отправилась в это плавание?

Я пожала плечами.

– Думала, что вам с ребенком обоим не спастись? – продолжала Ольга Петровна усталым голосом. – Знаешь ли, о себе тоже надо думать. Себя любить надо. Больше всех себя любить надо! Я это поняла слишком поздно. Я очень любила Юриного отца. И чем он мне отплатил?

Я решила выяснить, что же все‑таки случилось с отцом Юрия Владимировича. Муж никогда про него не рассказывал. Он его даже никогда не упоминал! Его словно не существовало. Насколько мне было известно, его растила одна мать, Ольга Петровна. Ну а раз предоставляется такая возможность, что же не узнать? Причем, так сказать, из первых рук.

– Где сейчас отец Юрия Владимировича? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответила Ольга Петровна. – Я даже не знаю, жив он или мертв.

– Вы с ним давно не виделись?

– Мы виделись еще до Юриного рождения… – печально сообщила Ольга Петровна.

– Он погиб?

– Ну, может, потом и погиб. Я не знаю.

– Сел в тюрьму?

– В тюрьме сидел, – кивнула свекровь. – И в психушке. А потом его в США выслали.

Я моргнула. А Ольга Петровна рассказала мне то, что знала про отца моего мужа.

У них была большая любовь, очень большая – по крайней мере с ее стороны. Но у нее очень тяжело протекала беременность, а Владимир Юрьевич – отец моего мужа – был молодым горячим мужчиной, и ему явно требовалась женщина. Правда, в те времена было не принято открыто заводить любовницу, и развод грозил проблемами на службе.

Владимир Юрьевич не задерживался на работе. Наоборот, он вовремя возвращался домой и чуть ли не сразу же ложился спать, что удивляло молодую супругу и ее мать, вместе с которой они жили. Но Владимир Юрьевич говорил, что очень много и напряженно работает. С другой стороны, что волноваться? Мужик‑то дома!

Однажды ночью Ольга Петровна проснулась и не обнаружила мужа рядом с собой. Почему‑то это ее сильно взволновало. Она подождала – мало ли, в туалет пошел? Но муж не возвращался. Тогда она пошла его искать – и не нашла. А входная дверь была заперта изнутри. Он не мог закрыть защелку снаружи! То есть он из квартиры не выходил, но в квартире отсутствовал.

Ничего не понимая, Ольга вернулась в кровать и сама не заметила, как заснула. Проснулась еще через какое‑то время – муж спит рядом. Она уж было подумала, что ей просто приснился странный сон.

Но, проснувшись на следующую ночь, она опять не обнаружила мужа. В голову лезли разные мысли, включая мистические объяснения исчезновения супруга – хотя в советские времена мистика была не в почете и никакие маги с колдунами себя в газетах не рекламировали и по телевизору не выступали. Однако беременной женщине было не до марксистско‑ленинских обоснований всего сущего. Тем более что она совсем недавно ходила к бабке узнавать пол будущего ребенка – УЗИ‑то еще не было. Были народные приметы, народные способы, которыми не гнушались.

В общем, в ту ночь Ольга Петровна решила попить чайку на кухне. Зашла на кухню – и обомлела: перед окном болтался конец скрученной простыни…

Какое‑то время Ольга Петровна стояла, не двигаясь. Она несколько раз моргнула, но простыня никуда не исчезла. И молодая беременная женщина пошла будить маму.

Мама соображала гораздо быстрее. В результате они вместе сели пить ночью чай и ждать блудного мужа и зятя.

В квартире над Ольгой и ее матерью проживала разведенка с сыном и родителями. Бывший муж соседки сверху мотал срок за антисоветскую пропаганду и агитацию. Женщина в свое время быстренько с ним развелась после того, как узнала, какое обвинение ему предъявили. В советские времена это было пострашнее обвинения в банальной краже. И могло отрицательно сказаться на родственниках.

Когда блудный Владимир Юрьевич все‑таки решил вернуться к законной супруге по простыне после блуда, его на кухне совсем не с распростертыми объятиями встретили беременная супруга и теща. Был дикий скандал. Теща орала, что могла бы балконную дверь закрыть, а простыню сорвать, зятьку было бы полезно на морозце на балконе посидеть. Зятек заметил, что в таком случае ему бы сверху еще одну простыню спустили, и он ушел бы навсегда туда жить, что в результате он и сделал на следующий день.

– Ваш муж бросил вас беременную ради более старшей женщины с ребенком? – Мне было искренне жаль свекровь. – И жил в квартире над вами? Он хоть к ребенку‑то приходил?

– Когда родился Юра, он уже в тюрьме сидел, – сообщила Ольга Петровна и продолжила свой рассказ.

