Говард Лавкрафт. Хребты безумия 6 страница

ХI

И вот снова слова застывают у меня на губах. Казалось бы, порапривыкнуть спокойнее на все реагировать, а может, даже ожесточиться, но вжизни случаются такие переживания, что ранят особенно глубоко, от нихневозможно исцелиться, рана продолжает ныть, а чувствительность настолькообостряется, что достаточно оживить в памяти роковые события, и сновавспыхивают боль и ужас. Как я уже говорил, мы увидели впереди, на чистомблестящем полу, некое препятствие, и одновременно наши ноздри уловили всетот же новый запах, многократно усилившийся и смешавшийся с едкимииспарениями тех, кто шел перед нами. При свете фонариков у нас не осталосьникаких сомнений в природе неожиданного препятствия; мы не побоялись подойтипоближе, потому что даже на расстоянии было видно, что распростертые на полусущества не способны больше никому причинить вреда -- так же как и шестероих товарищей, похороненных под ужасными пятиконечными надгробиями из льда влагере несчастного Лейка. Как и у собратьев, почивших в ледяной могиле, уних были отсечены некоторые члены, а по расползавшейся темно-зеленой вязкойлужице было понятно, что печальное событие случилось совсем недавно. Мыувидели только четверых, хотя из посланий Лейка явствовало, чтозвездоголовых существ должно быть не менее восьми. Зрелище потрясло иодновременно удивило нас: что за роковая встреча произошла здесь, вкромешной тьме?! Напуганные пингвины разъяренно щелкали клювами; по доносившимсяиздалека крикам мы поняли, что впереди -- гнездовье. Неужели звездоголовые,потревожив птиц, навлекли на себя их ярость? Судя по характеру ран, такогобыть не могло: ткани, которые с трудом рассек скальпелем Лейк, легковыдержали бы удары птичьих клювов. Кроме того, огромные слепые птицы велисебя исключительно мирно. Может, звездоголовые поссорились между собой? Тогда вина ложилась начетверых отсутствующих. Но где они? Прячутся неподалеку и выжидают удобныймомент, чтобы напасть на нас? Медленно продвигаясь к месту трагедии, мыопасливо поглядывали в сторону боковых галерей. Что бы здесь ни случилось,это очень напугало пингвинов, они необычайно всполошились. Возможно, схватказавязалась недалеко от гнездовья, где-нибудь на берегу бездонной темнойпучины: ведь поблизости не было птичьих гнезд. Может, звездоголовые бежалиот преследователей, хотели поскорее добраться до оставленных саней, но тутубийцы нагнали тех, кто послабее, и прикончили? Можно представить себепанику среди звездоголовых, когда нечто ужасное поднялось из темных глубин,распугав пингвинов, и те с криками и гоготом бросились в бегство. Итак, мы опасливо приближались к загромоздившим проход, истерзаннымсозданиям. Но не дошли, а, слава Создателю, бросились прочь, опрометьюпонеслись назад по проклятому туннелю, по его гладкому, скользкому полу,мимо издевательских орнаментов, открыто высмеивающих искусство, которомуподражали. Мы бросились бежать прежде, чем уяснили себе, что же все-такиувидели, прежде чем наш мозг опалило знание, из-за которого никогда уже намне будет на земле покоя! Направив свет обоих фонариков на распростертые тела, мы поняли, чтоболее всего встревожило нас в этой жуткой груде тел. Не то, что жертвы быличудовищно растерзаны и искалечены, а то, что все были без голов. Подойдя ещеближе, мы увидели, что головы не просто отрубили, а изничтожили каким-тодьявольским способом -- оторвали или скорее отъели. Кровь, темно-зеленая,все еще растекавшаяся лужицей, источала невыносимое зловоние, но теперь еговсе больше забивал новый, неведомый запах -- здесь он ощущался сильнее, чемпрежде, по дороге сюда. Только на совсем близком расстоянии от поверженныхсуществ мы поняли, где таится источник этого второго, необъяснимого запаха.