Основы психолингвистики 6 страница

Превращение мысли в слово осуществляется не вдруг, оно совершается во внутренней речи. Категория <внутренняя речь> едва ли не самая важная в концепции выдающегося психолога. Внутренняя речь - отнюдь не <говорение про себя>, не <речь минус звук>. Она имеет особое строение и качественно отличается от речи внешней. Начнем с того, что внутренняя речь - это речь, состоящая из предикатов, ключевых слов, несущих в себе сердцевину информации. Поскольку мысль (замысел) уже несет в себе то, о чем пойдет разговор, то в специальном обозначении как раз нуждается то, что будет сказано в предмете речи (мы помним, что подобная актуальная информация называется словом рема). Так

вот, внутренняя речь - это как бы набор рем будущего высказывания.

По своей структуре внутренняя речь напоминает разговорное ситуативное общение. Представим себе ситуацию: на автобусной остановке пассажиры ожидают прибытие опаздывающего автобуса. Вдруг один из наиболее беспокойных и зорких пассажиров вглядывается вдаль и произносит: <Идет!>. Одного этого слова вполне достаточно, чтобы окружающие поняли смысл высказывания. Возьмем другую ситуацию. Студенты, сидя в аудитории, ожидают преподавателя. Один из них выглядывает в коридор и произносит: <Идет!>. Разумеется, всем будет ясно, что идет лектор, а не автобус. Внутренняя речь имеет сходные функциональные свойства. Это речь свернутая, сжатая, часто деграмматикали-зованная. Она несет в себе конспект будущего высказывания и разворачивается в считанные доли секунды.

Именно во внутренней речи слова переходят из замысла в значение. Именно здесь появляются, возникают первые словесные обозначения элементов смысла, которые разворачиваются впоследствии в связную, наполненную общепонятными значениями грамматически оформленную речь.

Внутренняя речь - результат длительной эволюции речевого сознания. Ее еще нет у ребенка-дошкольника. Она развивается из внешней, так называемой эгоцентрической речи маленьких детей, которая все более сворачивается, делается сначала шепотной и лишь затем уходит внутрь языкового сознания. Такое превращение внешнего говорения во внутреннюю сжатую речь носит название интериоризации речи. Обычно в норме механизм внутренней речи завершает свое формирование к подростковому возрасту (10-11 лет).

Учение о внутренней речи - одна из важнейших заслуг Л. С. Выготского и его многочисленных учеников и последователей. Оно проясняет многие тайны формирования и восприятия высказываний в процессе общения.

Одно из базовых положений заключается в следующем утверждении: <Мысль не воплощается, а совершается в слове>. Эта цитата из книги ученого стала кочевать по разным учебникам и монографиям, посвященным проблемам психологии речи. Вырванная из контекста, она часто интерпретируется таким образом: человек не знает, о чем он будет говорить до тех пор, пока не заговорит. В этой связи вспоминается описанный детским писателем Б. Заходером разговор с маленькой девочкой. В ответ на вопрос <О чем ты думаешь?> девочка сказала:

- Откуда я знаю, что я думаю? Вот скажу, тогда узнаю! Здравый смысл заставляет усомниться в справедливости подобной трактовки порождения высказывания. И в самом деле, разве мы не знаем до запуска механизма речевой деятельности того, о чем пойдет речь? Другое дело, что в процессе говорения происходит трансформация замысла.

<Мысль изреченная есть ложь> - сказал поэт. И действительно, мы часто испытываем острое неудовлетворение по поводу словесного воплощения задуманного. И наоборот, как часто мы убеждаемся, что за красивыми, вполне связными высказываниями не скрывается никакого содержания. Да, в процессе появления высказывания на свет идет <борьба> индивидуально-личностного смысла, понятного только самому говорящему, и языковых форм, несущих в себе принятые коллективом значения. Подобные рассуждения заставили ученика и соратника Л. С. Выготского С. Л, Рубинштейна несколько смягчить определение учителя: <В речи мы формулируем мысль, но, формулируя, мы сплошь и рядом ее формируем>. Такая редакция ближе к истине, но и она не дает ответа на возникающие вопросы:

1. Если внутренняя речь формируется у детей к 10-летнему возрасту, то как понимают высказывание дошкольники?

