Индустриальное общество японского типа” Коганэ Ёсихиро

Концепция Коганэ Ёсихиро, как это следует из самого ее названия, подразумевает два важных аспекта рассмотрения японского общества. Один из них связан с тем, что видение этого общества у Ё.Коганэ предполагает вычленение черт, отражающих своеобразие анализируемого социума, что позволяет говорить об особом подтипе общественной организации в рамках общего определения ее характера как “индустриального” В этом отношении наглядно проявляется заданность его теоретического поиска, полностью соответствующего ориентации “теорий японца и японской культуры” на выделение и подчеркивание культурной специфики японского общества. Именно данная “теория”, по мнению Ё.Коганэ, сыграла решающую роль в осознании самобытности японского общества и показала ошибочность его отождествления с “западной моделью”: “Значительные различия японской и западной культур убедительно продемонстрированы в многочисленных “теориях японца”. Их результат заключается в том, что Западная Европа не может рассматриваться в качестве модели для Японии” [100, 26].

С другой стороны, основное определение японского общества как “индустриального” по своему характеру выражает известный отход от принятой ориентации идеологов “теорий японца и японской культуры”, предлагающих лишь такой набор аргументов и доказательств, который воочию демонстрировал бы уникальность всего “японского”.

Учитывая эти оба аспекта, можно говорить об определенной дифференциации подходов к анализу японского общества, определенной динамике во взглядах теоретиков, разделяющих традиционалистский принцип построения социальной теории. Если концепция Т.Наканэ основывалась в принципе на традиционном элементе, то доктрина Ё.Коганэ сохраняет известную связь и преемственность с общесоциологической мыслью 60-х годов, а именно с теми построениями, общим основанием для которых явился техницизм как концентрированное выражение характера современной социальной организации. Поэтому концепцию Ё.Коганэ можно с известным допущением рассматривать в целом как попытку синтеза некоторых положений, принадлежащих различным по своему характеру общетеоретическим ориентациям.

В своей общей характеристике японского общества Ё.Коганэ отмечает, что “современная Япония может рассматриваться как наиболее модернизированное в мире индустриальное общество” [100, 24]. Обращаясь к фактам японской истории, Коганэ связывает становление этого общества с процессом индустриализации, начавшимся после “реформ Мэйдзи”, когда руководящие деятели тогдашней Японии и “наставники”-иностранцы стремились навязать стране западноевропейскую модель развития путем внедрения технических достижений и организации системы социального управления. И казалось, как замечает Ё.Коганэ, Япония в своем развитии пошла по западноевропейскому пути, “но прогнозируемое развитие имело иной характер по сравнению с Западной Европой” [100, 26], поскольку западная модель столкнулась с совершенно иной культурной средой. “Несмотря на одинаковые изменения в природе, технике, экономике, населении и в других условиях, возникает различное социально-экономическое развитие в условиях различных культур. Сама культура также претерпевает изменения, но ее основной характер остается неизменным. Культура оказывает решающее влияние на мышление и действие членов общества” [100, 24-25].

В целом этот тезис Коганэ, отстаивающий приоритет культурного наследия и его определяющее влияние на историческое развитие общества, обычен для сторонников “японской специфики”, являясь их руководящим принципом. Признанием культурного детерминизма они пытаются упростить и в конечном итоге исказить реальный социальный процесс в целом путем преувеличенной акцентации его особенностей и исключения из рассмотрения самой основы общества в виде материального производства. В этом отношении Ё.Коганэ также не является исключением. Различие точек зрения теоретиков сводится лишь к тем иллюстрациям и примерам, с помощью которых высвечивается та или иная грань специфики культуры японского общества.

В трактовке Ё.Коганэ своеобразие той или иной культуры заключается не в различиях художественного освоения мира, особенностях архитектуры, литературы и т.д., а в том, что “в различных культурах следуют различному образу действия” [100, 26]. Поэтому, чтобы понять особенности “образа действия” в различных культурных комплексах, а более конкретно “стимулы экономической деятельности японцев и западноевропейцев” [100, 242], важно зафиксировать для Коганэ различия в “духовном климате” японского и западноевропейского обществ. Необходимость подобной дифференциации проистекает из того, что в своих исходных основаниях эти общества имеют общее в том смысле, что потенциальная возможность, самое становление “индустриального общества” в Японии и Западной Европе обусловлены присущей японцам и западноевропейцам биологической предрасположенностью к техническому творчеству и совершенствованию техники: “Японцы, как и европейцы”, побуждаются к усовершенствованию техники благодаря инстинкту мастерства. Однако следует признать, что происхождение “инстинкта” различно, учитывая культурную среду, в которой живут японцы и европейцы [100, 87].