И вот тогда Денфорт, вспомнив некоторые барельефы, живо воспроизводящиежизнь Старцев во время перми, сто пятьдесят миллионов лет назад, издалпронзительный, истошный вопль, отозвавшийся мощным эхом в этой древнейсводчатой галерее со зловещей и глубоко порочной резьбой на стенах. Секундой позже я уже вторил ему: в моей памяти тоже запечатлелсястаринный барельеф, на котором неизвестный скульптор изобразил покрытоемерзкой слизью и распростертое на земле тело обезглавленного Старца; эточудовищные шогготы убивали таким образом своих жертв -- отъедая головы ивысасывая из них кровь; происходило это в годы их неповиновения, во времяизнурительной, тяжелой войны с ними Старцев. Высекая эти кошмарные сцены,художник нарушал законы профессиональной этики, хотя и изображал события,уже канувшие в Лету: ведь шогготы и последствия их деяний явно былизапретным для изображения предметом. Несомненно существовало табу. Недаромбезумный автор "Некрономикона" пылко заверял нас, что подобные твари немогли быть созданы на Земле и что они являлись людям только в наркотическихгрезах. Бесформенная протоплазма, до такой степени способная к имитированиючужого вида, органов и процессов, что копию трудно отличить от подлинника.Липкая пузырчатая масса... эластичные пятнадцатифутовые сфероиды, легкоподдающиеся внушению послушные рабы, строители городов... все строптивее...все умнее... живущие и на земле и под водой... и все больше постигающиеискусство подражания! О, Боже! Какая нелегкая дернула этих нечестивыхСтарцев создать этих тварей и пользоваться их услугами?! Теперь, когда мы с Денфортом воочию увидели блестящую, маслянистуючерную слизь, плотно обволакивающую обезглавленные тела, когда в полную силувдохнули этот ни на что не похожий мерзкий запах, источник которого мог себепредставить только человек с больным воображением -- исходил он от слизи,которая не только осела на телах, но и поблескивала точечным орнаментом нагрубо и вульгарно переиначенных картушах,-- лишь теперь мы всем своимсуществом прочувствовали, что такое поистине космический страх. Мы уже небоялись тех, четверых, которые сгинули неведомо где и вряд ли представлялитеперь опасность. Бедняги! Они-то как раз не несли в себе зла. Природасыграла над ними злую шутку, вызвав из векового сна: какой трагедиейобернулось для них возвращение домой! То же станет и с остальными, есличеловеческое безумие, равнодушие или жестокость вырвут их из недр мертвыхили спящих полярных просторов. Звездоголовых нельзя ни в чем винить. Что онисделали? Ужасное пробуждение на страшном холоде в неизвестную эпоху и,вполне вероятно, нападение разъяренных, истошно лающих четвероногих,отчаянное сопротивление, и, наконец, в придачу -- окружившие их неистовыебелые обезьяны в диковинных одеяниях... несчастный Лейк... несчастныйГедни... и несчастные Старцы. Они остались до конца верны своим научнымпринципам. На их месте мы поступили бы точно так же. Какой интеллект, какоеупорство! Они не потеряли головы при встрече с неведомым, сохранивспокойствие духа, как и подобает потомкам тех, кто изображен на барельефах!Кого бы они ни напоминали внешним обликом -- морских звезд или каких-тоназемных растений, мифических чудищ или инопланетян, по сути своей они былилюдьми! Они перевалили через заснеженные хребты, на склонах которых ранеестояли храмы, где они возносили хвалу своим богам; там же они прогуливалиськогда-то в зарослях древесных папоротников. Город, в который они такстремились, спал, объятый вечным сном, но они сумели, как и мы, прочитать надревних барельефах историю его последних дней. Ожившие Старцы пыталисьразыскать своих соплеменников здесь, в этих легендарных темных недрах, и чтоже они нашли? Примерно такие мысли рождались у нас с Денфортом при видеобезглавленных и выпачканных мерзкой слизью