В ту ночь у молодой беременной Ольги случилась истерика, потом она оказалась в больнице с угрозой выкидыша. Володя в больницу не пришел ни разу. Но и счастьем с новой женщиной он долго наслаждаться не мог.

План мести блудному зятю придумала теща. Она изначально его невзлюбила, что не редкость, но там к делу примешалась еще и ленинградская прописка. Зять был из другого города – приехал учиться в аспирантуру, как талантливый молодой ученый, остался в Ленинграде, женившись на Ольге, стал работать в одном НИИ. Теща считала, что на ее дочери он женился исключительно из‑за прописки. Любовь была только со стороны Ольги, которую окрутил этот провинциальный ловелас.

Каким‑то образом теще удалось посадить зятя в тюрьму по знаменитой «семидесятке» – той самой статье за антисоветскую пропаганду и агитацию, по которой сидел бывший муж соседки сверху. В нашей стране, как объяснила мне, молодой, Ольга Петровна, были две знаменитые статьи – пятьдесят восьмая и семидесятая. По первой сажали врагов народа, по второй – антисоветчиков. И сколько безвинных людей пострадали зря… Сколько судеб было разрушено…

В случае Владимира Юрьевича теща задействовала кучу знакомых. Органам требовались успешно проведенные расследования и раскрытия, а за антисоветчиков можно было очень скоро получить дополнительную звездочку на погоны. Враги народа‑то к тому времени ушли в прошлое. Теперь боролись с очернением социалистического строя и восхвалением капиталистического. А тут, можно сказать, под носом оказался рассадник антисоветской пропаганды и агитации. Ведь одного мужика той развратницы посадили по этой статье? Посадили. А тут и второй такой же.

– Я не знаю всех деталей, Лера, – призналась мне Ольга Петровна. – Я очень плохо себя чувствовала. Мне было ни до чего. Можно сказать, что всю вторую половину беременности я провела в больнице. Ко мне туда приходили то ли милицейские следователи, то ли кагэбэшники. Я не знаю. Но, наверное, кагэбэшники.

– Вас сильно дергали? Обвинение не предъявляли?

– Нет, – покачала головой Ольга Петровна. – Меня посчитали жертвой. Мама постаралась. Да и кому могло прийти в голову, что я, молодая беременная девочка, вдруг ни с того ни с сего занялась антисоветской пропагандой и агитацией? И я на самом деле ею не занималась. И я очень плохо себя чувствовала. И физически, и морально. Вначале я была зла на Володю, а потом мне стало его жаль. А за Володей, как выяснилось, и в его родном городе какие‑то грешки водились. Вроде он там когда‑то по пьяному делу накуролесил. Я не помню. На самом деле не помню. Но все это всплыло. И в НИИ у него нашлись завистники. Он же чье‑то место занял. Приехал в Ленинград, удачно женился – и сел на чужое место. И это лазание к соседке сверху по скрученной простыне по ночам тоже было представлено соответствующим образом. У нас и у них были двухкомнатные квартиры. Там в одной комнате жили родители, причем отец был парализован, а в другой – она с сыном. Где там любовью заниматься? Хотя, конечно, если есть желание… Наверное, на кухне занимались. А в деле это было представлено совсем по‑другому. Вроде как они по ночам чуть ли не государственный переворот готовили…

– Но ведь для обвинения должны быть какие‑то доказательства! – воскликнула я. – Листовки, антисоветская литература, переписка с иностранцами. Что‑то же должно было быть! Ведь не на пустом же месте обвинения строились!

– В нашей стране их строили на пустом, без доказательств, Лера. Ты, к твоему счастью, поздно родилась. Хотя теперь вон тоже одного старика обвинили в том, что вроде как государственный переворот готовил и на Москву с арбалетом идти собирался. Реальный срок дали – после того, как не удалось посадить за покушение на ненавидимого всей страной государственного чиновника, хотя участвовал он в нем или нет – дело спорное. Я для себя так и не решила, было покушение на того рыжего или не было. Да и когда тот чиновник наконец покинет нашу грешную землю – по любой причине, – в стране праздник будет! Я лично праздновать буду! Но сейчас речь не о них… Это я отвлеклась. Просто хотела сказать, что в нашей стране всегда была верна истина: был бы человек – статья найдется. Володя не признал своей вины и повторял, что адюльтером занимался, а антисоветчиной нет. Каялся в прелюбодеянии, измене молодой беременной жене, то есть мне, но не в том, в чем его обвиняли. Конечно, все так и было на самом деле, но машина‑то уже закрутилась…

– И что было дальше?

