Тверской государственный университет 12 страница

Эти два преобразования, а также специальные действия по выраже­нию ("выпячиванию") образности и сокрытию "конструкционности" не являются психологически независимыми, внешними друг другу. Усло­вием творческого акта является специальный этап ориентировки, содер­жанием которой становится опробование отображения образности в конструкции, т.е. опробование того, какая конструкция отвечает этой образности и этому значению действия, какова "этость" идеи перехода от осуществления действия к действию самого осуществления или, дру­гими словами, какова реалия идеи.

7.4. Понимание строения продуктивного действия и места знаково-символического опосредствования в его развертывании необходимо до-

144

полнить и рассмотрением традиционной для культурно-исторической теории проблемы — проблемы значения слова. Но дополнить не просто ответом на вопрос о строении значений, а обостренной формулировкой самого вопроса — о возможности понимания строения значения слова как результата творческого действия или, если речь идет о построении самой значащей формы, культуротворческого действия.

Известно, что Л.С. Выготский исследовал становление значения с помощью модифицированной им и Л.С. Сахаровым методики Н. Аха, направленной на формирование искусственных понятий.

Перед ребенком выставлялось от 20 до 30 объемных деревянных фи­гурок, различавшихся по цвету, форме и размерам. На нижней грани каждой фигурки было написано бессмысленное слово: "бат" указывало на узкие и низкие фигурки, независимо от цвета и формы; "дек" — на узкие и высокие; "рац" — на широкие и низкие; "муп" — на широкие и высокие.

Эксперимент проводился как игра, в которой требовалось указать название игрушек другого народа (игрушками являлись данные фигур­ки), и начинался с того, что одна из фигурок переворачивалась и прочи­тывалось ее название. Ребенку предлагалось, не переворачивая фигурки и не смотря на их названия, выставить все те, которые имеют такое же название. После того, как ребенок заканчивал выставлять фигурки, экспериментатор спрашивал у него, почему он выставил именно эти игрушки и какие игрушки называются данным словом на языке другого народа. После этого экспериментатор переворачивал ту из выставлен­ных фигурок, которая имела другое название или ту из невыставленных, которая имела то же самое название, и указывал ребенку на его ошибку. Далее ребенок делал новую попытку решить задачу.

Уже говорилось, что метод и результаты экспериментов Л.С. Выгот­ского, а именно представления о стадиях развития значений, вызвали неоднозначное отношение у его последователей. Например, Д.Б. Элько-нин и П.Я. Гальперин указывали на то, что вопреки собственным уста­новкам Л.С. Выготского эта методика и ее результаты являются лишь констатацией, а не экспериментальным генезом. В.В. Давыдов (1972) полагает, что в ней вскрыты особенности развития лишь эмпирического мышления. В.В. Рубцов и Ю.В. Громыко, создавшие новый, значитель­но модифицированный вариант методики формирования искусственных понятий (Рубцов, 1987), считают, что в методике Выготского-Сахарова неполно лредставлена связь знака и объекта, а ее более полное представ-

145

ление требует введения в методику отношения между преобразования­ми объектов и схемами этих преобразований.

Действительно, в методике Выготского-Сахарова остается нераскры­тым именно функциональный генез, т.е. построение того или иного способа означения по ходу самого эксперимента. Возникает впечатле­ние, что значения оказываются не построенными ребенком, а "встроен­ными" в него, т.е. построенными они оказываются вне самого экспери­мента, а в нем лишь обнаруживаются экспериментатором.

В нашей экспериментальной работе, которая будет представлена ни­же, также была использована идея классификации вещей при опоре на бессмысленное слово. Остались неизменными и формальные требования к решению задач — разделение предметов на группы; да и сами предме­ты были названы "китайскими игрушками". Однако материал, с кото­рым работали дети, был существенно иным.

Прежде, чем описать этот материал, представлю соображения, ле­жавшие в основе его создания.

Необходимо, чтобы слово выступило как связующее звено меж­
ду действием и его местом в ином, а следовательно, его значе­
ние, как постоянство отношения между действием и его ситу­
ацией (при вариативности как "фигуры" действия так и вида
ситуации).

Поскольку перед испытуемым должна находиться некая гото­
вая вещь (а не набор элементов, из которых надо нечто сделать,
как в случае решения творческих задач), отношение между
действием и ситуацией может выступить как отношение внут­
ренней структуры объекта и его внешнего вида. Однако эта
внутренняя структура должна специально воссоздаваться в
действии и не может быть выявлена вне его.