2. Как происходит процесс перевода одного языка на другой? В книге Л. С. Выготского есть намек на разрешение возникающего противоречия. <Единицы мысли и единицы речи не совпадают>, - писал ученый. Процесс порождения высказывания он сравнивал с нависшим облаком, которое проливается дождем слов. Иными словами, исследователь обозначил существование двух качественно отличных языков, которые взаимодействуют в сознании человека: языка мысли и языка словесного. Ранняя кончина ученого не дала возможность развить намеченные положения. Противоречия концепции Л. С. Выготского удалось разрешить другому выдающемуся отечественному психологу' И. И. Жинкину, предложившему гипотезу существования в сознании человека универсально-предметного кода (УПК).

Согласно концепции Жинкина, базовым компонентом мышления является особый язык интеллекта (его-то и назвал исследова-74

тель универсально-предметным кодом). Код этот имеет принципиально невербальную природу и представляет собой систему знаков, имеющих характер чувственного отражения действительности в сознании. Это язык схем, образов, осязательных и обонятельных отпечатков реальности, кинетических (двигательных) импульсов и т. п.

УПК - язык. на котором происходит формирование замысла речи, первичная запись личностного смысла. И движение от мысли к слову начинается с работы этого несловесного коммуникативного образования. Динамику же порождения высказывания во внутренней речи, по Жинкину, нужно представлять в виде перекодировки содержания будущего речевого произведения с кода образов и схем на язык вербальный.

УПК - язык интернациональный. Он является достоянием людей различных языковых культур и в силу этого составляет предпосылку понимания иноязычной речи.

Теоретические поиски Н. И. Жинкина не опровергают, а значительно дополняют и углубляют концепцию Л. С. Выготского. Они позволяют уточнить классическую формулу перехода мысли в речь. Мысль, существуя в пределах возможностей универсально-предметного кода. в ходе ее вербализации способна трансформироваться, обрастать значениями, которые несут в себе единицы конкретного национального языка. Фундаментальные положения Л. С. Выготского, Н. И. Жинкина и их веников и последователей легли в основу теории речевой деятельности. Одним из первых обобщил, систематизировал и представил в своих трудах целостную концепцию формирования и понимания речевого сообщения ученый, который по праву считается отцом отечественной психолингвистики - Алексей Алексеевич Леонтьев. Рассмотрим подробнее современные научные представления о процессах порождения и смыслового восприятия высказывания.

§2 Формирование речевого высказывания

Сначала нужно еще раз показать, что всякое речевое высказывание - будь то предложение или текст - именно формируется, порождается, а не переходит <в готовом виде> из мысли в речь.

Простое наблюдение доказывает это: говорящий допускает паузы (даже если не часто запинается, если речь его вполне

<гладкая>), более длительные, чем обычные (дыхательные). Паузы эти могут заполняться всевозможными <э-э..> или <м-м-м...> или паразитарными включениями вроде <понимаете ли>, <так сказать>, <значит>, <вот>, <это самое>, <такая вот штука> и т. д. и т. п. Принято называть такие незаполненные или заполненные паузы <хезитациями> (в переводе на русский - <колебания>), свидетельствующими о том, что говорящий не сразу может найти подходящее слово для выражения своих мыслей или чувств. О том же самом свидетельствуют автокоррекции, которые иногда имеют вид не только исправлений уже сказанного, но и более развернутых пояснений: <Нет, простите, я хотел сказать не совсем то>.

