Основы психолингвистики 4 страница

<Словотворчество, - писал поэт, - враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и лесов до сих пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем. (...) Если современный человек населяет обедневшие воды рек тучами рыб, то языководство дает право населить новой жизнью, вымершими или несуществующими словами оскудевшие волны языка. Верим, они снова заиграют жизнью, как в первые дни творения>.

Хлебникову принадлежит интересный опыт стихотворения, построенного по преимуществу из неологизмов одного корня. Им мы заканчиваем данный подраздел.

ЗАКЛЯТИЕ СМЕХОМ О, расслоитесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно. О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешищ надсмеяльных - смехусмейных смехачей!

О. иссмейся рассмаяльно, смех надсмейных смеячей! Смейево, смейево, Усмей, осмей, смешики, смешики,

Смеюнчики, смеюнчики. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!

§4 Психолингвистический аспект грамматики

До сих пор мы рассматривали отдельные единицы языка. Обращаясь к грамматике, мы переходим к правилам организации речи. Здесь мы сталкиваемся с единицами более высокого уровня абстракции, ибо грамматическое значение есть значение, отвлеченное от действительности, значение, которое отражает отношения между формами слов, виды связи между словами в речи. И в самом деле, трудно, обращаясь к внеязыковому смыслу, объяснить, почему, например, слово <дом> имеет характеристику мужского рода, <здание> - среднего, а <изба> - женского.

Объективная реальность с грамматическими значениями находится в очень непростых отношениях. Однако в речи грамматические формы служат целям передачи информации не меньше, чем значения слов. Это хорошо показывает хрестоматийный эксперимент, который обычно на своих лекциях проводил академик Л. В. Щерба. Он предлагал студентам для анализа предложение, состоящее из несуществующих слов (квазипредложение). ГЛОКАЯКУЗДРА ШТЕКО БУДЛАНУЛА БОКРА И

КУДРЯЧИТ БОКРЕНКА.

Квазислова, из которых состоит предложение, имеют все грамматические (морфологические и синтаксические) признаки слов русского языка. Что же можно понять из такого предложения, из предложения, в котором нет ни одного <живого> слова, а есть лишь соотношения <голых> грамматических форм? Оказывается - многое. Во-первых, совершенно ясно, что речь идет о действии, совершаемом неким субъектом (<куздрой>), поэтому логично предположить его одушевленность. Это существо женского рода, что следует из определения <глокая>. Во-вторых, действующее лицо уже совершило (в прошлом) некое действие (<будданула>) в отношении другого одушевленного объекта (<бокра>). Причем действие это наделено признаком (<штеко>).

Наконец, в настоящее время субъект действия совершает новое действие в отношении детеныша бокра - <бокренка>.

И вся эта информация заложена в системе грамматических форм, которые вступают в связи и отношения в рамках предложения.

Эксперимент Щербы наглядно демонстрирует ту важную роль, которую играют грамматические элементы в речевой деятельности человека. Он показывает действие языковых законов лишь в пределах одного предложения. Однако в реальном общении наши высказывания могут состоять и из нескольких фраз, которые объединяются в дискурс (текст). Собственно говоря, грамматика, с точки зрения теории речевой деятельности, и должна быть определена как система правил организации связной речи. Эту мысль еще более ярко, чем опыт Л. В. Щербы, иллюстрирует квазисказка, которую написала современная писательница Л. Петрушевская.

ПУСЬКИ БЯТЫЕ Сяпала Калуша по напушке и увозила бутявку. И волит:

-Калушата, калушаточки! Бутявка! Калушата присяпали и бутявку стрямкали. И подудонились. А Калуша волит:

- Оее, оее! Бутявка-то некузявая! Калушата бутявку вычучили. Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с на-пушки.

А Калуша волит:

- Бутявок не трямкают. Бутявок не трямкают. Бутявки

дюбые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок дудонятся. А бутявка волит за напушкой:

- Калушата подудонились! Калушата подудонились! Зю-мо некозявые! Пуськи бятые!

В сказке нет ни одной словарной лексемы. Однако удивительнее всего то, что дети-дошкольники, как правило, воспринимают ее как вполне <нормальную>, информативно полноценную. При этом каждый ребенок выдает свое понимание, <расшифровку> услышанного. Некоторые дети даже пытаются иллюстрировать текст.