Само действие не должно быть знакомым и легким для испыту­
емого. Его построение должно быть формированием подобия
некоего нового функционального органа.

Объект, в состав которого входит процесс его воссоздания, т^е.
имеющий "внутреннюю жизнь", может быть назван "живым
объектом" (или его имитатором). Слово, отображающее твор­
ческий акт, должно относиться именно к подобному живому
объекту и фиксировать переход внутреннего во внешнее — вы­
разительную форму предмета.

146

— Слово, отображающее творческий акт, не может быть отраже­нием внешних или внутренних свойств и признаков вещи. В слове как отражении свойств косвенно фиксируется "нежи­вость", косность вещи. В методике должны быть различены и противопоставлены "косное" и "живое" слово.

Эксперимент проводился следующим образом: перед испытуемым на столе лежало 18 объемных фигур, сделанных из пенопласта. Половину из них составляли призмы с трех-, четырех- и пятиугольными основани­ями, а другую половину — призмы, в основании которых лежали трех-, четырех- и пятилепестковые фигуры (рис. 22).

Все фигуры имели внутри лабиринт, в половине случаев форма лаби­ринта соответствовала форме фигуры. В остальных случаях форма ла­биринта была противопоставлена форме фигуры (например, внутри че-тырехлепестковой фигуры помещался квадратный лабиринт, а внутри квадратной — четырехлепестковый). Первая группа называлась "Хань", вторая — "Мэй" (рис. 23). Названия, помещавшиеся на основа­ниях фигур (листочки с названиями были вставлены в специальные "карманчики"), не разрешалось прочитывать. В лабиринтах находился и перекатывался железный шарик; его перекатывание было не только слышно, но и мануально ошутимо, поскольку заметно изменяло центр тяжести легкой пенопластовой фигуры.

На отдельном столе лежали фигуры-образцы: два одинаковых крас­ных квадрата, один — "Хань", а другой — "Мэй". Испытуемому предъ­являлись их названия и предлагалось попробовать поискать решение на этих фигурах. Таким образом, экспериментатор задавал специальное пробное пространство решения задачи.

Процедура эксперимента соответствовала процедуре проведения ме­тодики Выготского-Сахарова. Испытуемому говорилось, что перед ним "китайские игрушки"; одни называются "Хань", а другие — "Мэй" и показывалось название одной из фигур. Затем его просили все "Хань" отложить на одну половину стола, а все "Мэй" — на другую. После первой попытки разделения фигур испытуемому указывали на его ошиб­ки, демонстрируя названия верно подобранных фигур; фигуры, отобран­ные верно, оставались, остальные возвращались в исходное положение, и работа начиналась сначала. После третьей попытки, даже если испы-

1 Экспериментатор И.В. Жуланова.

туемый не решал задачи, эксперимент прекращался. Завершая экспери­мент, экспериментатор просил перевести слова "Хань" и "Мэй" на рус­ский язык.

В эксперименте участвовало 86 испытуемых: 6 детей восьмого года жизни; 3 — десятого; 12 — тринадцатого; 24 — пятнадцатого; 23 — ше­стнадцатого; 19 — семнадцатого и 8 — девятнадцатого года жизни.

У испытуемых младше четырнадцати лет не наблюдалось ни одного верного выполнения задания. У испытуемых пятнадцатого года жиз­ни — одно верное решение, шестнадцатого — 8, семнадцатого — 4, ни один из испытуемых девятнадцатого года жизни не выполнил задание верно.

По способу выполнения задания испытуемые четко разделились на 3 группы. Первая (самая многочисленная) — это лица, которые вовсе не использовали движение шарика в построении классификации, а опи­рались лишь на наличные признаки вещи. Вместе с тем знали о том, что внутри фигуры двигается шарик (он не раз выпадал наружу во время манипуляций), пробовали через отверстие заглядывать внутрь, совали пальцы, стремясь ощупать форму лабиринта, т.е. пытались найти "внут­ренние" свойства вещи, по которым можно было бы отнести ее к тому или иному классу. Однако при этом и ее внутреннее строение остава­лось для них наличным и готовым — тем, что есть и имеет многочис­ленные характеристики, а требуется лишь извлечь нужную из их набо­ра. Для этих испытуемых просто не существовало задачи воссоздания внутреннего строения вещи, поэтому они и не использовали движение шарика в качестве "проявителя", своеобразного "прорисовывателя" это­го строения. Такие испытуемые, для которых значение слова является постоянным сочетанием некоторых признаков вещи на фоне вариаций других ее признаков, преобладали во всех возрастных группах.