Легко обнаружить, что автокоррекции затрагивают не только лексический уровень; перестройке подвергаются синтаксические единства: <А почему ты у меня... Разве ты не мог спросить у меня?> Или: <Давай лучше... знаешь, когда? Я хочу сказать, что завтра я занят> и др. Все это, в частности, означает, что замысел будущего в речи, т, е. тот смысл, который конструируется в аппарате мозга говорящего, вовсе необязательно - даже в момент собственно вербализации - <изначально привязан> к определенной форме языкового выражения.

Н. И. Жинкину удалось (в его отмеченной премиями блестящей работе <Механизмы речи>) с помощью рентгеноскопии доказать, что внутренние органы предартикуляции, обеспечивающие воздушным потоком речепроизводство, и собственные (аутогенные) колебания голосовых связок. - эти органы активизируются и занимают определенное положение до момента произнесения. При этом можно различить даже (хотя и не во всех случаях), будет ли произнесен вопрос или же предложение будет повествовательным. Отсюда делают вывод, что высказывание начинается с формирования будущего синтаксического целого. Эта мысль подтверждается опытами непролингвиста А. Р. Лурия. Страдающим афазией часто помогает высказаться наличие внешних опор (кубиков или бумажных квадратиков), как бы <выводящих наружу> структуру будущей фразы: три кубика - три слова, два кубика - два слова. Например, когда афатик не может ответить на простой вопрос <Кяк вас зовут">, ему поочередно на стол выставляют один за другим к\бики. он касается каждого рукой и отвечает: <Меня... ЗОВУТ... Николай> или <Иванов... моя

... фамилия>. И, наконец, материал наблюдений уверенно свидетельствует, что в ходе автокоррекдий говорящий в 70% случаев исправляет не фразу в целом, не синтаксическую структуру, а производит лексические замены. Синтаксические структуры первичны.

Если не считать случайных оговорок, замены производятся, как правило, в пределах синонимических рядов (<пришел> - <примчался> - <прибежал>: уточнений всякого рода, например: <утром> - <на рассвете>; <поздно> - <совсем поздно>) или в пределах смежных семантических полей: <лицо в веснушках таких> - <или рябоватое лицо, одним словом>; <чуть не опоздал на трамвай, то есть на метро, конечно>; <завернул в бумагу> - <в кусок полиэтилена>; <подцепил рукой, пальцем, то есть> и т. п.

Далеко еще не окончательно решен вопрос, как организован наш <внутренний лексикон>, наш словарь в нашей языковой памяти. Благодаря исследованиям профессора А. А. Залевской, многое из этой сложной проблемы стало яснее с помощью методики свободных ассоциаций. Напомним еще раз, что обычно опыт выглядит так. Испытуемому ведущий экспериментатор предлагает ответить на каждое его, инструктора, слово любым другим словом или словосочетанием, которое придет в голову испытуемому. Иногда приходится давать примеры: <корова> - <молоко> или <корова> - <теленок>, <корова> - <рогатая> и т. п. Одни испытуемые обнаруживают ближайшие ассоциации по типу антонимических рядов (<корова> - <бык>), другие предпочитают синтагматические связи (<бурая корова>), третьи - целые развернутые суждения (<корова приносит нам пользу>).

В лингвистике спорят по повод)' того, <что важнее>, что <первичнее> - слово или текст? Легко ли ответить на этот вопрос, рассматривая ассоциативные эксперименты? Ведь текстоцентри-ческую теорию подтверждают синтагматические реакции на словесный стимул, а лексикологическую - все остальные. Давайте обратимся к собственному объекту наблюдений - к процессу решения кроссвордов.

Дано: <Река в Западной Европе> (т. е. нам задан неполный текст, отсылающий нас к <банку знаний>, к тому его разделу, который ведает нашими географическими познаниями). Начинаем перебирать в памяти названия европейских рек, не упуская из вид)', что число букв в нем равно 4: Рона, Сена. Рейн, Одер (стоп!