Описанные в одном из предыдущих параграфов ассоциативные эксперименты показывают, что слова-стимулы иногда <вытаскивают> из нашего сознания лексемы, которые образуют с исходным словом словосочетания и даже целые предложения. Действительно, стоит нам произнести слово <доверие>, как тут же всплывает штамп <Оказывать высокое доверие>. Слово <дояедь> вызывает в памяти определения <проливной>, <моросящий> и т.п. Наше сознание наполнено речевыми стереотипами, клише, шаблонами. Они существуют в памяти в готовом виде и используются в речевой деятельности как языковые единицы, позволяя экономить время порождения высказывания.

Кроме речевых штампов, сознание человека несет в себе образцы, модели, по которым строятся предложения одного синтаксического типа. Так, по одной модели (N - V) построены предложения: Мальчик ест яблоко. Студент записывает лекцию. Архитекторы проектируют здание. Другая модель (N - Adj) лежит в основе предложений типа: Утро сегодня свежее. Ветер сейчас сильный. Работа у нас интересная.

Наличие самостоятельных синтаксических структур в языковом сознании человека подтверждает пример американского лингвиста Н. Хомского. Ученый предложил испытуемым фразу, состоящую из нормальных осмысленных слов, которые противоречили друг Другу в смысловом отношении: БЕСЦВЕТНЫЕ ЗЕЛЕНЫЕ ИДЕИ БЕШЕНО СПЯТ. Несмотря на абсурдность значения предложения фраза эта признавалась участниками эксперимента правильной с точки зрения общих норм синтаксиса.

Среди многих поколений школьников бытует фраза, состоящая из набора грамматически связанных между собой заимствованных из иностранного языка слов: <С точки зрения банальной эрудиции не всякий индивидуум, метафизирующий абстракцию, способен дифференцировать тенденцию парадоксальных эмоций>. Предложение это не имеет никакого смысла, однако, произнесенное с умным видом одним из старшеклассников, оно воспринимается его сверстниками как непонятная, но <очень умная> цитата из научного труда. А вот пример иного рода. Начало стихотворения Д. Хармса.

Как-то бабушка махнула, И тотчас же паровоз

Детям подал и сказал: Пейте кашу и сундук.

Здесь нарушены правила синтаксической сочетаемости. В русском языке нельзя сказать <подал> и не сказать <что>. Синтаксические нарушения вместе с нарушениями в области значения создают у читателей стихотворения ощущение неправильности, абсурдности.

Предложения, которые мы употребляем в речи, всегда связаны с предшествующим речевым контекстом и вписаны в конкретную ситуацию общения. Например, фраза <Отличник ответил блестяще> опирается на уже известную информацию о том, что студент, о котором идет речь, раньше получал отличные оценки на экзаменах.

Конкретные ситуации общения предопределяют цели говорящих и те коммуникативные задания, которые несут в себе предложения.

Представим себе ситуацию. Студенты мирно записывают лекцию. Входит декан и произносит фразу: <Студенты второго курса завтра не учатся>.

Другая ситуация. Студенты знают, что завтра один из курсов фа^льтета освобождается от занятий, но не знают - какой именно. Входит декан и произносит: <Студенты второго курса завтра не учатся>.

Наконец, третья ситуация. Студенты знают, что их курс по какой-то причине освобождается от занятий в один из дней недели, однако они не знают, в какой именно день это случится. Заходит декан и произносит все ту же фразу: <Студенты второго курса завтра не учатся>.

В разных речевых ситуациях одно и то же предложение имеет различный смысл, передает разную информацию. В первом случае содержание всего предложения является для слушателей новостью. Во втором и в третьем, опираясь на сведения, уже известные слушателям, оно лишь уточняет эти сведения.

То новое, актуальное в данной ситуации, что передает высказывание, носит название ремы (Р) предложения. Рема - это то, ради чего произносится фраза. Данная, исходная информация, которая содержится в высказывании, называется темой (Т).

Деление на тему и рему, на данное и новое составляет основу учения об актуальном членении. Теория актуального членения

поначалу была разработана применительно к предложению. Однако по мере развития науки о языке стало ясно, что в делении на тему и рему заключается один из секретов соединения предложений в связный текст. Наша речь чаще всего строится по принципу последовательного введения новой информации в каждое новое предложение. Однако во вновь произнесенной или написанной фразе обычно есть повтор того, о чем уже шла речь раньше, что связывает предложение с предшествующим текстом. Такое движение информации внутри текста называют тематической прогрессией.

Рассмотрим небольшой фрагмент связной речи. (1) Студенты слушают и конспектируют лекцию. (2) Она посвящена проблемам психолингвистики. (3) Это одна из увлекательных сфер науки о языке.