Испытуемые второйгруппыне только стремились выделить внутреннее строение предмета, но и делали это с помощью движения шарика в лабиринте. Однако же они проводили классификацию лишь по признакам движения шарика, не соотнося траекторию его движения с формой вещи. Для многих из них была характерна попытка ощутить и зафиксировать именно свойства движения, без представления этого движения как траектории, т.е. линии. Это выражалось в репликах: "Здесь он подпрыгивает, а здесь нет", "Здесь двигается прерывисто, а там нет", "Тут какая-то перегородка, а тут нет", "Здесь шарик больше слыш­но". В этой группе были и испытуемые, которые представляли движение шарика более точно: "В "Мэй" ходы более прямые, при наклоне коробки

150

шарик падает, катится быстрее; в "Хань" ходы более кривые, шарик катится дольше, потому что кривой ход".

Испытуемые третьейгруппы выделяли отношение между формой траектории и формой коробки. В работе всех этих испытуемых присут-i ствовали развернутые пробы "прочерчивания" шариком формы лаби-\ринта. Это были и целостные, полные движения коробкой, и более ко-гкие движения "туда-обратно", которые мы в предыдущей главе на­звали "циркулярными" и с помощью которых опробовались отдельные "узлы", ключевые элементы лабиринта (рис. 24а, б).

Характерно, что в результате этих проб испытуемые фиксировали форму траектории, а не те или иные свойства движения шарика. Это не всегда была форма всего лабиринта; могла фиксироваться и форма его единиц, ключевых различающих элементов ("здесь угол, а здесь дуга"). Характерно также, что эти испытуемые чаще всего работали одновре­менно с двумя предметами, держа по одному в каждой руке, т.е. сопо­ставление движений входило у них в само опробование.

Приведем часть протокола эксперимента с одним из таких испытуе­мых.

После работы с трехлепестковой коробкой И. берет образец "Мэй", приставляет коробку к уху и, покрутив некоторое время коробку по окружности (рис. 24а), останавливается на циркулярном движении (рис.246).

Эксп.: Есть новая гипотеза?

Исп.: Проверить надо. (Берет трехлепестковую коробку "Мэй" и медленно прокатывает в ней шарик. То же самое делает с трехлепестковой коробкой "Хань".) Да! Если в коробке с углами нет внутри углов — это "Мэй". Если в коробке с округлостями нет внутри округлостей — это "Мэй". (Еще раз берет коробку "Хань", прокатывает шарик.) А здесь все наоборот! Если в коробке с округлостями нет внутри углов — это "Хань". Если в коробке с углами нет окруж­ностей — это "Хань".

Эксп.: Могу я обобщить твои мысли так: для "Мэй" нужны коробки, в которых линия лабиринта внутри...

1 Это те коробки, которые уже были правильно определены в предыдущих эта­пах эксперимента

Рис. 24.

Исп. (подхватывает и продолжает):... не совпадает с формой

коробки. А в "Хань" — полное совпадение. Эксп.: Как переводятся названия игрушек? Исп. (очень быстро): "Хань" — "правда", "Мэй" — "неправда".

Другие испытуемые этой группы переводили "китайские слова" как "соответствие" и "несоответствие" или "совпадение" и "несовпадение". Конечно же, перевод "правда — неправда" более интересен. Несколько выходя за пределы полученных фактов, можно допустить, что здесь испытуемому впервые открылся новый образ и суть самих "правды" и "неправды", которые выступили как соответствие и несоответствие внешнего и внутреннего.

Подведем итог последнему эксперименту и всей главе.

Экспериментальное изучение и моделирование посредни­
чества в творческом акте возможно, а значит, возможно и
его экспериментально-генетическое лабораторное изуче­
ние.

Экспериментально показано, что переход от совершения
действия к действию самого этого совершения является
основанием решения творческой задачи.

Подобный переход возможен и строится как специальное
образно-символическое действие. Спецификой символа
является представление среды действия как претерпева­
ющего объекта.

152

Суть образно-символического действия составляет одно­
временность и координированность двух противополож­
ных преобразований: а) снятия связи отдельных опера­
ций в образе порождения или преобразования ситуации;
б) изображения самого этого образа через связи отдель­
ных операций.