трупов. Затем мы перевели взглядна резьбу, вызывавшую отвращение своей вульгарностью, над которой жирнопоблескивала только что нанесенная гнусной слизью надпись из точек. Теперьмы поняли, кто продолжал жить, победив Старцев, в подводном городе на днетемной бездны, по краям которой устроили свои гнездовья пингвины. Ничегоздесь не изменилось. Должно быть, и теперь над пучиной все так же дымятсяклубы ара. Шок от ужасного зрелища обезглавленных, перепачканных гнусной слизьютел был так велик, что мы застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова, итолько значительно позже, делясь своими переживаниями, узнали о полномсходстве наших мыслей. Казалось, прошли годы, на самом же деле мы стоялитак, окаменевшие, не более десяти -- пятнадцати секунд. И тут в воздухенавстречу нам поплыли легкие струйки пара, как бы от дыхания приближающегосяк нам, но еще невидимого существа, а потом послышались звуки, которые,разрушив ары, открыли нам глаза, и мы опрометью бросились наутек мимоиспуганно гогочущих пингвинов. Мы бежали тем же путем, топча брошенную намибумагу, по извивавшимся под ледяной толщей сводчатым коридорам -- назад,скорее в город! Выбежав на дно гигантского цилиндра, мы заторопились кдревнему пандусу; оцепенело, автоматически стали карабкаться вверх --наружу, к спасительному солнечному свету! Только бы уйти от опасности! Мы считали, в соответствии с гипотезой Лейка, что трубные звуки издаютте, которые сейчас, в большинстве своем, были уже мертвы. Значит, кто-тоуцелел! Денфорт позже признался, что именно такие звуки, только болееприглушенные, он слышал при нашем вступлении в город, когда мы осторожнопередвигались по ледяной толще. Они удивительно напоминали завывания,доносившиеся из горных пещер. Не хотелось бы показаться наивным, но все жеприбавлю еще кое-что, тем более что Денфорту, по странному совпадению,пришла в голову та же мысль. Этому, конечно, способствовал одинаковый кругчтения; Денфорт к тому же намекнул, что, по его сведениям, По, работая столет назад над "Артуром Гордоном Пимом", пользовался неизвестными даже ученымтайными источниками. Как все, наверное, помнят, в этой фантастическойистории некая огромная мертвенно-белая птица, живущая в самом сердцезловещего антарктического материка, постоянно выкрикивает некое никомуневедомое слово, полное рокового скрытого смысла: "Текели-ли! Текели-ли!" Уверяю вас, именно его мы расслышали в коварно прозвучавших за клубамибелого пара громких трубных звуках. Они еще не отзвучали, а мы уже со всехног неслись прочь, хотя знали, как быстро перемещаются Старцы пространстве:выжившему участнику этой немыслимой бойни, тому, кто издал этотнепередаваемый трубный клич, не стоило большого труда догнать нас -- хватилобы минуты. Мы смутно надеялись, что нас может спасти отсутствие агрессии иоткрытое проявление нами добрых намерений -- в преследователе моглапроснуться любознательность. В конце концов, зачем причинять нам вред, еслиему ничто не угрожает? Пробегая по галерее, где невозможно было укрыться, мына секунду замедлили бег и, нацелив назад лучи фонариков, заметили, чтооблако пара рассеивается. Неужели мы наконец увидим живого и невредимогожителя древнего города? И тут снова прозвучало: "Текели-ли! Текели-ли!" Преследователь отставал; может, он ранен? Но мы не решались рисковать:ведь он, услышав крик Денфорта, не убегал от врагов, а устремился вперед.Времени 'на размышления не было, оставалось только гадать, где сейчаспребывали убийцы его соплеменников, эти непостижимые для нас кошмарныесоздания, горы зловонной, изрыгающей слизь протоплазмы, покорившие подводныймир и направившие посланцев на сушу, где те, ползая по галереям, испоганилибарельефы Старцев. Скажу откровенно, нам было жаль оставлять этогопоследнего и, возможно, раненого жителя города на почти верную смерть. Слава Богу, мы не замедлили бег. Пар вновь сгустился, мы летели впередсо всех ног, а позади, хлопая крыльями, испуганно кричали пингвины, Это былосамо по себе странно, если вспомнить, как вяло реагировали они на нашеприсутствие. Вновь послышался громкий трубный клич: "Текели-ли! Текели-ли!"