Тверской государственный университет 8 страница

Когда я пишу об "опыте" и ориентировке, то конечно же не забываю исходного положения Л.С. Выготского о субъектности как овладении собственным поведением. После этой ремарки вопрос можно сформули­ровать более точно: какой формой поведения овладевает человек в при-

92

частии, какой в осуществлении и как эти формы соотносятся между собой?

В дальнейшем построение некой новой предметности поведения или овладение ею я будут называть опытом субъектности, а те специаль­ные действия, в которых это построение и овладение происходит — формой субъектности.

Предварительный и косвенный ответ на вопрос об опытах и формах субъектности содержится в типологии периодов детства, представленной в периодизации Д.Б. Эльконина (1989). Как известно, это периоды ос­воения способов деятельности и периоды освоения ее смыслов и задач. Разные "освоения" требуют разных форм действия и разных опытов субъектности, и надо понять, в чем их различие. Это тем более актуаль­но, что, как уже упоминалось, каноническое знаковое опосредствование и опосредствование, например, в ролевой игре или при прослушивании сказки, т.е. в тех формах посредничества, которые были определены как причастие, часто не различаются.

Различать опыты и формы субъектности в причастии и осуществле­нии я буду, сопоставляя "опосредствующую работу" знака и волшебной сказки, тем более, что для этого у читателя уже имеется достаточный материал.

Для того, чтобы вести это сопоставление, необходимо снять одно неверное допущение и предубеждение. Оно состоит в том, что и сопоста-вять-то нечего, потому что знак с его значением и сказка с её сюжетом абсолютно разные по фактуре и содержанию реальности. И действитель­но, в тех знаках, которые имел в виду и использовал в своих исследова­ниях Л.С. Выготский, и в тех, которые фигурировали в работах его последователей, нет ровным счетом ничего волшебного, чудесного и фантастического. Это известные и неизвестные слова, рисунки, карты, схемы, мерки и пр.

Здесь мы опять подошли к вопросу о том, что же такое знак, но на этот раз будем рассматривать знак и его "работу" со стороны их "сюжетной" и "чудесной" природы. Коротко повторим основные положения о знаке и значении.

Заблуждением и натуралистической трактовкой является
представление о знаке как вещном указателе, направлен­
ном на значение, под которым, в свою очередь, понимает­
ся определенный круг вещей.

Значение, в момент своего построения, является не "обоб­
щением признаков", не "областью" и вообще не чем-либо

93

неподвижным и "объективно" наличествующим, а дейст­вием, "поворотом" вещей, определенным способом виде­ния мира — позицией.

* В отношении той наличной ситуации, которая видится, значение выступает как идеальное действие, т.е. проис­ходящее в особом мире — мире, где нет тех ограничений, которые характеризуют наличную ситуацию. По отноше­нию к наличной ситуации значение является воображае­мым действием, и в этом смысле чудесным и потусторон­ним.

С последним положением согласуются и данные проведенных в по­следнее время исследований, в которых обнаружилось, что для достиже­ния эффекта опосредствования требуемое действие надо представить очень необычно, особенно, "как не может быть", т.е. символически или даже сказочно-мифологически.

Например, в работе по опосредствованию решения творческих задач (см. 7.3.) мост, который требуется перекинуть с одного берега на другой, надо представить как бы разрезающим форму водоема. Или, как это сделано в работе Е.А. Бугрименко (1994), для выделения звуковой сто­роны слова выстроить специальный сюжет, героем которого является Страшный Ам, который питается звуками. В работе по опосредствова­нию решения дошкольниками задач на предвидение изменений в одном из заданий требовалось представить изменяющийся овал как огурец, который поедают мышки (Эльконинова, 1987). Примеры можно мно­жить, но важен принцип: во всех приведенных работах знаковое опос­редствование начиналось с развертывания определенного сюжета, в ко­тором требуемое в задаче действие представлялось в большей или мень­шей степени чудесно и необычно.