– Володю посадили по семидесятой статье. А соседке сверху как‑то удалось отмазаться. Сыграло роль то, что она была беременна.

– От вашего мужа?

– Да. Славиком.

Я открыла рот.

«А ведь они на самом деле похожи! – мелькнула мысль. – Я же еще думала, где я видела Славика раньше. А я не видела. Он мне моего мужа напоминал, только до меня это не дошло».

– Славик – копия Володи, – вздохнула Ольга Петровна. – Я поэтому и не устояла. Володя именно так выглядел в молодости, когда я его полюбила… То есть не совсем. Володя был моложе. Но очень похож… А Юра больше на меня похож и на моего отца, хотя глаза Володины. И сейчас Юра и Славик похожи друг на друга гораздо больше, чем в детстве. Приглядись, если ты этого еще не заметила.

Свекровь вздохнула.

– В общем, соседка нашла, что сказать. Она один раз отмазалась, когда ее мужа сажали (кстати, я так и не знаю, была ли там антисоветчина или тоже сфабрикованное обвинение), и в Володином случае тоже отмазалась. Жертвой себя представила. Вроде как Володя пытался ее втянуть в эту деятельность, думая, что она готова пойти по стопам мужа. Понимаешь, Лера, она тоже оказалась стервой. Она ухватилась за обвинение в антисоветской пропаганде. А Володе просто не повезло… Хотя нечего любовниц заводить, тем более там, где живешь.

– И вы не знаете, как дальше сложилась его судьба? Вы не писали ему в тюрьму?

– Ты что? После обвинения в антисоветской пропаганде? Мне проблем и так хватило. Я с ним развелась еще до рождения Юры, причем развели нас очень быстро, в советские времена это было легко сделать, если мужика сажали. А тут еще по такой статье. Я родила ребенка, фамилию дала свою, потом закрутилась с малышом… Люська – мать Славика – родила Славика. Но мы с ней всегда жили как кошка с собакой… А Славик с Юрой пошли в один класс.

– Дрались?

– Дрались. Еще как. И моя мама с ее матерью не разговаривала. Демонстративно друг друга не замечали, внуков, когда с ними гуляли, по разным углам двора растаскивали. Нашу историю все знали… Но моей маме, по‑моему, все это доставляло большое удовольствие – помыть с соседками кости Володе, потом помыть кости Люське… Но после смерти мамы я решила оттуда уехать. Нашла равноценный обмен – и мы с Юрой переехали. А Славик с матерью остались жить в том дворе. Он до сих пор в той квартире прописан. И мать тоже. Брат только отдельно живет. Я его брата взрослым ни разу не видела.

– И у вас про Володю больше нет никаких сведений? – спросила я. Мне было просто интересно. – Вообще никаких?

– Есть, – вздохнула Ольга Петровна. – Дело в том, что после выхода из тюрьмы он на самом деле занялся антисоветской пропагандой и агитацией.

Я открыла от удивления рот.

– Я не знаю почему. Наверное, из чувства противоречия. Из‑за того, что безвинно пострадал. Еще в тюрьме он написал какую‑то книгу – о советском строе, об осуждении невиновных, что‑то в таком роде. После выхода из тюрьмы ему удалось ее напечатать и распространить – естественно, по каналам самиздата. Книга попала на Запад. Володю опять посадили, но теперь уже за дело. Но на этот раз отправили в психушку на принудительное лечение. И диагноз поставили, типичный для антисоветчиков, – вялотекущая шизофрения. Но через полгода выпустили. Он еще одну книгу написал, теперь уже про психушку. Его опять отправили в тюрьму по «семидесятке», а оттуда выдворили в США вместе с другими диссидентами.

По словам Ольги Петровны, на Западе поднялся большой шум – и вокруг Володи, и вокруг еще каких‑то диссидентов. Деталей она не знала. Ну и наши власти, вероятно, поняли, что им проще выдворить несколько человек в США, лишив советского гражданства.

– Вы каким образом об этом узнали?

– Я на алименты хотела подать. Мама умерла, получала я мало, а Юра рос быстро. К тому же в советские времена все приходилось «доставать». Тебе это сложно представить, Лера. Ты же росла уже с полными полками в магазинах. Ты же, наверное, даже талоны не застала… А мы жили по‑другому. Ну а «доставали», переплачивая. Или за услугу. В общем, мне нужны были деньги. И одна знакомая рассказала, что получает с мужа, отбывающего срок, неплохие алименты. Они же там работали. Я пошла наводить справки. Я же развелась до рождения Юры. И в свидетельство о рождении отец не был вписан должным образом. То есть «Владимир Юрьевич», но фамилия моя, а не его. Только я начала справки наводить, как ко мне человек пришел из «конторы».