Приведенный текст можно представить в виде схемы. Т:> P T`2(=P):> P`2 Т`3(=P`2):> P`3

Такая разновидность организации текста носит название простой линейной тематической прогрессии. Другой пример.

(1) Студенты сидят в аудитории. (2) Они слушают и конспектируют лекцию. (3) Молодые люди с увлечением постигают тайны речевой деятельности.

На схеме этот текст выглядит следующим образом. Т:>P Т:> P`2 Т:> P`3

В этом случае перед нами тематическая прогрессия с константной темой.

Реальное речевое общение демонстрирует самые разнообразные виды тематической прогрессии, подробное рассмотрение которых не входит в наши задачи.

Взгляд на традиционно выделяемые единицы-объекты языкознания заставляет нас обратиться в новому объекту - к связному тексту. О том, что такое текст и какова его психолингвистическая природа, мы поговорим в следующей главе.

Глава 2.

СПОСОБЫ ПЕРЕДАЧИ ИНФОРМАЦИИ В РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Прежде чем перейти к рассмотрению фундаментальных процессов порождения и понимания высказывания, мы должны поговорить о различных способах передачи речевого сообщения. Нет никаких сомнений в том, что язык - основа нашей коммуникации. Именно с его помощью мы создаем многообразные речевые произведения - устные и письменные, именно он позволяет нам оформлять наши мысли, идеи в тексты, накопление, хранение и передача которых от одного поколения людей другому есть важнейшая предпосылка существования культуры. Однако в своем общении мы передаем информацию не только при помощи слов и предложений. Потому предметом данной главы будет своеобразие вербальных и невербальных (несловесных) форм коммуникации.

§1 Текст в речевой деятельности

Всякий взрослый человек скажет, что слово <текст> ему понятно: это некоторое сообщение, некоторая информация о чем-либо, представленная средствами одного из национальных языков. Ошибки в таком ответе нет, но есть некоторая неполнота. Во-первых, не вполне ясно, можно ли считать текстом информацию, представленную средствами, скажем, немого кино. Ученые считают - да, можно. А художественное полотно или скульптуру? Тоже можно. Но мы, занимаясь психолингвистикой, не можем обойтись без лингвистических объектов. В этом разделе мы будем заниматься текстами именно вербальными, словесными. Но тут - это уже во-вторых - неполнота первоначального определения кроется в том, что мы ничего не знаем о структуре текста, о его свойствах. Ничего не сказано, например, о величине текста: предложение - это текст или еще <не текст>? А слово - оно может быть текстом? Напрашивается ответ отрицательный. Но верен ли он? Видим перед собой табличку: <Выхода нет>. Вроде бы предложение, да еще очень пессимистичное. Но табличка эта висит перед лестницей в метро. Получается, что никакому пессимизму автор не предавался - просто указал, что именно в этом

месте из метро выйти нельзя, надо искать место с табличкой <Выход>. Казалось бы - одно слово, а содержит всю необходимую нам для данной ситуации информацию. Это - текст, как и многие другие тексты: <Осторожно!>, <Не ходить!> (текст понятен, если словесная часть как бы слита с несловесным фрагментом действительности, - газоном или клумбой), <Продуктовый магазин>, <Цветы>, <Зоопарк>... Несомненными текстами (в более широком смысле, но более близком к общепринятому, чем картина) являются и буквы <Т>, <А>, <М> (метро, например).

На вопрос, как мы понимаем тексты, тоже ответ как будто ясен: знаем язык - понимаем текст. Но тут есть загвоздка, если приняться за такой текст: <И прямая, и обратная системы дедукции, основанные на правилах, имеют ограничения. Обратная система способна обрабатывать целевые выражения произвольного вида, но выражения для фактов должны состоять из конъюнкции литералов>. Написано по-русски, но не всякому русскому понятно. Лишь тому, у кого есть специальные знания из области логики и искусственного интеллекта - текст взят из специальной книги.

Специалисты утверждают поэтому, что для понимания текста нужны еще и специальные знания. Знания не обязательно по узкой специальности, как в случае с приведенным текстом, но обязательно знания о нашем мире. о нашей жизни. Не секрет же, что ребенок не сможет, если ему 3-4 или даже 5-6 лет, понять простую для нас фразу: <Опять лампочки не выключаете, а потом будете удивляться, что за свет берут очень много!> Не случайно же есть книги для детей младшего, среднего и старшего возраста - в зависимости от приобретенных детьми запасов знаний.