Итак, первым условием успешности знакового опосредствования яв­ляется построение обозначающего, в котором идеально и иносказатель­но представлено то действие, которое надо выполнить. Однако этого недостаточно. Вторым условием является обратимость знаковой опера­ции (Выготский, 1984). Если на первом шаге опосредствования важно вырвать действие из сложившейся системы выполнения и представить

1 Это положение вполне согласуется со взглядами С.С. Аверинцева (1977) на изначально метафизическую природу термина, А.Ф. Лосева (1982, 1990), Г.Г. Шпета (1989) и П.А Флоренского (1990) на природу знака

его идеально, то на втором необходимо снова вернуться к тем наличным условиям, той наличной обстановке, в которой оно должно быть осуще­ствлено. Но вернуться "обратно" в условия исходной задачи — теперь уже значит строить идеальное действие в самой реалии, т.е. не просто во'ображать его, а именно имитировать, изображать теми средствами и с помощью тех материалов, которые есть под руками. При этом обоз­начаемое действие преобразуется из непосредственно-результативного в опробующее и изображающее собою идеальный образ (значение). Оно становится способом реального построения значения и приближения к нему, становится акцентирующим и имитирующим иное (идеальное действие), т.е. на этапе опробования превращается в жест, направлен­ный на обозначающее. Лишь в этом случае, т.е. в случае обратного превращения обозначаемого в знак, опосредствование оказывается ус­пешным (Эльконин Б., 1984; Эльконинова, 1987). В противном же слу­чае обозначающее само теряет функцию знака и становится самостоя­тельным и интересным предметом для ознакомления и конструирова­ния. И это часто наблюдается в экспериментах. Так, в уже приводив­шемся примере опосредствования предвидения изменений объектов не­которые дети воспринимали рассказ о мышках как некую самостоятель­ную реальность, не зависящую от того, какой ряд рисунков (изменений овала) им представлен, и сочиняли разные истории "из жизни мышек". Естественно, задание при этом не выполнялось.

Проведенный анализ позволяет вернуться к исходному вопросу о той форме субъектности, которая "проектируется" в опосредствовании, и дополнить представление Л.С. Выготского о субъектности как преодоле­нии сложившихся, закосневших и реактивных форм поведения.

Если представить два описанных нами этапа складывания целостного действия, то первый этап (построение идеи действия) можно понять как формирование его замысла, а второй (проигрывание "идеи" в наличной ситуации) — как реализацию, осуществление этого замысла. При таком понимании акта опосредствования все его коллизии выступают как про­тиворечия замысла и его реализации. Замысел должен быть выстроен не просто как идеальное и воображаемое действие, а как замысел этой реализации, а реализация — не просто как движение в системе обстоя­тельств, а как осуществление в них этого идеального действия. Согла­сование замысла и реализаци, идеального и реального действия и состав­ляет ту форму субъектности и тот опыт субъектности, которые пред­полагаются и проектируются в акте опосредствования. Я полагаю, что преодоление границы между замыслом и реализацией, переход через

95

нее как в ту, так и в другую сторону составляет то событие, в котором формируется и относительно которого мыслится субъектность опосред­ствования.

Теперь попытаемся гипотетически ответить на вопрос о том, какая форма субъектности "проектируется", является культурным заданием волшебной сказки, или, другими словами, идея и образ какого субъекта и какого действия содержится в сказке.

Повторим, что эти вопросы не имеют никакого смысла, если к сказке относиться строго дидактически — как к материалу для "правильного" отношения к "жизненной реалии" (например, как к правде правильных и хороших человеческих взаимоотношений). Подобное отношение име­ет молчаливым допущением, что сама по себе сказка "как она есть", вне педагогических разворотов и преобразований ее специфики, "экстра­кций" из нее нужного содержания, не представляет и не формирует человеческой субъектности. Молчаливо допускается и практически ут­верждается, что нет такого опыта субъектного действия, который офор­мляется в самой по себе волшебной сказке. Вместе с тем в полном согла­сии с фактами утверждается, что слушание сказки — это насыщенное и выразительное переживание. А если это так, то, значит, есть опыт и есть сознание, которые строятся в сказке "самой по себе", задаются ее специ­фикой вне какой-либо дидактизации и педагогизации. Обрисуем в об­щих чертах этот опыт и это сознание, опираясь в основном на труды Ю.М. Лотмана и В.Я. Проппа.