Принцип различения “духовного климата” и, как его следствие, сама инаковость природы японского общества выводятся, в сущности, у Ё.Коганэ из реинтерпретации веберовской трактовки становления западноевропейского капитализма. А именно в попытке противопоставить японское общество западноевропейскому Коганэ переистолковывает взгляды М.Вебера, представляя их таким образом, что будто бы М.Вебер рассматривал становление капитализма в Западной Европе не с развитием экономических отношении в рамках феодального общества, а с религиозными убеждениями и этикой протестантизма, которые и явились основными стимулами развития капиталистической экономики. В соответствии с этим положением Ё.Коганэ отмечает, что “рабочие-протестанты рассматривали технику как свое призвание, а ее совершенствование как миссию, завещанную богом [l00, 87]. В действительности же М.Вебер не отрицал, что современное ему общество является капиталистическим, и его появление связано с динамикой деятельности человека в экономической сфере. Его больше интересовал вопрос, какое влияние на становление этого общества оказали психо-религиозные мотивации, влияют ли религиозные взгляды на ориентацию деятельности отдельных индивидов и групп. “Дух капитализма” не снизошел с небес, а имеет своим истоком реалии практической жизни. Поэтому М.Вебер исследовал соответствие между “духом капитализма” и духом протестантской этики, т.е. сопоставил определенную религиозную мысль и определенную позицию в социальном поведении. К тому же технический аспект деятельности капиталистического предприятия органически связывался М.Вебером с конкурентной борьбой и получением прибыли.

Коганэ искажает взгляды М.Вебера и в другом отношении. А именно: если последний обращался к проблеме формирования капитализма, то Коганэ совершает подмену, говоря не о капитализме, а об “индустриальном обществе” в духе современных о нем представлений. В его трактовке “кальвинизм явился движущей силой индустриального общества” [100, 87]; “развитие западноевропейского индустриального общества возникло вследствие встроенности динамизма в его ценностные и рациональные нормы” [100, 115]. Такое искажение точки зрения М.Вебера позволяет Ё.Коганэ упростить свою задачу и свести суть проблемы развития общества к отработанному уже в техницистских доктринах развитию и совершенствованию техники, которое и приводит в конечном счете к “индустриальному обществу”. Эту упрощенную самим же Ё.Коганэ задачу он также решает крайне просто, ссылаясь, как это было отмечено выше, на присущий человеку “инстинкт мастерства”, т.е. чисто биологически. Так же поверхностно объясняет Коганэ, например, высокую конкурентную способность японских товаров; по его мнению, японские товары завоевывают рынок не “дешевизной, а поэтической ценностью” [100, 91], поскольку-де японцы сохранили традиционное отношение к технике как к “произведению искусства”.

Более того, по логике рассуждении Ё.Коганэ, выходит, что будто бы западноевропейское общество знало лишь одну ценностную ориентацию, базирующуюся на “духе протестантизма”, тогда как японскому обществу не характерны какие-то постоянные ценностные нормы, которые и не могли стимулировать становление “индустриального общества” в Японии. В данном случае совершенно некорректно Коганэ расширяет применительно к Японии временные границы действия совершенно определенной ценностной ориентации, имея в виду не тот или иной исторический период, а всю японскую историю в целом. “Для японского общества искони свойственнен “животный динамизм”. Он связан с тем, что японцы не имеют неизменных ценностных норм” [100, 120].

Это утверждение Ё.Коганэ об отсутствии в Японии “неизменных ценностных норм” отнюдь не противоречит взглядам М.Вебера, который рассматривал ценность как установку той или иной исторической эпохи, как выражение свойственной эпохе направления интереса. Поэтому каждая эпоха, согласно М.Веберу, имеет свои ценности, т.е. ценности являются исторически преходящими.

Искажение взглядов М.Вебера потребовалось Ё.Коганэ для того, чтобы показать специфику “духовного климата” японского общества и тем самым обосновать различие стимулов деятельности японцев и европейцев. Если “инстинкт мастерства” у европейцев стимулирован их ценностной ориентацией, то этот же стимул у японцев имеет просто биологическое происхождение как следствие присущего им “животного динамизма”. Отсюда проистекает и отличие между японским и западноевропейским обществами, определяющее их дальнейшую судьбу.

Возможность для европейцев “принять вызов будущего” связана в представлении Ё.Коганэ с тем, что они, во-первых, следуют порожденным из их истории ценностным нормам, чтобы установить, “что есть благо”. Во-вторых, их поступки и действия могут расцениваться как “рациональные” в соответствии с присущим им рациональным нормам [100, 99]. Поэтому, по мысли Коганэ, функционирование западноевропейского общества определяется рациональностью и связанной с ней понятием “благо”. В противном случае, когда эти нормы не могут соответствовать оценкам “рациональности”, требуется их замена или же общественной системе угрожает революционный взрыв [100, 100].

Иное дело японское общество: “Японцы не просто изменяют ценностные нормы в соответствии с временем. В случае обострения противоречий и возникновения трудностей по поддержанию традиционного социального порядка, лица, обладающие властью, отказываются от рациональных норм и вынесения рациональных оценок” [100, 110]. Смысл этого рассуждения сводится к тому, что японское общество базируется, согласно Коганэ, на неких традиционных установлениях, которые, в сущности, не затрагиваются господствующими в тот или иной период ценностными ориентациями, а сохраняются на протяжении всей японской истории. Вследствие этого и представление о западноевропейском и японском обществах выступает в конечном итоге в форме противопоставления рационализма и традиционализма.