Нужна еще и логика (не обязательно формальная или математическая, но обязательно такая, которую принято называть <здравым смыслом>). Предложение вроде <Спеша в институт, он забыл свой проездной билет> не обязательно будет понято всеми до конца. Юноша с некоторой умственной отсталостью не может понять его без пояснения, что в институт надо ехать на транспорте, особенно если спешишь, а денег мало. Знание о транспорте и о функции проездного билета у данного юноши были, но связать их вместе ему было трудно.

Специалисты по лингвистике текста (есть такая дисциплина) наделили текст свойствами цельности и единства, а также свойством связности.

Связность (когезия) текста - категория, характеризующая особенности соединения внутри речевого произведения его элементов: предложений, сверхфразовых единств, фрагментов и т п. Она строится на основе лексико-грамматических возможностей языка, которые изучает молодая отрасль языкознания - грамматика текста.

Связи, возникающие в речи между предложениями, часто зависят от движения внутри текста новой, актуальной информации, т. е. от актуального членения фраз, составляющих речевой отрезок. Такое движение (называемое тематической прогрессией) мы уже рассматривали в предыдущей главе.

Понятие целостности (цельности) текста выходят за пределы кругозора традиционной лингвистики. Это уже сугубо психолин-гвистическая категория. Целостность предполагает единство замысла, семантической программы, из которой, как из почки цветок, вырастает, развивается текст. Только тот речевой отрезок именуется целостным, в основе которого лежит некое смысловое единство. В противном случае следует говорить о связном, но не целостном тексте. Пример такого речевого образования мы можем найти в романе Я. Гашека <Приключения бравого солдата Швейка>. Вспомним ситуацию, когда авторитетная комиссия медиков пытается установить, действительно ли Швейк - идиот. Устав от нудных вопросов членов комиссии, Швейк сам задает им шутливый вопрос:

<Однако мне тоже хочется, господа, задать вам одну загадку. Стоит четырехэтажный дол1, в каждом этаже по восьми окон, на крыше два с-чуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперь скажите, господа, в каком году умерла у швейцара его бабушка?>

Высказывание построено в соответствии с грамматическими нормами языка. Однако целостность явно отсутствует. Текст обессмысливается, как в пословице: <В огороде бузина, а в Киеве дядька>. Такой же принцип положен в основу народных частушек, называемых <нескладухами>:

Баба борозду пахала, Гусь сломал себе ногу, Летит бык на ероплане, Я щекоток не боюсь.

Соотношение видо-временных форм глаголов, входящих в текст, здесь создает иллюзию связности. В содержательном же отношении частушка - нелепость: она описывает ситуации <из разных опер>.

Так же как существуют тексты связные, но не целостные, есть целостные, но несвязные речевые произведения. Обычно такие построения возникают в разговорной речи, где многое понятно из общей для говорящего и слушающего ситуации. Однако иногда пропуск связующего звена может быть использован как своеобразный прием повествования, направленный на достижение, скажем, комического эффекта. Приведем два таких примера.

ОПЫТ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ ПОЛУЧАЕТ КАЖДЫЙ МУЖ В ОТДЕЛЬНОСТИ

Однажды двое приятелей завтрака-пи. Один из них был женат около года, второй - более двадцати лет.

Молодой рассказыва-ч: <На днях я пришел домой, а жена хочет пойти в кино. Я пришел уставши и говорю ей, что не хочу никуда идти. Я, говорю, работаю весь день, чтобы прокормить семью. Работа не из легких, и, когда придешь домой, хочется отдохнуть. Не хочу выходить из дома. Разве я не прав?> Ветеран семейной жизни уньт посмотрел на приятеля.

- Ну, и что это бы.ч за фильм? - спросил он.

РАЗГОВОР ВЛЮБЛЕННЫХ

- Дорогая, если бы я внезапно разорился, продолжала бы ты меня любить?

- Конечно, но мне бы тебя очень недоставало...

Психолингвистическое исследование текста предполагает проникновение в его замысел, ядро смысла. Оно возможно путем выделения ключевых слов текста, сжато передающих основное содержание высказывания, и сведение текста к ядерной формуле в виде исходного предложения. Методика подобного изучения разработана Л. В. Сахарным и представлена в его работах. Попробуем, к примеру, свести к десяти ключевым словам какой-54

нибудь значительный по объему текст, например, роман Ф. М. Достоевского <Преступление и наказание>. Вот как справились с этим заданием студенты филологического факультета. Приведем наиболее типичные ответы.