Значит, мы ошибались. Звездоголовый не был ранен, он просто задержался утрупов своих товарищей, над которыми поблескивала на стене надпись изгнусной слизи. Неизвестно, что означала дьявольская надпись, но она моглаоскорбить звездоголового: похороны в лагере Лейка говорили о том, что Старцыбезмерно чтут своих усопших. Включенные на полную мощь фонарики высветиливпереди ту, уже известную нам большую пещеру, где сходилось множествоподземных ходов. Мы облегченно вздохнули, вырвавшись наконец из пленазагаженных шогготами стен: даже не разглядывая мерзкую резьбу, мы ощущали еевсем своим естеством. При виде пещеры нам пришло также в голову, что, возможно, нашпреследователь затеряется в этом лабиринте. Находившиеся здесь слепыепингвины-альбиносы пребывали в страшной панике, казалось, они ожидаютпоявления чего-то ужасного. Можно попробовать притушить фонарики и, внадежде, что испуганно мечущиеся и гогочущие огромные птицы заглушат нашслоновый топот, юркнуть прямиком в туннель: кто знает, вдруг удастсяобмануть врага. В туманной дымке грязный, тусклый пол основного туннеляпочти не просматривался, разительно отличаясь от зловеще поблескивавшейпозади нас галереи; тут даже Старцам с их шестым чувством, позволявшим докакой-то степени ориентироваться в темноте, пришлось бы туго. Мы и самибоялись промахнуться, угодить не в тот коридор, ведь у нас была одна цель --мчаться что есть илы по туннелю в направлении мертвого города, а попади мыненароком в одну из боковых галерей, последствия могли быть самыенепредсказуемые. То, что мы сейчас живы, доказывает, что существо, гнавшееся за нами,ошиблось и выбрало не тот путь, мы же чудом попали куда надо. И еще нампомогли пингвины и туман. К счастью, водяные пары, то сгущаясь, торассеиваясь, в нужный момент закрыли нас плотной завесой. А вот раньше,когда мы только вбежали в пещеру, оставив позади оскверненную гнуснойрезьбой галерею, и в отчаянии оглянулись назад, вот тогда дымка несколькоразошлась, и перед тем как притушить фонарики и, смешавшись с пингвиньейстаей, попытаться незаметно улизнуть, мы впервые увидели догонявшую настварь. Судьба была благосклонна к нам позже, когда скрыла нас в тумане, а втот момент она явила нам свой грозный лик; мелькнувшее видение отняло у наспокой до конца наших дней. Заставил нас обернуться извечный инстинкт догоняемой жертвы, котораяхочет знать, каковы ее шансы, хотя, возможно, здесь примешались и другиеподсознательные импульсы. Во время бегства все в нас было подчинено однойцели -- спастись, мы не замечали ничего вокруг и, уж конечно, ничего неанализировали, но в мозг тем не менее, помимо нашей воли, поступали сигналы,которые посылало наше обоняние. Все это мы осознали позже. Удивительно, нозапах не менялся! В воздухе висело все то же зловоние, которое поднималосьранее над измазанными слизью, обезглавленными трупами. А ведь запахуследовало бы измениться! Этого требовала простая логика. Теперь долженпреобладать прежний едкий запах, неизменно сопровождавший звездоголовых. Новсе наоборот: ноздри захлестывала та самая вонь, она нарастала с каждойсекундой, становясь все ядовитее. Казалось, мы оглянулись одновременно, как по команде, но на самом деле,конечно же, первым был один из двоих, хотя второй тут же последовал егопримеру. Оглянувшись, мы включили на полную мощность фонарики и направилилучи на поредевший туман. Поступили мы так, возможно, из обычного страха,желая знать, в чем именно заключается опасность, а может, изподсознательного стремления ослепить врага, а потом, пока он будет приходитьв себя, скользнув меж пингвинов, юркнуть в туннель. Но лучше бы нам неоглядываться! Ни Орфей, ни жена Лота не заплатили больше за этотбезрассудный поступок! И тут снова послышалось ужасное: "Текели-ли!