– Кагэбэшник?

Ольга Петровна кивнула.

– Разложил все по полочкам. В общем, я поняла, что мне лучше про Володю забыть навсегда.

– А после того, как времена изменились, вы не пробовали его разыскать?

Ольга Петровна покачала головой и сообщила, что и Юра этого не делал.

– Я даже не уверена, что Володя знал, кто у него родился, мальчик или девочка. И не уверена, что он знал про рождение Славика. Люська‑то была на совсем маленьком сроке, когда Володю арестовали. Славик говорит, что ни мать, ни он отца не искали.

– Вы со Славиком снова встретились на митинге?

Ольга Петровна кивнула.

– Я понятия не имела, кто он. Я же видела его ребенком. Я только будто снова увидела Володю. Меня словно молнией ударило… Ну а потом мы выяснили, кто он и кто я… Он от первой жены сбегал на митинги. Дома слова лишнего сказать не мог. Она зарплату у него всю отнимала, оставляла десять процентов, причем требовала отчета о расходовании еще и этих денег. Выпить ему тоже не давала, каждый раз под руку говорила: «Возлюби печень свою», причем таким тоном… И лекцию о здоровье начинала читать, картинки какие‑то показывала. Славика это очень раздражало. Причем она не скандалила, посуду не била, а нудным тоном его воспитывала. Вот он и ушел в оппозицию. Ну а мне было скучно. И сынка своего позлить хотелось. Поэтому я тоже ушла в оппозицию.

– Так там все протестующие против террора в семье? – рассмеялась я.

– Не все, но определенный процент, и немалый. Есть настоящие психи. Есть те, кому просто нечего делать. Есть те, кому нужно адреналин выпускать. Человек целый день сидит за компьютером, а энергия копится, выхода требует. Я двух таких парней знаю. Ходят на митинги за адреналином, причем на самые разные. Им абсолютно все равно на какие.

– И вы со Славиком быстро нашли общий язык?

– Да, – улыбнулась Ольга Петровна. – И захотели позлить наших родственников. Лера, ты не представляешь, что его жена устраивала, когда Славик на развод подал… Про свой нудный воспитательный тон забыла, орала, как базарная баба. Мне названивала. И мамаша его названивала. Но мне было что им сказать…

Ольга Петровна улыбнулась с таким блаженством, словно только что откусила кусок любимого торта.

– Мы для походов в суд народ собирали в поддержку Славика. Люди, с которыми мы на митингах познакомились, с удовольствием ходили. Его жена же даже освидетельствования требовала – не сошел ли он с ума. Володю моего вспомнила, хотя его ни разу не видела – вроде как Славику шизофрения по наследству передалась, хотя на самом деле у Володи никакой шизофрении и в помине не было. У него была светлая голова. Но в конце концов их развели. Несовершеннолетних детей нет, Славик прописан у матери и является совладельцем той квартиры, а она – у себя. Там еще какая‑то дача была, но Славик на нее не претендовал. В общем, развели их, и мы с ним тут же заявление в ЗАГС подали.

– Вы официально женаты? – удивилась я.

– Да, – опять блаженно улыбнулась Ольга Петровна. – Ты представляешь, что было с Люськой, когда она узнала, на ком женится ее сынок? Кстати, выглядит она паршиво. Настоящая старуха. И Юрка тоже никак успокоиться не может. Но мы хотели всех уесть.

Ольга Петровна весело рассмеялась, потом резко стала серьезной.

– Но дело в том, что мой сынок, похоже, решил изменить ситуацию. И одним махом избавиться от всех – от нас со Славиком, от тебя и даже от Анны.

Русский парень вышел на связь с людьми, координаты которых дал ему дядя‑генерал.

– Мы вас с нетерпением ждем, – сказали ему и еще раз уточнили координаты.

Дядя‑генерал, в свою очередь, сообщил, что деньги за людей с научно‑исследовательского судна перечислены полностью, а за «главный объект купли‑продажи» будут проценты со сделки, то есть с того, что удастся получить.

– А не кинут? – уточнил русский парень.

– Нет, это мои давние знакомые… И я им еще нужен, и ты нужен. Мы планируем еще много дел провернуть вместе. Они будут действовать со своей стороны, мы с тобой – со своей.

– Но их могут разочаровать ученые, – напомнил племянник.

– А они не для них, – рассмеялся дядя‑генерал. – Они в этом деле – посредники. Даже, скорее, передаточное звено. Им самим эти ученые не нужны. И нам не нужны. Им другой объект нужен. А нам с тобой – деньги. Семью нам надо содержать. Нашу большую и дружную. Ты не забыл, племянник?