Раскольников. Нищета. Теория. Убийство. Расследование. Психология. Совесть. Наказание. Вера. Возрождение.

Раскольников. Идея. Старуха. Топор. Преступление. Порфирий. Соня. Сомнения. Муки. Вера. А теперь другое задание: нужно свести содержание романа к одному предложению (опять-таки не превышающему десяти слов). На этот раз ответы были такими.

Из-за идеи Раскольников убивает старуху, проходит через муки и раскаяние к вере и очищению.

Герой по теории совершает преступление, но, раскаявшись, несет наказание и возрождается к новой жизни. Характерно, что и в выделенных ключевых словах, и во фразовых формулировках замысла романа совершенно отчетливо проявляется тема-рематическая структура. В обоих случаях сначала дается исходная информация - наименование действующих лиц и предыстория событий, затем - информация новая, актуальная - изложение наиболее важных в сюжетном отношении фактов. Эта ядерная информация представляет собой как бы первичную семантическую запись, исходную формулу замысла, которая может быть развернута в целостный текст. Интересно, что часто именно ключевые слова выносятся автором в название произведения. Как правило, это слова из рематической части. Ф. М. Достоевский в заглавие романа вынес ядерные понятия текста - преступление и наказание.

Первичная запись, разумеется, не исчерпывает всего смыслового богатства произведения. Это лишь зерно, из которого развивается мощное растение. Эта запись - самая низшая ступень формирования текста. На следующем уровне развития замысла происходит как бы разделение семантической программы на целостные в смысловом отношении формулы наиболее крупных частей будущего произведения. Затем каждая из этих частей дробится на замыслы менее крупных фрагментов - и так до мельчайших текстовых единиц, имеющих целостность, - сверхфразо-вых единств, или тематических блоков.

Порождение и понимание текстов - сложные психологические процессы. О них мы будем вести речь в одной из следующих глав. Заметим только, что иногда в ходе коммуникации сообщение говорящего/пишущего несет в себе незапланированную целостность, рождая коммуникативную неудачу. Фразы, оказавшись рядом, неожиданно вступают в смысловые связи, создавая комический эффект (по принципу <нарочно не придумаешь>). Вот примеры таких казусных объявлений, взятые из книги Л. В.Сахарного.

Продается собака. Ест любое мясо. Очень любит маленьких детей.

Кинолекторий: Хочу все знать. (Бесплатно). Подобное можно встретить и в сочинениях школьников и абитуриентов. Вот некоторые перлы такого рода.

У дяди была собака Динга. Дядя, когда приходили гости, надевал намордник.

Дедушка проснулся и нашел на огороде совсем мало помидоров. Они вышли в море на лодке.

Павел Петрович приехал на дуэль в клетчатых панта-чо-нах. Они разошлись. Раздался выстрел.

Андрей Волконский считал, что он добьется славы, сидя не в кабинете, а на поле сражения.

Чацкий рассказывает о том, как один помещик обменял своих слуг на трех борзых собак, которые не раз спасали ему жизнь и честь.

Понимание текстов требует от воспринимающего значительных усилий. Особенно серьезной работы сознания предполагают художественные произведения. Приведем два соседних абзаца из одного художественного текста.

<Надо самому уметь задать времени вопросы и переосмысливать то, что было сделано.

Раньше свеклу сея-пи для листа, ее ели как зелень, а потом поняли, что свекла - корнеплод> Что к чему? Не понятно! Еще два соседних абзаца.

<Вот теперь попытаюсь рассказать, что и как мы читали.

Ну, гуси-лебеди, помогайте!>

Причем здесь <гуси-лебеди>?.. Наконец, находим авторское пояснение-предупреждение: <Пишу не по порядку. Этот способ

полезен для проверки. Проверяю, как увязываются отрывки, написанные с одинаковьш желанием сказать правду и берущие разные детали, изменяющие точку зрения>. Так пишет Виктор Шкловский, известный литератор и литературовед. Эту его манеру любили пародировать многие. Но читатель, привыкший к ней. не пожалеет, и будет читать тексты В. Шкловского всегда с интересом и особым вниманием, тем более, что <по диагонали> их воспринять невозможно. Но если манера изложения (стиль) того или иного типа текстов может одним нравиться, а другим - нет, то практически это значит, что чтение без заинтересованности может привести (и приводит, как правило) в лучшем случае к утрате части содержащейся в тексте информации, в худшем - к искажению понимания, даже к полному непониманию.