Это уже Восточная Европа), Майн...<Майн> подходит по букве <м> в начале. Короче говоря, отдельное слово так или иначе берется из целого текста в широком смысле (из любой части наших знаний). И если нам предлагают назвать любое слово, обозначающее <мебель>, то мы из нашего лексикона (раздела, ведающего мебелью) можем выбрать одно из ряда <стол - шкаф - стул - диван - кресло...> Но каждая единица ряда есть часть прежних (бывших в нашем опыте) текстов типа <Диван - это тоже мебель> и <Комнату обставляют мебелью: столами, стульями, шкафами>. Позднее же, особенно в ходе общения языку, мы постепенно учимся как бы отчуждать отдельные слова из текстов, заставляя их жить <особой жизнью>. Поэтому мало-мальски грамотный человек легко выполнит просьбу <Назовите любое слово на <о> в начале>, а безграмотный затруднится выполнить эту просьбу. По той же причине первоклассник может написать <ушланабазар> или <мамаибабушка>, тем более - <настуле>... Опыт показывает, что одна из некогда любимых игр студентов (<балда>) знает своих виртуозов, а ребенок или малограмотный в <балду> не сыграет: слова для них существуют именно в тексте, а не отдельно, тем более - не из отдельных букв.

Таким образом, процесс порождения высказывания, начинающийся с формирования смысла в системе УПК еще до начала собственно вербализации, переходит прежде всего в стадию будущего синтаксического целого, которому во внешней речи соответствует определенный тип предложения. Затем уже начинается заполнение синтаксической структуры конкретной лексикой; в случае неудачи проводится автокоррекция (и это значит, что далеко не всегда сознание сразу же начинает эффективно контролировать производимую речь). Но, бесспорно, нормальная речь формируется с участием сознания, под его контролем - иначе не было бы автокоррекций. Каждый знает, конечно, случаи, когда все высказанное противоречит интенции (намерению) говорящего: приходится не исправлять отдельные ошибки, а переформулировать высказывание целиком (<Извините, я сказал не то, что хотел>).

Отдельный вопрос - является ли наш каждый акт речи творческим процессом. Об этом поговорим особо и позже.

Сейчас же обратимся к суждениям известного, талантливого немецкого писателя, ныне. к сожалению, почти забытого у нас и

даже на его родине, в Германии - Генриха фон Клейста. Он очень серьезно размышлял о тайнах порождения речи. Итак. фрагмент из письма Г. Клейста его другу.

Если у меня есть некое смутное представление, отдаленно как-то связанное с тем, чего я ищу, то стоит мне лишь начать говорить, как ум мой, вынужденный найти началу конец, преобразует это туманное представ-пение в полную ясность, так, что к концу периода я, к своему изумлению, знаю, что я хотел узнать. Я произношу нечленораздельные звуки, растягиваю соединительные слова, употребляю синонимы без нужды и прибегаю к другим удлиняющим речь уловкам, чтобы выиграть время, нужное д.пя выделки моей идеи в мастерской разума... Странный источник вдохновения д.пя говорящего - человеческое лицо перед ним; и часто всего лишь один взг.пяд, указывающий нам, что наша наполовину выраженная мысль уже понята, дает нам возможность выразить другую половину... Ряды идей и их обозначений следуют бок о бок, и движения ума, нужные для того и другого, сог-часны. Язык тут не сковывающая помеха, не подобие тормоза на колесе ума, а как бы второе, параллельно вращающееся колесо на той же оси. Совсем иное дело, если ум уже до начала речи справился с мыслью. Ведь тогда ему остается лишь выразить ее... Если какая-нибудь идея выражена сбивчиво, - напротив, наиболее сбивчиво выраженные идеи бывают как раз наиболее четко обдуманы... Ибо знаем не мы, знает прежде всего некое наше состояние. Только у невежд, у людей, которые вчера зазубрили, а завтра уже снова забудут, ответ наготове... И лишь неразумный экза.\1енатор зак-чю чает из этого сбивчивого ответа, что говорящий не знает, что должен сказать.

Повторим еще раз. чуть подробнее прежнего, как осуществляется программа превращения мысли в слово (<вербализация>).