Ю.М. Лотман (1970) считает, что основой организации художествен­ного текста является событие. Событийность, по Ю.М. Лотману, связана с переходом из одного "семантического поля" в другое. Например, с переходом героя из реального и обыденного в чудесный и необычный мир в волшебной сказке (из дома в лес, тридесятое царство и т.п.). Важно, что событие — это не всякое происшествие, а лишь "перемещение пер­сонажа через границу семантического поля" (там же). В этом смысле сказка (и миф) — это как бы квинтэссенция событийности.

Как уже говорилось ранее, Ю.М. Лотман вводит еще одну характери­стику событийности, задающую напряжение сюжета. Событием являет­ся лишь то, что произошло, хотя могло произойти с очень малой долей вероятности. Чем меньше вероятность того, что данное происшествие может иметь место, тем большую оно приобретает сюжетную силу и заряд. Событие — это то, что происходит не вследствие стечения обсто­ятельств, а несмотря на их стечение (Золушка не должна попасть на

96

бал, но попадает, Белоснежка должна погибнуть, но не погибает, Иван-царевич не должен победить Кащея, а побеждает).

Общая характеристика художественного текста, данная Ю.М. Лот-маном, перекликается с работами В.Я. Проппа (1969) по структуре вол­шебной сказки. Анализируя форму волшебной сказки, Пропп раскрыл ее специфическую структуру: выявил постоянные элементы (инвариан­ты) и их взаимоотношения в рамках сказочной композиции. Инвариан­тами являются действия, которые он обозначил как функции. "Под функцией,— пишет В.Я. Пропп,— понимается поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия" (1969, с. 25). Количество функций ограничено числом 31, и их последо­вательность всегда одинакова.

Неизменным является также и набор ролей (всего семь), между кото­рыми определенным образом распределяются конкретные сказочные персонажи со своими атрибутами. Каждое из семи действующих лиц — антагонист (вредитель), даритель, помощник, искомый персонаж (ца­ревна или ее отец), отправитель, герой, ложный герой — имеет свой круг действий, т.е. одну или несколько функций. Рассматривая распределе­ние функций по действующим лицам, Пропп обнаружил, что круг дей­ствий героя довольно узок: он отправляется в путь, на котором его ждет много приключений; реагирует на действия будущего дарителя (щадит просящего, отвечает или не отвечает на приветствие, оказывает какую-нибудь услугу, выдерживает или не выдерживает испытание) и, нако­нец, женится (воцаряется).

Круг же действий дарителей и помощников достаточно широк. Так, действия помощника охватывают: 1) пространственное перемещение героя к месту назначения (путеводительство); 2) ликвидацию беды или

Это следующие функции: 1. Отлучка. 2. Запрет. 3. Нарушение запрета. 4. Выведывание антагониста. 5. Выдача антагонисту сведений о жертве. 6 Подвох вредителем жертвы. 7. Невольное пособничество жертвы. 8. Вреди­тельство (или недостача). 9. Посредничество (сообщение о беде, прось­ба). 10. Начинающееся противодействие. 11. Отправка героя. 12. Первая функция дарителя (испытание героя). 13. Реакция героя. 14. Снабжение ге­роя волшебным средством. 15. Пространственное перемещение героя между двумя царствами. 16. Борьба героя с антагонистом. 17. Клеймление героя. 18. Победа над антагонистом. 19. Ликвидация начальной беды (или недоста­чи). 20. Возвращение героя. 21. Преследование героя. 22. Спасение героя. 23. Неузнанное прибытие героя. 24. Притязания ложного героя. 25. Трудная задача для героя. 26. Ее решение героем. 27. Узнавание героя. 28. Обличение ложного героя или антагониста. 29. Трансфигурация героя. 30. Наказание врага. 31. Свадьба и воцарение.

4зак. 751

недостачи (расколдовывание, оживление, добыча, освобождение); 3) спасение от преследования (укрывательство, бегство, превращение в животных, спасение от попытки уничтожить героя); 4) разрешение трудной задачи; 5) трансфигурацию (придание герою нового телесного облика). Герой достигает успехов как бы без особых усилий, благодаря тому, что в его руки попадает волшебное средство или помощник. Это средство ему подарено, передано.