Что же тогда говорить о жанрах в целом? Они, как выражаются литературоведы, рассчитаны на <своих читателей>, на любителей данного жанра. В интереснейших исследованиях психолин-гвиста В. П. Белянина показано, что...многие характерологические черты авторов и любителей научно-фантастических произведений совпадают. Для выяснения этого факта пришлось тем и другим проходить специальные тесты, заполнять подробнейшие анкеты (более 400 вопросов в каждой). Зато труд исследователя был вполне вознагражден: теперь мы можем с уверенностью судить о наличии объективной закономерной связи <автор - текст - читатель>.

Существует известная с далеких времен наука <герменевтика>, обучающая искусству толкования текстов, их интерпретации. Здесь невозможно подробно рассказать о достижениях этой науки в целом, и мы остановимся лишь на некоторых. Уже ученые раннего средневековья много занимались интерпретацией библейских текстов. Что это - совсем непростое дело, можете убедиться сами, обратившись к тексту' Откровения Иоанна Богослова:

<И сказал мне Ангел: что ты дивишься? Я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов... Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена. И семь царей, из которых пять па.пи, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи, и пойдет в погибель. И десять рогов, которые

ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, примут власть со зверем, как цари, на один час... И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне... Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земньши царями>

Текст этот, живущий 2000 лет, не поддается логическом)' анализу в том смысле, что толкование указанных здесь гор, городов, рогов и пр. как символов, не является (с точки зрения обычного здравого смысла или строгой логики) неизбежным - такое толкование необходимо лишь принимать на веру, что и делают верующие. Следовательно, мы должны признать за многочисленным рядом текстов особое свойство - они не верифицируются (т. е. не проверяются на истинность известными науке методами). Не только религиозные тексты таковы. По-своему являются невери-фицируемыми и поэтические, например, тексты, для которых характерны метафоры, своеобразные <иносказания>. Две строчки В. Маяковского и строфа М. Цветаевой хорошо это иллюстрируют:

<От слов таких срываются гроба / шагать четверкою своих дубовых ножек>. Нечего и говорить, что <гроба не шагают>, что их <ножки> для этого не предназначены, что - тем более - <от слов> гроба (собственно, правильно надо говорить и писать <гробы>, но поэту нужна была рифма к <набат>) никуда не <сорвутся>. Нелепо, однако подходить к поэтическому тексту с мерками повседневной логики и речи. Иначе мы не согласимся и с такой строфой.

Семь холмов - как семь колоколов, На семи колоколах - колокольни. Всех счетом: сорок сороков, - Колокольное семихолмие!

Здесь, как бы сказал педант-математик, <с вычислением совсем плохо>, не говоря уже о другом. Но - не дай Бог подходить к поэтической строфе с таблицей умножения! Здесь особые законы, своя система образной правды, которую остается познать, в которую надо поверить.

В <более простых случаях> тоже бывает не так все просто, хотя мы этого можем и не замечать. Возьмем, к примеру, четверостишие классика:

Прижали птичку голосисту И ну сжимать ее рукой. Пищит бедняжка вместо свисту, А ей твердят: - Пой, птичка, пой!

О чем это? Да не о птичке, конечно, а о свободе поэтического творчества, о том, как ущемляют эту свободу. Это всякому понятно, но обратим внимание, что высказанная только что идея шуточного (на первый взгляд) стихотворения нигде в тексте не содержится: <черным по белому> не дана. Откуда же мы ее взяли? Говорят: <она содержится в подтексте>. Допустим, но - где содержится подтекст? А ведь он формируется только в нашем мозгу, в нашем сознании. Только наши знания жизни, в частности, знания о существовании конфликта между поэтическим творчеством и официальной властью, позволяет нам провести аналогию между <птичкой> и <поэтом>, между <сжатой рукой> и <цензурой>, между <писком> и вынужденным <выполнением социального заказа>, между естественным <свистом> и свободной песней поэта. Получается, таким образом, что понимание текста - весьма сложный процесс, в котором принимает самое активное участие читатель. Именно он (если, конечно, хочет и может понять текст более сложный, чем <Не курить!>) обязан соучаствовать в формировании всего, что задумал автор текста. Когда Н. И. Жинкин показал, что практически каждый текст содержит <смысловые скважины>, заполнение которых - задача читателя (слушателя), он был совершенно прав. Изложенное, полагаем, подготовит нашего читателя к знакомству с работами по психолингвистике и интерпретации текста.