Текели-ли!" Буду предельно откровенным, хотя откровенность дается мне с большимтрудом, и доскажу все, что увидел. В свое время мы даже друг с другомизбегали говорить на эту тему. Впрочем, никакие слова не передадут и малойтолики пережитого ужаса. Зрелище настолько потрясло нас, что можно толькодиву даваться, как это у нас хватило соображения притушить фонарики да ещевыбрать правильное направление. Есть только одно объяснение: нами руководилинстинкт, а не разум. Может, так оно было и лучше, но все равно за свободумы заплатили слишком большой ценой. Во всяком случае, с рассудком у нас стех пор не совсем в порядке. Денфорт совершенно потерял голову; помнится, весь обратный путь онтвердил на бегу одно и то же, для любого нормального человека это звучало бычудовищным бредом -- только один я понимал, откуда все взялось. Голос егоразносился эхом по коридорам, теряясь среди криков пингвинов и замираягде-то позади, в туннеле, где, к счастью, уже никого не было. Cлава Богу, онзабубнил этот бред не сразу после того как оглянулся, иначе нас давно уже небыло бы в живых. Страшно даже вообразить себе нашу возможную участь."Саут-стейшн -- Вашингтон-стейшн -- Паркстейшн -- Кендалл-стейшн --Сентрел-стейшн -- Гарвард..." Бедняга перечислял знакомые станции подземки, проложенной из Бостона вКембридж за тысячи миль отсюда, в мирной земле Новой Англии, но мне егонервный лепет не казался ни бредом, ни некстати проснувшимся ностальгическимчувством. Денфорт находился в глубоком шоке, но я тут же безошибочно уловилпришедшую ему на ум болезненную аналогию. Оглядываясь, мы ни на минуту не сомневались, что увидим жуткое чудище,но все же вполне определенное -- к обличью звездоголовых мы как-то привыклии смирились ним. Однако в зловещей дымке вырисовывалось совершенно другоесущество, гораздо более гнусное. Оно казалось реальным воплощением "чужого",инородного организма, какие любят изображать наши фантасты, и больше всегонапоминало движущийся состав, если смотреть на него с платформы станцииметро. Темная громада, усеянная ярко светящимися разноцветными точками,рвалась из подземного мрака, как пуля из ствола. Но мы находились не в метро, а в подземном туннеле, а за нами гналась,синусоидно извиваясь, кошмарная черная блестящая тварь, длиною не менеепятнадцати футов, изрыгавшая зловоние и все более набиравшая скорость;густой пар окружал ее, восставшую из морских глубин. Это невообразимоечудовище -- бесформенная масса пузырящейся протоплазмы -- слабоиллюминировало, образуя тысячи вспыхивавших зеленоватым светом и тут жегаснувших глазков, и неслось прямо на нас; массивнее любого вагона, онобезжалостно давило испуганных беспомощных пингвинов, скользя по сверкающемуполу -- ведь именно эти твари отполировали его до полного блеска. Вновьиздевательски прогремел дьявольский трубный глас: "Текели-ли! Текели-ли!" Итут мы вспомнили, что этим нечестивым созданиям, шогготам, Старцы дали все-- жизнь, способность мыслить, пластические органы; шогготы пользовались ихточечным алфавитом и, конечно же, подражали в звучании языку своих бывшиххозяев. Не все запомнилось нам с Денфортом из нашего поспешного бегства, нокое-что все-таки удержалось в памяти. Помним, как пробежали громаднуюпещеру, куполу которой Старцы придали черты небесной сферы; как, несколькоуспокоившись, шли потом коридорами и залами мертвого города, но все этопомним как во сне. Как будто мы находились в иллюзорном, призрачном мире, внекоем