Слово, означающее творческий акт, не может быть фик­
сацией постоянных свойств вещей. У этого слова есть осо­
бый объект: оно фиксирует и удерживает место сверше­
ния в мире, т.е. постоянство и форму отношения между
развертыванием действия и действием развертывания.

В вещи построение (конструкция) отличается от явленно-
сти как внутреннее от внешнего. Слово фиксирует форму,
т.е. определенность постоянства перехода внутреннее-
внешнее,— форму выражения живого объекта. Всякий
объект можно оживить в слове и точно также всякий —
можно омертвить и окоснить.

Подобное слово и метод мысли, содержащийся в его зна­
чении, являются словом и методом субъекта продуктив­
ного действия.

Рекомендуемая литература

Богоявленская Д.Б. К вопросу о смене модели проблемной ситуации в
процессе решения задачи//Проблемы эвристики. М., 1969.

Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М., 1987.

3. Выготский Л.С. Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. М., 1982.
4.- Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987.

Давыдов В.В. Виды обобщения в обучении. М., 1972.

Дункер К. Психология продуктивного (творческого) мышления//Психо-
логия мышления. М., 1965.

Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. Т. 2. М.,
1983.

Рейд Д. Экспериментальное исследование "анализа цели" при решении
задач//Психология мышления. М., 1965.

Рубинштейн С.Л. О мышлений и путях его исследования. М., 1958.

Рубцов В.В. Организация и развитие совместных действий у детей в про­
цессе обучения. М., 1987.

Салмина Н.Г. Знак и символ в обучении. М., 1989.

Эльконин Б.Д. Об опосредствовании процесса решения задач на сообра-
жение//Научное творчество Л.С. Выготского и современная психоло­
гия. М., 1981.

Глава 8. УСЛОВИЯ ВОЗМОЖНОСТИ ДЕЙСТВИЯ

Чувство собственной активности. Претерпевание действия. "Слепота" претерпевания. Ритм дейст­вия.

8.1. В предыдущей главе было сказано, что в состав условий сверше­ния продуктивного действия входит и сам его свершающий. Здесь мы рассмотрим именно это условие, пожалуй, наиболее существенное из всех, т.е. займемся разбором субъективных условий совершения творче­ского акта или, словами А.В. Запорожца, его "внутренней картиной".

Замечу сразу, что субъективная "ткань" акта развития — это еще почти неразработанная область, а потому в разговоре о ней более уме­стен гипотетический, нежели обобщающе-результирующий залог.

В работе "Содержание, материал и форма художественного произве­дения" М.М. Бахтин делает парадоксальное для культуролога заключе­ние. Он полагает, что в основании архитектоники художественного про­изведения находится "чувство собственной активности" его автора. Ху­дожественное произведение является осуществлением и оформлением именно этого чувства. М.М. Бахтин пишет, что "... в каждом моменте творец и созерцатель чувствует свою активность — выбирающую, сози­дающую, определяющую, завершающую — и в то же время чувствует что-то, на что эта активность направлена" (1975, с. 62—63).

Мимо "чувства собственной активности" или ощущения своего дейст-вования не проходили ни сам Л.С. Выготский, ни его ученики. А.В. За-

порожец в работе "Развитие произвольных движений" пишет о том, что ^"предпосылкой перехода реакций из непроизвольных в произвольно уп­равляемые является превращение их из неощущаемых в ощущае­мые..." (1960, с. 71), и посвящает целую главу книги эксперименталь­ному исследованию возникновения самоощущаемости. Н.Д. Гордеева и В.П. Зинченко (1982) говорят о том, что само движение обладает чувст­вительностью.

Вместе с тем, положения об ощутимости движения и действия нахо­дились как бы в стороне от основного русла разработки и теории опос­редствования и теории Действия — из них не были выведены следствия, касающиеся сути этих теорий, и потому они остались тем "камнем", который "презрели строители" теории и техники опосредствования и действия.

8.2. Если в отношении действия провести процедуру так называемой феноменологической редукции и "вынести за скобки" все субъективные опоры, задающие его осуществление, то останется лишь одна опора — ощущение усилия, напряжения действования. Окажется также, что все внешние опоры "работают" на это ощущение, без которого никакое действие нельзя и даже, более того, невозможно себе представить ника­кой действенности. Ощущение действования является первым телесно-практическим самоопределением любой человеческой активности.