Поэтому мысль Ё.Коганэ обращается назад, к условиям жизни японцев, которые сформировались в период разложения родового строя и образования государства. Внимание Коганэ сосредотачивается на раннем этапе японской истории, “традиционном обществе”, именуемом им обществом “гармонии”. Упоминание Ё.Коганэ общества “гармонии” призвано продемонстрировать неизменность принципов общественной организации японцев, заложенных еще принцем Сётоку Тайси (574–622 гг.) в “Законах из 17 статей”, определивших нормативность отношений в японском обществе того времени. В первой статье этих “Законов” основным идеалом государственного устройства провозглашался принцип “гармонии” между всеми членами общества.

Эту “гармонию” отношений в традиционном обществе Ё.Коганэ связывает с естественной фиксированностью и четкостью разделения социальных функций, в том числе и трудовых, между людьми по половым и возрастным признакам, со строгой системой подчинения “слабого” (женщины, дети, старики, “низшие” и т.д.) “сильному” (мужчины, родители, наставники, “высшие” и т.д.). Так, естественное разделение функций между мужчиной и женщиной заключается в представлении Ё.Коганэ в том, что мужчина занят “социальным делом”, а женщина ведет домашнее хозяйство, что отнюдь не свидетельствует о какой-то дискриминации женщин, впоследствии привнесенной проникновением в Японию конфуцианских норм [100, 29]. Такую традицию в организации общественной жизни японцев не следует рассматривать, по мнению Коганэ, как некую ценность, консервативную по своему характеру. Это было бы всего лишь идеологической оценкой, поскольку “традиция для японцев не ценность, а необходимый компонент для разделения авторитета и власти с целью поддержания единства и порядка в обществе” [100, 37].

Известная достоверность рисуемой Коганэ картины общественной жизни японцев обусловлена теми условиями, которые были характерны для раннего этапа человеческого общества. Дифференциация отношений индивидов, в частности разделение труда, имела место на ранних стадиях развития общества. Источником этой дифференциации были тогда естественные различия по полу и возрасту, что еще не приводило к формированию особых групп со своими интересами, т.е. к социальным различиям. Отношения людей носили печать естественности. Человек был настолько слит со своим коллективом, родом, племенем, что проблема индивидуального и социального еще не возникала.

Возникшие формы зависимости одних людей от других получали соответствующее духовное закрепление. И эти формы неизбежно воспроизводили себя в смене поколений. Данное обстоятельство обеспечивает относительную устойчивость структур, тесно связанных с устойчивостью условий функционирования хозяйственной организации. В историческом сознании наличие устойчивых структур может фиксироваться как факт существования неизменных в своих основах принципов.

К тому же сохранению традиционных отношений способствовало, по мнению Ё.Коганэ, и то, что Япония, занимая островное положение, не подвергалась нашествиям извне, не переживала переселения народов, а постепенное проникновение с материка иной культуры и ценностей наталкивалось на уже существующий этнический и культурный комплекс. Эти проникновения не могли вызвать, по утверждению Ё.Коганэ, серьезных изменений в самом образе жизни и оказывали ограниченное влияние на социальную систему японцев. “Социальные изменения, разрушающую традицию, не возникали. Все это позволило сохранить суть традиционного общества” [100, 47].

Поэтому современное японское общество видится Коганэ как такое, которое “в своем развитии от племенного до индустриального не утратило специфики традиционного общества” [100, 87], поскольку “разделение и распределение труда, основанное на поле, возрасте и отношении родители-дети, является традицией, начиная с первобытного периода” [100, 42]. Наглядным свидетельством иерархичности социальной организации может служить, по признанию Ё.Коганэ, сохраняющееся в японском обществе неравенство как следствие естественности и институализации его в традиционном обществе. “Неравенство, если оно не осознается, не является таковым. Европейцы считают японское общество исключительно строго стратифицированным, как никакое общество в мире, но для японцев оно не выглядит именно таким” [100, 216].

Подобные мистификации, к которым широко прибегают идеологи “теорий японца и японской культуры”, есть всего лишь результат подмены анализа социальных отношений в обществе схематизирующими умозаключениями самих идеологов. Софистичность подобной интерпретации заключается в представлении именно материальных интересов тех или иных групп современного общества такими ориентациями, которые уже давно потеряли свою значимость и никогда не были связаны с материальными выгодами. Своеобразно трактуемый Ё.Коганэ “культурный детерминизм”, который в принципе ничего общего не имеет с представлениями о природе общественных отношений, позволяет ему совершенно произвольно исключить обусловленность культурных форм, а отсюда и представить их в виде вечных, неизменных и определяющих факторов общественного существования людей. Спекулируя на начальных формах разделения труда, Ё.Коганэ в своих исторических экскурсах игнорирует дальнейшее развитие этого разделения, которое приводит к образованию групп людей, различное положение которых в производстве закрепляется в формах собственности. Возникает классовое деление общества, которое и определяет социальное неравенство людей уже на следующих после первобытного строя стадиях развития общества.