неизвестном измерении, где отсутствовали время, причинность,ориентиры. Нас несколько отрезвил сумеречный дневной свет, падавший на дногигантской цилиндрической башни, но мы все же не осмелились приблизиться коставленным саням и взглянуть еще раз на несчастного Гедни и собаку. Онипокоились здесь как на дне огромного круглого мавзолея, и я от всей душинадеюсь, что их мертвый сон никто и никогда не потревожит. Лишь взбираясь по колоссальному пандусу, мы осознали, насколько устали;от долгого бега в разреженной атмосфере перехватывало дыхание, но ничто немогло заставить нас остановиться и перевести дух, пока мы не выбралисьнаружу и не оказались под открытым небом. Карабкаясь на вершину сработанногоиз цельных глыб шестидесятифутового цилиндра, пыхтя и отдуваясь, мы тем неменее понимали, что сейчас происходит наше глубоко символичное прощание сгородом: параллельно пандусу шли широкой полосой героические барельефы,выполненные в изумительной технике древней эпохи сорок миллионов летназад,-- последний привет от Старцев. Поднявшись на вершину башни, мы, как и предполагали, обнаружили, чтоспускаться нам предстоит по замерзшему каменному крошеву, окружившему башнюснаружи на манер холма. На западе высились другие, не менее громадныепостройки, на востоке же, в той стороне, где дремали вдали занесенные снегомвершины великих гор, здания обветшали и были заметно ниже. Косые лучинизкого антарктического полночного солнца пробивались сквозь стройпокосившихся руин, а город по контрасту со знакомым полярным пейзажемказался еще древнее и угрюмее. В воздухе дрожала и переливалась снежнаяпыль, мороз пробирал до остей. Устало опустив рюкзаки, которые лишь чудомсохранились во время нашего отчаянного бегства, мы застегнули пуговицы накуртках и начали спуск. Потом побрели по каменному лабиринту к подножью гор,где нас дожидался самолет. За весь путь мы ни словом не обмолвились о том,что побудило нас спасаться бегством, так и не позволив побывать на краюзагадочной и самой древней бездны на Земле. Меньше чем через четверть часа мы по крутой древней террасе спустилисьтуда, откуда был виден темный силуэт нашего самолета, оставленного навысокой площадке среди вмерзших в лед редких руин. На полпути к нему мыостановились, переводя дух, и посмотрели еще раз на оставленные позадифантастические каменные джунгли, четко и таинственно отпечатанные на фоненеба. В это время туманная дымка, затягивавшая западную сторону небосвода,рассеялась, снежная пыль устремилась ввысь, сливаясь в некий диковинныйузор, за которым, казалось, вот-вот проступит некая страшная, роковая тайна. За сказочным городом, на совершенно белом небосклоне, протянуласьтонкая фиолетовая ломаная линия, ее острые углы, озаренные розовым сиянием,призрачно вырисовывались на горизонте. Плоскогорье постепенно шло ввысь -- кэтому таинственно мерцавшему и манившему венцу; местность пересекало бывшеерусло реки, похожее теперь на неровно легшую тень. У нас захватило дух отнеземной красоты пейзажа, а сердце екнуло от страха. Далекая фиолетоваяломаная линия была не чем иным, как проступившим силуэтом зловещих гор, ккоторым жителям города запрещалось приближаться. Эти высочайшие на Землевершины являлись, как мы поняли, средоточием чудовищного Зла, вместилищемотвратительных пороков и мерзостей; им опасливо поклонялись жители древнегогорода, страшившиеся приоткрыть их тайну даже на своих барельефах. Ни одноживое существо не ступало на склоны загадочных гор -- лишь жуткие, наводящиеужас молнии задерживались в долгие полярные ночи на их острых вершинах,освещая таинственным светом землю далеко вокруг. На полярных просторах онистали как бы прообразом непостижимого Кадата, находившегося за зловещимплато Ленг, о чем смутно упоминается в древних легендах. Если верить