В сказке огромное количество волшебных метаморфоз и чудес совер­шается помощниками или особыми волшебными предметами, средства­ми. Функционирование предмета как живого существа задает особый характер чудесности, фантастичности сказки. При этом сам герой как бы пассивен, за него все выполняет его помощник, который оказывается всемогущим, всезнающим или вещим. Герой иногда даже больше портит дело, чем способствует ему. Он часто не следует советам помощников, нарушает их запреты и этим вносит в ход действия новые осложнения. Однако при этом сказочный герой предельно целеустремлен, нацелен на подвиг — знает, чего хочет, куда идет, уверен, что достигнет цели и движется к ней без тени сомнения. Ошибки героя, приводящие к новым коллизиям и новому сюжетному витку, как раз и являются следствием его безмерной целеустремленности и связанного с ней нетерпения. Та­ким образом, подчеркнутые в сказке целеустремленность, ясность и незыблемость намерений героя составляют ее композиционный стер­жень.

Наше беглое рассмотрение строения волшебной сказки подводит к мысли, что субъектность героя представлена в ней парадоксально (разу­меется, с "рационально-взрослой" точки зрения). С одной стороны, он прилагает минимум собственных усилий для преодоления серьезных и практически непреодолимых препятствий, возникающих на его пути, и относительно которых он, собственно, и может мыслиться как герой — человек, делающий невозможное и'совершающий подвиг. Однако, как только возникает затруднение, в дело включаются помощники, и с по­мощью их волшебства герой приближается к цели. Можно сказать, что их волшебство является средством деятельности героя. Правда, и это очень важно, подобное "средство" надо заслужить, для чего следует быть добрым, благородным, смелым, отзывчивым и т.п. В.Я. Пропп указыва­ет, что в волшебной сказке различены поступки и подвиги. Поступки связаны с "правильным поведением" и являются условием чудесной помощи.

98

С другой стороны, в сказке энергично подчеркнуты воля и целеуст­ремленность героя,- его инициативность в движении к цели. И эта линия явно доминирует, благодаря чему у читателя не только не возникает ощущения пассивности героя, но, наоборот, возникает ощущение его величайшей и несомненной активности. Таким образом, герой волшеб­ной сказки вовсе не является субъектом своих действий в том смысле, в каком мы писали о субъектности выше. Ни противоречие между замыс­лом действия и его реализацией, ни связанное с этим преодоление узких стереотипов своего поведения в построении идеального действия, ни преодоление абстрактности идеального действия в его реализации не задают характера активности героя сказки. Вместе с тем субъектность героя неоспорима и даже ярко подчеркнута, но это другая субъектность. В сказке выделено не то, каким способом ее герой решает задачу — она вообще не про удачное решение задачи, а про удачное принятие решения решить задачу, принятие на себя выполнения чего-либо. Я полагаю, что именно это "принятие на себя" и можно назвать инициативностью в собственном смысле слова. Таково ее положительное определение. В этом акте замысел еще не отделен от реализации, принятое действие выступает лишь со стороны своей трудности для деятеля.

Итак, я полагаю, что форма субъектности, представляемая в волшеб­ной сказке, "заложенная" в ней, — это форма инициативного действия.

Можно ли представить ребенку (и даже взрослому) этот акт как-либо иначе, чем в форме волшебной сказки, например, указав на него в "реальной жизни"? Можно ли как-либо подчеркнуть, акцентировать, оттенить именно акт принятия решения действовать в отличие от самого действия в определенных условиях?

Для этого надо сделать следующее:

—представить требуемое действие как очень трудное, практиче­ски невыполнимое при "обычном" стечении обстоятельств и с "обычными" способностями, т.е. невозможное в "этом мире";

—вместе с тем указать на наличие некоего иного мира, в котором успех достигается не обычными путями;

1 В отличие от отрицательных определений, связанных с выходом за пределы наличных требований и обстоятельств ("надситуативностью" — см. Богояв­ленская Д.Б., 1983; Петровский А., Петровский В., 1983).