Самодавление традиции в виде устойчивой формы жизнедеятельности людей еще не объясняет изменения японской социальной системы, приобретшей черты “индустриального общества”. И если, согласно Коганэ, “обычаи определяют сущностную специфику социальной структуры” [100, 42], то непреложен для него и сам факт “изменяющегося облика японского общества”. Возникновение изменений в обществе Коганэ связывает с деятельностью социальных групп, сообщество которых и образует любое общество [100, 42]. Деятельность этих групп иллюстрируется Ё.Коганэ на примерах из японской истории. В частности, деятельность бюрократии, сформировавшейся в период Ямато, привела к созданию единого государства из объединения племен, а затем и к возникновению феодального общества [100, 52]. Борьба кланов Тайра и Минамото является, по Коганэ, типичным примером соперничества групп за главенство и за единство страны, когда “один род должен подавить другой силой” [100, 58]. Конфликты, столкновение интересов социальных групп и определяют, в трактовке Коганэ, изменение внешнего облика японского общества. Группа, одержавшая верх во взаимном соперничестве, распространяет свои представления, свой стиль жизни на все общество и формирует его исторический облик. Становление “индустриального общества” в Японии, по Коганэ, было обусловлено приходом к власти той социальной группы, выразителем которой стало правительство Мэйдзи, характеризуемого Коганэ как “механизм” индустриализации страны.

Признание Ё.Коганэ наличия у социальных групп собственных материальных и идеальных интересов, принципа борьбы групп между собой не выводит взгляды Коганэ за рамки поверхностного понимания истории общества, поскольку в формальном понятии группы Коганэ снято различие между политическими, религиозными, экономическими и другими группами.

Такое представление Ё.Коганэ истории развития японского общества является довольно бессодержательным и формальным, ибо социальная эволюция не связана у него с конкретными условиями жизнедеятельности людей, которые складываются и развиваются на конкретных стадиях общественного развития. Создается лишь видимость исторического движения, его иллюзия, достигаемая прямым обращением к эмпирическим фактам действительной истории, перечисляемым в порядке их временного следования.

В конечном итоге концепция Ё.Коганэ, основывающаяся на неадекватном понимании роли и значения “культурного компонента”, рисует весьма далекую от действительности картину исторического развития японского общества и его современного состояния. Вместе с тем на примере его концепции видно, что попытка сочетать установки контрастных по своему характеру социологических доктрин способно лишь породить крайне формализированную, содержательно выхолощенную и искусственно сконструированную схему.

Заключение

Образ Японии, представленный теоретикам двух противоположных течений – “западниками” и “японофилами”, совершенно различен. Подобное расхождение представляется вполне естественным, если исходить из идейных ориентаций мыслителей. Но существует и другая сторона проблемы, связанная с природой мышления теоретиков, что не может не отражаться на характере предлагаемых концепций. Общая черта всех без исключения рассматриваемых доктрин состоит прежде всего в том, что они схожи по методике подхода к рассмотрению японского общества. В основе этих теорий находятся те или иные явления и процессы современного социума и деятельности общественного субъекта, взятые в их внешнем проявлении. Иначе говоря, рассматриваемые концепции основываются на индуктивном обобщении тех или иных фактов, вследствие чего они являются поверхностно описательными и отражают лишь внешние аспекты действительности. Данная методика рельефно проявилась в техницистских доктринах при сопоставлении авторских точек зрения с положениями Марксова анализа общества, к которым непосредственно обращаются сами японские социологи. Проиллюстрировать данное утверждение можно, например, на попытке К.Мацусита подменить философско-социологическое понятие пролетариата, рабочего класса бытующими в естественном языке аналогичными словами, обозначающими людей, действительно работающих на промышленных предприятиях. Такая на первый взгляд незаметная подмена имеет своим следствием то, что положение наемных работников в общественной системе может уже определяться не через отношения собственности, что соответствует философскому, сущностному подходу, а через иные зависимости и признаки. Поэтому, имплицитно отождествляя пролетариат просто с рабочими, К.Мацусита как бы вполне обоснованно вводит арифметически счисляемый параметр в виде уровня доходов, рост которых действительно имеет место в современном обществе.

Аналогичным образом понятие производительных сил подменяется наглядной, зримо ощущаемой очевидностью в виде техники, т.е. содержание этих сил редуцируется лишь к одному из ее компонентов. Бесспорно, что достижения научно-технической революции самым непосредственным образом, на уровне повседневной практики демонстрируют способность техники, технологии обеспечить не только положительную динамику в экономической сфере, но и повышение материального благосостояния людей. В этом отношении пример Японии, добившейся значительных успехов в освоении новых технологий и высоких темпах экономического развития, служит наглядным свидетельством блестящих результатов. Однако непреодолимой трудностью для теоретиков, например для К.Томинага, представляет преодоление разрыва, существующего между техникой и социумом, т.е. включение техники в социальный процесс.

Вышесказанное об эмпирико-описательной природе рассматриваемых концепций особенно справедливо в отношении социокультурологических или традиционалистских по своему характеру доктрин, развиваемых сторонниками “теорий японца и японской культуры”. Те элементы архаического традиционализма, на которые опираются социологи данного направления в своих теоретических построениях, действительно характерны для японской социальной структуры и социальных отношений японского общества. Достаточно указать на архаичные коллективистские представления и чувствования, наложившие печать на организацию японского большого бизнеса, структуру либерально-демократической партии, японский менеджмент и организацию производственного процесса, а также сыгравшие позитивную роль в процессе модернизации страны. Используя эти объективно существующие отдельные факты, имеющие все же ограниченную сферу своего функционирования, японские социологи неоправданно экстраполируют их на японское общество в целом и тем самым представляют его в совершенно ином облике, ничего общего не имеющем с “западной моделью”.