виденным нами барельефам и резным картам, до загадочныхфиолетовых гор было почти триста миль, однако очертания их четко проступалинад раскинувшейся снежной гладью, а зубчатые вершины, круто взмывая ввысь,вызывали ощущение того, что они находятся на чужой, полной неведомыхопасностей планете. Высота этих вершин была немыслимой, недоступнойчеловеческому воображению, они уходили в сильно разреженные слои земнойатмосферы, которые посещали разве что призраки -- ведь ни один из дерзкихвоздухоплавателей не остался в живых, чтобы поведать о своем непонятном, неподдающемся объяснению внезапном крушении. Вид гигантских гор заставлял меняне без дрожи вспоминать барельефные изображения, которые подсказывали нам,что великая река могла нести с проклятых склонов нечто, державшее жителейгорода в смертном ужасе, и я мысленно задавал себе вопрос, а не был ли ихстрах порождением укоренившегося предрассудка? Я припомнил также, что горыэти своей северной оконечностью выходят к побережью в районе Земли КоролевыМэри, где, в тысяче миль отсюда, именно сейчас работает экспедиция сэраДугласа Моусона, и от всей души пожелал, чтобы ни с научным руководителем,ни с прочими членами экспедиции не случилось ничего дурного и чтобы они дажене заподозрили, сколь опасные гиганты таятся за грядой прибрежных скал. Этимысли ужасно угнетали меня, нервная система была напряжена до предела, аДенфорт просто находился на грани срыва. Однако еще задолго до того, как мы, миновав руины пятиконечногостроения, достигли самолета, наши неопределенные страхи обрели вполне четкуюмотивацию. Черные, усеянные вмерзшими в лед руинами склоны Хребтов Безумия,заслонив от нас высоченной стеной восточную часть неба, вновь напомнили намо таинственных азиатских полотнах Николая Рериха. То и дело возвращаясьмыслями к ужасным бесформенным тварям, которые, изрыгая зловоние, копошилисьв подземных норах, пронизывавших хребты вплоть до вершин, мы содрогались отстраха, представляя, как будем вновь пролетать над круглыми отверстиями,пробуравленными в земле, и как от трубного завывания ветра у нас будетхолодеть в груди. Хуже того -- кое-какие вершины окутывал туман (беднягаЛейк принял это за проявление вулканической деятельности), и мы ежились,вспоминая туманные завитки в подземном туннеле и представляя себе адскуюбездну, от которой восходил весь этот пар. Самолет благополучно дожидался нас на прежнем месте, и мы, напялив насебя всю теплую одежду, приготовились к взлету. Денфорт легко завел мотор, исамолет без труда, плавно взмыл в воздух, унося нас от кошмарного города.Внизу вновь поплыл каменный лабиринт, а мы поднимались все выше, замеряясилу и направление ветра. Должно быть, где-то в верхних слоях зарождаласьбуря, мы видели, как бешено мчались там облака, но на высоте двадцатичетырех тысяч футов, над перевалом, условия для перелета через горы былидовольно сносные. Когда мы приблизились к торчащим пикам, вновь послышалисьстранные трубные звуки, отчего у Денфорта, сидевшего у штурвала, затряслисьруки. Хотя я был средним пилотом, скорее дилетантом, но тут все же решилвести самолет сам: в сложных условиях лавирования между пиками слишкомопасно было доверять управление человеку, потерявшему голову от страха.