специально выделить трудность предстоящего действия в виде
границы между двумя мирами, преодоление которой связано с
метаморфозой, перерождением (рождением вновь) действую­
щего, с его превращением в совершенное (идеальное) существо;

при этом само превращение (рождение) представить именно
как метаморфозу, акт, а не процесс, не раскрывая всех техни­
ческих уловок возможного действия, чтобы не увязнуть в них и,
тем самым не затушевать исходный акцент — акт принятия на \
себя; i

тем самым не отличать замысел и целеполагание от самой pea-'
лизации, а, наоборот, слить их, выделив лишь экспрессивно-
выразительную сторону осуществления действия через отнесе- i
ние всех его трудностей не к обстоятельствам действия, а к
личности героя;

тем самым отождествить героя с неким абсолютным качеством, I
представив его как олицетворение и символ этого качества (до­
бра, красоты).

Нетрудно заметить, что перечисленные условия полностью соответ­ствуют форме и содержанию волшебной сказки, которую мы и прочиты­ваем как модель (или, говоря словами А.В. Запорожца, "внутреннюю картину" определенного опыта субъектности, а именно как вырази­тельную и понятную форму представления ориентировочной основы инициативного действия и отношения к миру. Рискну утверждать, что "пробное тело" принятия на себя и инициативности строится в сюжетно-ролевой игре. В ней, как и в иных деятельностях, опробуются не только идеальные "объекты" (смыслы и задачи, человеческие отношения), но и определенный идеальный субъект, реализующий и демонстрирующий принятие на себя и осуществление собой требований и вызовов этого ира.

Подведем итоги анализа знакового опосредствования и волшебной сказки.

Суть различий волшебной сказки и знака не в их натуре
и фактуре. По этой характеристике они могут и не разли­
чаться. Различие состоит в их культурном задании.

Культурными заданиями знака и сказки являются пред­
ставления разных форм и разных опытов субъектности.

Субъект, который задан в знаке и должен быть явлен в
знаковом опосредствовании,— это субъект "умного" ре­
шения задачи, состоящего в определении и построении

100

места действия и его результата в данной ситуации. Его субъектность осуществляется в двух переходах. Во-пер­вых, это преодоление импульсивных попыток действова-ния в построении идеальной формы требуемого дейст­вия — его замысла. Во-вторых, это построение идеальной формы именно как замысла действия, а не просто чудес­ного образа, т.е. преодоления чудесности и воображаемо-сти идеальной формы в осуществлении ее в данном мате­риале, данных обстоятельствах и данными средствами. Можно сказать, что осуществление идеи и замысла явля­ется содержанием того события, в котором рождается субъект знакового опосредствования.

* Субъект, который задан в волшебной сказке и должен
быть явлен в ее слушании,— это не субъект решения за­
дачи, и, следовательно, его субъектность не в построении
и осуществлении замысла действия. Это субъект, олицет­
воряющий место самой этой задачи в мире. Его субъек­
тность выражается в принятии на себя труда и решения
задачи, заботы и работы по выполнению действия. Это
субъект поступка (в том смысле, в каком об этом писал
М.М. Бахтин), субъект инициации действия. В сказке
представлена форма инициативного отношения к миру.
Инициация действия — это содержание того события, в
котором рождается субъект слушания сказки.

Итак, причастие — это та форма субъектности, в которой открывает­ся и строится своеобразный опыт самоопределения — опыт инициации продуктивной жизни, т.е. осмысления места, степени важности того или иного действия и принятие на себя обязательства его выполнения. В осуществлении открывается и строится опыт воплощения принятых на себя инициатив.

4.9. Сформулируем кратко основные положения о посредничестве.

Основной проблемой посредничества является соотноше­
ние идеального и наличного способов видения мира. Это
соотношение возможно не иначе как поиск способа виде­
ния мира другими и способа его обращения на себя.

Полный цикл посредничества включает в себя две фазы —
причастие и осуществление.

101

* Причастие есть приобщение идее как особой жизни, осо­
бой чувственно-образной реалии. Причастие — жизнь в
идее.

Посредническое действие в причастии двуадресно.
Его составляет собственное перевоплощение на
глазах у других, адресованное другим и иницииру­
ющее их перевоплощение — вхождение в мир
идеи.

Подобное вхождение строится как реципрокное
действие — явление мира идеи при снятии инер­
ции наличного функционирования и погруженно­
сти в него.

Снятие производится "за спиной" другого. Его спо­
соб не передается другому как особый предмет ра­
боты.

Реципрокность снятия-явления выступает для
причащающихся как метаморфоза.