1. Высказывание стимулируется мотивом данного акта речевой деятельности (Для чего, с какой целью я говорю?), а предварительно у говорящего должны быть сформированы а) установка на общение в целом (ее нет. например, во сне) и б) установка на общение с определенным человеком.

2. От мотива процесс переходит к моменту формирования смыслового содержания будущего высказывания (не только <для чего>, но и <что именно буду говорить>, начну с вопроса или с констатации?) в УПК (по Жинкину). Здесь формируется целостная (может быть, неотчетливая, диффузная) семантическая <картина> будущего высказывания: смысл, семантика уже есть, а конкретных слов и синтаксических структур еще нет.

В свое время Н. И. Жинкин лаконично и точно сказал, что в языке нет интеллекта, а у интеллекта - слов. То и другое разведено во внутреннем аппарате нашей психики. Уместно вспомнить, что наши левое и правое полушария мозга выполняют разные функции. И, хотя здесь далеко не все еще ясно, известно, что интонацией ведает, как и образами реальности, правое полушарие, а логикой и абстрактными схемами мысли - левое, занятое и речевой моторикой (произнесением вербальных единиц). При нарушении функций речевой зоны человек обнаруживает те или иные формы афазии - вплоть до тотальной, до временного разрушения 2-й сигнальной системы. Но интеллект при этом может остаться сохранным.

3. Сформировавшаяся внутренняя программа (смысл) начинает трансформироваться: образуется синтаксическая схема будущего высказывания конкретного национального языка. <Внутренние слова>, т. е. значения слов уже становятся <прообразами> слов внешних и занимают постепенно <свои> синтаксические позиции.

4. Происходит грамматическое структурирование и морфем-ный отбор конкретной лексики, после чего:

5. Реализуется послоговая моторная программа внешней речи, артикуляция.

Все названные этапы порождения речи не следует представлять себе строго отдельно и последовательно; скорее всего, все это - процесс-то порождения речи быстротечен, реализуется в доли секунды - происходит так. как представлял себе Г. Клейст, когда писал о <двух параллельных колесах на одной оси>. Не забудем и параллельного этапа контроля речепроизводства - допускаемые ошибки при <сбоях> и их исправления.

§3 Порождение речи в разных коммуникативных условиях

Этапы формирования высказывания, описанные в предыдущем разделе настоящей главы, дают лишь самые общие представления о характере порождения речи. Речевая деятельность столь же многообразна, сколь многообразно социальное бытие носителей языка. Различные ситуации общения предполагают использование неодинаковых способов разворачивания мысли в слово. Разные цели, задачи коммуникации требуют от говорящего изменения стратегии речевого поведения, речевой деятельности. Одно дело - неофициальное разговорное общение с близким знакомым, другое - спонтанное выступление в парламенте. Одно дело - записка с приглашением в кино, другое - доклад на научной конференции или дипломное сочинение.

Наше повседневное общение широко использует клиширован-ные, стереотипные речевые блоки, которые обслуживают часто повторяющиеся коммуникативные ситуации. Встречаясь с другом, подругой, мы произносит: <Привет!>, <Как дела!>, <Как жизнь молодая?>. В ответ слышим: <Привет!>, <Все нормально!>, <Жизнь бьет ключом!> и т. п. Подобные формулы, разумеется, не предполагают сложных перекодировок во внутренней речи с УПК на вербальный код. Они всплывают в сознании говорящего по принципу <стимул - реакция>. По ассоциативном)' принципу развивается и разговорный диалог между хорошо знакомыми между собой собеседниками. Его движение обычно протекает путем <соскальзывания> с одной темы на другую. Участники общения здесь понимают обращенные к ним высказывания с полуслова, широко опираясь на общую ситуацию речи. В подобном типе коммуникации нет необходимости использования развернутых, грамматически правильных конструкций. Такая разновидность речи близка к речи внутренней.