Эмпирико-описательный подход приводит в конечном счете к отбору совершенно определенных фактов, призванных подкрепить справедливость и обоснованность авторской позиции. Тем не менее, нельзя отрицать и того, что такой подход имеет и положительную сторону, поскольку позволяет фиксировать в техницистски ориентированных доктринах текущие, преходящие изменения в социальном организме и наметить определенные фазы или стадии в его развитии.

Что же касается традиционалистской ориентации, то указанный подход делает возможным утверждение о существовании общества “японского типа”. Применяя данную процедуру к другим социумам, можно с одинаковые успехом обнаружить общества самого разного типа, прилагательное к которому образуется от названия любой страны. Даже в унифицированной Западной Европе можно без особого труда выявить по “традиционалистской методике” общества целого рода “типов”. Основанием для подобных умозаключений служит акцентация не сущности, а стиля деятельности общественного субъекта. Вычленение этого стиля, связанного с “остаточными” социопсихологическими представлениями, позволяет судить о глубине модернизационных преобразований в Японии; остались не изжитыми и все еще эффективно функционирующими лишь психологические и поведенческие стереотипы, укорененные в традиционной культуре и представляющие устойчивый ее компонент. Проблема окончательного преодоления этих стереотипов не относится к области теории, а может быть решена лишь самой практикой в будущем.

Библиография

1. Аболин О.Ю. Современное японское общество в зеркале буржуазной социологии // Социол. исслед. 1979. № 3.

2. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.

3. Арон Р. Мнимый марксизм. М., 1993.

4. Арутюнов С.А., Светлов Г.Е. Старые и новые боги Японии. М., 1968,

5. Ашин Г.К. “Массовое” общество и его “критики” // Вопросы философии. 1965. № 11.

6. Ашин Г.К. Доктрина “массового общества”. М., 197I.

7. Баткин Л.М. Тип культуры как историческая целостность // Вопросы философии. 1969. № 5.

8. Беккер Р., Бесков А. Современная социологическая теория. М., 1961.

9. Березина Ю.И. Современное японское общество и рабочий класс. М., 1981.

10. Борьба идей в современном мире.М., I976, т. 2.

11. Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения. М., 1998.

12. Буров В.Г. Модернизация тайваньского общества. М., 1998.

13. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

14. Вербин А.И., Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Исторический материализм и социология // Вопросы философии. 1958. № 5.

15. Владимиров В.А. О национальном характере японцев // Азия и Африка сегодня, 1976, № 2.

16. Власова В.Б. Об исторических типах традиционной ориентации // Советская этнография. 1981. № 2.

17. Волков Г.Н. Истоки и горизонты прогресса. М., 1976.

18. Воробьев М.В. Япония в III-VIII вв.Этнос, общество, окружающий мир. М., 1980.

19. Гладченков А.И. Синтез традиций и инноваций в современной японской культуре // Вопросы философии. 1983. № 4.

20. Горо Хани. История японского народа. М., 1965.

21. Горячева А.И., Макаров М.Г. Общественная психологияМ., 1979.

22. Гришелева Л.Д., Чегодарь Н.И. Культура послевоенной Японии. М., 1981.

23. Гэлбрайт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1965.

24. Идеологические проблемы научно-технической революции. М.,1974.

25. Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995.

26. История буржуазной социологии XIX – начала XX века. М., 1979.

27. История буржуазной социологии первой половины XX века.М., 1979.

28. История Японии 1945-1975. М., 1978.

29. Карл Маркс и современная философия.М., 1999.

30. Кодзаи Ёсисигэ. Современная философия. Заметки о “духе Ямато”. М., 1974.

31. Козловский Ю.Б. Основные идеологические течения современной Японии // Проблемы Дальнего Востока. I976. № 3.

32. Козловский Ю.Б. Современная буржуазная философия в Японии. М., 1977.

33. Козловский Ю.Б. Об одном феномене идеологической жизни современной Японии // Философские науки. 1984. № 65.

34. Кон И.С. Национальный характер – миф или реальность? // Иностранная литература. 1969. № 9.

35. Королев Ю.Д. Вопросы этнопсихологии в работах зарубежных авторов. М., 1970.

36. Критика современной буржуазной теоретической социологии. М., 1977.

37. Кузнецов Ю.Д. Социально-классовая структура современной Японии. М., 1983.

38. Кузьмин В.П. Принцип системности в теории и методология К.Маркса. М., 1976.

39. Кучинский Ю.Г. Социологические законы // Вопросы философии. 1957. № 5.

40. Лаврентьев Б.П. История общественной мысли Японии // Современная Япония. М., 1973.

41. Ленин В.И. Наша программа // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 4.

42. Ленин В.И. Одна из великих проблем техники // Там же. Т. 23.

43. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма // Там же. Т. 27.

44. Ленин В.И. Речь в защиту тактики Коммунистического Интернационала // Там же. Т. 44.

45. Леонтьев А.Н. Проблемы развития техники. М., 1972.

46. Макмиллан Г. Японская промышленная система. М., 1988.

47. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 8.

48. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Там же.Т. 23.

49. Маркс К. Процесс капиталистического производства, взятый в целом // Там же. Т. 25, Ч. 1.

50. Маркс К. Теория прибавочной стоимости // Там же. Т. 26. Ч. III.

51. Маркс К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов) // Там же. Т. 46. Ч. 1.

52. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Там же. Т. 3.

53. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Там же. Т. 4.

54. Модернизация и национальная культура. М., 1995.

55. Модернизация в России и конфликт ценностей.М., 1994.

56. Научно-техническая революция и общество. М., 1973.

57. Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М., 1980.

58. Новые направления в социологической теории.М., 1978.

59. Панарин А.С. Россия в цивилизационном процессе. М., 1995.

60. Поспелов Б.В. Очерки философии и социологии современной Японии. М., 1974.

61. Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы. Этнографические очерки. М., 1983.

62. Рамзес В.Б. Социально-экономическая роль сферы услуг в современной Японии. М., 1975.

63. Современная научно-техническая революция. М., 1970.

64. Современная теоретическая социология: Энтони Гидденс. М., 1995.

65. Социология и проблемы социального развития. М., 1978.

66. Стрельцов Н.Н. Теоретические истоки и эволюция концепций “массового общества” // Вопросы философии, 1970. № 12.

67. Тосаа Дзюн. Японская идеология. М., 1982.

68. Философия марксизма и современная научно-техническая революция. М., 1977.

69. Философия техники. История и современность. М., 1997.

70. Философское наследие народов Востока и современность. М., 1983.

71. Цимбаев Н.И. Славянофильство. М., 1986.

72. Чугуров С.В. Японские националистические стереотипы и их использование буржуазной пропагандой // Япония. Ежегодник. М., 1979.

73. Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии // Маркс К., Энгельс Ф. Т. 2.

74. Япония: конец века. М., 1996.

75. Япония в сравнительных социокультурных исследованиях. М., 1990.

76. Японский феномен. М., 1996.

На японском языке

77. Адаги Масацунэ. Ханкёсюги то хандотэки нихон бункарон (Антикоммунизм и реакционные теории японской культуры) // Дзэнъэй. 1978. № 12.

78. Аида Юдзи. Нихон бунка-но дзёкан (Условия развития японской культуры). Токио, 1967.

79. Аида Юдзи. Нихондзин-но исики кодзо (Структура сознания японцев). Токио, 1971.

80. Аида Юдзи. Нихондзин-но васурэмоно (О чем забывают японцы). Токио, 1974.

81. Акимото Рацуо. Нихон сякайгакуси (История японской социологии). Токио, 1979.

82. Андзай Фумио. Сюдан-но нака-но нингэн. Нихонтэки кодзинсюги (Человек в коллективе. Индивидуализм японского типа). Токио, 1958.

83. Араки Хироюки. Нихондзин-но кодо ёсики (Стиль поведения японцев). Токио, 1974.

84. Ватануки Дзёдзи. Гэндай сэйдзи то сякай хэндо (Современная политика и социальные изменения). Токио, 1962.

85. Дои Такэо. “Амаэ”-но кодзо (Структура “амаэ”). Токио, 1974.

86. Ивасаки Тикацугу. Гэндай сякайгаку хохорон-но хихё (Критика методологии современной науки об обществе). Токио, 1965.

87. Иидзука Кодзи. Нихондзин-но кайбо – “кику то катана” о кэнтосуру(Изучение характера японцев – обсуждение книги “Хризантема и меч”). Токио, 1949.

88. Инаба Митио. Тайсю сякайрон (Теория массового общества) // Сякайгаку кодза. Гэндай сякайрон (Очерки по социологии. Теории современного общества). Токио, 1972. Т. 13.

89. Иэнага Сабуро. Нихондзин то ва нани ка? (Кто такие японцы). Токио, 1966.

90. Каваи Хаяо. Нихондзинтэки тюку кодзо-но кики (Кризис японской “полой структуры”) // Тюо корон, 1981. № 7.

91. Кавамура Нодзому. Гэндай сякайгаку то марукусусюги (Современная социология и марксизм). Токио, 1968.

92. Кавамура Нодзому. Гэндай нихон идэороги хихан. “Нихонбунка” рон оёби “нихондзин” рон о тюсин ни (Критика современной японской идеологии. О теориях “японской культуры” и “японца”) // Юйбуцурон, 1975. № 4.

93. Кавамура Нодзому. Иихон бункарон-но сёхэн (О теориях японской культуры) // Бунка хёрон, 1980 № 10.

94. Кавасима Такэнобу. Нихон сякай-но кадзокутэки косэй (Семейнообразная структура японского общества). Токио, 1950.

95. Кавато Сюити. Тэнносэй то нихондэин-но исики (Императорская система и сознание японцев). Токио, 1957.

96. Кадзуки Окадо. Куссэцусуру “ютака сякай”-но сэйкацу исики (Обыденное сознание в меняющемся “обществе изобилия) // Кэйдзай хёрон, 1972. № 8.

97. Караки Дэюндэо. Нихондзин-но кокоро-но рэкиси (История “кокоро” японцев). Токио, 1970. Т. 1, 2.