Денфорт даже не протестовал. Собрав всю свою волю, я сосредоточился науправлении и, стараясь вести самолет как можно увереннее, не сводил глаз скрасноватого клочка неба, открывшегося в провале между пиками. Я сознательноизбегал смотреть на клубившийся у вершины туман и, слыша тревожные трубныезвуки, завидовал в душе Одиссею, который в подобной ситуации, чтобы невнимать чарующему пению Сирен, залепил уши воском. Денфорт же, оставшись без дела и томясь внутренним беспокойством, немог спокойно усидеть на месте. Он все время крутил головой: провожалвзглядом оставшийся позади город; глядел вперед на приближавшиеся вершины,изрытые пещерами и усеянные прямоугольными руинами; поворачивался то в одну,то в другую сторону, где проплывали внизу заснеженные предгорья с утопавшимив снегу развалинами крепостных стен; а иногда устремлял взор в небо, следяза фантастическими сочетаниями мчавшихся над нами облаков. Вдруг, у самогоперевала, когда я, вцепившись в штурвал, преодолевал самый ответственныйучасток пути, раздался его истошный вопль, который чуть не привел ккатастрофе: штурвал дрогнул у меня в руках и я едва не потерял управление. Ксчастью, мне удалось совладать с волнением, и мы благополучно завершилиперелет, но вот Денфорт... Боюсь, он никогда теперь не обретет душевногоравновесия. Как я уже говорил, Денфорт наотрез отказался поведать мне, что закошмарное зрелище заставило его завопить с такой силой, а ведь именно оноокончательно лишило юношу покоя. Оказавшись по другую сторону ХребтовБезумия и чувствуя себя в безопасности, мы наконец заговорили, обмениваясьгромкими (чтобы перекричать шум мотора и завывания ветра) замечаниями; восновном они касались наших взаимных обещаний не разглашать ничего, имеющегоотношение к древнему городу. Эти поистине космические тайны не должны былистать достоянием широкой публики, предметом зубоскальства, и, клянусь, яникогда бы и рта не раскрыл, если бы не вполне реальная перспектива работы втех краях экспедиции Старкуэтера-Мура и прочих научных коллективов. Винтересах безопасности человечества нельзя бесцеремонно заглядывать впотаенные уголки планеты и проникать в ее бездонные недра, ибо дремлющие допоры монстры, выжившие адские создания могут восстать ото сна, могутвыползти из своих темных нор, подняться со дна подземных морей, готовые кновым завоеваниям. Мне удалось выпытать у Денфорта, что последнее ужасное зрительноевпечатление было в виде миража. По его словам, оно не имело ничего общего нис кубическими сооружениями на склонах, ни с поющими, источающими парпещерами Хребтов Безумия. Мелькнувшее среди облаков дьявольское- видениеоткрыло ему, что таят фиолетовые горы, которых так боялись и к которым неосмеливались приближаться Старцы. Возможно, видение являлось наполовинугаллюцинацией, вполне вероятной после перенесенных нами испытаний, анаполовину -- тем не распознанным им миражом, который мы уже созерцали,подлетая днем назад к лагерю Лейка. Но что бы это ни было, оно лишилоДенфорта покоя до конца его дней. Иногда с его губ срываются бессвязные, лишенные смысла словосочетаниявроде: "черная бездна", "резные края", "протошогготы", "пятимерные, наглухозакрытые конструкции", "мерзкий цилиндр", "древний Фарос", "Иог-Сотот","исходная белая студнеобразная структура", "космический оттенок", "крылья","глаза в темноте", "лунная дорожка", "первозданный, вечный, неумирающий" ипрочие странные словосочетания. Придя в себя, он ничего толком не объясняет,связывая свои темные высказывания с неумеренным чтением в юные годы опаснойэзотерической литературы. Денфорт, один из немногих, осмелился дочитать доконца источенный временем том "Некрономикона", хранившийся под замком вбиблиотеке университета. Помнится, когда мы летели над Хребтами Безумия, небо хмурилось, и хотяя ни разу не посмотрел вверх, но, думаю, клубившиеся снежные вихри принималитам фантастические очертания. Быстро бегущие облака могли усилить, дополнитьи даже исказить картину, воображение -- с легкостью разукрасить ее ещебольше, а к тому времени, когда Денфорт впервые заикнулся о своем кошмарномвидении, оно успело также обрасти аллюзиями из его давнего чтения. Не могузреть он так много в одно мгновение. Тогда же, над хребтами, он истошно вопил одно и то же -- безумные,услышанные нами одновременно слова: "Текели-ли! Текели-ли!"