Для того, чтобы представить себе какую-либо активность вне ее ощу­щения, надо вообразить существо, которое действует в абсолютном "эфире" (совершенно не сопротивляющейся среде) и чей орган движения не сочленен со всеми остальными, не взаимодействует с ними, не "трет­ся" о них, не "гонит волну" изменений. Но такое существо и само будет либо "эфиром", либо распавшейся ("разобранной") органикой — веще­ством.

Специфическое ощущение напряжения, усилия или, точнее говоря, ощущение перехода, сдвига усилия (в пределе — перехода от ненапря­жения к напряжению), возможно лишь при наличии неких препон ("упоров") и связано с преодолением их сопротивления. Л.С. Выготский это понимал и, как мы уже отмечали, писал о том, что произвольному процессу соответствует специфическое переживание усилий, которое связано с преодолением привычных автоматизмов.

За высказанными суждениями стоит одно допущение, которое необ­ходимо эксплицировать: действие претерпевается действующим, т.е. действует на само "строение" действующего, а не только лишь на "внеш-

ний мир" и свой непосредственный объект в нем. И чем сильнее мир я объект сопротивляются действию, тем сильнее они (через действие же/ действуют ("давят") на самого действующего и тем сильнее он претер­певает действие мира на себя, т.е. в буквальном (а не в "мелодрамати­ческом") смысле слова страдает от собственного действия. Рука дейст­вующего ладонью упирается в предмет, а плечом — в само его тело. И чем сильнее действует ладонь, тем сильнее и плечо.

Всякое действие является "обоюдоострым": одно его "острие" направ­лено на объект, а другое, в силу самой этой направленности,— на дейст­вующего; действие занимает место посредника между "объектом" и "действующим". Претерпевание действующим своего действия явля­ется как необходимым и неотъемлемым моментом самого действия, так и источником чувства собственной активности (ощущения действо-вания), т.е. переживания в собственном смысле слова.

Введение представления о неотъемлемости претерпевания преодоле­вает однобокое и натуралистическое понимание активности действия, явно или неявно заданное в деятельностной теории, так же, как в самой этой теории была преодолена презумпция лишь претерпевающего воз­действия субъекта, характерная для субъективно-эмпирической психо­логии и бихевиоризма. Действительно, субъекта жизни нельзя понимать только как претерпевающего внешние действия и адаптирующегося к ним. Но это не значит, что претерпевание (страдание) вовсе должно быть изъято из набора средств анализа и описания поведения и упущено то интуитивно ясное обстоятельство, что сам акт действия есть претер­певание и страдание действующего, т.е. всегда и необходимо, преднаме­ренно или нет, но его действие собой и поэтому с собой.

Вместе с тем, для вычленения и фиксации претерпевания вовсе не обязательно отдельно представлять себе тело действующего и внешний мир. Начало любого движения есть преодоление инерционных сил (Бер-нштейн, 1966), действие с силой, а не с вещью, с вещью как силой. Например, любое движение есть в первую очередь преодоление грави­тационных сил — исходной связи организма и среды. В этом смысле всякое действие есть действие с действием же, а не с вещью в "эфире". Уточняя сказанное чуть ранее, можно утверждать, что отношение дей­ствий (усилий) и их сохранение (изменение) есть источник пережива­ния активности.

Очень наглядные и убедительные подтверждения того, что действие в отношении действующего выступает как претерпевание, имеются в замечательной книге А.Н. Леонтьева и А.В. Запорожца "Восстановле-

ние движения" (1945). Эта книга написана по материалам наблюдения и исследования процесса восстановления двигательной функции руки после ранения. Анализировались данные восстановительной терапии, проводимой на основе созданных авторами методик.

В случаях, описанных в книге, слова о претерпевании собственного действия и страдании от него не могут вызвать никаких сомнений — речь идет о боли от движения раненой руки. Характерно, что "благодаря" этому претерпеванию у человека создается специальный функциональ--ный орган — "моторная установка" (Леонтьев, Запорожец, 1945; Запо­рожец, 1960), которая в данном случае направлена на ограничение движений.

Моторная установка является центральной характеристикой так на­зываемой "внутренней картины движения" (по А.В. Запорожцу, внут­ренняя картина — это отношение к собственному движению). Сущест­венно, что восстановление движения — это система действий, направ­ленных на преодоление отрицательной моторной установки и тем самым создание иной формы претерпевания движения. А.В. Запорожец, одна­ко, считает, что моторные установки лишь наиболее ярко видны в слу­чаях поражений конечностей (как и "внутренняя картина" в целом), но вовсе не является "признаком" субъективности лишь тех людей, у кото­рых поражен моторный аппарат.