—-Опыт субъектности, формирующийся в прича­стии — это опыт инициативного действия, опыт принятия на себя решения трудной и даже невы­полнимой задачи.

* Осуществление есть приобщение идеальной йсизни на­
личному бытию.

Рис. 6.

— Всеобщим способом осуществления является опос­
редствование.

Опосредствование предполагает передачу пози­
ции — способа видения мира — того способа, ка­
ким видит наличный мир Идеальный Субъект.

Подобная передача приводит к выделению други­
ми собственной позиции и собственного способа
действия, которые есть положительно-отрица­
тельные образования. В них действие сопряжено с
произвольным не-действием.

Опыт субъектности осуществления связан с разли­
чением идеи и наличности и поиском той реалии, в
которой полно реализуется идея.

Подытоживая главу, введу новое, завершающее определение посред­ничества. Посредничество — это деятельность, связанная с переходом из одного в другое "семантическое пространство". Одно из них — это пространство (смысловое поле) причастия, а другое — пространство (смысловое поле) осуществления. Пространство причастия, в которой идея тождественна реалии,— это пространство Чуда. В пространстве осуществления идея и ее реалия различаются (рис. 6).

Позиция посредника задается местом на границе между этими двумя пространствами. В его действии в этом месте реально осуществляется переход, акт развития. Это действие и есть единица развития. Разбору содержания и строения этого действия посвящена следующая глава.

Рекомендуемая литература

Августин Аврелий. Исповедь//Августин Аврелий Исповедь. Петр Абе­
ляр. История моих бедствий. М., 1992.

Аверинцев С.С. Поэтика ранней византийской литературы. М., 1977.

Библер B.C. Диалог культур и школа XXI века//Школа диалога культур
(Идеи. Опыт. Проблемы). Кемерово, 1993.

Богоявленская Д.Б. Интеллектуальная активность как проблема творче­
ства. Ростов-на-Дону, 1'983.

Бугрименко Е.А. Переходные формы знакового опосредствования в
обучении шестилетних детей//Вопр. психол. 1994. N 1.

Выготский Л.С. Собр.соч.: В 6 т.-Т. 6. М., 1984.

Зинченко В.П. Проблемы психологии развития (читая О. Мандельшта-
ма)//Вопр.психол. 1991. N 4, 5, 6. 1992. N 3-4, 5-6.

Зинченко В.П. Культурно-историческая психология: опыт амплифика-
ции//Вопр.психол. 1994. N 4.

9. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М, 1985.
10. Лисина М.И. Проблемы онтогенеза общения. М., 1986.

I'l,

103

Лосев А.Ф. Знак, символ, миф. М., 1983.

Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

Михайлов Ф.Т. Философский традиции и исторические практики//Фило-
софские исследования. 1993. N 2.

Мысль изреченная... (Сборник научных статей). М., 1991.

Новоселова С.Л. Развитие мышления в раннем возрасте. М., 1978.

Петровский А.В., Петровский В.А. Личность и ее активность в свете
идей А.Н. Леонтьева//А.Н. Леонтьев и современная психология. М.,
1983.

Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

Стрелкова Л.П. Условия развития эмпатии под влиянием художествен­
ного произведения//Развитие социальных эмоций у детей дошкольно­
го возраста. М., 1986.

Чудинова Е.В. Возникновение знаковой функции на первом году жизни
(сравнительный анализ улыбки и плача)//Автореф. дисс. канд.психол.на­
ук, М., 1986.

Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты. Пг., 1923.

Щедровицкий П.Г. Очерки по философии образования. М., 1993.

Эльконин Б.Д. Знак как предметное действие//Эргономик.а. Вып.27.
1984.

Эльконин Б.Д. О феноменах переходных форм действия//Вопр.психол.
1994. N 1.

Эльконин Д.Б. Детская психология. М., 1960.

Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды. М., 1989.

26 Эльконинова Л. Возрастная характеристика предвидения в мышлении дошкольника//Вопр.психол. 1987. N2.

27. Эльконинова Л., Эльконин Б.Д. Знаковое опосредствование, волшебная сказка и субъектность действия//Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14, Психоло­гия. 1993. N2.

104

РАЗДЕЛ II. ЕДИНИЦА РАЗВИТИЯ