На другом полюсе речевого многообразия находится речь письменная. Прежде всего, эта речь требует дополнительных знаний в области знакового воплощения (перекодировки) устного высказывания в буквенно-письменный текст, что предполагает у пишущего/читающего особых навыков и умений (грамотности). Кроме того. это речь без сооеседника. Она не располагает дополнительными (невербальными) способами передачи информации и

может опираться лишь на максимально полное использование грамматических средств языковой коммуникации. Однако, с другой стороны, письменная речь не знает временного дефицита. В этой форме речевого общения заложены возможности контроля и корректировки, исправления написанного.

Особый вид речевой коммуникации - устная спонтанная мо-нологическая речь. Вообще говоря, богатая, информативно-выразительная спонтанная монологическая речь есть высший пилотаж развития способности человека. И, кстати сказать, именно на такую речь сейчас возрастает спрос в нашем обществе. Этот тип речевой деятельности, с одной стороны, обладает всеми признаками речи монологической, т. е. опирается на единый замысел, смысловую программу, которая заставляет говорящего контролировать формирование высказывания, не позволяя ему по ассоциативному принципу соскользнуть в сторону. С другой же стороны, такой вид коммуникации происходит в условиях временного дефицита, когда формирование замысла и разворачивание его во внешнюю речь происходит фактически одновременно (симультанно).

Различные типы речи используют неодинаковые модели порождения высказывания. Так например, разговорный диалог, широко использующий дополнительные каналы передачи информации (невербальные компоненты) и опирающийся на общность ситуации общения, чаще всего прибегает к клишированным, иногда усеченным сокращениям и деграмматикализованным формам. которые всплывают в языковом сознании как готовые реакции на типовые ситуации. Речь же письменная для разворачивания замысла в текст нуждается в полной модели, в которой все элементы следуют друг за другом в линейной последовательности. Наконец, спонтанная монологическая речь. обладая всеми информативными возможностями, основанными на визуальном контакте (невербальные компоненты), предъявляет говорящему высокие требования в области связности и целостности речевого произведения. Такой тип речи предполагает у говорящего человека наличие хорошо сформированного аппарата внутренней речи. позволяющей в считанные доли секунды производить сложные операции по превращению мысли в словесный текст.

Разумеется, многообразие видов речевой деятельности и речевого поведения не исчерпывается описанными выше тремя разновидностями. Взрослея, человек овладевает множеством психо-лингвистических стратегий и тактик разворачивания замысла в речь. Одна из трудностей, с которой он сталкивается в своей речевой практике, состоит в переходе от одной модели порождения высказывания к другой. Привычка к одному виду речевого общения часто приводит к переносу навыков порождения речи, свойственных одному виду речевой деятельности, в иные языковые сферы. А это, в свою очередь, ведет к различного рода нарушениям и ошибкам. Наиболее показательным в этом смысле примером становится влияние устно-разговорной коммуникации на речь письменную. Вспомним хотя бы запись, сделанную одним из героев знаменитой чеховской <Жалобной книги>: <Подъезжая к сией станции, глядя в окно. с меня слетела шляпа>.

Подобных нарушений много и в письменных работах школьников и абитуриентов. Приведем примеры из школьных сочинений.

<Приехав в колхоз, Давыдову было трудно>. <На характер Софьи сильно отпечаталась среда, она молода и неопытна>. <Он стремился и достиг своей цепи>.

Деграмматизм этих фраз, бессвязность и незавершенность предопределены воздействием устной речи. Так например, разговорная речь избегает использования книжных (причастных и деепричастных) оборотов, <злоупотребляет> личными местоимениями, может быть перестроена по ходу построения фразы и т. д. Привычка писать, <как говоришь>, отсутствие контроля и само-корректирования в ходе порождения письменного текста приводит к речевым недочетам в использовании лексических и грамматических ресурсов родного языка. Иногда подобные недочеты приобретают характер смешных <ляпов> типа <нарочно не придумаешь>. Любой учитель-словесник имеет <коллекцию> подобных <перлов>. Приведем примеры из экзаменационных работ абитуриентов.