98. Касахара Кадзуо. Нихонси ни окэру катикан-но кэйфу (Генеалогия ценностных норм в истории Японии). Токио, 1972.

99. Кимура Сюн. Нихондзин-но сисое о синри. “Иэ” сякой но кики (Глубинная психология японцев. Кризис общества “иэ”). Токио, 1977.

100. Коганэ Ёсихиро. Нихонтэки сангё сякай кодзо (Структура индустриального общества японского типа). Токио, 1975.

101. Кодза сякайгаку. Тайсю сякай (Очерки по социологии. Массовое общество). Токио, 1957. Т. 7.

102. Коути Сабуро. “Тайсюка гэнсё” о до китэйсуру ка? (Как определить “явление массовизации?) // Юйбуцурон кэнкю, 1965. № 2.

103. Кояма Ивао. Нихон миндзоку-но кокоро (“Кокоро” японской нации). Токио, 1977.

104. Кумон Сюмпэй, Mypaками Ясусукэ, Сато Сэйдзабуро. Иэ сякай. Тоситэ-но нихон (Япония как общество иэ) // Тюо корон, 1975. № 1.

105. Маруики Сёдзо. Юйбуцурон ни томэнсуру сёмондай (Проблемы, встающие перед материализмом) // Дзэнъэй, 1958. № 6.

106. Маруяма Масао. Гэндаи сэйдзи-но сисо то кодо (Теория и практика современной политики). Токио, 1963.

107. Мацусита Кэйъити. Тайсю кокка-но сэйрицу то соно мондайсэй (Становление массового общества и связанные с ним проблемы) // Сисо, 1956. № 11.

108. Мацусита Кэйъити. Нихон ни окэру тайсю сякайрон-но иги (Значение теории массового общества в Японии) // Тюо корон, 1957. № 8.

109. Мацусита Кэйъити. Рэкиситэки юйбуцурон то тайсю сякай (Исторический материализм и массовое общество) // Сисо, 1957. № 5.

110. Мацусита Кэйъити. Тайсю сякайрон-но коннититэки ити (Современное положение теории массового общества) // Сисо, 1960. № 10.

111. Мацусита Кэйъити. Гэндай нихон-но сэйдзитэки косай (Политическая структура современной Японии). Токио, 1962.

112. Масудзоэ Ёсити. Нихондзин то фурансудзин (Японец и француз). Токио, 1982.

113. Мимуро Кадзуо. Сякайгаку дзёсэцу (Введение в социологию).Токио, 1975.

114. Минами Хироси. Нихондзин-но синри (Психология японцев). Токио 1968.

115. Минами Хироси. Нихондзинрон кара мита “нихондзин” (“Японцы” с точки зрения теорий японца) // Бунгэй сюндзю, 1972. Т. 50. № 10.

116. Мияги Отоя. Амэрикадзин то нихондзин(Американец и японец). Токио, 1976.

117. Мори Дзёдзи. Нихондзин: “каранаси томаго”-но дзигадзао (Японец: “яйцо без скорлупы” – автопортрет). Токио, 1977.

118. Наканэ Тиэ. Нихон-но кокусайка о хабаму “рэндзоку”-но сисо (Принцип “непрерывности” препятствует интернационализации Японии) // Тюо корон, 1972. № 10.

119. Нихон бунка-но кодзо (Структура японской культуры). Токио, 1972. Т. 1-2.

120. Нихондзин-но сисо то кодо (Мышление и поведение японцев). Токио, 1973.

121. Одака Кунио. Гэндай-но сякайгаку (Современная социология). Токио, 1958.

122. Сёдзи Окиёси. Тайсю сякай “рон кара “тисики сякай” рон э (0т теории “массового общества” к теории “общества, основанного на знании”) // Сисо, 1970. № 5.

123. Сибата Синго. Тайсю сякай рирон-э-но гимон (Сомнения в отношении теорий массового общества) // Тюо корон, 1957. № 6.

124. Симидзу Икутаро. Сякай синри (Социальная психология). Токио, 1951.

125. Симидзу Икутаро. Кикай дзида (Механическая эпоха) // Сисо, 1950. № 8.

126. Симидзу Икутаро. Тайсю сякайрон-но сёри (Победа теории массового общества) // Сисо, 1960. № 10.

127. Син нихондзинрон (Новая теория японца). Токио, 1980.

128. Синода Юдзиро. Хокори то нихондзин (Чувство гордости у японцев). Токио, 1980.

129. Содэи Такакако. Ховайто кара-но родо мондай. Кэйдзай сэйтё то сякай сэйсо-но хэнка. Тюкансо-но доко (Проблемы труда “белых” воротничков. Экономический рост и изменение социальной структуры. Позиция средних слоев) // Нихон родо кёкай дзасси, 1973. Т. 15. № 6.

130. Такэути Хироси. Нихон дакэ га надзэ цуёй ка? Хатидзю нэндай-но кэйдзай сэнсо (Почему сильна лишь Япония? Экономическая война в 80-е годы). Токио, 1981.

131. Томинага Кэнъити. Атарасий когё сякай (Новое индустриальное общество). Токио, 1965.