Итак, необходимым моментом совершения действия является то, что его объектом оказывается не только внешний мир, но и сам действующий. Действие необходимо оборачивается претерпеванием. В претерпевании человеком совершаемого им же действия возникает чувство собственной активности (ощущение действования). Это ощущение является условием возможности действия. Действие явля­ется не только всеобщим способом устроения мира, не только всеоб­щим способом созидания формы этого устроения — культуры, но и всеобщим способом и посредником обращения мира и культуры на са­мого действующего и, тем самым, способом проявления его самоощу­щения — необходимого условия существования в мире.

Осталось указать на одно очень важное и интересное свойство ощу­щения собственного действия (самоощущения, самочувствия). Это ощу­щение, в принципе, по сути ситуативно и индивидуально. Оно не может

157

быть объективировано, т.е. существует лишь тогда, когда действие либо реально осуществляется, либо внутренне проигрывается. Его нельзя пережить вне самого действования. Об индивидуальном здесь я говорю не в общепринятом смысле, т.е. не в оппозиции родовому. Под индиви­дуальным я подразумеваю то, природа чего не нуждается ни в каком сопоставлении, а следовательно, и в отнесении к общеродовому: оно не "необщее", а "внеобщее".

8.3. Одновременность действия и состояния (ощущения) действова­
ния является необходимым условием всякого действия и даже движения.
Но ощущение действования не является их достаточным условием, т.е.
для полноценного (продуктивного) действия мало ощущения изменения
усилия. Еще И.М. Сеченов говорил о "темном мышечном чувстве". Сей­
час мне важно подчеркнуть эту "темноту", точнее "слепоту" чувства
собственной активности. В этом чувстве и в порождающем его претерпе­
вании не содержится никакого указания на то, что действующий знает
и видит, что претерпевает ("чем страдает"). В проведенном анализе
ничто не указывало на возможность построения образа предмета тех
усилий и той активности, которые ощущаются.

Отсутствие образа предмета и ситуации действия, т.е. образа того мира, в котором испытывается страдание, а следовательно, невозмож­ность его увидеть (перцепировать) необходимо оборачивается невоз­можностью определить, происходит ли действительно некое преобразо­вание или не происходит; отличить "холостое" усилие от продуктивного (человек, находящийся в подобном состоянии, никогда не отличит, на­пример, езду на велосипеде от кручения педалей на тренажере). Обрат­ной стороной чувства действования должны стать его видение, явлен-ность действования и тем самым явленность результата усилий. Вот эти видение и явленность из самого претерпевания никак не следуют. В той мере, в какой, говоря о претерпевании, мы предполагали наличие пре­терпеваемого действия, образ усилия допускался как бы уже существу­ющим.

8.4. Может показаться, что наше затруднение легко преодолеть, ска­
зав, что искомый образ строится на том "конце" претерпеваемого дейст­
вия, который направлен на мир; он строится через уподобление свойст-

Впрочем, очень возможно, что таковы все ощущения, т е таково свойство чувственной ткани, однако здесь я не могу углубиться в этот вопрос

вам объекта. Не буду догматически отрицать это положение, указывая на то, что в этой книге представлено иное понимание действия, ибо если сказанное только что верно, то из этого следует лишь то, что иное понимание либо неверно, либо не подходит к данному случаю.

Разгадка лежит глубже. Вспомним разобранный нами ранее (см. 4.4.) "комплекс оживления" младенца и отметим два обстоятельства. Во-пер­вых, погруженность младенца в нужды его организма есть самое насто­ящее претерпевание, но как раз в этом случае категорически невозмож­но говорить ни о каком действии младенца, которое претерпевается и ощущается им. Это было бы такой же надуманностью и натяжкой, как и приписывание младенцу некоего самоощущения.

Еще раз уточню залог, в котором идет разговор о действии, его пре­терпевании и ощущении. Всякое действие претерпеваемо, но не всякое претерпевание субъектно-действенно. Надо, чтобы претерпевание было именно и только претерпеванием собственного действия, ибо лишь в этом случае оно окажется произвольным и контролируемым, опосредст­вованным этим действием, а не результатом непосредственного втяги­вания человека в немой и невидимый хаос.