<Пешком исколесил Рах-иетов всю Россию>. <Базаров очень любил резать лягушек и Анну Одинцову>. <Онегин бьм светским человеком: он.точился только духами>.

<Стоят наши дальневосточные березки, как невесты в подвенечном саване>.

<По двору гуллла всякая домашняя утварь>. <Комедия Грибоедова при его жизни не была написана>.

Более детальное исследование влияния устной речи на письменные тексты читатель может найти в книге О. Б. Сиротининой <Русская разговорная речь> (1983).

Однако не только устная речь способна оказывать влияние на письменную. Бывает, хотя и гораздо реже, процесс обратный. Случается, что люди, по роду своих занятий имеющие дело с текстами письменными, особенно с разного рода документами, переносят законы порождения письменного текста в свою разговорную речь. Такого рода недостатки речевого поведения свойственны и некоторым педагогам с многолетним опытом работы. Устная речь таких носителей языка обычно характеризуется интонационной монотонностью. Она использует несвойственные разговорному общению развернутые грамматические книжные конструкции и вызывает у слушателей неосознанный протест. К. И. Чуковский называл подобное речевое поведение словом <канцелярит>. Он справедливо считал его одной из языковых болезней, не менее опасных, чем, например, безграмотность и грубость.

Нелепость использования канцелярита в повседневном общении хорошо видна в юмореске О. Любченко <Как допускается порча хорошего настроения>. Приведем ее начало.

Осуществив возвращение домой со службы, я продела.1 определенную работу по сниманию шляпы и ботинок, переодеванию в пижа-ту и шлепанцы и усаживанию с газетой в кресло. Жена в этот период претворя-ча в жизнь ряд мероприятий, направленных на чистку картофеля, варку мяса, подметание пола и мойку посуды.

По истечении некоторого времени она стала громко поднимать вопрос о недопустимости моего неучастия в проводимых ею nou.^чeнoвaнныx мероприятий.

На это с моей стороны было сделано категорическое заявление о нежелании слушания претензий по данному вопросу ввиду осуществления мною в настоящий момент, по-84

еле окончания, трудового дня, своего законного права на заслуженный отдых.

Однако жена не сдела.ча соответствующих выводов из моих слов и не прекратила своих безответственных высказываний, в которых, в частности, отразила такой момент, как отсутствие у меня целого ряда положительных качеств, как то: совести, порядочности, стыда и проч., причем как в ходе своего выступления, так и по окончании его занимачась присвоением мне наименовании розничных животных, находящихся в личном пользовании рабочих и колхозников...

§4 Восприятие и понимание речи

Рассмотрев в предыдущем разделе природу формирования высказывания, перейдем к анализу процесса восприятия и понимания речи. Казалось бы, декодирование поступающей речевой информации повторяет выявленную последовательность этапов порождения текста в обратном порядке. Выделяя в речевом потоке (или на письме) слова, слушатель (читатель) <расшифровывает> их значения. Владея грамматическими законами, он вскрывает соотнесенность лексем друг с другом и таким образом постигает содержание, смысл вербального сообщения.

Однако, как показали исследования отечественных и зарубежных ученых, дело обстоит гораздо сложнее. Разумеется, лексико-грамматические знания в понимании высказываний играют важнейшую роль. Но понимание - это не пассивное механическое движение от значения к смыслу. Это сложный целостный психологический процесс. И начинается он с поиска общей мысли высказывания. в котором огромное значение имеют предвосхищение и установка, возникающие в языковом сознании слушателя (читателя). С первых минут общения воспринимающий демонстрирует встречную мыслительную активность, направленную на постижения цели говорящего, мотива и скрытого смысла сообщения. Процесс декодирования опирается на множество факторов. не имеющих отношения к лексико-грамматической структуре языка. Он имеет изначально целостный характер и учитывает и знания об адресате, предшествующие началл общения, и характер