132. Томинага Кэнъити. Сякай хэндо-но рирон. Кэйдзай сякайгаку-тэки кэнкю (Теория социальных изменений. Экономико-социологическое исследование). Токио, 1973, 13-е издание.

133. Томинага Кэнъити. Нихон сякай ни окэру катикан-но хэнка (Изменение ценностной ориентации в японском обществе) // Тоё кэйдзай, 1973. № 3716.

134. Тэратани Хироми. Нихондзин то росиядзин (Японец и русский), Токио, 1986.

135. Уэда Коитиро. Тайсю сякайрон то кики-но мондай (Теория массового общества и проблема кризиса) // Сисо, 1960. № 10.

136. Умэсао Тадао, Тада Мититаро. Нихон бунка-но кодзо (Структура японской культуры). Токио, 1972.

137. Фурутакэ Тадаси. Нихон сякайгаку (Социология в Японии) // Сякайгаку кодза (Очерки по социологии). Токио, 1974. Т. 18.

138. Xамагути Эсюн. “Нихонрасиса”-но сайхаккэн (Новая трактовка своеобразия японского). Токио, 1977.

139. Хамагути Эсюн. Кандзинсюги-но сякай нихон (Япония – общество сопричастности людей). Токио, 1977.

140. Хасимото Тцдао. Гэндай сякай то согайрон (Современное общество и теория отчуждения) // Сякайгаку кодза (Очерки по социологии). Токио, 1975. Т. 2.

141. Хидака Рокуро. Гэндай идэороги (Современная идеология), Токио, 1960.

142. Хикаку бунка-но сусумэ (За развитие культурной компаративистики). Токио, 1985.

143. Хэндо идэороги (Реакционная идеология). Токио, 1970.

144. Цудзимура Акира. Нихон-но тасю сякайрон (Теория массового общества в Японии) // Сякайгаку кодза (Очерки по социологии). Токио, 1973. Т. 13.

145. Цуруми Кадзуко. Кокисин то нихондзин. Тадзю кодзо сякай-но рирон(Любопытство и японцы. Теория общества с многослойной структурой). Токио, 1972.

146. Юаса Ясуо. Нихондзин-но сюкё исики (Религиозное сознание японцев). Токио, 1981.

147. Юкимото Ивата. Гидзюцу санрюкоку нихон (Япония – третья технологическая держава мира). Токио, 1971.

На английском языке

148. Befu Harumi. The group model of japanese society and an alternative // Rice university studies, Houston, 1980. Vol.66, № I.

149. Beadsley R., Nakano T. Japanese sociology and social antropologya a guide to japanese reference and research materials. Ann. Arbor., University of Michigan press, 1970. VII.

150. Bellah В. Intellectual and society in Japan // Daedalus, 1972. Vol. 101. № 2.

151. Dore B. City life in Japan. L., 1958.

152. Gullik S. East and West. N.Y., 1961.

153. Hamaguchi Esyun. The “japanese desease” or japonization? // Japan echo. Tokyo, 1981. Vol. 8. № 2.

154. Hasegawa Nyozekan. The Japanese character. Tokyo, 1966.

155. Irokawa Daikichi. Japan’s grass root tradition: current issues in mirror of history // Japan quarterly. Tokyo, 1975. Vol. 20. № 1.

156. Ishida Takeshi. Japanese society. N.Y., 1971.

157. Jansen M.B. Chanding japanese attitude towards modernisation. N.Y., 1965.

158. Koschmann V. Sociology in Japan. A review of recentworks // Social force. 1975. Vol. 52. № 2.

159. Kumon Shumpei. Some principles govering the thought and behavior of japanists (contextualists) // Journal of japanese studiese, Seattle, 1982. Vol. 8. № 1.

160. Kuyama Yasusi. Modernisation and tradition in Japan. Tokyo, 1969.

161. Minami Hiroshi. Psychology of japanese people. Tokyo, 1971.

162. Moore С. Philosophy East and West. N. Y., 1946.

163. Nakamura Hajime. The ways of thinking of eastern people.Tokyo,1960.

164. Nakane Chie. Japanese society, Berkley and Los Angeles, 1970.

165. Hitobe Inazo. Bushido: the soul of Japan. An exposition of Japanese thought. Tokyo, 1969.

166. Norbeck E. Continuities in japanese social stratification. Essays in comparative social stratification. Pittsburgh, 1970.

167. Reishauer E. Japan. Past and present. N.Y., 1964.

168. Roggendorf J. Studies in japanese culture” Tokyo, 1963.

169. Suzuki Takao. Language and behavior in Japan. The conceptualization of personal relation // Japan quarterly, Tokyo, 1976. Vol. 23. № 3.

170. Taira Koji. Economic development and the labour market in Japan. N.Y. – L., 1970.

171. Valota A. Modernizzazione e rapporti umani della societa giapponese // Riv. intern. di seienze econ. e comraer. Milano, 1973. a 20. № 8-9.

172. Why the search for identity? // Japan interpreter, Tokyo, 1973. Vol. 8. № 2.

173. Woronoff J. Japan: the coming social crisis. Tokyo, 1981.

174. Yukawa Hideki. Modern trend of western civilization and cultural pecularities in Japan // Japanese mind. Tokyo, 1973.